Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

"Совершенно Секретно" - электронная версия газеты N09-2005


Информационный Канал Subscribe.Ru

СОДЕРЖАНИЕ
ТЕМА НОМЕРА
Беслан – приговор власти
ИГРА В МОЛЧАНКУ
Хроника потерянного времени

СЕКРЕТЫ ПОЛИТИКИ
Дагестанская «идиллия»

СЕКРЕТЫ ОБЩЕСТВА
КАПКАН для агента
Возвращение в СССР
СКАНДАЛ
Охота на генсека

ПЕРСОНА
Ангела, не похожая на ангела

СЕКРЕТЫ ПРОВИНЦИИ
Страсти по гектару
СЕКРЕТЫ МЕДИЦИНЫ
Убийственная красота

СЕКРЕТЫ КУЛИС
Завадский и его Джульетта

СЕКРЕТЫ ИСТОРИИ
Один, или вдвоем в Париже
СЕКРЕТЫ ТВОРЧЕСТВА
Портрет с лотосом

СЕКРЕТЫ КОЛЛЕКЦИЙ
Здравствуй, Фаберже!

ЭКСПРЕСС-ДЕТЕКТИВ
Бассейн


ТЕМА НОМЕРА


Беслан – приговор власти

Леонид ВЕЛЕХОВ

Как и год назад, в том окаянном сентябре, дорога в Беслан началась с кладбища. Как сильно оно изменилось. Несколько гектаров распаханной смертью среди чистого поля земли, почти сплошь укрытой живыми цветами, уставленной бутылками с водой, пакетами сока и блюдами с традиционными осетинскими пирогами, ни оград, ни крестов, ни могильных плит – так оно выглядело прошлой осенью. Теперь все забрано в мрамор и камень. Но, странное дело, кладбище так и не приобрело до конца сходства с традиционным православным погостом. Среди уходящих к горизонту ровными рядами одинаковых надгробий нет грандиозных, в два человеческих роста беломраморных монументов, так порой раздражающих своим кичливым безвкусием. И оград так и не поставили.

Помню, таково было решение властей: оградами могилы не разгораживать, всем поставить за государственный счет одинаковые – в смысле затрат и размеров – надгробия и самодеятельности в этом деле не допускать. Одно из немногих мудрых решений среди тех, что были приняты в ходе и по следам бесланских событий.

Земли-то всем поровну, и надгробия вровень, как по невидимой мерке, но только полного равенства все равно не получается. Кто в одиночку лежит, а кто всей семьей, по пять-шесть человек. Могильные плиты, прямо как у Высоцкого, в единую слиты, и такой, например, получается фамильный склеп для всей семьи Тотиевых, метров десять длиной, что издалека видно, а уж вблизи... Самый закаленный человек без того, чтобы комок в горле встал, мимо не пройдет.

Глядя на бесланских матерей, потерявших в сентябрьском прошлогоднем аду своих детей и по сей день носящих по ним полный траур, с головы до пят, я ловлю себя на мысли, что они, наверное, завидуют таким вот фамильным пантеонам, где родители лежат вместе с детьми. Потому что, разговаривая с этими женщинами – и не женщинами вовсе, а ходячими тенями, призраками, у которых внутри, кроме пепла, ничего не осталось, – я думаю, что, наверное, жизнь им в тягость и дел на этой земле у них больше нет, кроме как приходить на этот не имеющий в России аналогов погост. Нет, одно еще дело, пожалуй, осталось. И они его сделают, я уверен. А сделав, может быть, и возродятся из пепла. Но об этом после.

Спасибо «Единой России» за наше счастливое детство!

Но, конечно, как говаривали жизнелюбивые литераторы из прославленного Булгаковым МАССОЛИТа, мы-то живы и жизнь продолжается, несмотря ни на что. И вот, приехав в Беслан, с кладбища мы попали на большой праздник. В этот день, 17 августа, в городе открывали сразу две школы – прекрасные, по последнему, что называется, слову оборудованные: одна на 32, другая на 36 тысяч квадратных метров. Та, что побольше, даже с бассейном.

Построила их Москва, на открытие приехала большая команда московских руководителей в сопровождении владикавказских чиновников. Но славу столице почему-то пришлось делить с «Единой Россией», благодарность которой красовалась на полотнище, вывешенном на центральном балконе новой школы. И этого показалось мало чиновным местным подхалимам – еще две эмблемы с вездесущим медведем прилепили по бокам от лозунга. Словно не школу открывали, а какое-нибудь представительство этой самой, несуществующей главной партии страны. Ну что «Единая Россия»-то сделала для Беслана, кроме того, что своим агрессивно-бессмысленным большинством в Думе задавила, как тот медведь, все попытки независимого расследования сентябрьских событий?

Школы построили вместо той, сгоревшей, номер один. Причем самая большая из новых стоит буквально напротив старой, и из ее окон хорошо виден страшный, полусгоревший, полуразбомбленный остов. Не самый лучший будет открываться вид для бывших заложников: большинство их будут учиться как раз в этой школе. До сих пор, к слову, ей не дали номер, рассказывает завуч Елена Касумова, идут жаркие споры: одни – за то, чтобы присвоить номер первый, другие, видимо, из какого-то суеверия – категорически против. Сама Лена за то, чтобы сохранить образ и историю первой школы в стенах новой, собирается здесь и музей делать.

Глядя на эту стройную, элегантную женщину с внешностью почти что кинозвезды, трудно себе представить, что год назад она провела все три страшных дня в заложниках вместе с десятилетним сыном. От первого взрыва, с которого и начался хаотичный и безжалостный штурм, погубивший львиную долю людей, человека рядом с ней разнесло в клочья, сама она потеряла сознание, очнулась от нового взрыва, увидела крупным планом – прямо как в кино – детские ноги, перемахивающие через подоконник, схватила сына и прыгнула в неизвестность: как оказалось, из смерти в жизнь.

Лена, конечно, держится прекрасно, но рассказывает, сколько пролито слез уже в этой, новой школе, сколько непредвиденных ассоциаций вызывают совершенно новые, невиданные в Беслане интерьеры, аудитории, залы. Рассказывает, что учителя зашли в первый раз в новый спортзал и многие просто в панику впали, увидев, как высоко от земли расположены окна, превращая помещение в каменный мешок и делая его похожим на тот спортзал. Ну да поздно, уже ничего не переделаешь. А сколько еще таких неприятных открытий и ассоциаций поджидает травмированных людей – бог весть. Шокирует все, говорит Лена, сама роскошь и совершенство нового здания вызывают лишь ностальгию по скромности и уюту старой.

Виктория, Виктор и другие

В общем, праздник открытия новых школ получился, простите за банальность, со слезами на глазах. Московские и владикавказские чиновники бодро инспектировали класс за классом, а горстка бесланских учителей, время от времени утирая слезы, как-то неприкаянно потолкалась внизу, в роскошном фойе, со специальным красным углом, как иконами, украшенным портретами Владимира Владимировича и выдержками из его выступлений, а потом разбрелась кто куда. Светлана Туганова, учительница биологии, сидела в зимнем саду, мечте любой биологички, когда я туда заглянул, и отрешенно смотрела в пустоту. Может быть, она вспоминала, как за несколько минут до начала той линейки по какому-то неведомому наитию решила отправить четырехлетнего сына вместе с мужем домой. А сама Светлана в заложниках провела все три дня и выбралась только в пять часов вечера 3 сентября, когда все уже было окончено, очнувшись среди трупов. По сути дела, спасли ее террористы, вытащив из спортзала, который неизвестно для чего поливали огнем спецназовцы: в спортзале к тому моменту были сотни заложников и лишь двое или трое боевиков. Шагая по трупам, она пробралась в столовую, где и упала без сознания, оглушенная взрывом. До сих пор Светлана не слышит на одно ухо, ее мучают постоянные головные боли и страх. «Приятно, – говорит она, – что построили такую школу, но...» Она замолкает, и это молчание, как писали в старых романах, красноречивее любых слов.

По новым классам, уставленным современной техникой – впервые в России я видел школу, где на партах красовались персональные компьютеры с жидкокристаллическими дисплеями, – бродили и детишки: сперва как по музею, но дальше все быстрее и быстрее осваивались. Кого я ни спрашивал – редко встречал незаложников. Девятилетнюю Алину Цгоеву красота новой школы явно мало впечатляла. Из сентябрьского школьного пекла ее вынесли ополченцы, в огне погибла тетя, а сестра и мама, к счастью, выжили. Три недели Алина провела в больнице, физические травмы зажили, а душевные, судя по глазам этой девочки, нет. «Хочешь в школу?» – спрашиваю. Она мнется, понимая, что ее ответ будет «неправильным», но пересилить себя не может и тихо говорит «нет». Красотка Вика и ее рыжий брат Виктор Коцоевы, которых я застаю весело кувыркающимися на брусьях в спортзале, – погодки. В прошлом году Вика пошла в третий класс, Витя во второй, вместе с мамой и дядей оказались в заложниках, дядя погиб, с остальными все в порядке. Их душевное здоровье явно лучше, чем у Алины, хотя долго (правда, весело) они пререкаются, кто из них двоих кричит по ночам. Предполагаю, что оба.

Эх, Александр Сергеевич!..

Говоря о чиновниках, бодро сопровождавших московскую команду, я не упомянул одну значительную фигуру, выделявшуюся на общем, вполне праздничном фоне какой-то почти трагической маской, застывшей на лице. Мне сказали потом, что Александр Сергеевич Дзасохов впервые после своей бесславной отставки появился 16 августа в родной республике. Чувствовал он себя явно не в своей тарелке, хотя, опытный чиновник, маневрируя в толпе, ловко держался на первом плане. Рядом шел нынешний глава Северной Осетии Теймураз Мамсуров с лицом тоже, надо сказать, невеселым: у него в сентябрьские дни тяжело пострадали дочка и сын, а сам он накануне 3 сентября обещал людям, что штурма не будет – мол, грудью встанем, но штурмовать не дадим, – однако обещания, как известно, сдержать не смог.

Эх, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич! Как сказал один мой бесланский знакомый (сам не последний человек в республиканской номенклатуре, под перекрестным огнем боевиков и федералов вытаскивавший 3 сентября заложников из здания школы), он мог войти в историю осетинского народа героем, а вошел... Знакомый был свидетелем того, как все трое суток драмы с заложниками во время неразберихи, царившей в так называемом штабе, где никак не могли определиться, кто руководит операцией, Дзасохов безвольно сидел на стуле и кричал, когда к нему обращались: «Что вы от меня хотите, я уже политический труп!»

Впрочем, есть и другие свидетели, несколько по-иному оценивающие поведение Дзасохова в те дни. Рассказывали мне, что когда Дзасохов входил в главный кабинет уже упомянутого так называемого «штаба по освобождению заложников», заседавшие там генералы Проничев и Анисимов немедленно замолкали. Это было так очевидно и унизительно для президента Северной Осетии, что один раз, выйдя из кабинета, он не выдержал и стал материться. Надо сказать, мат из уст бывшего дипломата Дзасохова до этого мало кто когда-либо слышал.

Так или иначе, но героя из Дзасохова действительно не получилось. Но и другое мне стало ясно, когда я смотрел на это потемневшее лицо. Случившееся не прошло для него даром и не сошло, как с гуся вода. Переживает человек до сих пор, это очевидно. И даже пытается, что называется, исправить ошибки. Переживание толкает его на важные шаги, одним из которых, несомненно, стали показания, которые Дзасохов дал 14 апреля этого года. Бывший руководитель Северной Осетии засвидетельствовал, что 1-3 сентября прошлого года он вел телефонные переговоры с Закаевым и – через него – с Масхадовым, они фактически пришли к договоренности о приезде лидеров чеченского подполья в Беслан для урегулирования ситуации (при соответствующих гарантиях безопасности), но все это было разрушено внезапно и неизвестно почему происшедшими взрывами в школе и последующим штурмом, начавшимся 3 сентября в 13 часов. Думаю, что сказать все это так прямо и ясно для бывшего члена Политбюро ЦК КПСС, бывшего дипломата, бывшего президента Северной Осетии, нынешнего члена Совета Федерации было непросто...

Зезе – от Заи и Шпачека

После великолепия новой школы мы не могли не зайти на пепелище старой. Все здесь осталось по-прежнем. Развалины, головешки, следы от пуль и гранатных разрывов на обломках стен. Усыпанные учебниками и тетрадями полы. Прислоненные к стенам портреты Ахматовой, Льва Толстого, Косты Хетагурова. Шукшин, скорбно глядящий сквозь оконную решетку, как сквозь тюремную...

Дело в том, что, как и в случае с номером новой школы, мнения общественности резко разошлись: сровнять остатки старой школы с землей или оставить их как своего рода мемориал. Я так думаю, несмотря на всю неприглядность этого пепелища: а как рука поднимется все это стирать бульдозером с лица земли? Вот я знакомлюсь, бродя по проклятому спортзалу, с Альмой Хамицевой. На самом деле я ее встречал до этого несколько раз и в Беслане, и во Владикавказе: удивительно выразительное лицо, которое я беспрестанно фотографировал, – и на этот раз я подхожу к ней, представляюсь, извиняюсь, что постоянно преследую ее с фотоаппаратом, мол, уж больно она красивая. Она принимает комплимент с каким-то даже подобием улыбки, которую я впервые вижу на ее вечно скорбном лице, и говорит: «Если бы вы видели, какая красивая была моя сестра...» Она подводит меня к месту, где Фатима, ее сестра, просидела все три дня, не вставая, и где застал ее взрыв: «Она была слишком робкая и не тронулась с места, когда все уже начали убегать...» У Фатимы осталось двое круглых сирот: ее муж, работник милиции, погиб несколько лет назад при исполнении служебных обязанностей.

Ну и как сровнять с землей это место, где сидела Фатима и куда Альма приходит почти каждый день, как на могилу? Со временем, конечно, придется, но сейчас об этом и подумать невозможно. Это же действительно второе – если не первое – бесланское кладбище. Люди приходят сюда поговорить с мертвыми, как с живыми, пишут на стенах эпитафии. Написанные детской рукой, эти надписи потрясают своей безыскусностью и человеческой глубиной:

«Дреева Зарина, где ты? ЧСШ № 1 9 «Б» 2004 г.»

«Кистина и Дзера, я вас никогда не забуду. Алена 6 шк.»

«Кусова Анжела ты была и будешь нашей младшей сестрой»

«Алина мы тебя очень сильна любим»

«Зезя мы скучаем по тебе! Ты всегда будешь жить в нашем сердце. Зая и Шпачек»

«Циноева Инга ты со мной!!! Лаура»

«Дзагоева Ирма я тебя помню!»

Суд над судьями

А в четверг, 18 августа, было заседание суда, 23-е по счету, по делу единственного оставшегося в живых террориста, Нурпаши Кулаева. Суд идет уже четвертый месяц (первое заседание прошло 17 мая), освещается в нашей прессе, особенно электронной, крайне скудно и, главное, формально, так что у многих может создаться – и уже создалось – впечатление, что и сам процесс бессодержательный и формальный. Собственно, именно для этого власти его так и освещают. И они бы хотели, чтобы он по существу стал таковым – пустым, скучным, проформы ради. Ан ничего у них, как всегда, не получается.

