[Dailyreading] книга

Выпуск 844

Джони. Продолжение.

На следующий день меня отправили делать снимок в рентгеновский
кабинет. Рентгеновский снимок сделали быстро и ловко, необходимо было
заснять шейные позвонки. Но процедура миелограммы прошла не так просто
и не столь безболезненно. Пришлось брать жидкость из одного из
позвонковых каналов. Для этой цели воспользовались двумя иглами длиною
в пятнадцать сантиметров. При этом часть спинномозговой жидкости
окрасили каким-то красящим веществом. После того, как закончили эту
процедуру, меня начали поворачивать, помещая в различных положениях
под флюороскопом, а врачи продолжали свои наблюдения. Когда все было
кончено, красящее вещество отделили от спинно-мозговой жидкости и ее
впрыснули мне обратно. Эта процедура сопровождалась сильными головными
болями. Но помочь этому было нельзя, а потому в течение нескольких
последующих дней мне пришлось принимать успокаивающие средства. Когда
однажды мимо меня проходил мой лечащий доктор Шерилл, я спросила:
Доктор Шерилл, скажите мне точно что со мною? Он ответил без
промедления: Разве ты не знаешь, Джони? У тебя нарушение
позвоночника между четвертым и пятым шейными позвонками, так
называемый перелом со сдвигом. Следовательно, я сломала себе шею?
Да! Это значит, что я должна умереть. Нет, не обязательно,
ответил доктор Шерилл. Но это значит, что твой несчастный случай
весьма серьезен. Тот факт, что ты прожила уже четыре или пять недель,
означает, что кризис, вероятно, все-таки миновал. Но предполагаете
ли Вы, что тем не менее не исключено, что я могу умереть? Во всяком
случае, вы думали прежде, что я умру? У тебя оказалась очень тяжелая
травма. Многие не выживают после таких несчастных случаев. Я тотчас же
вспомнила Тома и еще другого человека, обоих их подвергли тому же
лечению, что и меня. Я думаю, что мне повезло! заметила я. Тебе
действительно повезло. Ты очень сильная и волевая. Теперь, когда
кризис пережит, я бы хотел, чтобы ты сосредоточила всю свою волю на
выздоровлении. Если ты окрепнешь, я смогу подвергнуть тебя еще одной
хирургической операции. Какой? Только объясните мне это на понятном
английском языке, доктор Шерилл. Это своего рода ремонт. Твои
позвонки раздвинулись, а мы хотели бы их вновь свести друг с другом.
Опять свести? Мое воображение заработало, ухватясь за это простое
объяснение. Значит, я опять смогу двигать руками и ногами. Таково было
значение слов в Послании Римлянам (8,28). Дик прав! Все содействует ко
благу. В скором времени я опять буду стоять на ногах! Когда же вы
хотите меня оперировать? Как только будет возможно. Великолепно!
Тогда давайте! Я не знала, что дает хирургия сведения позвонков. Я
полагала, что если свести позвонки, позвоночник окажется в порядке, и
все будет, как раньше, я избавлюсь от своей неподвижности. Однако, я
просто не внимательно слушала. После операции, к моей радости, меня
отправили уже не в реанимацию, а в обычную палату. Я думала, это
признак того, что я поправляюсь. Ведь если бы это было не так, тогда
меня опять положили бы в реанимационную. Мать с отцом были уже в
палате и очень обрадовались, когда я вернулась из операционной. И
доктор Шерилл пришел. Все отлично, сказал он, угадывая наши
вопросы. Операция прошла успешно. Все облегченно вздохнули. Я бы
хотел теперь, чтобы все сосредоточились на следующей ступени
выздоровления. Еще многое надлежит сделать. Впереди еще трудные Дни,
Джони. Я бы хотел, чтобы ты уяснила себе это и приготовилась. Самая
трудная часть борьбы психологическая. Сейчас все на удивление
хорошо. Прежде ты сердилась, отчаивалась, боялась, но еще никогда не
была подавленной. Подожди, пока твои друзья отправятся в колледж.
