Так что пора поговорить про "Октябрь", который в последние несколько лет приобрел
вполне отчетливое и замечательное в своем роде необщее выраженье лица.
Видимо, в какой-то момент "Октябрь" сознательно сошел на обочину, предоставляя
столбовую дорогу погоняющим в разные стороны "Знамени" и "НМ", и не выходя на тропу
войны, как некоторые другие толстые. - "Двух станов не боец...". А насколько - гость
случайный, это вопрос, потому как в таком пиру случайных гостей не бывает.
Несколько лет назад феномен "октябрьской" критики и "октябрьского выбора" был
подробно рассмотрен и ему было найдено названье. Наталья Иванова окрестила тогдашних "октябрьских" теоретиков "трансметареалистами".
Что означает это "трансмета-", не знает, кажется, никто, а кто когда и понимал, так
сейчас уже забыл. А суть "нового реализма", вне зависимости от программных заявлений
Басинского и К, длинных статей Натальи Ивановой и Олега Павлова, заключалась в следующем:
Литературные критики, взыскующие новой крови, обращаются к периферии, наивно полагая,
что периферия это то же, что провинция (и наоборот). На самом же деле, литературная
периферия обретается в пределах литературы - и в пределах Садового кольца, она -
тот литературный и окололитературный быт, тот самый "сор", из которого что-то "растет"
(что - уже не важно), чтобы ею быть, не нужно уезжать ни на какой Алтай (подобно
Ивану Жданову), совсем наоборот, нужно жить в Москве и писать письма своему германскому
другу (Курицын - Парщикову) о последней тусовке в НЛО или ЦДЛе.
Именно, "литературный быт" в известный момент оказался в центре литературного
процесса, и "Октябрь" - в силу своей литературной аморфности - сделался его непосредственным
"органом". Главными текстами (вне зависимости от объема и качества) были тогда замыкавшие
каждый номер "Мелочи жизни" Басинского и окололитературные "Записки литературного
человека" Курицына. Романного Букера тогда получала мемуарная книга Андрея Сергеева
"Omnibus", Антибукера - "Трепанация черепа", державшие руку на пульсе литературные
критики стали писать романы о самих себе ("Московский пленник" Басинского), а порожденные
некими критиками - вольно или невольно - писатели стали писать романы о критиках
(Алексей Варламов).
С тех пор кое-что изменилось, но "Октябрь" по-прежнему ориентируется на литературную
маргиналию (спутать его с эпическим "Новым миром" можно только в минуты большой целеустремленности).
Здесь превалируют "малые жанры" - короткие рассказы, дневники, серийные "письма"
и "мелкая нарезка" критических рубрик. Похоже, что центральной фигурой теперь сделался
читатель (не писатель!). В последних номерах "Октября" находим легкомысленный "Дневник читателя"
Вячеслава Пьецуха, составляющий, надо думать оппозицию другому известному Дневнику
другого известного Писателя. И совсем иной "Дневник" - из тех, что, в самом деле,
называют "человеческими документами" - "Украденная книга" Сергея Шерстюка. Игорь Клех представляет его как
трагический семейный роман, хотя, если отвлечься от рамочной истории, это все же
хроника одной смерти, а !
не трех смертей. И это действительно тяжелое чтение, притом, что обыкновенно бывает
наоборот: "бытовые" жанры помогают расслабленному читателю отдохнуть от литературы.
Но в "Октябре" скорее литература "отдыхает". Можно, к примеру, ностальгически расслабиться
на повести из коротких рассказов Павла Сутина ("Эти двери не для всех"). - Андрей Немзер здесь увидел невольную пародию на братьев Стругацких; кажется, в энергических
диалогах "мускулистых романтиков" больше первичной ностальгии по временам, когда
любили Хемингуэя и Ремарка. Другие короткие рассказы - известного режиссера Михаила Левитина - тоже состоят
из диалогов, но совсем не энергичных. Скорее бессмысленных. В том же седьмом номере
угрюмая социальная фантастика Евгения Чижова (окончание повес!
ти "Темное прошлое человека будущего"), странно не попавшая во время - эти
антиутопии, более характерные для начала 90-х, как-то очень быстро стали анахронизмом.