А что получается? Самое для них неприятное: суд над Кулаевым превращается в суд над властью, над организаторами бессмысленно, почти варварски жестокой «операции по спасению заложников», которая на деле превратилась в операцию по их уничтожению. Уже сейчас ясно: от федеральных гранатометов и огнеметов, от танковых залпов по школе, от пожара, занявшегося именно в результате использования так называемого оружия неизбирательного действия, погибло гораздо больше заложников, чем от рук террористов. Надеюсь, вы меня поймете правильно: это ни в какой мере не оправдывает террористов. Но делает абсолютно непреложным тот факт, что на скамье подсудимых, помимо Нурпаши Кулаева, должны оказаться крупные чины, которые руководили так называемым штабом по организации операции по спасению заложников и непосредственно самой так называемой операцией.

Конечно, по-своему великий прогресс, что власть пошла на этот процесс, оставив в живых хотя бы одного субъекта обвинения – этого самого Кулаева. В «Норд-Осте», как мы помним, руководствуясь логикой «нет человека – нет проблемы», в живых не оставили никого из захватчиков – и судить было некого. А здесь этот самый Нурпаши остался. Один очень информированный человек на условиях анонимности сообщил мне, что это произошло случайно: в Беслане, как и в «Норд-Осте», был приказ ни одного террориста живым не брать. Но, видимо, власть решила, что против Кулаева ей удастся обернуть весь народный гнев, направить все свидетельские выступления, устроить большое пафосное шоу, показательно этого малого осудить и на этом поставить точку. Однако слишком несоразмеримо оказалось горе людей, потерявших сотни близких (не говоря уже о тех, чьи близкие оказались изувечены физически и морально), – и вина этого Нурпаши, которого террористы захватили с собой, что называется, в качестве пушечного мяса, не доверив ему даже оружия и посадив на маловажный пост где-то в столовой. Только на 23-м заседании, на котором я и присутствовал, впервые появилась свидетельница (ее фамилия Бегаева), которая видела Кулаева на месте событий. А до этого и опознать никто не мог эту сто тридцать вторую спицу в террористической колеснице.

И с самого начала все пошло наперекор воле организаторов процесса, а задуманный, дурацкий и бездарный сценарий стал трещать по всем швам и склейкам. Без пафоса, без общих слов, просто, конкретно и убедительно потерпевшие, которые, по замыслу организаторов процесса, должны были свидетельствовать против Нурпаши Кулаева, коего они в глаза не видели, свидетельствуют против власти, федеральной и местной, против штаба и его фактических руководителей – заместителей главы ФСБ РФ Проничева и Анисимова. Наконец, простите за битое слово, против самой системы, которая ради уничтожения 32 террористов (если верить официальным данным) загубила более 300 жизней и еще около тысячи людей превратила в калек или по меньшей мере нанесла им тяжелые физические и моральные травмы.

Процесс показной и формальный, каким он был задуман, превращается в процесс реальный, и обвинение во главе с заместителем Генпрокурора РФ Николаем Шепелем оказывается к этому катастрофически не готово. Слушая вопросы, которые задают обвинители, я никак не мог уловить их логику и взаимосвязь, не мог понять, что, собственно, хочет выяснить обвинение. Ну какой смысл у мирных женщин спрашивать, каким оружием были вооружены террористы? Какой смысл в вопросе: все ли террористы говорили, что они смертники, и объявил ли об этом кто-нибудь официально? За этими ничего не выясняющими вопросами стоят растерянность и отсутствие какой бы то ни было стратегии ведения процесса.

Единственная логика, которая просматривается в действиях обвинения (и отчасти председательствующего): отводить вопросы потерпевших, обращенные к власти и обвиняющие власть, при помощи довода, что это-де не имеет отношения к делу Кулаева. Но что имеет отношение к делу этого человека, которого, повторяю, на четвертом месяце суда опознала лишь одна потерпевшая? Причем всего-то и смогла о нем рассказать, что, мол, да, сидел он в столовой. И чего тогда было городить такой большой, громкий процесс ради этого сидельца?

Или еще один аргумент суда, чтобы отфутболивать нежелательные вопросы: это-де процесс не политический. Да как же может быть «неполитическим» процесс по делу об уничтожении нескольких сотен людей, в основном малолетних детей и женщин?

Наконец, когда у суда совсем уже исчерпаны «аргументы» для отвода «неправильных» вопросов, он пускается на маленькую хитрость, заявляя, что «основной процесс» по делу о теракте еще в производстве: мол, там и будете задавать свои «политические» вопросы. Только всем известно, что в этом «основном процессе» пока что главными обвиняемыми предполагают выставить... начальника Правобережного райотдела милиции Айдарова и его заместителя Муртазова. Стрелочников нашли.

Кто вы такие? Вас здесь не ждут!

Да и что толку «отводить» вопрос, когда он уже задан? Не отвечаете на него – вам же хуже. Юля Кантемировна Сидакова, у которой в заложниках оказались сын с женой и двое внуков и сын погиб, вспоминает рассказ снохи, как младший, трехлетний внук хотел пить и сосал ее язык, а когда ничего не мог высосать, то кусал материнские губы, «как щенок». И обращается к обвинению:

– Я хочу спросить наше правительство, где оно было, когда мои внуки три дня терпели эти невыносимые страдания? Почему власти к нам тогда не приехали? И зачем теперь они к нам приедут на годовщину? Не нужны они здесь!

Все это – без истерики, без малейшей экзальтации и даже без слез.

Над Черномырдиным, помню, смеялись, как он с Басаевым договаривался в 1996-м. Но договорился же, спас людей в Буденовске.

Оксана Дзапарова, попавшая в заложники с мужем, двумя малолетними детьми и еще одним, тогда еще неродившимся, ничего у этой власти не спрашивает. Она только рассказывает, как они ждали, как надеялись, что власть пойдет на переговоры. И произносит замечательную фразу: «Мы ждали переговоров, как воздуха». Тривиальная метафора «ждать, как воздуха» приобретает совершенно новый смысл, когда вспоминаешь, что 1300 человек, набитые в спортзале, как сельди в бочке, именно задыхались от нехватки кислорода. А власть не спешила.

А когда заспешила, то вдарила из огнеметов, гранатометов и танков. Но заспешила не потому, что решила наконец спасать людей, а потому, что перспектива переговоров стала приобретать реальные очертания (вспомните показания Дзасохова), Закаев сообщил, что в 14.00 3 сентября он ждет ответа, может ли он вылететь в Беслан под гарантии безопасности, а это крайне кого-то не устраивало в высшем руководстве страны и так называемого штаба по руководству операцией по освобождению заложников. И в 13.00 3 сентября операция по освобождению заложников от тягот земной жизни началась.

Скорая на принятие убийственных решений, наша власть нетороплива при принятии решений гуманных. Новорожденный сын Оксаны, который весь этот ад пережил, находясь в материнской утробе, до сих пор статуса потерпевшего (а это финансовые компенсации, так необходимые семьям, потерявшим кормильца, как в случае Оксаны) не получил. Формально младенец под эту категорию не подходит.

Вера Магомедовна Агузарова, в августе этого года отметившая 80-летие, в заложниках, к счастью, не побывала. Но живет в нескольких десятках метров от школы, в ее квартиру на первом этаже по ее инициативе одного за другим заносили раненых. Дом, по ее выражению, превратился в госпиталь и пришел после этого, конечно, в изрядную негодность. Живет Вера Магомедовна с мужем, участником войны, недавно перенесшим инсульт. Перевязывать детей они могли, а вот отремонтировать квартиру своими силами им, конечно, невмочь. На просьбу Веры Магомедовны помочь с ремонтом бесланский чиновник сказал строго:

– А кто вас просил «превращать дом в госпиталь»?

Услышав этот рассказ, замгенпрокурора Шепель возмутился и еще более строго, чем тот чиновник, спросил у Веры Магомедовны:

– Как фамилия должностного лица, который так отреагировал на вашу просьбу?

Но старушка, добрая душа, черствого чинушу не выдала.

70-летний Теймураз Тодоевич Дзампаев ничего у власти не просил и не спрашивал. Он потерял сына, сноху, двух детей. Старшая внучка Оля пошла в тот день в первый класс, а младшему, Распару, вовсе было два года. Мать понесла его в тот день в детский сад, а тот не работал – газа не было, и она решила составить мужу Артуру и дочке Оле компанию на школьном празднике...

И это все впечатления от одного лишь дня судебного заседания. Не о Кулаеве, как мы видим, идет на нем речь, и главным образом не к Кулаеву обращают свои претензии «потерпевшие». Недальновидная, презирающая свой народ власть загнала себя в ловушку. Как говорится, пошла по шерсть, а вернуться может стриженой.

Женщины в черном

Поверьте: фраза, которой я закончил предыдущую главку, – не фигура речи. В Северной Осетии, традиционно лояльной России, как никакая другая республика Северного Кавказа, на волне бесланских событий, разочарования в местной власти и возмущения властью центральной зреет мощное оппозиционное общественное движение. Этим людям нечего терять, потому что самое дорогое они уже потеряли: своих детей.

Общественный комитет «Матери Беслана» меньше чем за год своего существования уже кое-чего добился. Именно с подачи комитета и его председателя Сусанны Дудиевой были организованы протесты и манифестации, в результате которых вынужден был отправиться в отставку Александр Дзасохов. Именно «Матери Беслана», не пропускающие ни одного судебного заседания, выступающие на нем и в качестве потерпевших, и в качестве консультантов других свидетелей, атакующие вопросами из зала обвинение во главе с Николаем Шепелем, все время направляют процесс по «политическому руслу», не давая ему утонуть в рутинных вопросах о типе оружия, которым пользовались террористы.

В нашем разговоре все они в голос заявляют, что их главные претензии – не к Кулаеву, а к государству. Сусанна Дудиева четко формулирует задачи, стоящие перед «Матерями Беслана»: заставить власти расследовать действия объединенного штаба и выяснить, по чьей персональной вине он бездействовал в течение более чем двух суток и кто затем, 3 сентября, отдал приказы, повлекшие за собой гибель сотен людей.

«Матери Беслана», среди которых нет, насколько я понимаю, профессиональных юристов, переигрывают профессионалов. Первоначально прокуратура ответила отказом на их требование возбудить уголовное дело по статье «преступная халатность» в отношении пожарников, которые приехали 3 сентября к зданию горевшей школы с 40-минутным опозданием, с полупустыми цистернами, да еще заехали во двор школы не как полагается, кормой вперед, а наоборот (ради собственной безопасности), из-за чего не смогли правильно смонтировать рукава и эффективно тушить пожар. Но в результате прокуратура вынуждена была отступить и дать согласие на возбуждение дела.

«Мы все-таки привели в действие это ржавое колесо», – говорит мне Сусанна. «Мы» – это несколько женщин, вечно одетых во все черное. Зрелище достаточно тягостное, особенно когда они собираются в своей штаб-квартире, включают видео с одной и той же кассетой – хроникой 1-3 сентября – и смотрят, и смотрят, и плачут, «заводя» одна другую. Кое-кого это раздражает: ну чего плакать, прошел год, пора остыть эмоциям.

А что им еще в жизни осталось, кроме как плакать? Плакать и требовать, чтобы им сказали правду, кто убил их детей. Террористы или те крупные военачальники и чины спецслужб, которые отдали приказ бить прямой наводкой по спортзалу из танковых орудий, гранатометов и огнеметов, перепутав, видимо, операцию по спасению людей с войсковой операцией по уничтожению многочисленных и опасных врагов?

Но ведь во многом благодаря тому, что эти женщины плачут и требуют правду, российской власти не удалось «замотать» Беслан, как она «замотала» «Норд-Ост». Не удалось объявить бесланскую операцию по уничтожению заложников верхом тактического совершенства и представить ее бездарных руководителей к наградам и внеочередным званиям, как это было после «Норд-Оста». Не удалось, наконец, скрыть число погибших.

И еще много чего российской власти может не удасться из-за этих странных на чей-то взгляд женщин, похожих в своих черных платках и платьях на персонажей греческой трагедии.

Беслан – Владикавказ – Москва



ИГРА В МОЛЧАНКУ

Галина СИДОРОВА

Вчера мне приснился президент. Бывает же такое! Видимо, телевизор вредно смотреть не только детям. В последние дни какой канал ни включишь – знакомое лицо: то в шлеме пилота бомбардировщика, то в кабине машиниста поезда, то на борту флагмана Северного флота, а то и просто за рулем раритетной «Волги» времен 50-х. Одиноко и без охраны движется она по новому туннелю под Сочи, подходы к которому, естественно, заблаговременно заблокировали на дальних подступах. Здорово все-таки иметь энергичного молодого руководителя! Только вот переусердствовали пиарщики с демонстрацией мужских забав. Или вовремя не подсказали шефу, что здесь и сейчас слишком много людей ждут от своей Власти чего-то совсем другого...

Год назад сразу после бесланских событий я задала на этих страницах Владимиру Путину четыре наивных вопроса. 1. Не следует ли, дабы избежать новых Бесланов и «Норд-Остов», подойти к чеченской проблеме с «открытым умом», то есть подумать о каких-то совершенно других к ней подходах? 2. Не пора ли отказаться от практики нахождения там, да и в соседних республиках, «удобных» партнеров, которые Москву же и используют, решая на родине собственные проблемы и сводя личные счеты? 3. Даже если учесть, что власть не хочет играть в демократию, нельзя ли применить хотя бы принцип «разделяй и властвуй» – разделить политических сепаратистов и отморозков – говорить с одними и мочить других? 4. Вы с нами, господин президент?

На ответы я особо не рассчитывала: когда это было, чтобы кремлевские небожители отвечали своим подданным: только в письменном виде и на «правильно поставленные», проверенные пресс-службой вопросы. Но я ошиблась. Президент ответил. Ответили кремлевские чиновники, сконцентрировавшие в своих руках реальную власть. Ответили своими делами, указами и решениями.

На фоне страшных кадров годичной давности, когда из разрушенной школы выносили полуголых и полуживых детей, президент призвал нас объединяться против терроризма «в борьбе с внешним врагом, вынашивающим планы по развалу России». Политический лозунг момента «Кто не с нами, тот против нас» вскоре получил развитие. Из Кремля нам сообщили, что намерены строить «суверенную демократию» в одной отдельно взятой России. «Суверенную» – значит не зависимую ни от каких принятых в цивилизованных странах условностей – вроде защиты прав маленького человека или народа. В общем, удобную и угодную Власти. В эту уникальную «демократию» прекрасно ложатся изменения в избирательное законодательство, сводящие к нулю возможность для оппозиционных партий к прохождению в парламент, а соответственно, для значительной части наших сограждан быть услышанными на законных основаниях. С ней замечательно согласуется и президентская идея недопустимости финансирования из-за рубежа российских общественных организаций, а заодно и участия последних в политической деятельности. И замена губернаторских выборов назначением угодных Кремлю кандидатур. Ничего лишнего. Сильная властная вертикаль – для решения хозяйственных вопросов и борьбы с терроризмом.

Прояснился и ответ на вопрос, кто с кем. С властью – «Наши» из спешно созданного и проплаченного одноименного движения. Остальные, соответственно, – не наши. В этой связи правительство только что утвердило Программу патриотического воспитания граждан РФ на 2006-2010 годы, выделив на эту благородную цель 77 миллионов рублей только на 2006 год. Могли бы и больше, конечно, – ведь предусматривается немало образовательных и культурных программ в соответствующих ведомствах. Но особо обращает на себя внимание «разработка методических рекомендаций по проблемам формирования и развития личности патриота России». Это дорогого стоит. Не иначе как от недостатка патриотизма, по оценкам аналитического центра Юрия Левады, самыми криминальными профессиями «невоспитанные» жители России назвали милиционера и депутата. 62 процента интернет-опрошенных, правда, считают, что патриотизм воспитывается достойным уровнем жизни. Но Власти виднее, конечно.

