Учим английский язык, читая классическую литературу.

He sprang to his feet and stood rigidly listening. At the same instant Sir Wilson Seymour burst back into the room, white as ivory. "Who's that man in the passage?" he cried. "Where's that dagger of mine?"

Он вскочил и замер, вслушиваясь. В тот же миг в комнату ворвался белый как полотно сэр Уилсон Сеймор. "Кто там в проулке?" - крикнул он. - "Где мой кинжал?"

Before Father Brown could turn in his heavy boots Seymour was plunging about the room looking for the weapon. And before he could possibly find that weapon or any other, a brisk running of feet broke upon the pavement outside, and the square face of Cutler was thrust into the same doorway. He was still grotesquely grasping a bunch of lilies-of-the-valley. "What's this?" he cried. "What's that creature down the passage? Is this some of your tricks?"

Отец Браун еще и повернуться не успел в своих тяжелых башмаках, а Сеймор уже метался по комнате в поисках кинжала. И не успел он найти кинжал или иное оружие, как по тротуару за дверью затопали бегущие ноги и в дверях появилось квадратное лицо Катлера. Рука его нелепо сжимала букет ландышей. "Что это?" - крикнул он. - "Что за тварь там в проулке? Опять ваши фокусы?"

"My tricks!" hissed his pale rival, and made a stride towards him.

"Мои фокусы!" - прошипел его бледный соперник и шагнул к нему.

In the instant of time in which all this happened Father Brown stepped out into the top of the passage, looked down it, and at once walked briskly towards what he saw.

А меж тем отец Браун вышел в проулок, посмотрел в другой его конец и поспешно туда зашагал.

At this the other two men dropped their quarrel and darted after him, Cutler calling out: "What are you doing? Who are you?"

Двое других тотчас прекратили перепалку и устремились за ним, причем Катлер крикнул: "Что вы делаете? Кто вы такой?Э

"My name is Brown," said the priest sadly, as he bent over something and straightened himself again. "Miss Rome sent for me, and I came as quickly as I could. I have come too late."

"Моя фамилия Браун", - печально ответил священник, потом склонился над чем-то и сразу выпрямился. - "Мисс Роум посылала за мной, я спешил, как мог. И опоздал."

The three men looked down, and in one of them at least the life died in that late light of afternoon. It ran along the passage like a path of gold, and in the midst of it Aurora Rome lay lustrous in her robes of green and gold, with her dead face turned upwards. Her dress was torn away as in a struggle, leaving the right shoulder bare, but the wound from which the blood was welling was on the other side. The brass dagger lay flat and gleaming a yard or so away.

Трое мужчин смотрели вниз, и в предвечернем свете, по крайней мере для одного из них, жизнь кончилась. Свет золотой дорожкой протянулся по проулку, и посреди этой дорожки лежала Аврора Роум, блестящий зеленый наряд ее отливал золотом, и мертвое лицо было обращено вверх. Платье разодрано, словно в борьбе, и правое плечо обнажено, но рана, из которой лила кровь, была с другой стороны. Медный, чуть поблескивающий кинжал валялся примерно в ярде от убитой.

There was a blank stillness for a measurable time, so that they could hear far off a flower-girl's laugh outside Charing Cross, and someone whistling furiously for a taxicab in one of the streets off the Strand. Then the Captain, with a movement so sudden that it might have been passion or play-acting, took Sir Wilson Seymour by the throat.

На какое-то время воцарилась тишина, слышно было, как поодаль, за Черринг-кросс, смеялась цветочница и на одной из улиц, выходящих на Стренд, кто-то нетерпеливо свистел, подзывая такси. И вдруг капитан то ли в порыве ярости, то ли прикидываясь разъяренным схватил за горло Уилсона Сеймора.

Seymour looked at him steadily without either fight or fear. "You need not kill me," he said in a voice quite cold; "I shall do that on my own account."

Сеймор не испугался, не пробовал освободиться, только посмотрел на него в упор. "Вам нет нужды меня убивать", - невозмутимо сказал он. - "Я сам это сделаю."

The Captain's hand hesitated and dropped; and the other added with the same icy candour: "If I find I haven't the nerve to do it with that dagger I can do it in a month with drink."