Очередные "Новочеркасские
рассказы" Владислава Отрошенко, аккуратно стилизованные, - критики здесь видят
экзотическую смесь Шолохова с Борхесом.
Поэзия в седьмом номере настолько невыразительна, что даже не удостоена быть в
сетевом оглавлении,
а восьмой номер представляет цикл Владимира Гандельсмана. Зато в восьмом "Октябре" большая и
обстоятельная статья
Валерия Шубинского о "советской поэзии классического периода". - Тема непопулярная
и неблагодарная, гораздо больше у нас пишут о литературе "внутренней" и "внешней
эмиграции", время для настоящей истории литературы никак не приходит, а одних лишь
историков литературы профессионально занимает поэзия "ряда" (второго или третьего).
До сих пор мы имели на эту тему лишь "советское о советском", общие места о тотальном
влиянии Гумилева, не самые правдоподобные наблюдения А.Гольдштейна о литературном
конструктивизме и т.д. Работа Шубинско!
го монографическая и не скучная, с массой остроумных сближений (местами просто остроумных,
местами даже убедительных): все эти аналогии Багрицкий - Юрий Кузнецов, Смеляков
- Кибиров, наконец, в обратную сторону Слуцкий - Случевский, достойны сделаться отдельными
филологическими сюжетами. Случевский кстати - редкая экзотическая птица из Красной
книги - спустя несколько страниц внезапно появляется снова - в Письмах Кирилла Кобрина о русской поэзии. Письма адресованы в Южную
Африку, но отсылки на Гумилева, и попутно - на Кузмина не тешат, даже Курицын Парщикову
писал увлекательнее. "Случевский" - более фигура речи (хотя цитата из Льва Лосева
хороша сама по себе:
Научился писать, что твой Случевский. Печатаюсь в умирающих толстых журналах...).
Случевский, похоже, в самом деле, имя знаковое, он рифмуется здесь с "эпохой тяжелой
бронзы", и потому имеет смысл вернуться к началу и бронзовечным литкураторам.
Наконец, "Русское поле" Павла Басинского в том же номере - своего рода штабная
карта с флажками под общей шапкой "Поэтические книжки из российской глубинки". Цитаты
забавны, комментарии бессмысленны.
Другой постоянный критик "Октября" - Ольга Славникова. Ее рубрика называется "Терпение
бумаги", а девизом могло бы стать слегка переиначенное приветствие Серапионов:
"Читать очень трудно". - Мучительно трудно, - жалуется писатель, она же читатель,
она же критик и редактор Ольга Славникова в восьмом номере. В седьмом тоже жалуется,
но еще попутно вспоминает
Лермонтова и рассуждает о феномене вечно-молодого писателя.
Временами в самом деле очень хочется со Славниковой согласиться, во всяком случае
читать Михаила Эпштейна - сущее мучение. У меня сил не хватило. Там что-то про убиение
времени, и называется "Хроноцид".
Из номера в номер в "Октябре" общаются меж собою Александр Мелихов и Андрей Столяров.
Диалоги их зовутся "Пока не требует поэта...", в седьмом номере они беседуют на тему
"Писатель
и власть", а в восьмом - "Писатель и деньги". Власть портит писателя, а деньги ему достаются
с трудом и отвращением.
Самые увлекательные рубрики "Октября" - в конце номера. Это "Актуальная культура"
Владимира Березина, которую правильнее было бы назвать "массовой". Там о Брижит Бардо
("Символ
женщины") и механизмах сюжетологии ("Апология ошибки").
А завершают "Октябрь" отныне "Песни познания". Автор - анонимный любитель детского
чтения, называющий себя "Человек эпохи Москвошвея". В #7 он с "обжигающим ужасом"
читает детские загадки-считалки.
Представления об архаичной мифологии (к которой эти самые детские считалки имеют
непосредственное отношение) у "человека эпохи Москвошвея" самые приблизительные,
ему все больше големы мнятся. И то ведь:
Анна-банна, Нога деревянна...
В #8 тот же человек пытается разгадать "загадку дедушки Крылова". Вот "бедная Ворона, почтидва
столетия прилюдно теряющая сыр. Ведь сказано самим баснописцем: ей этот сыр бог послал.
Выходит, по логике, бог выдал, лисица съела? Или бог дал, бог и взял? И так едва
ли не в каждой басне"...