Кропотливая идеологическая работа как-то вытеснила предпринятое в связи с Чечней и Северным Кавказом вообще.

А там произошло даже очень существенное: показательно ликвидировали террориста номер один Аслана Масхадова, а заодно и саму возможность вести переговоры с реальным представителем сепаратистов, а не полных отморозков.

Теперь все под контролем или дело в том, что информация из-за гор по-прежнему тщательно фильтруется? Но даже если руководствоваться только официальными источниками, сообщения о ликвидации очередной банды очередного полевого командира поступают с завидной регулярностью. Если верить представителям федеральных сил, то «тысяча оставшихся боевиков», переходящая из года в год из сводки в сводку, уже давно должна была бы иссякнуть. Что наводит на мысль: то ли ловят не те, то ли ловят не тех. В этой связи даже не удивляют слухи, будто именно спецслужбы «подставили» нашему коллеге Андрею Бабицкому для интервью Шамиля Басаева – в рамках «спецоперации» по показательному наказанию Эй-би-си.

Слухи слухами, но число погибших за две чеченские кампании, включая российских солдат, боевиков и мирных жителей, – если вывести среднее между тем, что сообщают чеченские власти, федеральные силы и правозащитные организации, – уже приблизилось к отметке 100 тысяч.

Зачистка в станице Бороздиновской Шелковского района Чечни в июне 2005 года – «рядовая», по выражению местных чиновников, – с увозом в неизвестном направлении «неустановленными» бойцами «неустановленного спецназа» 11 жителей (по подозрению в пособничестве террористам) и последующим исходом 250 семей через границу в Дагестан – лишь один из примеров «мирной жизни» в регионе. Из тех, что не удалось замолчать. Пришлось и представителю президента в Южном федеральном округе Дмитрию Козаку поставить перед силовиками вопрос о многочисленных фактах похищения людей в Чечне, которую, кстати, еще год назад кремлевские чиновники запросто называли республикой, победившей терроризм.

На заседании Верховного Суда Северной Осетии по делу Нурпаши Кулаева – единственного пойманного террориста, участвовавшего в захвате бесланской школы, – бывший заложник признался, что на него оказывали давление «неизвестные в камуфляже», чтобы он не рассказывал о спрятанном в школе оружии. После его слов на установленных в зале для журналистов мониторах пропал звук.

Родственники потерпевших подали Генпрокурору России ходатайство о возбуждении уголовных дел в отношении руководителей силовых структур по факту преступной халатности, «бездеятельности и ошибок». Но подобные дела у нас возбуждать не принято. Как и вообще после очередных провалов вроде бесланского спрашивать с тех руководящих «силовиков» в центре и на местах, по чьему недомыслию либо умыслу не удалось защитить сограждан.

Беслан. Кто виноват?

С ответом на этот вопрос Власть не торопится. Общаться с народом через зрачок кинокамеры легче, чем смотреть в лицо людям, потерявшим детей и родных в Беслане или «Норд-Осте». Грозить боевикам-террористам неминуемой расплатой и смаковать по телевизору тело «душегуба Масхадова» – проще, чем искать реальный политический выход из чеченской мясорубки.

Сильная Власть не боится признавать свои ошибки. Она не поворачивается спиной к народу. Она с ним говорит. И чем доверительнее общение, чем терпимее она к тем, кто с ней не согласен, тем надежнее такая Власть выглядит в глазах сограждан. Но это, увы, все еще не наша история.



Хроника потерянного времени
Год после Беслана ничему не научил власти и силовиков

Иосиф ГАЛЬПЕРИН
Обозреватель «Совершенно секретно»

Прошел год, а многие ключевые моменты страшных событий прошлого сентября до сих пор неясны. Узнать всю правду о событиях в школе № 1 и вокруг нее – долг не только перед бесланцами, погибшими и живыми, не только перед историей, обязанной зафиксировать обычаи новых варваров и новых прокураторов, это еще и долг перед днем завтрашним. На чьих еще уроках учиться нашим гражданам и нашему государству, как не на уроках первой бесланской школы?

Начнем с предыстории.

До захвата

Как принято говорить, из компетентных источников нам стал известен поразительный факт. Спецслужбы, следившие за боевиками, зафиксировали интерес к ставшей впоследствии знаменитой на весь мир школе со стороны двух нерядовых бандитов. Слежка довела их до порога школы, внутрь не пошла. В школе, где в это летнее время, месяца за два до начала занятий, шел ремонт, эмиссары Басаева провели сорок минут. А потом «смежники» следивших, саперы, удивлялись: когда это террористы успели промерить все расстояния и рассчитать все заряды? Ведь они смонтировали цепь взрывных устройств в спортзале практически за полчаса, все провода были необходимой длины.

Не думаю, что за сорок минут пребывания двух разведчиков в школе можно было «провесить» все провода – отрепетировать важную часть захвата. Но это можно было сделать и в другое время – ремонт шел долго, по свидетельству местных жителей, иногда рабочие оставались и после работы. Что крайне подозрительно для простых строителей, которые должны были бы спешить к семьям или, на крайний случай, – к пивной кружке. Кто-то из свидетелей видел и длинные ящики защитного цвета, которые заносили в школу.

Правда, официальное следствие до сих пор скептически относится к версии, что боевики заранее спрятали в школе оружие и боеприпасы и потому вскрывали полы в библиотеке и актовом зале. Милицейский офицер, один из участников спасения заложников, в разговоре со мной тоже выразил скептицизм. Он говорит, что террористы искали выходы в подвал, в школьное бомбоубежище, но в него изнутри школы попасть было нельзя – значит, они там ориентировались не слишком хорошо. Но допустим, боеприпасы доставали не из-под пола?

Разве на единственном «ГАЗ-66» за единственный рейс можно было доставить и 32 (по официальной версии) боевика, и сотни килограммов взрывчатки, и немеренное количество самого разного оружия, и разливанное море патронов, позволявшее террористам три дня поливать огнем все движущееся? Прибавьте к этому достаточно объемное электронное оборудование, благодаря которому боевики-профессионалы видели и слышали все, что творилось вокруг здания школы. Кстати, старинные деревья, некогда стоявшие перед входом, им не мешали – их спилили во время ремонта...

Может быть, для рядовых участников банды школа и стала случайным объектом, но только не для разработчиков операции. Знали о каких-то планах террористов и спецслужбы. Им было известно, что из Грузии в Северную Осетию следуют два араба, служившие «технологами» при Басаеве (может, это и были «инспекторы», посетившие школу летом?), а потом прошла информация о выдвижении двух групп боевиков для совершения теракта. Где же вторая группа? Считается, что если она и пошла в сторону Беслана, то не дошла. А если дошла? Тогда именно ее присутствие рядом со школой объясняет многие непонятные события, произошедшие позже.

Думали об опасности и руководители республики. Они неоднократно предупреждали ингушских соседей о лагерях боевиков (из одного из них позже выехала группа «Полковника»-Хучбарова), но этими лагерями занялись только после атаки отряда Басаева–Умарова на Ингушетию 22 июня 2004 года. Потом стали находить и схроны с оружием, и боевиков ловить – но все это после двух масштабных, прямо скажем, «партизанских» операций. Но 59 километров административной границы между двумя не слишком дружественными республиками до сих пор прикрыты только дорожными блокпостами. А без асфальтовых дорог, по полям, по лесам пройти способен не один «ГАЗ-66». Даже две роты солдат, присланные на границу после трагедии, мало чему могут помешать.

Бандит Ходов, единственный, если верить следствию, осетин, принимавший участие в операции, был известен своими черными делами тоже задолго до 1 сентября. Почему ему до часа «Ч» спускали с рук такое, за что нормальные граждане получают по 10 лет?

Наблюдая за тем, как «пульсирует» в госорганах, исчезая и появляясь, важнейшая информация, как проходит она, не приводя к выводам и профилактическим мерам, хочется высказать банальную мысль. Цепочка событий, приведших к бесланской трагедии, свидетельствует либо о непрофессионализме принимающих и проводящих решения, либо об их коррупции, либо – о сознательной провокации. А скорее всего – о сочетании этих привычных для наших силовиков факторов.

Захват

По сравнению с прошлым годом, когда довелось писать непосредственно после событий, в этом вопросе новой информации почти не появилось. Два спорных пункта до сих пор остаются в официальной версии захвата заложников. Первый – сколько было захватчиков; и второй – только ли снаружи школы они действовали.

Еще в прошлом году многие обратили внимание, что количество захваченного у боевиков стрелкового оружия в полтора раза превышает объявленное число нападавших. Может быть, в тесном «газоне» каждый вез по два ствола. Но как объяснить понятный любому солдату факт, что 32 вооруженных человека не смогут организовать круглосуточное наблюдение (все три дня) за полутора тысячами заложников, да еще и прикрыть всю полусотню окон первого этажа, не считая дальних подступов и важных точек на втором этаже и на чердаке? По подсчетам, сделанным независимо друг от друга разными категориями экспертов и свидетелей, нападавших было больше 60...

В этом году на процессе Кулаева многие потерпевшие свидетельствовали, что в момент захвата видели боевиков не только снаружи, когда те загоняли заложников, но и внутри школы. Женщина, первая вбежавшая в коридор школы, вспоминает, что там ее встретили вооруженные люди в масках, которые направили ее с детьми в спортзал. А на переходе из спортзала на второй этаж, куда они хотели сбежать, чтобы вырваться из ловушки, их тоже встретили бандиты. Согласно расследованию, которое ведет редактор местной газеты Эльбрус Тедтов, группу людей в камуфляже и машину «ГАЗ-66» видели в районе школы еще в 7 утра. Получается, кто-то мог заранее спрятаться в школе. Тогда почему из нее звонили утром по родителям и предупреждали, что линейка начнется раньше? Прежде никто по телефону на линейку не приглашал...

В момент захвата многих поразило несоответствие объявленного на весь мир числа жертв истинному положению вещей. По словам потерпевших, выступающих на процессе, этот пропагандистский бездумный выверт властей сразу же использовали, уже в своей пропаганде, террористы. Они ходили по залу, в котором вповалку скопилось почти полторы тысячи пришедших на День знаний людей, и говорили напуганным женщинам и детям: «Раз власти сказали, что вас 350 – столько и оставим в живых».

Лев Дзугаев, бывший в те дни пресс-секретарем президента Дзасохова, теперь вспоминает, что он достаточно быстро назвал близкую к реальности цифру. Но она утонула в повторах озвученной и, видимо, официально утвержденной ранее численности заложников. Лишь на второй день заговорили о подлинном масштабе несчастья. Он же отметает приписываемые ему попытки скрыть от мировой общественности этот масштаб, говоря о том, как удалось провести через оцепление 12 групп иностранных СМИ.

А бесланская милиция в те дни потеряла не только репутацию. Первым пострадал сотрудник вневедомственной охраны, открывший огонь из пистолета по нападавшим и погибший (о нем много писали), за ним – инспектор по делам несовершеннолетних Фатима Дудиева, которая попалась на глаза террористам во дворе школы в своей майорской форме. После ранений и издевательств она лечится целый год.

РОВД Правобережного района Северной Осетии впрямую граничит с двором школы № 1. Но никак отреагировать на первые сообщения о захвате милиционеры не успели. Сами сотрудники райотдела объясняют это тем, что боевики сразу поставили на всех углах по два автоматчика и милиция со своими пистолетами голову высунуть не могла. При этом на личный состав райотдела, вместе со всеми поселковыми отделениями насчитывающий более 400 человек, выделено лишь 70 автоматов, в наличии к ним было не более 50 рожков с патронами. Так определено приказом еще 50-х годов. Не говоря уже о касках и бронежилетах.

Впрочем, 70 автоматов и 50 рожков, если бы они были сразу пущены в бой, сделали бы захват заложников менее комфортным для нападавших. Но это уже вопрос к тактической выучке и к инициативе руководителей. А новый начальник Айдаров к 1 сентября 12 дней работал в райотделе, из них 8 – руководил и занят был наведением хотя бы малейшего порядка. Начинать пришлось со здания – оно было в таком разрушенном виде, что многочисленные комиссии потом спрашивали, не было ли нападения и на РОВД. Выяснилось, что оно даже не стоит на балансе МВД республики.

Теперь Айдаров и его заместители под следствием и ждут суда. Хотя, по мнению милиционеров, до начала захвата бандиты 12 дней собирались в Чечне, 15 часов – в лагере в Ингушетии и лишь сорок минут следовали по территории, подотчетной РОВД. Впрочем, эти цифры опровергаются фактами долговременной подготовки операции, которые мы привели выше. Но совпадают с официальной версией. Следовательно, те, кто готовится судить руководителей Правобережного РОВД, сами не слишком верят в эту версию. В любом случае, считают милиционеры, судить надо прохлопавших нападение контрразведчиков. И добавляют, что патрульная машина ДПС, стоявшая на переезде у школы, была снята за пять минут до появления пресловутого грузовика, потому что ее вызвали к владикавказскому аэропорту – встречать московскую делегацию.

Переговоры

Кто бы и с какими подлинными целями ни совершил захват, заложники стали разменной монетой в руках противоборствующих сил, схлестнувшихся в Чечне. Захватчики выкинули во двор школы кассету с требованиями, сам факт не удалось утаить от внимания СМИ, поэтому было объявлено, что кассета пустая. Хотя вскоре стало известно о содержании этих требований, которые явно не могли стать предметом переговоров Кремля и Масхадова, Аушев и Дзасохов сделали попытку связаться с тогдашним президентом Ичкерии, вступили в контакт с его эмиссаром Ахмедом Закаевым. Москва, конечно, была поставлена в известность.

В это время, на второй день захвата, в аэропорт прилетели Нургалиев и Патрушев. Министр внутренних дел и директор ФСБ быстро поняли, что намечается тупик – при таком количестве заложников штурм с минимумом жертв невозможен, а переговоры бесперспективны ввиду жесткой позиции Москвы, – и, не показываясь во Владикавказе и в бесланском штабе, улетели обратно. С тех, кто их видел в тот день на осетинской земле, была взята подписка о неразглашении, поэтому официально их там не было.

А в штабе царила анархия, о чем свидетельствует журналист Тедтов, неоднократно заходивший туда. Официально штабом руководил начальник республиканского УФСБ Валерий Андреев. Он в основном давал длинные интервью. А на самом деле в штабе сидели два руководителя «Альфы»: один бывший – генерал Проничев, другой тогдашний – генерал Анисимов. Естественно, у каждого был свой взгляд на стратегию и тактику. Поэтому реальных действий не предпринималось.

Так или иначе, переговоры реально не начинались, после визита Аушева, которому бандиты разрешили вывести группу заложников, стало ясно, что больше никто из руководителей с захватчиками разговаривать не будет. Поэтому бандиты стали еще больше издеваться над заложниками.