Рука, стиснувшая его горло, разжалась и опустилась, а Сеймор прибавил с той же ледяной откровенностью: "Если у меня не достанет духу заколоться этим кинжалом, я за месяц доконаю себя вином."

"Drink isn't good enough for me," replied Cutler, "but I'll have blood for this before I die. Not yours--but I think I know whose."

"Ну нет, вина мне недостаточно", - сказал Катлер. - "Прежде чем я умру, кто-то заплатит за ее гибель кровью. Не вы... но, сдается мне, я знаю кто."

And before the others could appreciate his intention he snatched up the dagger, sprang at the other door at the lower end of the passage, burst it open, bolt and all, and confronted Bruno in his dressing-room. As he did so, old Parkinson tottered in his wavering way out of the door and caught sight of the corpse lying in the passage. He moved shakily towards it; looked at it weakly with a working face; then moved shakily back into the dressing-room again, and sat down suddenly on one of the richly cushioned chairs. Father Brown instantly ran across to him, taking no notice of Cutler and the colossal actor, though the room already rang with their blows and they began to struggle for the dagger. Seymour, who retained some practical sense, was whistling for the police at the end of the passage.

И не успели еще они понять, что у него на уме, как он схватил кинжал, подскочил ко второй двери, вышиб ее, влетел в уборную Бруно и оказался с ним : лицом к лицу. И в эту минуту из комнаты вышел своей ковыляющей неверной походкой старик Паркинсон. Увидев труп, он, пошатываясь, подошел ближе, лицо у него задергалось, он снова заковылял, пошатываясь, в комнату Бруно и вдруг опустился на подушки одного из мягких кресел. Отец Браун подбежал к нему, не обращая внимания на Катлера и великана-актера. которые уже боролись, стараясь схватить кинжал, и в комнате гулко отдавались удары их кулаков. Сеймор, сохранивший долю здравого смысла, стоял в конце проулка и свистел, призывая полицию.

When the police arrived it was to tear the two men from an almost ape-like grapple; and, after a few formal inquiries, to arrest Isidore Bruno upon a charge of murder, brought against him by his furious opponent. The idea that the great national hero of the hour had arrested a wrongdoer with his own hand doubtless had its weight with the police, who are not without elements of the journalist. They treated Cutler with a certain solemn attention, and pointed out that he had got a slight slash on the hand. Even as Cutler bore him back across tilted chair and table, Bruno had twisted the dagger out of his grasp and disabled him just below the wrist. The injury was really slight, but till he was removed from the room the half-savage prisoner stared at the running blood with a steady smile.

Когда полицейские прибыли, им пришлось разнимать двух мужчин, вцепившихся друг в друга, точно обезьяны; после нескольких заданных по форме вопросов они арестовали Изидора Бруно, которого разъяренный противник обвинил в убийстве. Сама мысль, что преступившего закон задержал собственными руками национальный герой, была, без сомнения, убедительна для полиции, ибо полицейские в чем-то сродни журналистам. Они обращались к Катлеру с почтительной серьезностью и отметили, что на руке у него небольшая рана. Когда Катлер тащил к себе Бруно через опрокинутый стол и стул, актер ухитрился выхватить у него кинжал и ударил пониже запястья. Рана была, в сущности, пустяковая, но пока озверевшего пленника не вывели из комнаты, он смотрел на струящуюся кровь и с губ его не сходила улыбка.

"Looks a cannibal sort of chap, don't he?" said the constable confidentially to Cutler.

"Вот уж злодей так злодей, а?" - доверительно заметил констебль Катлеру.

Cutler made no answer, but said sharply a moment after: "We must attend to the...the death..." and his voice escaped from articulation.

Катлер не ответил, но немного погодя резко сказал: "Надо позаботиться... об умершей." - Голос его прервался, последнее слово он выговорил беззвучно.

"The two deaths," came in the voice of the priest from the farther side of the room. "This poor fellow was gone when I got across to him." And he stood looking down at old Parkinson, who sat in a black huddle on the gorgeous chair. He also had paid his tribute, not without eloquence, to the woman who had died.

"О двух умерших", - отозвался из дальнего угла комнаты священник. - "Этот бедняга был уже мертв, когда я к нему подошел." Отец Браун стоял и смотрел на старика Паркинсона, черным бесформенным комом осевшего в роскошном кресле. Он тоже отдал свою дань умершей, и сделал это достаточно красноречиво.

