Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Непознанный мир

  Все выпуски  

Непознанный мир Жизнь вечна или по ту сторону смерти


Жизнь вечна, по ту сторону смерти


Из палаты вышли доктора, два фельдшера стояли и разговаривали о перипетиях моей болезни и смерти, а старенькая няня (сиделка), повернулась к иконе, и перекрестившись громко высказала обычное в такого рода случаях пожелание мне:
— Ну, царство ему небесное, вечный покой...
И только она произнесла эти слова, как возле меня явились два Ангела; в одном из них я почему-то сразу узнал Ангела-Хранителя, а другой был мне неизвестен.
Ангелы, взяв меня под руки, вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу.
Уже стемнело, шел большой, тихий снежок. Я видел это, но холода и вообще перемены между комнатною температурой и надворною не ощущал. Как видно, такие вещи утратили для моего измененного тела свое значение.
Мы начали быстро подыматься вверх. И по мере того, как мы подымались, моему взору открывалось все большее и большее пространство, и, в конце концов, оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этой бесконечной пустыней. В этом, конечно, сказывались некоторые особенности моего зрения.
Первое - было темно, а я видел все ясно; что означало, зрение мое получило способность видеть в темноте; второе - я охватывал взором такое пространство, которое, несомненно, не мог охватить своим обыкновенным зрением. Но этих особенностей я, кажется, не осознавал тогда, а что я вижу не все, что для моего зрения, как ни широк его кругозор, все-таки существует предел, — это я отлично понимал и ужасался.
Да, насколько, стало быть, свойственно человеку ценить во что-то свою личность: я сознавал себя таким ничтожным, ничего не означающим атомом, появление или исчезновение которого, понятно, должно было оставаться вовсе незамеченным в этом беспредельном пространстве, но вместо того, чтобы находить для себя в этом некоторое успокоение, в своем роде безопасность, я страшился... что затеряюсь, что эта необъятность поглотит меня, как жалкую пылинку.
Удивительный отпор ничтожной точки всеобщему (как мнят некоторые) закону разрушения, и знаменательное проявление сознания человеком его бессмертия, его вечного личного бытия!

Мытарства

Идея времени угасла в моем мозгу, и я не знаю, сколько мы еще подымались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а после, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом начала быстро приближаться толпа каких-то безобразных существ.
“Бесы!” — с необычной быстротой понял я и оцепенел от какого-то особенного, неведомого мне дотоле ужаса.
Бесы! О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего лишь несколько дней, даже часов тому назад чье-то сообщение, не только о том, что он видел своими глазами бесов, но что он допускает существование их, как тварей известного рода!
Как и подобало “образованному” человеку конца XIX столетия, я под этим названием разумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и само слово это имело у меня значение не имени, а термина, определявшего известное понятие.
И вдруг это “известное отвлеченное понятие” предстало мне живым олицетворением!
Не могу и до сих пор сказать, как и почему я тогда без малейшего недоумения признал в этом безобразном видении бесов.
Несомненно только, что такое определение совсем выходило из порядка вещей и логики, ибо, предстань мне подобное зрелище в другое время, сказал бы, что это какая-то небылица в лицах, уродливый каприз фантазии, — в общем, все что угодно, но уж, точно, никак не назвал бы его тем именем, под которым понимал нечто такое, чего и видеть нельзя.
Но тогда это определение вылилось с такой быстротой, будто бы тут и думать было нечего, как будто я увидел нечто давно и хорошо мне известное, и так как мои умственные способности работали в то время, как говорил я, с какой-то непостижимой энергией, то я почти так же быстро сообразил, что безобразный вид этих тварей не был их настоящей внешностью, что это был какой-то мерзкий маскарад, придуманный, как видно, с целью больше устрашить меня, и на мгновение что-то похожее на гордость шевельнулось во мне.
Мне стало стыдно за себя, за человека вообще, что для того, чтобы испугать его, столь много мнящего о себе, другие твари прибегают к таким приемам, какие мы практикуем по отношению к маленьким детям.
Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом стали требовать, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели этого сделать.
Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал порой слова и целые фразы.
— Он наш: он от Бога отрекался, — вдруг чуть не в один голос завопили они, и при этом уж с такой наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на миг застыли всякие мысли.
“Это ложь! Это неправда!” — придя в себя, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непостижимым образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, к тому же и относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспомнить никак не мог.
Мне вспомнилось, как еще во времена моего учения, собравшись как-то у товарища, мы, поговорив о своих школьных делах, перешли потом на разговор о разных отвлеченных и высоких предметах, — разговоры, какие велись нами зачастую.
— Я вообще не люблю отвлеченностей, — говорил один из моих товарищей, — а здесь уж совершенная невозможность.
Я могу верить в какую-то, пусть и не исследованную наукой, силу природы, то есть я могу допустить ее существование, и не видя ее явных, определенных проявлений, потому что она может быть ничтожной или сливающейся в своих действиях с другими силами, и оттого ее трудно и уловить; но верить в Бога, как в Существо личное и всемогущее, веровать — когда я не вижу нигде ясных проявлений этой Личности — это уже абсурд. Мне говорят: веруй. Но почему должен я веровать, когда я одинаково могу верить и тому, что Бога нет. Ведь правда же? И может быть, Его и нет? — уже в упор ко мне обратился товарищ.
— Может быть и нет, — проговорил я.
Фраза эта была в полной мере “праздным глаголом”: во мне не могла вызвать сомнений в бытии Бога бестолковая речь приятеля, я даже не особо следил за разговором, — и вот теперь оказалось, что этот праздный глагол не пропал бесследно в воздухе, мне надо было оправдываться, защищаться от возводимого на меня обвинения, и таким образом удостоверялось евангельское сказание, что, если и не по воле ведающего тайная сердца человеческого Бога, то по злобе врага нашего спасения, нам действительно предстоит дать ответ и во всяком праздном слове.
Обвинение это, по всей видимости, являлось самым сильным аргументом моей погибели для бесов, они как бы почерпнули новую силу для смелости своих нападений на меня и уж с неистовым ревом завертелись вокруг нас, преграждая нам дальнейший путь...

 

Непознанный мир :  Вся статья


В избранное