Переброшенная из Москвы «Альфа», хотя гораздо ближе – в Пятигорске и Краснодаре – есть ее подразделения, занималась тренировками в соседнем с Бесланом Фарне, до их окончания было далеко. Тем более что из Москвы вместе с оперативниками в этот раз не вылетели сотрудники рабочего аппарата, которые в таких операциях являются глазами и ушами бойцов. Их не пустило начальство. Уже потом, вернувшись и хороня товарищей в Москве, бойцы «Альфы» спрашивали у своих «глаз и ушей»: «Что ж вы?..» – а те почти полным составом написали рапорта об увольнении. Они могли выехать в Беслан через полчаса после сообщения о захвате. А в результате подлинные намерения террористов и обстановку в школе силовики определяли лишь по перехватам телефонных разговоров.

Ставить «прослушку» внутри школы пошли два офицера МЧС, договорившиеся было с террористами об уборке трупов убитых ранее. Но бандиты поняли, что в школу пускать кого-либо опасно, и застрелили офицеров. Через некоторое время после этого, приблизительно в 13.10, 3 сентября 2004 года началась «кровавая баня»...

Взрывы, стрельба, жертвы

Сначала я хотел назвать эту главку «Штурм», но передумал. Штурма-то и не было. Стрельба началась после вроде бы случайного взрыва! И стрельбу начали не «Альфа» или «Вымпел», умеющие проводить антитеррористические операции, а спецназ 58-й армии и республиканский ОМОН.

А за два часа до того в спортзале террористы, по свидетельству заложников, «перевесили» провода, соединявшие заряды. По идее, они составляли единую цепь, и при нарушении этой цепи должны были подрываться все. Однако после перекоммутации взрыв одного заряда не привел к немедленному подрыву остальных – после него, не сразу, было еще два взрыва. Кстати, до сих пор неясно, почему произошел первый взрыв: из-за вмешательства снаружи или кто-то внутри «снял» боевика, стоявшего на кнопке. Об этом мы писали и год назад, сейчас появилась новая трактовка событий.

По мнению и участников спасения заложников, и экспертов, на самом деле далеко не все из захватчиков стремились стать шахидами и умереть вместе с заложниками. Возможно, появился план, согласно которому общий взрыв стал не нужен, а понадобились единичные. Они были призваны вызвать панику и хаос, при которых кто-то из захватчиков мог уйти за кольцо оцепления. Тем более что оцепление ринулось спасать детей. Кстати, с детьми на руках могли уйти и террористы. Если учесть, что в любой подобной операции действует и группа, находящаяся снаружи, что куда-то пропал второй отряд, выдвигавшийся из лагерей на операцию, то появляется вероятность того, что взрывы не были случайными, а являлись частью прикрытия отхода «ценных» террористических кадров. Тех же арабов, например.

На первый взгляд, две приведенные версии никак не стыкуются. По одной из них, инициаторами нарушения зыбкого статус-кво и подрыва первых зарядов являются освобождавшие (они могли снаружи «снять» дежурного на кнопке взрывателя), по второй – жаждущие спасения запертые боевики. Однако в сознании многих осетин эти две версии сочетаются.

Один из руководителей республики в личной беседе прямо сказал, что считает Басаева действующим агентом спецслужб. Допустим, «посвященная» часть террористов ушла после первых взрывов. В зале оставались с заложниками только три боевика, кто-то стрелял в спину убегающим, кто-то колол детей ножом...

И тут в спортзале, с наружной части крыши, начался пожар, от которого погибли большинство заложников. Горели битум, стекловата, огонь тек сверху, это мы видели и сейчас – по стенам, по остаткам шведской лестницы, по потолочным обугленным балкам. Значит, пожар не обязательно впрямую был связан со взрывами, прогремевшими внизу. По свидетельству спасавших, люди лежали в три слоя. Внизу – жертвы взрывов, под верхним, горящим слоем в кавернах воздуха плакали дети и кричали женщины, которых можно было еще спасти.

Крыша могла загореться после попадания кумулятивного заряда, даже после трассирующей пули. Известно, что по зданию били танки – Тедтов слышал звуки работы двух танковых орудий. Но они стреляли болванками – это видно и сейчас по характеру пробоин в стене, обращенной к железной дороге. Так что вряд ли они могли вызвать пожар.

Но и пожар, начавшийся с крыши, не обязательно должен был привести к таким страшным последствиям – от кумулятивных зарядов, например, или от алюминиевой пудры в первую очередь пострадали бы волосы и органы дыхания. Потерпевшие на суде над Кулаевым утверждают, что горели руки, любая часть тела, на которую попадал огонь. Такое может быть только от напалма или от фосфора. По ночам светились стены обгоревшего спортзала. Это тоже указывает на фосфор. А врачи Ростовского ожогового центра говорили, что с таким типом ранений до сих пор не сталкивались. Стопроцентный ожог поверхности кожи – такого не может быть при обычном пожаре. Ведь хотя бы пятки прижаты к полу и не горят. Итак, все признаки указывают на огнемет.

Комиссия северо-осетинского парламента во главе с заместителем спикера Станиславом Кесаевым утверждает, что обнаружила следы применения огнеметов и зажигательных гранат. Ясно, что «Альфа» или «Вымпел» таким оружием не пользуются. Но армейский спецназ – запросто, что известно по Чечне. Кто послал солдат с оружием массового поражения спасать заложников?

Может быть, главное для них было – уничтожить боевиков? Кулаеву повезло остаться в живых – он вышел вместе с заложниками. Кстати, неизвестно, что стало с еще двумя подозреваемыми, вместе с ним приведенными в подвал ФСБ. Говорят, их отпустили, приняв местных жителей за опасных пришельцев.

31 труп и Кулаев предъявлены мировой общественности в качестве виновных в бесланской трагедии. А по кому уже вечером, после вывода из спортзала уцелевших заложников, фугасными зарядами били танки? На кадрах, запомнившихся всему миру, бронетранспортер осетинского ОМОНа движется к окну спортзала на фоне юго-восточной стены школы. Наутро 4 сентября ее уже не было – за ночь разбили танковой атакой. Потом «мусор» сгребли и вывезли на свалку. И среди этого месива нашли обрывки детской одежды, забрызганной кровью. Что, боевики, отступая из спортзала, захватили с собой детские тряпки? Или все-таки танки фугасными снарядами били по боевикам, которые прикрывались детьми?

Наш владикавказский приятель Георгий, помогавший в бесланской больнице в дни трагедии, вспоминает, как они придумали фотографировать детей, которых к ним привозили без памяти. Чтобы родные могли их найти. И когда в больнице собрали этот банк данных, пришли два сотрудника ФСБ и потребовали отдать все данные им. В больнице догадались снять копию, которую разместили на двух сайтах. А зачем потребовалось секретить портреты и данные пострадавших?

Второгодники

На фоне настоящей трагедии не хочется рассуждать о политических выгодах, извлеченных из нее вольными или невольными виновниками. Но об уроках поговорить стоит. Антитеррористические центры, после Беслана созданные по стране для координации действий силовых ведомств, вряд ли снимут те причины, которые привели к гибели в огне заложников. Потому что армейские и милицейские генералы, руководящие территориальными управлениями, не склонны слушать эфэсбэшных полковников, поставленных во главе этих центров. Тем более когда им не ясны мотивы эфэсбэшных начальников.

А в самом ФСБ так за год и не был обнародован «разбор полетов», если и случилось внутреннее расследование, то о нем не знают даже внутри. Зато Валерий Андреев, сразу уволенный из начальников северо-осетинского управления и тем самым вроде бы объявленный виновным в провале операции, тут же получил звание генерал-лейтенанта и ждет очередного назначения, перемогаясь пока на посту замначальника чекистской академии.

Извлекла свои уроки и местная власть, после трагедии вроде бы потерявшая право на прямую связь с народом. Пусть президента республики теперь «избирают» в Кремле, зато местный парламент позволяет себе оспаривать указания свыше. И ведущие собственное расследование Тебиев и Тедтов тоже – часть осетинского истеблишмента.

Назначенный адвокатом Кулаева молодой человек родом из местной элиты, за три дня до процесса получивший адвокатскую лицензию, успешно ведет защиту. В отличие от представителей прокуратуры, не проясняющих судебное следствие, он целенаправленно задает вопросы. Ответы на которые все чаще заставляют задуматься о роли в трагедии власти федеральной.

Так что ничего удивительного нет в том, что Виссарион Асеев, основатель комитета учителей первой школы, планирует провести в Беслане 13 сентября митинг, посвященный другой годовщине. Первой годовщине реформы властной вертикали. Он собирается протестовать против того, что события в Беслане стали предлогом ущемления прав граждан.

Редакция благодарит Алана БЕРЕЗОВА и Аслана ТАТРОВА за помощь, оказанную нашим специальным корреспондентам в ходе командировки в Северную Осетию


 

СЕКРЕТЫ ПОЛИТИКИ


Дагестанская «идиллия»
Национальные, религиозные, клановые разборки в республике сплелись в тугой узел. Будут рубить?

Владимир ВОРОНОВ
Специально для «Совершенно секретно»

Из Дагестана уже давно поступают сводки, напоминающие фронтовые. Поговаривают о приближении новой войны, чуть ли не этой осенью. Одновременно появились сообщения о крупнейшей со времен распада Советского Союза передислокации войск в регионе, вводе туда новых частей.

Засада, фугас, диверсия... 10 ноября 2004-го – штурм квартиры с боевиками в Махачкале, осажденные вырвались, убив омоновца и тяжело ранив заместителя министра внутренних дел Дагестана. 15 января 2005-го – штурм квартиры с боевиками в Каспийске. Тогда же начинается трехдневный бой на окраине дагестанской столицы, часть боевиков тоже вырвалась из кольца. 2 февраля – покушение на и. о. главы администрации Хасавюртовского района Алисултана Алхаматова – чиновника и его водителя спасла броня «мерседеса». В тот же день в центре Махачкалы расстреляны из засады заместитель министра внутренних дел Дагестана генерал-майор Магомед Омаров (второе покушение) и два его охранника. 3 ноября прошлого года – попытка взорвать бронированный «мерс» управляющего местным Пенсионным фондом Амучи Амутинова. 14 марта этого года в Хасавюрте – штурм дома с боевиками, задействованы бронетехника, огнеметы, свыше 200 спецназовцев, но осажденные вновь ушли. 20 мая в своем автомобиле взорван министр по делам национальной политики, информации и внешним связям Дагестана Загир Арухов. Его предшественник, Магомедсалих Гусаев, погиб почти так же: 27 августа 2003-го прямо на крышу его машины положили мину направленного действия.

Только в этом году совершено уже свыше 80 диверсий и покушений. На одного мэра Махачкалы Саида Амирова покушались минимум 15 раз. В августе 1996-го взорвали министра финансов республики, в августе 1998-го – муфтия Дагестана (председателя Духовного управления мусульман Дагестана) Саидмагомеда Хаджи Абубакарова. 31 октября 2001-го из засады возле собственного дома расстрелян вице-спикер дагестанского парламента Арсен Каммаев и председатель дагестанского Промстройбанка Абдухалик Мусаев...

На фоне всего этого Кремль постоянно награждает главу Дагестана Магомедали Магомедова орденами, не скупясь на теплые слова в его адрес.

Странный террор

Кто же развернул эту беспощадную войну – чеченские боевики, местные ваххабиты?

На последних власти и кивают. Однако если в «ваххабитскую» версию относительно легко вписываются подрывы газопроводов, теракты на железных дорогах и атаки воинских колонн с гарнизонами, то прочее укладывается в нее с трудом. Например, каким «ваххабитам» в августе 1996-го нужно было тратить три килограмма тротила на министра финансов? Или упорно покушаться на мэра Амирова? С натяжкой вписывается в официальную версию террора и расстрел вице-спикера парламента: по сей день убийство не расследовано, а о ваххабитах или пришлых боевиках вообще никто не заикается. И уж точно не ваххабиты ликвидировали экс-депутата Госдумы Надиршаха Хачилаева. В мае 1998-го именно он вместе со старшим братом Магометом организовал беспорядки в Махачкале с захватом здания Госсовета. То была схватка кланов. Один, представленный братьями Хачилаевыми, прозрачно намекнул другому, что очень уж затянулось правление г-на Магомедали Магомедова, да и вообще делиться надо. Тогда власти сделали вид, что договорились. Что-то пообещали, чем-то, видимо, поделились, чтобы позже разобраться с братьями окончательно: в ноябре 2000-го убит Магомет, а 11 августа 2003-го – Надиршах. Братцы, конечно, тоже были не «паиньки». Однако действовали вполне в рамках дагестанских понятий, да и стояли во главе лакского движения. Так что в республике мало кто сомневается, что ликвидировали их по приказу свыше, не простив «потрясения устоев» клана Магомедова.

Или другой случай. 27 июля 2000-го в махачкалинском пригородном поселке Ленинкент был убит полковник Гаджимагомед Гаджимагомедов, начальник Махачкалинской школы милиции МВД РФ. В качестве подозреваемого в организации убийства вскоре обозначили Сайгида Муртазалиева, в сентябре того же года ставшего олимпийским чемпионом Сиднейских игр по вольной борьбе. Муртазалиев – один из лидеров так называемого «Северного альянса», оппозиционного магомедовскому клану. Кстати, и на самого Муртазалиева, депутата Народного собрания республики, покушались не раз. В начале 2002-го ему нанесли несколько ножевых ран, а 16 ноября 2003-го автомобиль с олимпийцем расстреляли из автоматов в Кизляре: 22 пулевые пробоины в машине, сам чудом не пострадал.

Ближайший союзник Муртазалиева по «Северному альянсу», мэр Хасавюрта Сайгидпаша Умаханов, – тоже бывший борец и тренер. А дагестанские борцы, как известно, ребята конкретные. Так что тут если и пахнет политикой, то лишь в той ее части, которую принято именовать «спором хозяйствующих субъектов». Каковой редко обходится без взрывов и снайперских пуль. Кстати, 29 июля 2004-го в подконтрольном Умаханову Хасавюрте состоялся мощный митинг: собравшиеся потребовали незамедлительной отставки Магомедова, обвинив главу Дагестана в организации серии политических убийств.

Действительно, по республике прокатилась волна ликвидаций глав районных администраций, причем именно тех, кто не поладил с Магомедовым.

Портфель для даргинца, портфель для аварца

Власть в Дагестане всегда делилась по итогам кулуарного торга представителей крупнейших национальностей. Как свидетельствует перепись 1989 года, на территории Дагестана их 102. Однако в Госсовет республики входят представители лишь четырнадцати: аварцы, даргинцы, лезгины, русские, табасаранцы, лакцы, кумыки, азербайджанцы, чеченцы, цахуры, рутульцы, агулы, таты, ногайцы.

До распада СССР Центр делал ставку на аварцев, самый многочисленный этнос. У них в руках были основные рычаги управления и, значит, источники доходов, которыми они могли поделиться с остальными нациями. А могли и не поделиться. Милиция и милицейские начальники рекрутировались из аварских кланов. На вторых ролях были даргинцы. И главный торг за должности всегда шел именно между ними. Даже в советские времена не обходилось без крови. Но на то и была Москва, чтобы разруливать. Хотя Кремль в лице ЦК выступал как бы высшим арбитром, не принимая позиции ни одной из сторон.

После развала СССР Кремль не стал воссоздавать прежнюю систему сдержек и противовесов. Москва поддержала неожиданно оказавшихся у руля даргинцев, в частности, клан Магомедали Магомедова.

