Жанр: технотриллер
Оценка (0-10): 9
Ссылка: Библиотека "Альдебаран"
Приблизительный объем чистого текста: 2120 kb

-- Вот здесь. -- Алан останавливается и смотрит на деревья, которые, на взгляд Уотерхауза, ничем не отличаются от соседних. -- Вроде они. -- Он садится на упавший ствол и начинает доставать из рюкзака оборудование. Лоуренс садится рядом и тоже развязывает рюкзак. Он не знает, как работает устройство -- это изобретение Алана, -- и исполняет роль хирургической медсестры: по мере надобности подает инструмент и материалы. Доктор говорит без умолку, поэтому не просит подать нужную вещь, а смотрит на нее пристально и хмурится.

-- У кого по твоему? У придурков, которые используют информацию, полученную из Блетчли парка.

-- Алан!

-- Не придурки, скажешь? Возьми Мидуэй! Идеальный пример.

-- Ну, я был рад, когда мы выиграли сражение, -- осторожно замечает Лоуренс.

-- А тебе не показалось немного странным , немного удивительным , немного явным , что после всех блестящих обманных маневров Ямамото этот ваш Нимиц в точности знал, где именно его искать? В одном определенном месте всего Тихого океана?

-- Ладно, -- говорит Лоуренс. -- Я возмутился, докладную написал. Наверное, из за нее сюда и попал.

-- Так вот, мы, англичане, ничуть не лучше.

-- Да?

-- Если бы ты узнал, что мы творим в Средиземном море, ты бы ужаснулся. Это скандал. Преступление.

-- Что мы там творим? -- спрашивает Лоуренс. -- Я говорю «мы», а не «вы», потому что теперь мы союзники.

-- Да, да, -- нетерпеливо отвечает Алан. -- Так утверждают. -- Он замирает, проводит пальцем вдоль цепей схемы, рассчитывая в уме индуктивности. -- Ну, мы топим конвои. Немецкие конвои. Топим направо и налево.

-- Конвои для Роммеля?

-- Да. Немцы грузят топливо, танки и боеприпасы в Неаполе и отправляют суда на юг. Мы их топим. Топим почти все, потому что взломали итальянский шифр C38m и знаем, когда они выходят из Неаполя. А последнее время мы топим вообще все суда с припасами, которые особенно нужны Роммелю, потому что взломали его шифр «Зяблик» и знаем, что он настойчивей всего требует.

Тьюринг щелкает на своем изобретении тумблером. Пыльный конус из черной бумаги, привязанный к плате бечевкой, противно верещит. Конус -- это репродуктор, надо думать, из радиоприемника. Алан берет ручку от метлы с длинной проволочной петлей на конце (вдоль палки к плате тянется провод) и проводит ею на уровне пояса, пока петля, как лассо, не повисает перед Лоуренсом. Репродуктор вопит.

-- Отлично. Реагирует на твою пряжку, -- говорит Алан.

Он ставит конструкцию на сухие листья, роется в нескольких карманах и, наконец, вытаскивает листок, на котором печатными буквами написано несколько строчек. Лоуренс узнал бы листок где угодно: это дешифровальная ведомость.

-- Что там у тебя, Алан?

-- Я записал подробные инструкции, положил в пузырек из под амфетамина и спрятал под мостом, -- говорит Алан. -- На прошлой неделе я забрал пузырек и расшифровал инструкции. -- Он машет листочком в воздухе.

-- Какой шифровальный системой ты пользовался?

-- Моей собственной. Хочешь, попытайся взломать.

-- А почему решил выкопать именно сейчас?

-- Это была предосторожность на случай немецкого вторжения, -- говорит Алан. -- Теперь, когда вы вступили в войну, нас точно не оккупируют.

-- И много ты зарыл?

-- Два серебряных слитка, Лоуренс, каждый на сумму примерно сто двадцать пять фунтов. Один должен быть совсем близко.

Алан встает, вынимает из кармана компас, поворачивается лицом к северу и расправляет плечи. Потом поворачивается на несколько градусов.

-- Не помню, учел ли я магнитное склонение, -- бормочет он. -- Точно. Ладно, все равно. Сто шагов на север. -- Алан углубляется в лес. За ним идет Лоуренс, которому поручено нести металлоискатель.

Доктор Тьюринг может ехать на велосипеде и, не прерывая разговора, считать обороты педалей. Точно так же он может считать шаги и разговаривать. Впрочем, не исключено, что он просто давно сбился со счета.

-- Если все, что ты говоришь, правда, -- произносит Лоуренс, -- то мы наверняка допрыгались. Руди должен был сообразить, что мы взломали их коды.

-- Существовала неофициальная система, которую можно считать предшественницей подразделения 2701, или 2702, или как там мы его называем, -- говорит Алан. -- Когда мы хотим потопить конвой, то посылаем самолет разведчик. Разумеется, наблюдение -- не настоящая его цель, мы и без того знаем, где конвой. Цель -- пролететь так близко, чтобы его заметили. Тогда с корабля отправляют радиограмму, что их засек самолет службы наблюдения. Когда мы после этого их топим, немцы не удивляются -- во всяком случае, не настолько удивляются, чтобы понять истинное положение дел.

