[Dailyreading] книга

Выпуск 824

Джони. Продолжение.

Когда я проснулась, мне казалось, что все еще слышится звук сверла. Я
напряглась, чтобы окончательно проснуться. Я хотела что-то сказать. Но
не могла произнести ни слова. Я пыталась открыть глаза. Комната
вращалась вокруг. Шум позади становился отчетливее. Это был не
сверлильный аппарат, а всего лишь вентиляционное устройство. Сознание
и зрение прояснялись, но все-таки я не могла вспомнить, где нахожусь и
почему мной владеет страх перед сверлом. Вдруг все сразу вспомнилось.
Я смотрела на вентиляционную решетку, на потрескавшуюся потолочную
побелку. Я попыталась повернуть голову, чтобы увидеть, что меня
окружало, но не могла шевельнуться. Колющая боль с обоих сторон головы
ограничивала возможность движения. Вдруг мне представилось, что это
из-за отверстий, сделанных в моем черепе. Все-таки изловчившись и
глянув в сторону, я увидела большие металлические щипцы, прикрепленные
к какому-то аппарату. У меня было чувство, словно мне оторвали голову.
Потребовалось много сил как телесных, так и душевных чтобы вновь
начать воспринимать окружающий меня мир. В эти первые дни мое сознание
было значительно деформировано. Снотворное погружало в мир грез,
далеких от реального мира. Частые галлюцинации пугали меня. Внешние
впечатления, воспоминания и сны, взаимопроникая друг в друга,
смешивались, перепутывались, так что мне часто казалось, будто я теряю
рассудок. Меня постоянно одолевали видения, вызванные приемом
наркотиков. Часто мне грезилось, будто я вместе с моим другом Джесом
Левертоном нахожусь на какой-то необычной арене. Мы ожидаем суда. Я
совершенно голая, пытаюсь прикрыть свою наготу. В этом видении я вдруг
оказывалась перед какой-то фигурой в ниспадающих одеждах, я знала
это Апостол.Он не произносил ни слова, и мне было ясно, что меня
должны судить. Внезапно он вытаскивал острый меч и отсекал им мне
голову. Это видение преследовало меня постоянно. Другого рода
галлюцинации, когда светящиеся цвета, контуры и фигуры вдруг
сочетались в странные и необычные образы. Я видела устрашающие
цвета, мирные контуры и очертания, а также краски, как бы
представляющие чувства, настроения и ощущения. Громкие стоны пациентов
пробуждали меня от моих видений. Я не знала, сколько времени миновало
с того момента, когда я в последний раз была в сознании, когда
очнулась перевернутой лицом вниз. Как я оказалась в таком положении?
Щипцы находились на прежнем месте. Их боковое давление на голову
вызывало внутреннюю боль, отдававшуюся во всем теле. Я поняла, что
лежу на натянутой на какую-то раму парусине. В ней сделали отверстие
для лица, но я могла видеть только маленький кусочек пола,
непосредственно под собою. В поле зрения на этом узком пространстве
оказались еще и ноги в белых туфлях и нейлоновых чулках. Сестра,
позвала я. Да, я здесь. Что..., произнесла я, пытаясь
сформулировать свой вопрос. Тише. Попытайся не говорить, не
напрягайся, сказала она. По ее приятному голосу и спокойному
обращению я решила, что это не та сестра, которая разрезала мне
купальник и брила голову. Я почувствовала ее руку на своем плече.
Если можешь, усни еще. Ты лежишь в реанимации. Тебя оперировали, ты
находишься под заботливым наблюдением. Ни о чем не беспокойся, ладно?