Вышел такой расклад почти случайно. До августа 1991-го хозяйский пост 1-го секретаря республиканского комитета КПСС принадлежал по определению аварцам. Вторым секретарем, также по определению, был русский. Следовательно, менее значимые посты по тому же правилу доставались даргинцу. Вот представитель даргинского клана, бывший председатель колхоза и кадровый партработник Магомедов в 1983-м и становится председателем Совмина: должность малозначащая, возможностей распоряжаться кадрами и финансовыми потоками не дающая. Однако в горбачевскую эру роль Совмина повысилась, и тогда тов. Магомедова оттуда попросили, предложив совершенно уж номинальный пост председателя Верховного Совета автономии. Кто же знал, что после августа 1991-го именно в руках у глав местных советов окажутся реальные рычаги власти и именно они возьмут в свои руки казну, кадры и недвижимость. Так господин Магомедов и его клан оказались на вершине властной пирамиды. А это означало передел.

Разумеется, аварцев не забыли. Но самые жирные куски у них постарались изъять. Такие вещи без крови и в более мирных местах не проходят. Но здесь все осложнялось кровной местью. Без крови торговаться и сговариваться можно было лишь за счет тех, кого ни мощные кланы, ни государство не прикрывали, – то есть за счет русских.

В настоящее время господствующее положение в политической элите Дагестана занимает блок аварцев и даргинцев. В какой-то степени лояльность аварско-даргинскому блоку проявляют русские, таты, иногда – лакцы, некоторые мелкие народности. В жесткой оппозиции к элите крупные народы севера и юга Дагестана – ногайцы и кумыки, с одной стороны, лезгины – с другой.

А драться есть за что. Потому как сегодняшние дотации из Москвы – это 18 миллиардов рублей в год, более 600 миллионов долларов. Ничтожная их часть доходит до рядовых граждан. Большая – оседает в ограниченном числе карманов, на оффшорных счетах, материализуется в шикарных особняках и в огромных стадах. В Дагестане все стоит денег. Устройство в милицию рядовым милиционером – до 5 тысяч долларов. За место главы не очень богатого района выложи примерно 150 тысяч долларов, богатый район стоит много больше, а министерский портфель – примерно полмиллиона. И потому охотно веришь, когда местные наблюдатели обнаруживают связь между очередной порцией федеральных траншей и покушениями на крупных чиновников. И потому вопрос о власти в Дагестане предельно конкретен: какой клан будет контролировать это богатство?

На исламском фронте

Но это лишь часть проблемы. В Дагестане сосуществуют и соперничают друг с другом несколько религиозных направлений: суфизм, школы шафиитских законников и салафийя (фундаменталисты). Считается, что наиболее сильные позиции у ревнителей суфийского направления. Именно суфийские шейхи пользуются наибольшим влиянием на властно-административные органы, они и выступили с предложением законодательно запретить конкурирующее учение, ваххабизм, и, соответственно, объявить вне закона десятки тысяч его адептов. По сути, суфизм в современном Дагестане – религия государственная. Он представлен тремя религиозными орденами – тарикатами: накшбандийским, шазилийским и кадирийским.

Разумеется, все это тесно увязано с национальным вопросом. Не будем вдаваться в богословские тонкости. Корень зла и здесь в том, что Махачкала сделала ставку только на одну ветвь, превратив ее, по сути, в часть госаппарата и в официальную религию. Уклонение от нее приравнено к государственной измене. Главным духовным начальством признаны товарищи из накшбандийского тариката. (К нему тяготеют аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, лакцы и табасаранцы.) Практически весь состав Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД) – это аварцы, ориентированные на суфийского шейха Саида Афанди Чиркейского (Ацаева). Ни о какой случайности речь не идет. Раз за даргинским кланом Магомедова основные административные посты, значит, аварцы получили Духовное управление. Последнее же обрушилось на конкурентов по вере, объявив их всех «ваххабитами».

Разумеется, такой подход лишь на руку экстремистам, которые тоже возникли не вчера. Еще в 1994-м глава Исламской партии Дагестана Асиятилов во всеуслышание произнес: «Каждый мусульманин мечтает о том дне, когда в его стране будет установлен исламский порядок и его будет судить не двуглавый орел, а шариатский суд». Конечной же целью своей партии Асиятилов провозгласил «установление исламского миропорядка». И еще: «Иранский путь не так уж и плох. Хомейни без единого выстрела освободил свою страну от Европы, от разврата и грабежа… Хватит смотреть в рот Москве, нам нужна самостоятельность. Нельзя внушать людям, что мы без России прожить не сможем. Надо ориентироваться на Восток, на наших братьев по вере».

Однако дагестанские власти выступили против своих экстремистов достаточно неуклюже. Закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан», принятый парламентом в сентябре 1999 года, не только не содержит внятного и юридически четкого определения экстремизма, но и развязывает руки для расправы с любой оппозицией.

В ответ на милицейские рейды, разгромы религиозных центров, избиения, пытки, аресты и убийства религиозных активистов вполне лояльные религиозные общины шатнулись к радикалам и взялись за оружие. Так появились самые настоящие моджахеды, самое настоящее подполье, и началась охота на милиционеров. Их лидеры взяли на вооружение нехитрую философию: «Смотрите, – показывают они пальцем на правящий клан, – эти воры и плохие мусульмане служат неверным, разворовывают все, да еще и преследуют правоверных. Смотрите, кто их поддерживает, – русские, Москва! Та самая Москва, которая истребляет мусульман в Чечне! Неужели мы должны терпеть воров, преступников, предателей и пособников неверных, позволяя им угнетать мусульман?!» Никакой особой военной подготовки у подавляющего большинства этих «домашних» боевиков нет, как нет и постоянных связей с чеченским сопротивлением. Зато этим необразованным безработным парням из горных сел так легко разъяснить, что во всех их бедах виноваты только русские.

Зачистка по-дагестански

Версия о великой любви всех дагестанцев к России распадается при столкновении с действительностью: русских и Россию здесь в лучшем случае терпят. Известно, сколь ревностно Кремль печется о правах русских в Прибалтике. Дагестан же, да и Кавказ вообще, остается как бы вне зоны внимания к «русской проблеме». Только совсем недавно в «справке Козака» делается «неожиданный» вывод: русских изгоняют из Дагестана, за последние четыре года республику вынуждены были покинуть свыше 20 тысяч русских. Чем не этническая чистка?

На самом деле и это полуправда: русских целенаправленно и методично вытесняют из Дагестана свыше 30 лет. Просто с конца 1980-х процесс этот резко интенсифицировался – дагестанские власти взяли курс на полное изгнание русских из республики. В 1970-м русское население в Дагестане составляло 219 тысяч человек. К 1979-му его численность уменьшилась на 21 тысячу человек, за следующие десять лет – еще на 22. С 1989 по 1993 год уехало еще 12,5 тысячи. С тех пор из Дагестана уезжали в среднем 4-5 тысяч русских в год. Горцы без лишних слов вытесняют русских из Кизляра, Каспийска, вообще из всех крупных городов. Например, из 30 тысяч «русскоязычных» в Хасавюрте к 2000 году проживало не более 1,5 тысячи человек. При этом тысячи уехавших и умерших по-прежнему числились в избирательных списках, исправно «голосуя». За кого надо. К 2000-му в Дагестане осталось не более 100 тысяч русских. Обо всем этом «справка Козака», кстати, умалчивает.

По сути, воцарившаяся в республике антирусская вакханалия мало чем отличалась от аналогичной в Чечне. Один и тот же сценарий: угрозы детям на улице и в школе, оскорбления на рынках и в магазинах, увольнения, подбрасывание записок с угрозами, тексты которых были стандартны: «Русские, уезжайте в Россию!»; «Русские, не уезжайте – нам нужны рабы!». Людей вынуждали продавать квартиры и дома за бесценок – это даже официально считалось вполне нормальным и безопасным бизнесом, за которым стояла власть. А именно: было принято решение, устанавливавшее, что дома и квартиры выезжающих из республики русских могут быть приобретены исключительно в собственность райгорсоветов. Что это означало на практике? Только одно: диктат цены, узаконенной монополистом-покупателем. Райгорсоветы установили цены в несколько раз ниже рыночных. И приобретение ими домов и квартир вылилось в плохо прикрытую конфискацию личной собственности русского населения, покидающего республику. Немалая часть нынешней дагестанской номенклатуры и поныне обитает в тех квартирах. По сути, эта акция 1993-го была клоном указа Дудаева, устанавливающего предельную цену на продажу уезжающими из Чечни гражданами своих квартир – в 10 раз ниже рыночной.

Едва ли не острее других «особое» отношение к себе ощущают военнослужащие – дислоцированные в республике армейцы и командированные сотрудники МВД. Речь даже не об обстрелах и атаках воинских гарнизонов и колонн – это как раз можно списать на всевозможных боевиков. Речь – об отношении к людям в форме федеральной армии. Один пример. В районе Ботлиха ведется строительство военного городка для развертываемой там горно-стрелковой бригады. Тот, кто контролирует Ботлих, – держит под своим приглядом очень важные горные перевалы и тропы. Будь, скажем, в Ботлихе в августе 1999-го хотя бы усиленная рота – вторжение Басаева удалось бы локализовать быстрее и с меньшими потерями. Однако средства на содержание там постоянного гарнизона нашлись только сейчас. Что очень не понравилось местному населению. И в ночь на 6 ноября 2004-го толпа местных жителей разгромила штаб строительства военного городка возле Ботлиха при явном попустительстве местных властей. В апреле этого года две тысячи жителей Ботлиха блокировали автомобильную дорогу, ведущую к месту строительства военного городка: не хотим, мол, чтобы тут были русские военные, и все!

Под чеченским прикрытием

Нынешней дагестанской верхушке выгодно затягивание чеченской войны. Потому что война эта позволяет решать сразу несколько проблем. Скажем, отвлекает внимание Москвы от творящегося в Дагестане, позволяет безнаказанно распылять колоссальные средства. А когда у кого-нибудь в столице России возникают вопросы по части того, как эти деньги использованы, всегда можно кивнуть на соседа. И многозначительно спросить: «Хотите нарушить сложившуюся стабильность и получить еще одну Чечню?» Именно так Махачкала успешно шантажирует Кремль не первый год. Опять же, куда деваться, если войскам позарез нужно базироваться в Дагестане, а создать нетерпимую обстановку вокруг гарнизонов – легко! И наконец, именно война позволяет Магомедову открыто убирать оппонентов, объявляя их ваххабитами.

А еще существуют интересы вполне конкретные, коммерческие. Хотя бы потому, что в Дагестане есть такой город – Хасавюрт. В Хасавюрте – рынок, имеющий для жителей обеих республик поистине стратегическое значение. Там закупается все, что потом будет продано на рынках Гудермеса, Грозного, Урус-Мартана, Ножай-Юрта: продукты, шмотки, оружие, боеприпасы, выловленные браконьерами осетры, браконьерская икра... А еще там свершаются сделки на огромные суммы, после которых караваны бензовозов с «левым» и «паленым» бензином, произведенным на сотнях нелегальных мини-заводиков, отправляются в путь в Дагестан и на Юг России.

У мэра Хасавюрта Сайгидпаши Умаханова общий бизнес с Рамзаном Кадыровым: брат мэра возглавляет подразделение в 600 штыков, ответственное за охрану нефтепроводов. У Рамзана – свой «нефтяной полк». Разумеется, борясь с несанкционированными врезками в трубу, себя партнеры не забывают, левый бензин исправно поступает через Хасавюрт. Оптовые рынки партнеры также контролируют вместе...

В любом случае очевидно: на диверсионной войне и чрезвычайщине кормятся слишком многие и в Дагестане, и в Чечне, и в Москве. А потому никто по-настоящему не пытается разорвать кровавый круг убийств и терактов.

Похоже, передислокация войск в регионе, о которой сегодня говорят, призвана создать некий санитарный кордон от проникновения «убийственной» заразы к соседям и в Центр. Как действует подобный «кордон» в Чечне, нам слишком хорошо известно...


 

СЕКРЕТЫ ОБЩЕСТВА


КАПКАН для агента
Вашингтонский скандал с утечкой секретной информации

Аврора ПОТЕМКИНА
Специально для «Совершенно секретно»

Американская пресса и слыхом не слыхивала про иски «о защите чести и достоинства» чиновников и политиков, которыми завалены российские суды. Если в Америке изредка и находится такой сутяжник, он, как правило, проигрывает дело в первой же инстанции. Суд вежливо объясняет ему, что, едва ступив на поприще публичной политики, он лишил себя и свою семью защиты от несправедливых нападок и вторжений в частную жизнь.

Тем не менее бывают ситуации, когда, исполняя свой профессиональный долг, журналист вступает в противоречие с законом. 6 июля этого года двое журналистов, Джудит Миллер из New York Times и Мэттью Купер из Time, приехали в федеральный окружной суд в Вашингтоне вместе, а вышли порознь: Купер – свободным человеком, а Миллер в наручниках и ножных кандалах отправилась в тюрьму строгого режима, где сидят террористы и мафиози.

Обвиняется правительство

Миллер и Купер не лгали, не клеветали и не брали взяток. Они не стали жертвой мстительных чиновников, мафии или нечистоплотных предпринимателей. Расправу с ними чинят не власти и не хозяева, выслуживающиеся перед властями. Суд требовал от них раскрыть имена их информаторов в правительстве. Не более, но и не менее.

Нынешняя администрация США чрезвычайно озабочена утечками секретной информации. Ее высшие должностные лица, включая президента, часто отказываются предоставить сведения не только прессе, но и конгрессу. В тех случаях, когда нежелательная утечка произошла, должностные лица мечут громы и молнии, угрожая найти и покарать нарушителя режима секретности. С такими публичными угрозами выступал, в частности, министр обороны Дональд Рамсфелд. Стоит уточнить, что гнев министра относится не к журналистам и не к изданиям, публикующим утечки: они имеют полное конституционное право информировать общество. Дональд Рамсфелд грозился наказать собственных подчиненных, разгласивших секретную информацию. Юридически это возможно, но на практике трудно осуществимо, учитывая общественное мнение, которое в таких случаях всегда на стороне виновника утечки.

Самый известный пример такого рода – дело о «бумагах Пентагона». В 1971 году высокопоставленный сотрудник Министерства обороны США Дэниэл Эллсберг передал редакциям газет «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» 47 томов секретных документов общим объемом 7 тысяч страниц, посвященных предыстории вьетнамской войны. Пытаясь остановить публикацию, правительство обратилось в Верховный Суд США, однако тот решил, что такой запрет будет актом предварительной цензуры, нарушающим конституционный принцип свободы слова и Закон о свободе информации. Эллсберг был отдан под суд. По предъявленным ему обвинениям он мог быть приговорен к 115 годам тюремного заключения. Но в 1973 году дело закрыли, после того как выяснилось, что в попытках дискредитировать чиновника правительство действовало противозаконными методами – его агенты тайно проникли в кабинет психиатра, лечившего Эллсберга, в надежде раздобыть компрометирующую информацию.

На сей раз в утечке обвиняется само правительство.

28 января 2003 года президент Буш обратился к конгрессу с ежегодным посланием «О положении страны». Эта речь стала прологом к войне с Ираком. Президент аргументировал военное решение иракского вопроса наличием у Саддама оружия массового уничтожения. Он сослался, в частности, на попытки Багдада закупить в одной из стран Африки крупную партию урана.

После войны урановый сюжет получил неожиданное продолжение. Выяснилось, что еще в феврале 2002 года ЦРУ обратилось к отставному американскому дипломату Джозефу Уилсону с просьбой проверить данные о возможных урановых сделках между Ираком и Нигером. Уилсон съездил в Нигер и, пользуясь своими связями, навел справки, а потом доложил, что считает урановую сделку «крайне маловероятной». Однако его выводы должного эффекта не возымели. Уилсон рассказал об этом в статье, опубликованной в New York Times 6 июля 2003 года.