The silence was first broken by Cutler, who seemed not untouched by a rough tenderness. "I wish I was him," he said huskily. "I remember he used to watch her wherever she walked more than--anybody. She was his air, and he's dried up. He's just dead."

Первым нарушил молчание Катлер, и в голосе его послышалась грубоватая нежность. "Завидую ему", - хрипло сказал он. - "Помню, он всегда следил за ней взглядом... Он дышал ею - и остался без воздуха. Вот и умер."

"We are all dead," said Seymour in a strange voice, looking down the road.

"Мы все умерли", - странным голосом сказал Сеймор, глядя на улицу.

They took leave of Father Brown at the corner of the road, with some random apologies for any rudeness they might have shown. Both their faces were tragic, but also cryptic.

На углу они простились с отцом Брауном, небрежно извинившись за грубость, которой он был свидетелем. Лица у обоих были трагические и загадочные.

The mind of the little priest was always a rabbit-warren of wild thoughts that jumped too quickly for him to catch them. Like the white tail of a rabbit he had the vanishing thought that he was certain of their grief, but not so certain of their innocence.

Мозг маленького священника всегда напоминал кроличий садок: самые дикие, неожиданные мысли мелькали так быстро, что он не успевал их ухватить. Будто ускользающий белый хвост кролика, мотнулась мысль, что горе их несомненно, а вот невиновность куда сомнительней.

"We had better all be going," said Seymour heavily; "we have done all we can to help."

"Лучше нам всем уйти", - с трудом произнес Сеймор, "мы, как могли, постарались помочь".

"Will you understand my motives," asked Father Brown quietly, "if I say you have done all you can to hurt?"

"Поймете ли вы меня", - негромко спросил отец Браун, - "если я скажу, что вы, как могли, постарались повредить?"

They both started as if guiltily, and Cutler said sharply: "To hurt whom?"

Оба вздрогнули, словно от укола нечистой совести, и Катлер резко спросил: "Повредить? Кому?"

"To hurt yourselves," answered the priest. "I would not add to your troubles if it weren't common justice to warn you. You've done nearly everything you could do to hang yourselves, if this actor should be acquitted. They'll be sure to subpoena me; I shall be bound to say that after the cry was heard each of you rushed into the room in a wild state and began quarrelling about a dagger. As far as my words on oath can go, you might either of you have done it. You hurt yourselves with that; and then Captain Cutler must have hurt himself with the dagger."

"Самим себе", - ответил священник, - "я бы не стал усугублять ваше горе, но не предупредить вас было бы просто несправедливо. Если этот актер будет оправдан, вы сделали все, чтобы угодить на виселицу. Меня вызовут в качестве свидетеля, и мне придется сказать, что, когда раздался крик, вы оба как безумные кинулись в комнату актрисы и заспорили из-за кинжала. Если основываться на моих показаниях, убить ее мог любой из вас. Вы навредили себе, а капитан Катлер к тому же повредил себе руку кинжалом."

"Hurt myself!" exclaimed the Captain, with contempt. "A silly little scratch."

"Повредил себе руку!" - с презрением воскликнул капитан Катлер. - "Да это ж просто царапина."

"Which drew blood," replied the priest, nodding. "We know there's blood on the brass now. And so we shall never know whether there was blood on it before."

"Но из нее шла кровь", - кивнув, возразил священник. - "На кинжале сейчас следы крови, это мы знаем. Зато нам уже никогда не узнать, была ли на нем кровь до этого."

There was a silence; and then Seymour said, with an emphasis quite alien to his daily accent: "But I saw a man in the passage."

Все молчали, потом Сеймор сказал взволнованно, совсем не так, как говорил обычно: "Но я видел в проулке какого-то человека."

"I know you did," answered the cleric Brown with a face of wood, "so did Captain Cutler. That's what seems so improbable."

"Знаю", - с непроницаемым лицом сказал отец Браун. - "И капитан Катлер тоже его видел. Это-то и кажется неправдоподобным."

Before either could make sufficient sense of it even to answer, Father Brown had politely excused himself and gone stumping up the road with his stumpy old umbrella.

И, еще прежде чем они взяли в толк его слова и сумели хоть что-то возразить, он вежливо извинился, подобрал свой неуклюжий старый зонт и, тяжело ступая, побрел прочь.