Подожди, пока они привыкнут к твоему состоянию и оно станет для них
обычным. Подожди, когда у твоих Друзей появятся новые интересы, и
потому они перестанут навещать тебя. Готова ли ты к этому, Джони? Если
нет, тогда лучше всего готовься заранее. Это время наступит, поверь,
наступит... Я знаю, что еще надо ждать, но ведь я опять буду
здорова, ответила я. Все это требует времени, как Вы сами сказали
мне, господин доктор. Да, сказал отец, о каком промежутке
времени говорите вы, собственно, доктор Шерилл? И мать добавила
озабоченно: Вы говорите о том, что друзья Джони осенью отправятся в
колледж. У меня предчувствие, что вы хотите сказать, будто Джони не
сможет пойти вместе с ними. Мы уже внесли плату в университет
Западного Мериленда за ее обучение. Неужели нам следует отложить
поступление ее до следующего семестра? По крайней мере. А точнее?
Господин Эрексон, вы можете потребовать возвращения внесенной вами
суммы. Опасаюсь, что учеба для Джони вообще исключается. Вы...вы
полагаете, что неизвестно, когда Джони опять сможет ходить? Ходить?
Я опасаюсь, что вы неправильно поняли меня, господин Эрексон. Увечье
Джони непоправимо. Операция в этом отношении ничего не изменила. Слово
непоправимо разорвалось в моем сознании, словно бомба. Я поняла, что
мать и отец сегодня впервые оказались перед фактом, что мое увечье
неисцелимо. Или они были слишком легковерны, или врачи в своих
объяснениях не были вполне определенны. А может быть, и то, и другое.
На какое-то мгновение в палате воцарилось мучительное молчание. Никто
из нас не решался проявить хоть как-то свои чувства из страха, что он
может ранить и озаботить другого. Тем не менее доктор Шерилл попытался
несколько ободрить нас: Джони никогда уже не сможет ходить, зато мы
надеемся, что она опять сможет пользоваться руками. Многие люди
проводят весьма полезную и осмысленную жизнь, не имея возможностей
передвижения. Они могут даже пользоваться автомобилем, работать,
содержать дом в чистоте, так что, знаете ли, все не так уж и
безнадежно,... Мы надеемся, что с течением времени она опять научится
пользоваться своими руками. Мать отвернулась, но я знала, что она
плачет. Мама, папа, не печальтесь! Часто случается, что люди ломают
себе шею, но потом вылечиваются и ходят опять. Я часто слышала об
этом, пока здесь лежала. Я опять буду ходить! Я знаю это. Я верю, что
Бог хочет, чтобы я опять ходила. Он поможет мне. Действительно! Я
своими ногами выйду из этой палаты! Доктор Шерилл не сказал ничего. Он
положил маме руку на плечо, пожал руку отцу и вышел. Долго никто из
нас не проронил ни слова. Потом мы заговорили на малозначительные
темы. Наконец, ушли и мои родители. Я лежала в полутьме палаты. Мне
следовало бы радоваться, что операция удалась, что я выздоравливала. Я
лежала в одиночной палате. Но я все-таки не могла радоваться. Меня
одолевали печаль и отчаяние. Впервые после несчастного случая я стала
молиться о том, чтобы умереть. Приблизительно через час пришла сестра
Алиса. Она опорожнила мою утку и убрала палату. Затем она подошла к
окну и занялась шторами. Мне кажется, что тебя сейчас навестят,
сказала она приветливо. Да? Я вижу твоих родителей в саду, сидящих
вместе. Они в любой момент могут придти. Нет, они уже были здесь,
ответила я. И я почувствовала, что горячие горькие слезы потекли по
щекам. Потом я не смогла больше плакать, так как нос был забит. Меня
душили рыдания. - Что такое, Джони? - Алиса отерла мне лицо бумажной
салфеткой. Затем вытащила из коробки вторую. Скорее, высморкайся!
Теперь лучше? Я улыбнулась. Мне больно. Я думаю о родителях, сидящих
внизу. Доктор Шерилл сказал нам только что, что мое увечье неизлечимо,
что я уже никогда не буду ходить. И я знаю, что они сидят там внизу и
обсуждают услышанное. И они плачут. А я здесь наверху тоже плачу. Все
это столь немыслимо, что почти не переносимо. Алиса погладила меня
рукой по щекам. Сочувствие ее было приятно мне. Все же как-то
спокойнее и утешительнее было его почувствовать. Но я все-таки буду
ходить, Алиса. Бог поможет мне, увидишь. Алиса кивнула и улыбнулась. В
следующие после операции недели я не окрепла, как ожидала. Хотя меня
по-прежнему кормили через вену или жидкой пищей, я быстро теряла вес.