Сложно сказать, специально ли газета подгадала публикацию под африканское турне Буша, которое началось ровно на следующий день. От вопросов о Нигере помощникам президента пришлось отбиваться в течение всей поездки. Казалось бы, какое значение имеет casus belli после того, как война состоялась? И вообще, мало ли что сказал президент сгоряча или впопыхах. Но в США глава государства обычно отвечает за свои слова. Тем более в данном случае речь идет о программном тексте. На то и громадное правительство сидит в Вашингтоне, чтобы досконально проверить каждую запятую.

Тогдашний директор ЦРУ Джордж Тенет взял вину на себя. В своем заявлении от 11 июля он назвал ошибкой включение в текст президентской речи информации, «достоверность которой не достигала необходимого уровня». Он объяснил ошибку собственным недосмотром.

Спустя еще три дня, 14 июля, известный политический обозреватель Роберт Новак опубликовал статью «Миссия в Нигере», в которой рассказал свою версию истории. «Уилсон никогда не работал на ЦРУ, – писал Новак, – но его жена Валери Плейм – оперативный сотрудник агентства, специализирующийся на оружии массового уничтожения. Два старших должностных лица администрации сказали мне, что послать Уилсона в Нигер предложила именно его жена. «Я не буду отвечать ни на какие вопросы, касающиеся моей жены», – сказал мне Уилсон».

Подтекст ясен: дескать, никакой проверки и не требовалось, а просто жена устроила мужу высосанную из пальца синекуру. Между тем сам посол утверждал, что ЦРУ действовало по заданию вице-президента Дика Чейни.

О своих мотивах Боб Новак рассказал впоследствии следующее:

«Мне показалось очень странным, что миссия поручена дипломату, не имеющему никакого опыта в области нераспространения, настроенному критически по отношению к войне и никогда не работавшему в разведке. Поэтому в разговоре с высокопоставленным сотрудником администрации, помимо прочего, я попросил его объяснить мне это решение, и он сказал: «Да у него жена работает в отделе ЦРУ по нераспространению – это она его рекомендовала». Сказано это было в непринужденной манере, и сказано человеком, который ни в коей мере не является политическим киллером, выполняющим заказы одной из партий».

Журналист, бравший интервью у Новака, обозреватель телекомпании NBC Тим Рассерт, сам оказался в списке свидетелей по делу об утечке. Возможно, по этой причине ему были важны все нюансы. «А почему вдруг этот высокопоставленный сотрудник оказался осведомлен, что жена Уилсона работает в ЦРУ?» – спросил Рассерт. «Ну, высокопоставленные ведь все знают, разве нет?» – попробовал отшутиться Новак. «Ты не находишь это любопытным?» – «Нет, не нахожу».

На самом деле вопрос не в бровь, а в глаз. Ведь Новак говорит, что не прилагал никаких усилий, чтобы установить, что супруга посла работает в разведке, – его собеседник только и дожидался, пока об этом зайдет речь, информация была у него наготове. Но непреложное правило любой разведки мира состоит в том, что должностные лица, даже допущенные к самым секретным разведданным, но не имеющие непосредственного отношения к тайным операциям, не должны знать имен агентов и оценивать их надежность – если они доверяют шефу разведки, то должны принимать на веру и его доклады.

То, что произошло, – нарушение правила.

На вопрос Рассерта, почему бы ему не назвать источник, который как-никак подозревается в совершении уголовного преступления, Новак ответил так:

«Если я буду вынужден раскрыть источник, я уйду из журналистики. Но я его не раскрою. У меня есть источники из числа должностных лиц, которые информируют меня о происходящем в правительстве, это бывает и секретная и несекретная информация, вот уже 40 лет я занимаюсь этим, и совершенно очевидно, что раскрой я источник такого рода сведений – мне конец».

«И ты готов сесть в тюрьму?» – спросил Рассерт.

«Я не думаю, что должен садиться в тюрьму, – ответил Новак. – Вот ты, юрист, – скажи, я виновен?»

«Сегодня я не практикую», – ответил на это Рассерт.

Тюрьма лучше бесчестья

Статья Новака поразила Джозефа Уилсона. Он недаром отказался отвечать на вопросы о своей жене. Она не просто сотрудник ЦРУ, а оперативник, работавший за границей под прикрытием и, скорее всего, под другим именем. Огласка ее имени означает конец ее профессиональной карьеры – во всяком случае, в прежнем качестве. Джозеф Уилсон решил, что правительство мстит ему за то, что он, будучи убежденным противником войны с Ираком и никогда не скрывавший своих взглядов, посмел рассказать публике о своей поездке в Нигер.

Теперь известно, что на борту президентского самолета, направлявшегося в Африку, циркулировала служебная записка под грифом «секретно», в которой было названо имя Валери Плейм. Всего вероятнее, журналистам (Новак стал не единственным обладателем тайны) его сообщил кто-то из сопровождавших президента лиц. Подозрение пало в первую очередь на политического советника президента Карла Роува. Роув считается отцом обеих побед Буша на выборах 2000 и 2004 годов, это главный политтехнолог президентской команды, «серый кардинал», спин-доктор, как называют таких людей в Америке, мастер пиара, одним словом – американский Сурков, только работающий в несравненно более сложных условиях. Другой подозреваемый – шеф аппарата вице-президента Льюис Либби.

Оппоненты войны в Ираке немедленно ухватились за урановую историю. Влиятельный сенатор-демократ Чарльз Шумер направил министру юстиции США Джону Эшкрофту письмо с требованием провести расследование утечки. «Это дело, – заявил Шумер, – одно из самых мерзких и отвратительных за более чем 20 лет, которые я провел в Вашингтоне. Оно говорит о том, как далеко готовы зайти некоторые в удушении инакомыслия».

Утечка возмутила и Тенета. Он тоже потребовал расследования. Эшкрофту ничего не оставалось, кроме как завести уголовное дело (Минюст США исполняет функции Генеральной прокуратуры). Будучи личным другом президента, Эшкрофт специальным приказом освободил федерального прокурора Патрика Фитцджеральда от подотчетности себе, тем самым придав расследованию статус независимого. В октябре 2003 года в Белом доме появились агенты ФБР, прикомандированные к Фитцджеральду. Они начали допросы высокопоставленных чиновников администрации.

Вопрос стоит в высшей степени серьезно. Разглашение имени разведчика, работающего под прикрытием, – серьезное преступление. Такая огласка подвергает опасности не только жизнь самого разведчика, но и агентурную сеть, с которой он работал. После разоблачения агента СВР Олдрича Эймса, который обрек на расстрел в России нескольких агентов ЦРУ, конгресс восстановил смертную казнь за действия, повлекшие за собой гибель агента американской разведки. Бывший генерал КГБ Олег Калугин по аналогичному обвинению заочно приговорен в России к 15 годам строгого режима. Даже в том случае, если никто не пострадал, в США виновному грозит лишение свободы сроком до 10 лет.

В июне 2004 года показания по делу об утечке дал президент Буш. Повестки на допрос получили известнейшие журналисты. Все они немедленно наняли адвокатов, которые вступили в переговоры со следствием. Дабы облегчить задачу и следствию и журналистам, Белый дом обязал всех чиновников подписать бумагу, содержащую отказ от права на конфиденциальность, – тем самым чиновники освободили журналистов от обязательства сохранить в тайне их имена и содержание бесед.

Однако в двух случаях коса нашла на камень. Миллер и Купер категорически отказались от дачи показаний. Тогда прокурор Фитцджеральд обратился в суд. Дело последовательно прошло все судебные инстанции и в итоге достигло Верховного Суда США. По мнению Миллер и Купера, право не раскрывать источники информации – неотъемлемая часть свободы прессы. Однако Верховный Суд не принял дело к рассмотрению, дав понять, что судам низших инстанций следует руководствоваться ранее вынесенными решениями.

Мнения журналистского сообщества разделились. Одни говорят, что журналист обязан хранить в тайне имя источника, чего бы это ему ни стоило. Другие напоминают, что если речь идет о преступлении, а в данном случае это именно так, закон требует назвать источник. История американского правосудия знает примеры неповиновения суду журналистов, предпочитавших тюремную камеру бесчестью.

Первым в этом ряду считается корреспондент газеты New York Herald Джон Наджент. В 1848 году он отказался назвать сенату своего информатора в правительстве, передавшего ему секретный проект мирного договора с Мексикой (по месту подписания он называется Договор Гуадалупе – Идальго). Повестка сената имеет силу судебной. Законодатели распорядились арестовать журналиста и держать его под стражей, пока не заговорит. Сенатский пристав за отсутствием тюремных помещений был вынужден днем запирать Наджента в пустой комнате Капитолия, а на ночь брать его к себе домой. Через месяц палата сдалась: Наджент был освобожден, а пристав получил 250 долларов компенсации за беспокойство.

В 1972 году Верховный Суд США вынес решение сразу по трем аналогичным делам. В одном из них предметом спора газеты и правоохранительных органов была информация о сети торговцев наркотиками, в двух других – о радикальной организации «Черные пантеры». Суд постановил, что Первая поправка не освобождает журналиста от дачи показаний, если только это не показания, обличающие его самого, – в этом случае вступает в действие Пятая поправка. А вскоре конгресс принял поправку к Закону о защите конфиденциальной информации, возбраняющую обыски в помещениях СМИ.

В прошлом году в штате Род-Айленд под судом оказался телерепортер Джим Тарикани. Он раздобыл снятую скрытой камерой, установленной агентами ФБР, пленку, на которой помощник мэра получает взятку, и показал ее в эфире. Федеральный окружной суд приговорил его за отказ назвать источник к тысяче долларов штрафа за каждый день, пока журналист не передумает. После того как сумма штрафа составила 85 тысяч долларов, судья переквалифицировал дело в уголовное. Тарикани был приговорен к шести месяцам домашнего ареста, но только потому, что журналист с трансплантированным сердцем потребовал бы в тюрьме особого ухода.

Ключ от собственной камеры

После того как Верховный Суд отказался рассматривать дело Миллер – Купера, оно вернулось к вашингтонскому федеральному окружному судье Томасу Хогану. Поскольку все возможности обжалования были исчерпаны, вынесенное им ранее решение о заключении под стражу журналистов за неуважение к суду должно было вступить в силу. Мэттью Купер говорит, что был готов к лишению свободы и, отправляясь в суд, попрощался с шестилетним сыном. Коллективный отказ чиновников от анонимности он считает принудительным. Поэтому через своего адвоката он обратился к своему осведомителю за особым разрешением и за полтора часа до начала судебного заседания получил его. Джуди Миллер ни к кому не обращалась или не получила разрешения и потому отправилась в тюрьму.

Перед тем, как стукнуть молотком в знак закрытия заседания, судья Хоган сообщил арестованной, что она «владеет ключом от собственной камеры». Это значит, что она может выйти на свободу в любую минуту, как только решит дать показания. Если Миллер будет молчать, она останется за решеткой вплоть до конца октября, когда истечет срок полномочий нынешнего состава федерального большого жюри, которому она должна дать показания. Как правило, на этом наказание журналиста заканчивается, хотя у суда есть теоретическая возможность продлить срок заключения.

Выйдя из здания суда, адвокат Джуди Миллер Флойд Эбрамс не жалел красноречия, описывая поступок своего клиента в самых возвышенных тонах: «Джуди Миллер встала сегодня в один ряд с журналистами, которые на протяжении нашей истории отстаивали свое право на защиту анонимности источников». Ему вторил главный редактор New York Times Билл Келлер: «Решимость, с какой Джуди исполняет свой профессиональный долг, – это не попытка поставить себя над законом. Закон поставил Джуди перед выбором между обманом доверия ее конфиденциальных источников и тюремным заключением. Она сделала отважный и принципиальный выбор. В нем проявилось личное достоинство, которое было традицией этой страны с момента ее основания».

Тем не менее было бы сильным преувеличением утверждать, что американские журналисты все как один проявили корпоративную солидарность с коллегой. Проблема в репутации Джудит Миллер. Нет ничего более далекого от истины, нежели утверждения о том, что она стала жертвой закулисных интриг Белого дома. Специализируясь на теме оружия массового уничтожения, она была активным участником пропагандистской подготовки войны с Ираком, опубликовала множество статей о запрещенных вооружениях Саддама, сплошь и рядом ссылаясь на осведомленные источники в администрации. Информаторы Миллер как раз и рассчитывали на кампанию в защиту свободы прессы, которая позволит им уйти от ответственности. Своим молчанием Джудит Миллер выгораживает их.

В современной российской журналистике культура работы с утечками утрачена – ее заменила «культура слива». Общение чиновников с журналистами строго регламентировано: контакты могут быть только официальными, с разрешения начальства. В итоге опусы журналистов, освещающих работу президента и правительства, превратились либо в отъявленный официоз, либо в юмористические бытовые зарисовки.

В ельцинские годы дело обстояло совершенно иначе. Всякий, кто занимался тогда политической журналистикой, поддерживал неофициальные контакты с широким кругом должностных лиц. Поддержание этих контактов было едва ли не главной заботой журналиста. Они перезванивались, перебрасывались парой слов при встречах; постепенно в отношениях журналиста и чиновника появлялась доверительность, при которой общение становится по-настоящему интересным обоим собеседникам. Чиновник ведь тоже видит из своего кабинета далеко не все. Поэтому разговоры эти никогда не бывают улицей с односторонним движением. А между важными сюжетами – слухи, намеки, сплетни, анекдоты... Так циркулирует информация в сферах, где ей полагается циркулировать, – в политических салонах, в эмпиреях власти.

Журналист, которому сообщают некие важные сведения на условиях анонимности, понимает, что им могут манипулировать. Если он играет в той же команде, вопросов нет, но тогда его действия не имеют ничего общего с профессиональным долгом. Если он сомневается в достоверности сведений, он должен их проверить или отказаться публиковать. Но если он уверен, что ему лгут, ни о каких джентльменских соглашениях речи быть не может. В интересах общества лжеца следует вывести на чистую воду. Это и будет исполнение профессионального долга.

Вашингтонская история об утечке характерна и парадоксальна. Мэттью Купер считает, что журналист не должен задавать себе вопрос о мотивации источника. Карл Роув через своего адвоката признал, что говорил с Мэттью Купером о жене посла Уилсона, но утверждает, что не называл ее имени, потому что не знал его. Более того: по словам Роува, не он Куперу, а Купер ему рассказал, что жена посла служит в ЦРУ. Очень может быть, что Купер и впрямь не помнит, от кого он впервые узнал это. Говорил Купер на эту тему и с шефом аппарата Дика Чейни Льюисом Либби. Разговор, пишет Купер в своей статье в журнале Time, «предназначался для печати, но трансформировался в конфиденциальный. Я спросил его, слышал ли он что-нибудь о том, что жена Уилсона способствовала его командировке в Нигер. Либби ответил: «Да, я тоже слышал об этом». Или что-то в этом роде».

Тим Рассерт, зачитав этот фрагмент, спросил Купера: «Вы считаете это подтверждением?» «Да, считаю», – ответил Купер. «Говорил ли вам Либби, что жена Джо Уилсона работает в ЦРУ?» – «Нет, не говорил». – «Это сказали ему вы?» – «Да, похоже, что так».