Алан останавливается, сверяется с компасом, поворачивает на девяносто градусов и начинает идти на запад.

-- По моему, это мертвому припарки, -- говорит Лоуренс. -- Насколько вероятно, что союзный разведчик, посланный наугад, случайно заметит все до одного конвои?

-- Я уже подсчитал и готов поспорить на любой из моих серебряных слитков, что Руди подсчитал тоже, -- отвечает Тьюринг. -- Вероятность очень мала.

-- Значит, я прав, -- говорит Лоуренс, -- и, судя по всему, мы допрыгались.

-- Может быть, еще нет. Пока все на волоске. На прошлой неделе мы потопили конвой в тумане.

-- В тумане?

-- Туман висел весь день. Засечь конвой с воздуха было нельзя. Эти кретины все равно его потопили. У Кессльринга, ясное дело, закрались подозрения. Тогда мы сфабриковали сообщение (зашифрованное кодом, который, мы точно знаем, нацисты вскрыли) к вымышленному агенту в Неаполе, в котором благодарили за информацию о конвое. С тех самых пор гестапо прочесывает портовые районы Неаполя -- ищет нашего человечка.

-- Значит, пока пронесло.

-- Да. -- Алан резко останавливается, забирает у Лоуренса металлоискатель и начинает водить петлей по поляне. Петля постоянно задевает о ветки и гнется, так что ее приходится выпрямлять, но упорно молчит, если только Алан для проверки не подносит ее к пряжке у Лоуренса на ремне.

-- Дело страшно тонкое, -- задумчиво произносит Алан. -- Некоторые офицеры ПСС в Северной Африке...

-- ПСС?

-- Подразделений спецсвязи. Они передают данные «Ультры» в полевые штабы и следят, чтобы их там уничтожили. Так вот, некоторые из них, узнав из «Ультры», что в обеденное время будет немецкий авианалет, пришли в столовую с касками. Когда авианалет произошел в указанное время, многих заинтересовало, как они догадались прихватить каски.

-- Безнадега какая то, -- вздыхает Лоуренс. -- Почему же немцы до сих пор не догадались?

-- Нас это удивляет, потому что мы знаем все и наши каналы связи свободны от шума, -- говорит Алан. -- У немцев каналов связи меньше, а шума в них больше. Если мы не будем постоянно делать явные глупости, скажем, топить конвои в тумане, они никогда не получат однозначного доказательства, что мы взломали «Энигму».

-- Забавно, что ты помянул «Энигму», -- говорит Лоуренс, -- потому что этот канал содержит огромное количество шума, из которого мы ухитряемся извлекать массу полезной информации.

-- Именно поэтому я и беспокоюсь.

Аэропорт стилизован под составленные в ряд малайские общественные дома. Свежепокрашенный телетрап вытягивается, как исполинская минога, и присасывается неопреновым ртом к борту самолета. Пожилые японские туристы не трогаются с мест, оставляя проход бизнесменам и словно говоря: «Идите вперед, те, кого мы тут навещаем, никуда не торопятся».

Пока Рэнди идет по трапу, влага из воздуха и конденсат реактивного топлива в равных пропорциях оседают на его коже. Лицо потеет. По счастью, аэропорт, несмотря на внешнее сходство с малайскими бунгало, внутри не уступает самым современным аэропортам мира. Кондиционированный воздух шибает в голову. Рэнди ставит сумки на пол и минуту стоит, собираясь с мыслями, под исполинской картиной кисти Лероя Неймана1, изображающей султана во время игры в конное поло. Зажатый возле иллюминатора в коротком и тряском полете, он так и не сходил в туалет, поэтому теперь направляется прямо туда и журчит с такой силой, что из писсуара доносятся тирольские переливы.

Рэнди, абсолютно счастливый, делает шаг назад и замечает человека, отступающего от соседнего писсуара. Это японский бизнесмен, летевший в одном с ним самолете. Месяца два назад Рэнди вообще не смог бы помочиться в его присутствии, а сейчас просто не заметил, что кто то рядом есть. Для Рэнди всегда было страшной проблемой пописать при посторонних, но недавно он отыскал чудодейственное средство: не воображать себя доминирующей особью, а просто уйти в свои мысли настолько, чтобы не замечать окружающих. Если ты не можешь отлить при чужих, значит, ты чересчур озабочен тем, как занять достойное место в жизни.

-- Высматривали строительный участок Министерства информации? -- спрашивает бизнесмен. Ему носить темно серый в мелкую полоску костюм так же естественно, как Рэнди -- футболку с пятой конференции хакеров и шорты.

-- Ой! -- выпаливает Рэнди, злясь на себя. -- Совсем забыл, что надо его высматривать.

Оба смеются. Японец виртуозным движением извлекает визитную карточку. Рэнди, чтобы достать свою, приходится лезть в бумажник. Они меняются карточками, как принято в Азии -- двумя руками одновременно. Ави заставлял Рэнди отрабатывать этот трюк, пока у того не стало получаться почти правильно. Оба кланяются, отчего в соседних компьютеризированных писсуарах автоматически с грохотом сливается года. Открывается дверь, входит престарелый нип во главе сребровласого полчища.