Она слегка похлопала меня по плечу. Пришло успокаивающее сознание,
что я обрела чувствительность, только в голове осталось неприятное
ощущение, словно клещи врезались сквозь плоть и кости. Постепенно я
стала воспринимать окружающее. Мне сказали, что я лежу на особой
подвесной кровати. Казалось, будто я нахожусь между двумя сложенными
вплотную ломтями хлеба, фактически же я лежала меж двумя брезентовыми
покрывалами. Через каждые два часа приходили сестры и переворачивали
меня. Они опускали на меня раму с натянутым брезентом и искусно
поворачивали меня на 180 градусов, при этом одна из них поддерживала
грузы, крепившиеся на железных щипцах возле моей головы. Потом они
вынимали ту раму, на которой я лежала прежде, предварительно
убедившись, что я лежу правильно в том положении, в каком должна
пробыть два последующих часа. Все время я могла видеть поочередно то
пол, то потолок. Вскоре я узнала, что в реанимационной восемь кроватей
и что реанимация сопряжена с интенсивным уходом за больными. Я
прежде никогда не слышала этого выражения, но теперь предполагала, что
оно связано с тяжелыми несчастными случаями. Посетителей впускали раз
в час только на пять минут и притом лишь родственников. По мере
того, как проходили часы, как уходил день за днем, я лучше узнавала
больных, находившихся со мною в палате. Из обрывков разговоров,
распоряжений врачей и других звуков я могла составить себе
определенное представление. Мужчина на соседней кровати стонал, не
переставая. Во время утренней пересменки я слышала, как ночная сестра
шепотом сообщала своей сменщице: Он застрелил жену, а затем хотел
убить и себя. Вероятно, не выдержит. Он, должно быть, умрет. Так я
смогла объяснить себе бряцание цепей: он был прикован наручниками к
кровати! Какая-то женщина на другой койке тоже стонала всю ночь и
умоляла сестру принести ей сигарету или лед. Джуди, как и я, была
молодой девушкой, но вследствие автомобильной аварии потеряла ясность
сознания. Том был молодым человеком, с которым при нырянии тоже
произошел несчастный случай. Смешно, что хотя я знала, что Том сломал
себе позвоночник, мне никак не приходила мысль, что и со мною,
собственно, случилось то же самое. Никто не сказал мне этого. Том не
мог дышать самостоятельно. Я узнала об этом, когда спросила сестру,
что означает этот своеобразный шум. Она объяснила мне, что это
дыхательный аппарат Тома. Когда мы узнали об аналогичности наших
несчастных случаев, мы стали посылать друг другу записки. Сестры и
посетители писали их под нашу диктовку и служили нам в качестве
передаточного звена. По ночам, когда лихорадка слегка спадала, я
слышала стоны других. Вот тогда-то я и прислушивалась к непрерывному
шуму дыхательного аппарата Тома. Так как я не могла повернуться и
взглянуть на него, то этот шум действовал на меня успокаивающе. Мне
казалось, что я незримо связана с ним. Я и думала о том, как бы он мог
выглядеть. Утром, решила я, попрошу у него фото. Позже ночью
дыхательный аппарат вдруг утих. Тишина показалась мне громкой, как
взрыв. Меня охватила паника. Я подавилась, когда хотела закричать о
помощи. Я услышала, как сестры подбежали к кровати Тома. Дыхательный
аппарат сломался! Неси другой, далли! приказал кто-то. Я слышала
шаги по коридору, а затем услышала металлический шум, вызванный
удалением кислорода из резервуара. В сестринской комнате кто-то по
телефону настойчиво требовал помощи. На несколько минут реанимационная
комната уподобилась голубятне. Сестры и врачи возбужденно бегали взад
и вперед. Кто-то из них кричал: Где же новый аппарат? Может быть,
сделать ему искусственное дыхание, господин доктор? спросил женский
голос. Моя полная расслабленность не позволяла мне повернуться. Я была
совершенно беспомощна, да если бы даже и могла двигаться, то все равно
ничем не могла бы помочь. Я лежала, широко раскрытыми глазами
уставившись в потолок. Санитар помчался вниз, чтобы принести новый
дыхательный аппарат. Он уже возвращается вместе с ним. Дышите рот в
рот! Мы обязаны сохранить ему жизнь, пока..., мужской голос умок. Я
слышала, как раскрылись и захлопнулись двери лифта в коридоре, затем
шум шагов и звук приборов. Шум достиг нашей палаты, я услышала вздох
облегчения, а кто-то сказал: У меня прибор, освободите, пожалуйста,
для него место. Но затем к своему ужасу я услышала холодное
возражение: Оставьте, уже поздно. Он мертв. Я почувствовала мурашки,
бегущие по моему телу. С возрастающим ужасом я поняла, что они говорят
не о каком-то не известном мне больном. Они говорили о Томе. Том был
мертв! Мне хотелось кричать, но я не выдавила ни звука. Этой ночью я
боялась уснуть. Меня одолел страх, страх, что я опять не проснусь.