Проблема не только в том, что Купер отказывается видеть мотивы своих информаторов в правительстве, но и в снижении общего профессионального стандарта достоверности. Вряд ли можно считать подтверждением реплику «Я тоже слышал об этом». То, что прежде трижды перепроверялось, сегодня публикуется «с колес», лишь бы успеть раньше конкурента.

«Если бы мне было предоставлено право решать, иметь ли нам правительство без свободной прессы или свободную прессу без правительства, я бы предпочел последний вариант», – сказал в свое время один из отцов-основателей США, третий президент Томас Джефферсон. Гражданам России трудно понять такой максимализм. Согласно недавнему опросу фонда «Общественное мнение», правом «получать и распространять информацию законными способами» в России дорожат всего два процента населения. Гораздо важнее, полагают опрошенные, право на труд, образование, здравоохранение и социальное обеспечение по старости. Но штука в том, что, отобрав у народа свободу слова, можно отбирать и все остальное – он, народ, уже не сможет сказать, что недоволен.

Почему Ною пришлось строить ковчег

В США свобода слова – альфа и омега демократии. После заключения под стражу Джудит Миллер многие здесь считают, что эта свобода нуждается в дополнительной защите. В конгресс уже внесен проект федерального закона, освобождающего журналиста от необходимости раскрывать свои источники. Исключение составляют интересы национальной безопасности – когда они затронуты, журналист обязан нарушить обет молчания.

На сенатских слушаниях прозвучало, что журналисты должны пользоваться таким же иммунитетом от уголовного преследования, как адвокаты и врачи, от которых закон не требует раскрытия адвокатской или врачебной тайны. Аналогичной защитой пользуются в США священники, а с 1996 года – психотерапевты. Согласно ныне действующему законодательству и сложившейся судебной практике, требование раскрыть источники – это ultima ratio, применять его следует лишь в крайнем случае, когда исчерпаны все прочие возможности получить ту же информацию. Закон дает суду возможность взвесить, что важнее для общества – защитить свободу прессы или наказать преступника.

За дискуссией о том, как защитить журналистов, на дальнем плане оказался человек, которому они так беспардонно осложнили жизнь, – Валери Плейм-Уилсон. Сама она в силу существующих в ЦРУ правил молчит. Но отставные разведчики молчать не стали. В общей сложности 11 бывших сотрудников ЦРУ публично назвали действия администрации недопустимыми и непростительными, значительно осложняющими вербовку иностранной агентуры, с помощью которой только и возможно одолеть исламский терроризм. Поскольку в печати появлялись утверждения о том, что никакой Валери Плейм не оперативник, а конторский клерк, ровно ничем не рискующий, ее бывший сослуживец Ларри Джонсон в своих показаниях конгрессу опроверг эти сведения. Он не пожалел крепких выражений при характеристике случившегося: «Когда свора мужиков всем скопом наваливается на женщину, я вижу в них банду отморозков и чувствую, что должен вмешаться. Я поступил на службу в сентябре 1985 года. Мы с Валери были в одной учебной группе, насчитывавшей около 50 человек. С самого первого дня мы были под прикрытием. До такой степени, что, когда в июле 2003 года я впервые узнал ее имя, я не понял, о ком идет речь. Каждый из нас прошел процедуру допуска к государственной тайне, и даже друг от друга мы скрывали свою фамилию. До такой степени это было серьезно».

Валери Плейм, заявил Джонсон, работала за границей без официального прикрытия: «Это просто-напросто означает, что вы не находитесь под защитой американского правительства. Вы можете работать с американским паспортом или с каким-нибудь другим, но если вас поймают на шпионаже, вас могут казнить. Женевская конвенция вас не защищает». Иными словами, окажись Валери Плейм в момент утечки за пределами США, ее могли арестовать без малейших возражений со стороны американского правительства. Что сталось с агентурой, которой она руководила, можно только догадываться.

В данном случае с большой долей вероятности можно говорить о конфликте разведки с администрацией. Вскоре после того, как урановая история всплыла на поверхность, ушел в отставку назначенный еще Биллом Клинтоном директор ЦРУ Джордж Тенет, объяснив свое решение личными причинами.

Нет сомнения, что скандал с утечкой стал разменной монетой большой политики. Лидеры демократов сегодня без устали требуют отставки Карла Роува. По их мнению, президент чересчур занижает планку, когда говорит, что уволит из своей администрации всякого, кто нарушил закон, – прежде он говорил, что примет меры к «любому, кто замешан в утечке».

Чтобы раскрыть инкогнито разведчика, вовсе не обязательно называть его имя. И даже не обязательно это имя знать. В нашем случае достаточно сообщения, что это жена посла Уилсона. В справочнике «Кто есть кто в Америке», во втором его томе, сказано, что карьерный дипломат Джозеф Уилсон женат третьим браком на Валери Плейм. Любая разведка мира пользуется в первую очередь открытыми источниками.

Очень может быть, что все действующие лица этого сюжета действовали без злого умысла. Именно так – Absence of Malice – называется фильм Сиднея Поллака 1983 года с Салли Филдс в роли журналистки. Картину эту смотрят и обсуждают студенты американских журфаков по программе курса профессиональной этики. Так вот там один из героев, заместитель министра юстиции, выражается так: «Когда последний раз случилась такая утечка, Ною пришлось строить ковчег».

Вашингтон



Возвращение в СССР
Истерика вокруг американской телекомпании Эй-би-си – свидетельство слабости российской власти, заставляющее к тому же вспомнить о худших временах советской цензуры

Владимир АБАРИНОВ
Специально для «Совершенно секретно»

Когда французский литератор Астольф де Кюстин опубликовал в 1843 году книгу о своем путешествии в Россию, Николай I ужасно оскорбился. Его задела не столько «клевета» (император понимал, что опус маркиза во многом справедлив), сколько неблагодарность, которой визитер ответил на любезный прием, оказанный ему при дворе. Клевреты убедили его запретить сочинение. Под запретом оказалась и брошюра Греча, в которой тот опровергал Кюстина, дабы публика не ознакомилась с суждениями маркиза по цитатам. Написал свое опровержение и Петр Вяземский, но тут вышел царский указ «О дополнительных правилах на выдачу заграничных паспортов», и князь счел за благо не ввязываться в историю.

Запреты помогли мало. Петербургское общество, которому русский перевод был не нужен, прочло книгу взахлеб и оценило по достоинству. Маркиз де Кюстин, написавший несколько романов, стал знаменит именно благодаря своей «России в 1839 году»; ее коммерческому успеху не в последнюю очередь способствовало раздражение петербургского двора. Сам Кюстин воспринял эту реакцию как неизбежность и свидетельство своей правоты. «Только правда способна вызвать такую вспышку гнева, – гласит предисловие ко второму парижскому изданию. – Объедини все путешественники мира свои усилия, дабы представить Францию страной идиотов, их сочинения не исторгли бы из уст парижан ничего, кроме веселого смеха; больно ранит лишь тот, кто бьет без промаха».

«Интуристское бюро»

Сталин восстановил николаевский запрет на книгу Кюстина. После издания 1930 года она значилась в списках «подрывной» литературы вплоть до 1990-го, и недаром: советская публика, читавшая ее сокращенный вариант в заграничных изданиях, усматривала в ней прозрачные исторические аналогии с хрущевским и брежневским Советским Союзом. Репортаж из 1839 года оказал и продолжает оказывать неотразимое влияние на целые поколения западных советологов.

Советских вождей репутация страны на Западе заботила куда сильнее, чем Николая I. Несмотря на свое убеждение в том, что беспартийной печати не бывает, а пресловутая свобода слова есть не что иное, как «замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка», председатель Совнаркома Владимир Ульянов-Ленин часто и охотно общался с представителями буржуазной прессы. А к русскому переводу книги американского журналиста Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» Ленин самолично написал предисловие, в котором сказано, что он хотел бы видеть это сочинение «распространенным в миллионах экземпляров» на всех языках планеты.

Однако Сталин пренебрег указанием предшественника: американец принизил его личный вклад в дело революции и вывел на передний план врагов народа во главе с Троцким. Второе издание книги Рида появилось лишь в 1957 году.

Гораздо более тяжелые последствия имел выход в свет в 1925 году книги другого американского репортера, имевшего, как и Джон Рид, практически беспрепятственный доступ к большевистским лидерам, – Макса Истмена. Она называлась «С тех пор, как умер Ленин» (Since Lenin Died) и содержала текст ленинского «Письма к съезду», в котором имеется негативная характеристика Сталина. Текст этот был строго засекречен. Головку партии обуяла шпиономания. Сталин подозревал в утечке Троцкого. Тому пришлось публично «отмежеваться» от Истмена. Впоследствии Троцкий писал, что требование большинства Политбюро было ультимативным. Истмен в дальнейшем стал переводчиком и литературным агентом Троцкого.

«Дело Истмена» стало рубежом, после которого несанкционированные контакты с западными журналистами строго возбранялись и приравнивались к измене Родине. Пребывание любых чужеземцев на территории СССР оказалось под неусыпным контролем органов госбезопасности, в систему которых входил и «Интурист», формально подчинявшийся наркомату внешней торговли (недаром булгаковский Берлиоз, заподозрив в Воланде шпиона, бежит звонить в «интуристское бюро»). Прием и сопровождение иностранных визитеров превратились в ответственную политическую миссию и оставались таковой вплоть до исчезновения самого Советского Союза.

Сталин проявил себя выдающимся имиджмейкером. Он тоже был убежден в том, что «все продается» и «все покупается». В Советский Союз плотным клином потянулись «прогрессивные деятели культуры». Государство рабочих и крестьян окружало их неслыханными почестями и роскошью. Когда в 1931 году вернувшегося из Москвы Бернарда Шоу спросили, соответствуют ли действительности сообщения о голоде в СССР, он ответил: «Помилуйте, когда я приехал в Советский Союз, я съел самый сытный обед в моей жизни!»

Не будучи членом Бернской конвенции об авторском праве, Советский Союз не платил гонораров иностранным авторам, но для друзей режима делалось исключение: их произведения издавались целыми собраниями сочинений (собрание Жида, к примеру, вышло в шести томах) с оплатой в твердой валюте. Жид, впрочем, не оправдал ожиданий, поступив в этом отношении так же, как за сто лет до него де Кюстин. Он написал разоблачительную книгу о сталинизме «Возвращение в СССР» и превратился в запрещенного автора.

Если перед приезжими знаменитостями тщательно выстраивались потемкинские деревни, то в отношении иностранных журналистов, аккредитованных в Москве, применялась иная технология. Их профессиональная деятельность была максимально затруднена. Как и дипломаты, они жили в специальных домах, оборудованных аппаратурой прослушивания и наружной охраной. Они не могли выехать из столицы без специального разрешения Отдела печати НКИД. Пытаться самостоятельно собирать материал для корреспонденций было бессмысленно – ни одно должностное или частное лицо, будучи в здравом уме, на контакт с иностранным журналистом не шло; такое знакомство почти гарантировало обвинение в шпионаже, ведь иностранные журналисты были шпионами по определению.

Материалы иностранных корреспондентов, предназначенные для публикации, подлежали обязательной цензуре. Их следовало отправлять в редакцию с Центрального телеграфа на улице Горького, где дежурил сотрудник Уполномоченного Совета народных комиссаров (министров) СССР по охране военных и государственных тайн в печати, вычеркивавший из депеш все, что ему заблагорассудится. Можно было надиктовать текст по телефону (тариф был несуразно высоким), но связь могла в любую минуту прерваться. С конца 30-х годов по постановлению Политбюро все телефонные разговоры иностранцев записывались на пленку, расшифровывались и в виде обобщенных сводок, куда входили также обзоры отправленных из Москвы корреспонденций, направлялись высшему руководству страны.

При таких условиях работа в Советском Союзе превращалась для иностранных журналистов в значительной мере в фикцию. Агентство Reuters в 1950 году вообще закрыло свое бюро в Москве. Корреспондент агентства вернулся лишь после смерти Сталина.

Цензура для иностранных журналистов продолжала действовать еще четыре года после смерти Сталина. Ее отмена ни в коей мере не означала прекращение слежки. Кремль и Лубянка смотрели на журналистов как на комбатантов «холодной войны», они были заведомо подозрительны. В годы брежневского застоя должность корреспондента в Москве превратилась в отменно скучную, комфортабельную синекуру. Занимая ее, было трудно сделать профессиональную карьеру. В советских учреждениях не существовало пресс-служб, пресс-конференции созывались редко по особенным или чрезвычайным поводам. Первые лица никаких интервью не давали. Изредка появлявшиеся в газетах тексты под заголовком «Ответ Л. И. Брежнева на вопрос корреспондента «Правды» редакции получали в готовом виде. Иностранные журналисты жили в Москве замкнутой кастой. Общение с ними уже не преследовалось как уголовное преступление, однако не одобрялось, расценивалось как проявление политической неблагонадежности: о недостатках полагалось писать в советскую газету. Поддерживать знакомство с иностранцами могли себе позволить либо люди с мировыми именами – писатели, артисты, либо те, кто делал это по долгу службы.

Однако именно в те годы у иностранных журналистов в Советском Союзе появилось занятие не для слабонервных. Они стали связующим звеном между диссидентским движением и общественным мнением свободного мира. Для этой работы им пришлось овладеть искусством конспирации: если журналисту в худшем случае грозила (и широко применялась) депортация, то его информаторам – уголовное преследование за антисоветскую деятельность, а то и за шпионаж.

1 августа 1975 года Леонид Брежнев поставил свою подпись под Заключительным актом Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Тем самым Советский Союз взял на себя обязательство «облегчать более свободное и широкое распространение всех форм информации». В числе прочего документ гласит, что «журналисты не могут подвергаться выдворению или иным образом наказываться в результате законного осуществления их профессиональной деятельности». Однако практика выдворений продолжалась.

В России ельцинской западный журналист стал желанным гостем, свадебным генералом и писаной торбой. Ему не только не чинили препон, но и оказывали явное предпочтение перед журналистами отечественными. Он получил доступ не только в парадные залы, но и на кухню российской политики.

Невзирая на обстановку на поле боя

При Владимире Путине «чекистское обслуживание» журналистского корпуса возобновилось. Депортации стали рутиной, о которой столичная публика не знает просто потому, что пострадавшие, как правило, не поднимают шума. Решения о выдворении или прекращении аккредитации принимают местные правоохранительные органы и суды. Наиболее типичное основание – нарушение правил пребывания в режимной зоне. Это не обязательно Чечня. Наиболее известный случай последнего времени – выдворение в мае этого года латвийской съемочной группы из Пыталовского района Псковской области, спорной пограничной территории. Официальный предлог депортации – несанкционированная съемка железнодорожного узла, «являющегося международным пунктом пропуска». Были случаи выдворения финских, норвежских и японских журналистов. Что касается особенно чувствительной темы – освещения чеченских событий, – то здесь препятствия чинятся практически всем.

Не далее как в феврале этого года российский МИД пытался предотвратить показ интервью Басаева британской телекомпанией Channel 4. Британский Форин-офис ответил, что, к сожалению, не имеет полномочий вмешиваться в редакционную политику частной компании. В марте шведское информационное агентство ТТ показало свое интервью с Басаевым и тоже навлекло на себя гнев Москвы. Теперь пришел черед американской компании Эй-би-си.