Отставной американский сержант Шон Дэниел Макги в своих военных воспоминаниях, фотокопию которых Рэнди таскает в сумке, называет японцев нипами. Это грубая расистская кличка. С другой стороны, все зовут американцев -- янки. Назвать японца нипом -- то же самое? Или это все равно что назвать китайца китаезой? В многочасовых переговорах, в мегабайтах электронной почты, все без исключения -- Рэнди, Ави, Джон Кантрелл, Том Говард, Эберхард ФЈр и Берил -- время от времени сокращали «японец» до «яп» -- точно так же, как они говорят «операционка» вместе «операционная система». Но, разумеется, яп -- тоже отвратительная расистская кличка. Наверное, все дело в том, с каким чувством ты это произносишь. Если просто хочешь сказать короче -- не кличка. А вот если в тебе клокочет расовая ненависть, чем временами грешит Шон Дэниел Макги, то все совсем иначе.

Данного конкретного японца, согласно карточке, зовут ГОТО Фурудененду («Фердинанд Гото»). Рэнди в последнее время немало бился над организационными схемами некоторых крупных японских компаний и уже знает, что новый знакомый носит загадочный титул вице президента по особым проектам в «Гото инжиниринг». Еще Рэнди усвоил, что организационные схемы крупных японских компаний -- полная туфта, и должность может не значить решительно ничего. Вероятно, куда примечательнее фамилия -- та же, что у основателя фирмы.

Карточка Рэнди представляет его как Рэндалла Л. УОТЕРХАУЗА («Рэнди»), вице президента по развитию сетевых технологий корпорации «Эпифит».

Гото с Уотерхаузом выходят из уборной и идут по пиктограммам с изображением багажа, которые тянутся через весь аэропорт, как хлебные крошки.

-- У вас сейчас другое время? -- бодро спрашивает Гото, следуя (как предполагает Рэнди) тексту английского учебника. У него приятная внешность и обезоруживающая улыбка. С виду ему за сорок; впрочем, японцы старятся по совершенно иному алгоритму, так что кто его знает.

-- Нет, -- говорит Рэнди. Как всякий программист, он отвечает на такие вопросы неудачно -- коротко и правдиво. Разумеется, Гото на самом деле безразлично, какое у него время. Ави, будь он здесь, использовал бы вопрос по назначению -- как начало ни к чему не обязывающей болтовни. До тридцати Рэнди страдал из за своей неловкости, теперь ему плевать. Очень может быть, скоро он станет ею гордиться. Сейчас, ради общего дела, он решает напрячь какие никакие светские навыки.

-- Я прилетел в Манилу несколько дней назад и успел перестроиться.

-- Успешно ли идут ваши дела в Маниле? -- отстреливается Гото.

-- Да, очень хорошо, спасибо, -- врет Рэнди, который уже успел мобилизоваться. -- А вы прямиком из Токио?

Улыбка на лице Гото застывает.

-- Да.

Это, по сути, покровительственный ответ. Штаб квартира «Гото инжиниринг» -- в Кобе, значит, он никак не мог лететь через Токио. Тем не менее Гото ответил «да», поскольку за время короткой заминки осознал, что говорит с янки, для которого «Токио» означает «Япония» или «откуда вы там взялись».

-- Простите, -- говорит Рэнди. -- Я хотел сказать, из Осаки. Гото ослепительно улыбается и отвешивает легчайший поклон.

-- Да! Я сегодня из Осаки.

На выдаче багажа Уотерхауз и Гото разделяются, обмениваются улыбками на паспортном контроле и вновь сталкиваются на выходе. Кинакутцы в кипенно белых кителях с золотым шитьем и белых перчатках бросаются на пассажиров, предлагая везти в отель.

-- Вы тоже остановились в «Фут Меншн»? -- спрашивает Гото.

Это самый большой и самый шикарный отель в Кинакуте. На самом деле Гото знает ответ заранее: завтрашние переговоры расписаны, как запуск космического челнока.

Рэнди в нерешительности. К тротуару только что подкатил самый большой «мерседес бенц», какой он видел в жизни. Стекла автомобиля не просто запотели -- по ним буквально ручьями бежит вода. Водитель в ливрее «Фут Меншн» выскакивает наружу, чтобы погрузить в автомобиль мистера Гото и его багаж. Достаточно сделать шаг, и Рэнди мигом домчат до шикарного отеля, где можно будет принять душ, завалиться голым на кровать и смотреть телевизор, потягивая французское вино по сто долларов за бутылку, сходить в бассейн, сделать массаж.

В этом то, собственно, и проблема. Его уже и так разморило от экваториальной жары. Рано расслабляться. Он на ногах всего шесть или семь часов. Надо работать. Усилием воли он удерживает себя на месте. От натуги его прошибает такой пот, что все в радиусе нескольких метров должно бы окутаться влажной дымкой.

-- Очень бы хотелось поехать с вами, но у меня еще пара дел.