Мысль о твердой пище вызывала отвращение. Я просто не могла есть ту
пищу, которую приносили в мою комнату на подносе. Единственное, что я
могла пить, это виноградный сок. Сестры имели запас его и всегда
протягивали стакан, из которого я пила маленькими глотками. Однажды
кто-то чужой в больничной одежде вошел в мою палату. Я Вилли,
шеф-повар, отрекомендовался он, я хотел бы все-таки знать, почему
тебе не по вкусу приготовленная мной пища. О, дело не в вашей пище.
Мне вообще становится плохо, когда я думаю о еде, извинилась я.
Что же все-таки ты охотнее всего ела до болезни? Раньше? Моей
любимой пищей был бифштекс и жареный картофель... Из овощей? Не
знаю. Кукуруза, полагаю... Салаты? Я любила салат Кесарь! Ну,
посмотрим, что можно будет сделать. И он ушел. Вечером, как обычно,
помощница принесла поднос. Когда подняли крышку, я увидела огромный
бифштекс, крупный картофель со сметаной и маслом, кукурузу и
великолепный салат Кесарь. Однако, когда она пододвинула поднос ко
мне, запах пищи вызвал у меня обычное отвращение. Пожалуйста,
уберите это! Мне неприятно, я просто не могу есть. Она кивнула
головой, убрала поднос, а я отвернулась с грустью и отвращением. Я
никак не могла решить вопроса, являлось ли мое отвращение
естественным, или же это было следствием принятия определенных
медикаментов. Я постепенно привыкла к галлюцинациям и была убеждена,
что бред и галлюцинации вызывались медикаментами. В последнее время у
меня постоянно возникало ощущение, что какие-то страшные чудовища
стоят у моей постели, ожидая, когда меня можно будет унести. Этот
бред, эти галлюцинации или что бы это не было угнетали меня все
сильнее. Реально я не могла видеть этих чудовищ, но я знала, что они
здесь во всей своей отвратительности и только ожидают, чтобы я умерла
или, по крайней мере, уснула. Из страха, что они могут унести меня, я
боролась со сном. Я радовалась, когда меня навещали, потому что до
известной степени присутствие посетителей возвращало меня к
действительности и внушало надежду. Но сама я не понимала, сколь
тяжело им навещать меня каждый день. Когда знакомые приходили
навестить меня в первый раз, они казались какими-то беспомощными,
словно не знали, как правильно вести себя в палате. Но привыкнув к
обстановке, они всегда обращались с одними и теми же вопросами: Как
же ты себя чувствуешь? Больно ли тебе? Сильные ли у тебя боли? Как
проходит твой туалет? Многие посетители были весьма чопорны, а потому
чувствовали неудобство. Некоторых волновали щипцы, которые были
приложены к моей голове. Мне часто казалось, что им очень тяжело,
тяжелее, нежели мне, смириться с моим положением. Однажды меня
навестили две подружки по гимназии. Они не видели меня со времени
несчастного случая. Я была столь же не подготовлена к их реакции,
сколь и они сами. Они вошли в палату, медленно остановили взгляд на
моей подвесной кровати, потом оглядели комнату. Потом они смущенно
остановились возле меня. Взглянув на них, я поняла, что с ними.
Хелло, приветствовала я их, улыбнувшись. Жаль, что я не могу
кивнуть головой, но если вы... О, Джони! произнесла одна из них,
запинаясь. Боже мой, прошептала вторая. На мгновение в палате
воцарилось мучительное Молчание, а затем обе они бросились к двери. Я
услышала, как одна из девушек давится слезами за дверью, как рыдает
другая.

Меня охватил ужас. До сих пор никто еще не вел себя столь необычно. Были ли мои
посетительницы необычайно чувствительны, или причина заключалась в чем-то другом?
Вначале я не хотела этого знать. Однако, через несколько дней, когда Джеки пришла
навестить меня, я глянула на нее и сказала: Джеки, принеси мне зеркальце.
Она только что приготовилась прочесть мне несколько открыток и писем, а потому
вскинула на меня глаза и спросила: Зачем?