Вполне возможно, что высшие должностные лица России искренне убеждены в том, что независимой прессы не существует в природе. Владимир Путин не раз добавлял к выражению «американская демократия» иронический довесок «так называемая», а в своих рассуждениях о зависимости буржуазной прессы от «денежного мешка» практически цитирует Ленина. Поэтому обойти проклятые грабли никак не удается.

«Каких действий ожидают от вас русские?» – спросили на брифинге представителя госдепартамента Шона Маккормика. Но он предложил задать этот вопрос русским. Ответа на него не существует. Видимо, российское посольство в Вашингтоне, пытавшееся добиться снятия сюжета с эфира, рассчитывало на вмешательство больших начальников, которым, мол, не осмелится перечить какая-то там телекомпания. Иногда у американских начальников и впрямь не выдерживают нервы. В апреле прошлого года, прослышав, что телекомпания Си-би-эс раздобыла фотографии бесчинств охранников в тюрьме Абу-Грейб, председатель Объединенного штаба Вооруженных Сил США генерал Ричард Майерс позвонил в компанию и попросил придержать снимки. Си-би-эс пошла ему навстречу и поставила сюжет в эфир лишь тогда, когда узнала, что материал на ту же тему публикует журнал New Yorker.

За свой опрометчивый поступок генералу пришлось отвечать на публичных слушаниях в сенате. «Мы ничего не пытались заминать, – утверждал он. – О чем я действительно просил Си-би-эс, так это чтобы они задержали публикацию снимков. При этом я учитывал обстановку в Ираке – тот момент был самым худшим для нас периодом со времени окончания активной фазы боевых действий. И я сказал им: я знаю, что рано или поздно репортаж будет в эфире, но если можно, задержите его на некоторое время». Генерал побожился, что не обсуждал свой звонок ни с министром обороны, ни с президентом, ни с вице-президентом. Когда сенаторы сделали ему строгое внушение, в диалог вмешался Дональд Рамсфелд. «Позвольте! – воскликнул он. – В истории этой страны имеются примеры того, как ситуация на поле боя заставляла правительство обращаться с просьбами к средствам информации о задержке публикации определенных сведений. Это не противоречит нашей истории, не противоречит нашим принципам, это не попытка замять информацию! Такая характеристика свидетельствует о непонимании ситуации». Но министру ответили, что звонок Майерса противоречит конституции. Невзирая на обстановку на поле боя.

Публикация фотографий нанесла колоссальный моральный ущерб Америке и ее вооруженным силам. Но забота о престиже страны – обязанность исполнительной власти. Обязанность четвертой власти – информировать общество. Никому в Америке и в голову не пришло обвинить Си-би-эс в том, что она льет воду на мельницу террористов.

За рейтинг – спасибо

Предстоящее лишение сотрудников московского бюро Эй-би-си аккредитации в России – не что иное, как абсурдно-буквальное отражение теории знаменитого культуролога Маршала Маклюэна, согласно которой «средство сообщения и есть сообщение».

В том, что русская дипломатия руководствуется логикой абсурда, свидетельствует удивительный комментарий МИД РФ. Оказывается, корреспондент взял интервью у Басаева «в нарушение российского законодательства, не имея на то соответствующей аккредитации. Обстоятельства организации и получения этого интервью еще предстоит выяснить у его работодателя». Иными словами, интервьюер должен был для этой цели аккредитоваться при МИДе и, видимо, попросить содействия российских властей в организации интервью с их злейшим врагом. С таким же успехом можно было в апреле 1945 года аккредитоваться при штабе маршала Жукова и попросить его организовать интервью с Гитлером.

Невозможно понять, о каких «двойных стандартах» твердят российские государственные мужи. В США никаких законодательных запретов на публикацию какой бы то ни было информации не существует. Американские телекомпании показали, и не по одному разу, все до единой пленки с подстрекательскими воззваниями Усамы бен Ладена и Аймана Завахири. Действительно, когда вскоре после 11 сентября появилась первая такая пленка, правительство США предупредило телекомпании, что запись может содержать скрытые условные сигналы ячейкам «Аль-Кайды», однако заявило, что решение всецело зависит от руководства самих компаний. Против явного смысла речей бен Ладена администрация ничего не имела. Опыт показал, что любые цензурные меры бессмысленны: спутниковая антенна принимает сигнал арабских и латиноамериканских каналов, которые все равно показывают пленки бен Ладена. Поэтому американцы просто не могут понять сути российских протестов. Они воспринимают действия Москвы в отношении Эй-би-си исключительно как очередное проявление удушения свободы прессы. А те, кто помнит времена Советского Союза, – как явный рецидив «холодной войны».

Непревзойденный мастер эксцессов с журналистами – зимбабвийский диктатор Роберт Мугабе. В последнее время конкуренцию ему составили Александр Лукашенко и Ислам Каримов. Что касается аккредитованных в Вашингтоне журналистов из арабских и мусульманских стран, то с них американские власти разве что пылинки не сдувают. Они пользуются настолько явным приоритетом в общении с должностными лицами, что журналисту-европейцу уже практически бесполезно ходить на пресс-конференции в вашингтонский иностранный пресс-центр – право на вопрос получают исключительно арабские коллеги. Не составляют исключения и телекомпании «Аль-Джазира» и «Аль-Арабия».

Если уж говорить о «двойных стандартах», то это обвинение в полной мере должно отнести к России. В отличие от США, здесь действует запрет на публикацию интервью террористов. В феврале этого года предупреждение за интервью с Асланом Масхадовым получила газета «Коммерсант». Однако интервью с главарями ХАМАСа, Исламского джихада и других палестинских террористических группировок в российской печати публикуются регулярно и беспрепятственно. Стало быть, это не Вашингтон, а Москва различает «плохих» и «хороших» террористов.

Видимо, те же поклонники театра абсурда, которые сочинили комментарий МИДа, написали и «Антитеррористическую конвенцию», подписанную руководителями российской прессы в апреле 2003 года. Текст этот более всего напоминает договор героя «Театрального романа» Максудова с Независимым театром, где каждый пункт начинался со слов «Автор не имеет права» и лишь один нарушал единообразие – он открывался словами «Автор обязуется». Авторы конвенции предполагают, что интервью террориста, захватившего заложников, может потребоваться «Оперативному штабу», и тогда запрет можно нарушить. Стало быть, теперь, как только журналист придет к террористу брать интервью, террорист сразу поймет, что журналиста прислал оперативный штаб, даже если это не так.

Разумеется, любая телекомпания мира может лишь мечтать о таких грозных дипломатических демаршах, какого удостоилась Эй-би-си. Вполне очевидно, что протесты Москвы поднимают рейтинг канала. А российское правительство навредило лишь самому себе. Ассигнуя громадные средства на «улучшение имиджа» России, оно по собственной воле отказывается от сотрудничества с телекомпанией, сигнал которой, по данным 2003 года, принимают 96,75 процента, или 103 179 600 американских семей.

Говорят, что на показе интервью Басаева настоял ведущий программы Nightline Тед Коппел – человек в американской журналистике далеко не последний. Он ответил на протесты Москвы в своем следующем эфире. Вопрос о свободе слова никогда не возникает, когда публичная фигура выражает приемлемую точку зрения, сказал он. «Но подлинной ценностью cвобода слова обладает лишь постольку, поскольку гарантирует нам доступ к неприемлемой точке зрения непопулярного лица. Тогда мы можем отвергнуть ее или согласиться с ней, осудить ее или поддержать. Но никто не имеет права принимать решение за нас. Ни наше собственное правительство, ни тем более чье-либо другое».

Вашингтон


 

СКАНДАЛ


Охота на генсека
Ооновский служащий, российский гражданин Александр Яковлев может в одиночку ответить за чудовищную аферу, совершенную под прикрытием «гуманитарной программы» «Нефть в обмен на продовольствие». А может и не в одиночку – если даст показания на Кофи Аннана

Аврора ПОТЕМКИНА
Специально для «Совершенно секретно»

Финансовые мошенничества способны внушать чисто эстетическое восхищение. Великолепна идея Павла Петровича Чичикова, догадавшегося скупить покойников. По-своему талантлив был Чарльз Понци – итальянский иммигрант, построивший в Америке в начале прошлого века первую в истории человечества финансовую пирамиду. В хитроумных схемах финансового гения Майкла Фэстоу из компании «Энрон» вот уже несколько лет разбираются опытнейшие эксперты. А грандиозная афера, в которую превратилась гуманитарная программа ООН «Нефть за продовольствие», войдет в анналы своей беспримерной наглостью.

Читать дальше


 

ПЕРСОНА


Ангела, не похожая на ангела
Когда рухнула Стена, она парилась с подружкой в сауне. Еще пятнадцать лет назад Ангела Меркель и не думала о политической карьере. Сегодня она готовится встать во главе самого мощного государства Западной Европы

Михаил КАРПОВ
Специально для «Совершенно секретно»

Намеченные на 18 сентября досрочные выборы в бундестаг поставили Германию перед сложным выбором. Разочарованная политикой социал-демократического канцлера Герхарда Шредера, она готова вернуть к власти христианских демократов. Но партию таких политических гигантов, как Аденауэр, Эрхард и Коль, ныне возглавляет женщина – Ангела Меркель. Какими только прозвищами ее не награждали – и «серая мышка с Востока», и «девушка при Коле», и «железная леди».

Читать дальше


 

СЕКРЕТЫ ПРОВИНЦИИ


Страсти по гектару
Земля на побережье Краснодарского края на вес золота. А 1063 га здешней земли представляете, сколько стоят? Поэтому и бои за них идут тяжелые. С привлечением на свою сторону заинтересованных лиц из милиции, прокуратуры и Высшего арбитражного суда. Последн

Иосиф ГАЛЬПЕРИН
Обозреватель «Совершенно секретно»

Здесь, на южном краю России, рядом с кипящим Северным Кавказом, на земле, переполненной беженцами и безработными, в эпицентре межнационального напряжения и роста национализма, любой конфликт особенно ярок. А уж тем более связанный с правами на эту благодатную землю.

Недавно губернатор Ткачев учредил специальную комиссию по проверке законности построек в прибрежной черте (в том числе в Геленджике). Подведены первые итоги: из 172 проверенных объектов 160 оказались неправильно оформленными. Правда, эта проверка началась не в результате собственного губернаторского озарения, а после его разговора с президентом Путиным. Владимир Владимирович, отдыхая в Сочи, изумился: неужели эти виллы у кромки прибоя – всего лишь ангары для яхт?

Читать дальше


 

СЕКРЕТЫ МЕДИЦИНЫ


Убийственная красота
Поход к эстетическому хирургу в России сродни игре в русскую рулетку

Лариса КИСЛИНСКАЯ
Обозреватель «Совершенно секретно»

Нет предела в стремлении к совершенству. Статистика утверждает, что одна пятая населения Земли находит в своей внешности те или иные изъяны. Одни стремятся подогнать себя под голливудские стандарты. Другие – под «идеалы» шоу-бизнеса, третьи – мгновенно похудеть. Так что спрос на эстетическую хирургию велик. Особенно в нашей стране, где все годы советской власти эти услуги не были доступны простым смертным. Даже знаменитых актрис, стремившихся с помощью скальпеля обрести вечную молодость и красоту, можно пересчитать по пальцам: Любовь Орлова, Вера Марецкая – да и все, пожалуй.

Читать дальше


 

СЕКРЕТЫ КУЛИС


Завадский и его Джульетта

Борис ПОЮРОВСКИЙ
Специально для «Совершенно секретно»

Конечно я знал о нем с тех пор, как стал посещать театр. Но познакомились мы значительно позже. Меня представил Юрию Александровичу Завадскому Юзеф Ильич Юзовский, мой учитель и друг. Здороваясь, Завадский чуть-чуть задержал свой пронзительный взгляд, но дальше в течение вечера не проявил ко мне ни малейшего интереса.

Читать дальше


 

СЕКРЕТЫ ИСТОРИИ


Один, или вдвоем в Париже
Французская любовь Маяковского: кто помешал ему сделать шаг, способный изменить весь ход его жизни?

Владимир АБАРИНОВ
Специально для «Совершенно секретно»

Тревожной зимой 1928-1929 года в салонах московского демибомонда, который сейчас называется «светской тусовкой» и существует ровно с той же целью, что и тогда, – дабы кумиры публики не отбились от рук, – говорили в основном о двух предметах. Об иномарке, которую Владимир Маяковский привез из Парижа, и о том, что оттуда же он скоро привезет невесту-«белоэмигрантку». По тем скудным временам иностранная малолитражка, которой обзавелся Маяковский, была то же самое, что белокаменный дворец на Лазурном берегу сегодня – знак несомненного благополучия и благоволения властей.

Читать дальше


 

СЕКРЕТЫ ТВОРЧЕСТВА


Портрет с лотосом
В «Совершенно секретно» № 7 за этот год была опубликована глава из книги Ильи Глазунова «Россия распятая», выходящей в издательстве «Олимп». Эта богато иллюстрированная монография – раздумья художника о сути творчества, эпизоды из жизни автора

Илья ГЛАЗУНОВ

В 1978 году в моей жизни художника произошло большое событие: побывав в Индии, я написал портрет премьер-министра Индиры Ганди. Правда, до этого приглашение Ганди два года без движения лежало в Министерстве культуры СССР. А потом я узнал, что вместо меня министр Е.А.Фурцева решила послать со столь важной миссией орденоносца и академика Д.А. Налбандяна. К сожалению, созданный им портрет Индире Ганди не понравился: премьер вернула его советскому посольству, сказав, что она не армянка. (Позднее на одной из официальных выставок в Манеже мне довелось увидеть эту работу. На раме стояло: «Портрет Индиры Ганди. Собственность автора».)

Читать дальше


 

СЕКРЕТЫ КОЛЛЕКЦИЙ


Здравствуй, Фаберже!
Новые подробности сделки века и обнаружения «фальшивок» в знаменитой коллекции

Таисия БЕЛОУСОВА
Обозреватель «Совершенно секретно»

В Манеже 20-26 сентября 2005 года пройдет второй Московский международный салон изящных искусств, на котором семьдесят западных и российских галерей (Мальборо, Кружье, Гмуржинска, «Гелос», «Питерские антиквары», «Русские сезоны» и другие) будут демонстрировать шедевры XIV-XX веков – мебель и скульптуры, ковры и гобелены, живопись и графику, ювелирные изделия и редкие книги. На самом большом стенде грандиозной антикварной выставки россияне впервые увидят более ста изделий мастеров Фаберже из коллекции Виктора Вексельберга, еще недавно принадлежавшей американскому миллиардеру Форбсу.

Читать дальше


 

ЭКСПРЕСС-ДЕТЕКТИВ


Бассейн

Э. БЕНЕДИКТ

Бет Раймонд с трудом застегнула второй чемодан и крикнула мужу, находившемуся в соседней комнате: – Я закончила, Джордж. Вещи собраны.

– Хорошо, – откликнулся Джордж. – У нас есть еще час времени. Может, выпьем?

– Я приготовлю коктейли. – Бет вошла в гостиную и прошла полкомнаты, прежде чем увидела толстого краснолицего мужчину, развалившегося в кресле со стаканом бренди в руке.

– Добрый день, миссис Раймонд! – вежливо поздоровался он. – Хотите выпить?

Читать дальше


Subscribe.Ru
Поддержка подписчиков
Другие рассылки этой тематики
Другие рассылки этого автора
Подписан адрес:
Код этой рассылки: media.news.press.sovsekretno
Отписаться
Вспомнить пароль

В избранное