Охвативший меня ужас не прошел и на другой день. Я скорбела о
человеке, которого знала только по запискам, а затем стала размышлять
о собственном положении. Правда, я не нуждалась в машине, чтобы
дышать. Но я зависела от внутривенных вливаний, дававших моему телу
питание, зависела от катетеров, которые удаляли из тела продукты
отхода. Что случится, если что-то из них откажет? Что, если ослабнут
щипцы у моей головы? Что, если...и меня одолевали тысячи страхов.
Двумя днями позже поступил мужчина с травмой, аналогичной моей. Его
положили на такую же кровать под кислородный колпак. Глянув в сторону,
я увидела, как, собственно, выглядит эта кровать. Ведь своей
собственной я не могла видеть. Я только понимала, что происходит,
когда меня поворачивали: два часа лицом вверх, два вниз. Мне
казалось, что мы, как быки, которых поворачивают на вертеле. Всякий
раз, когда меня поворачивали, я приходила в ужас. Новый пациент боялся
так же, как я. Когда санитары хотели его однажды повернуть, он
воскликнул с отчаянием: Нет, прошу вас, не поворачивайте меня! Когда
вы меня поворачивали последний раз, я не мог дышать. Пожалуйста, не
поворачивайте! Дорогой, но ведь все в порядке. С вами ничего не
случится. Мы должны повернуть вас. Ты готов, Майк? Когда скажу три,
повернем: Раз, два, три! Нет! Прошу вас, нет! Я не могу дышать! Я
уверен, что потеряю сознание! Все в порядке. Не волнуйтесь! - Они
укрепили кислородный колпак и ушли. Слыша тяжелое дыхание этого
человека, я молилась о том, чтобы скорее миновали эти два часа: и ради
него, и ради себя. Вдруг дыхание прервалось. Опять началась
лихорадочная суета, сестры и помощники делали, что могли. Но было
поздно. Умер еще один. Горячие слезы катились у меня по щекам. Меня
опять одолели страх и отчаяние, бывшие моими постоянными спутниками в
эти первые дни. С возрастающим ужасом я все более сознавала, что
реанимационная это комната смерти. Я чувствовала, что моя
собственная жизнь висит на волоске, и не могла понять, как еще живу до
сих пор. Вскоре после этого, когда меня переворачивали, я тоже
потеряла сознание и перестала дышать. Однако, в течение нескольких
минут меня оживили. Медицинские средства и отличный уход все-таки
действовали успокоительно. Мы будем хорошо смотреть за тобою, Джони,
сказал один из врачей. Тем не менее, каждое переворачивание сильно
устрашало меня, хотя я видела, что сестры и помощники делают это с
большей, нежели прежде, осторожностью, по крайней мере мне так
казалось. Я вдруг стала ощущать, как холодно в реанимационной.
Пациенты, будучи большую часть времени в бессознательном состоянии, не
чувствовали этого холода, а на меня он стал действовать отрицательно.
Я стала опасаться, что простужусь. Кто-то из служителей заметил
однажды, что простуда может быть для меня опасной, столь же опасной,
как и заражение крови, часто происходящее в случаях, сходных с моим.
Оказывается, существовало множество причин, вызывавших опасения. Я
нигде не могла увидеть даже проблеск надежды. Врачи делали осмотр
ежедневно. Иногда они совместно обсуждали мой случай. У нее
тотальная тетраплегия, объяснил один из врачей коллегам, вызванная
диагональным переломом на уровне четвертого и пятого позвонков. Я
знала, что неподвижна, только не знала, по какой причине, и не
представляла, сколько все это будет длиться. Никто ничего не объяснил
мне о моей травме. Сестры говорили: Спроси врачей. Врачи говорили:
О, тебе лучше, намного лучше. А меня мучило скверное подозрение, что
я сломала шею. Эта мысль наполняла меня страхом. Меня одолевали четкие
воспоминания детства. Это был единственный случай перелома шеи, о
котором я слышала. Персонаж романа Черная красота упал с лошади и
сломал себе шею. Он умер. Вот почему мне хотелось узнать подробнее,
что со мной. Я знала, что нахожусь на смертном одре, предчувствовала,
что умру, как Том, как тот другой человек. У них были ранения,
аналогичные моему. А потому я думала, что врачи учитывают возможность
моей смерти. Они лишь боятся сказать мне об этом.


***
Это сообщение от автора Michael Burchak
за номером 824
на тему [Dailyreading] книга,
опубликованое в день 2006-09-24 и в час 06:55,
разошлось для 18
участников телеконференции Ежедневные духовные чтения