Я хотела бы, чтоб ты принесла мне зеркальце!
О'кей, я принесу, когда в следующий раз приду тебя навестить.
Нет, я хочу сейчас. Попроси у какой-нибудь сестры.
Почему ты не хочешь обождать? Я принесу тебе из дому твой чудный туалетный гарнитур.
Джеки! я начала сердиться. Принеси мне зеркало и немедленно.
Она неспеша пошла к двери и вскоре возвратилась с зеркалом. Руки ее дрожали,
она нервно моргала, держа его надо мной.
Я вскрикнула, а Джеки вздрогнула и уронила зеркало. Как страшно. Господи, как
Ты допускаешь такое? молилась я сквозь слезы. Во что же Ты превратил меня?
Лицо в зеркале едва походило на человеческое. Взглянув на свое отражение, я увидела
окруженные темными кругами глаза, которые стекленели в глубоких впадинах. Я сбавила
вес с 67 до 44 кг и стала похожа на обтянутое желтоватой кожей привидение. Бритая
голова еще больше подчеркивала мой скилетообразный облик. Произнося слова, я
увидела свои зубы. Они были покрыты черным налетом от разных лекарств. С этого
момента я стала близка к самоубийству.
Джеки отложила зеркало в сторону и стала плакать вместе со мной.
Джони, рыдала она, я совсем не хотела, чтобы ты видела себя.
Пожалуйста, убери его. Я больше никогда не посмотрю в зеркало! Джеки, я этого
уже не выдержу больше. Я умру. Посмотри на меня. Я и теперь почти мертва. Почему
они заставляют меня так страдать?
Я..., я не знаю этого, Джони.
Джеки, ты должна мне помочь. Они только поддерживают во мне жизнь. Но это несправедливо.
Я так или иначе умру. Почему же они не хотят позволить мне просто умереть? Джеки,
прошу тебя, ты должна мне помочь! умоляла я ее.
Но как же, Джони?
Я не знаю. Дай мне что-то, ты ведь знаешь, Дай мне много таблеток.
Неужели ты хочешь сказать, что я должна убить тебя? спросила Джеки, широко
раскрыв глаза.
Да, я думаю,... Нет, ты не могла бы убить Меня. Ты только помогла бы мне умереть
несколько раньше. Подумай, прошу тебя, я уже почти мертва.

Разве ты не можешь помочь мне сократить страдания? Если бы я могла двигаться,
я бы сама это сделала! Я озлобилась и впала в отчаяние.
Прошу тебя, перережь мне вены, я ведь ничего не чувствую. Мне не будет больно.
Но тогда я умру, Джеки. Прошу тебя, сделай что-то!
Джеки начала рыдать:
Джони, я попросту не могу этого сделать. Понимаешь, не могу!
Но я продолжала умолять ее:
Джеки, если бы я хоть немногим больше значила для тебя, ты бы помогла мне. Я
уже почти мертва. Разве ты не видишь этого? Посмотри на меня! Посмотри еще раз
на меня!
Джони, ты не знаешь, чего просишь. Может быть, тебе станет лучше. Я ведь не
знаю точно. Я так смущена. Я хотела б помочь. Я люблю тебя больше, нежели ктолибо
другой. Я едва могу видеть, как ты страдаешь. Но..., но я просто не могу сделать
это!
Потом я уже ничего больше не говорила. Однако, несколько позже, а я все чаще
и чаще страдала от подобных приступов подавленности и отчаяния, я вновь умоляла
Джеки помочь мне покончить с собою. Я негодовала, что не способна сделать это
сама.
Я продумывала множество планов, как осуществить свое решение. Принять лишние
таблетки было бы проще всего, но сестры могли бы это быстро обнаружить и начать
промывать желудок. Конечно, Джеки могла б перерезать вены. Я могла б спрятать
руки под простыней, но все равно ничего не вышло б. Джеки не согласится на это,
я ведь пыталась уже уговорить ее. Единственное, что оставалось: надеяться на
какой-нибудь несчастный случай в больнице, который убъет меня.


***
Это сообщение от автора Michael Burchak
за номером 844
на тему [Dailyreading] книга,
опубликованое в день 2006-09-28 и в час 06:42,
разошлось для 17
участников телеконференции Ежедневные духовные чтения