Книжные новости в Русском Журнале

Что такое этнос, этничность? Почему этнические группы сохраняют устойчивые границы между собой, как поддерживаются границы? Об этом - сборник трудов по этнологии под редакцией Фредрика Барта.

Граница - это не пространственный факт с социологическим действием, но социологический факт, который принимает пространственную форму.
Георг Зиммель ¹

Что такое этнос, этничность? Почему этнические группы продолжительное время сохраняют устойчивые границы между собой, какие социальные механизмы вовлечены в процесс поддержания границ? Эти и им подобные вопросы находятся в центре внимания авторов сборника трудов по этнологии под редакцией известнейшего норвежского ученого Фредрика Барта. Оригинальное издание, датируемое 1969 годом, успело стать классическим до такой степени, что многие специалисты делят хронологию дисциплины на добартовский и постбартовский периоды, подразумевая переломную роль данного сборника. Влиятельность и продуктивность заявленных в нем подходов не вызывают сомнений, и спустя почти сорок лет отсылка к сформулированным в нем выводам становится правилом хорошего тона, в чем можно убедиться при чтении современной специализированной литературы.

Более того, в настоящее время затронутые в нем темы границ и этнических идентичностей вновь обретают острую актуальность в пределах размышлений о процессах глобализации, удостоверяя тем самым еще и свою фундаментальность. Выход же русского перевода книги может приветствоваться как запоздалый расчет интеллектуальных издательств по одному из своих долгов перед научным сообществом. И еще: хотя в сборнике принимали участие семеро ученых, "его" достижения прочно ассоциируются с именем Барта, редактора-вдохновителя издания и автора двух материалов - концептуального введения и одной из тематических статей, - вплоть до полного "редуцирования" его коллег: в литературе сплошь и рядом встречается отсылка просто к "книге Барта". Насколько такое отождествление справедливо, совершенно точно судить не нам. ²

В конце шестидесятых годов выход "Этнических групп..." был воспринят как порыв к смене доминирующей парадигмы, подрывающий гегемонию структурно- функционалистских объяснительных моделей. В этом смысле данный сборник представляет собой "миссионерское" предприятие по отысканию альтернативы приемам функционалистского мышления об этнических отношениях. Тем не менее ряд как мировоззренческих установок, так и понятий, свойственных функционалистским дискурсам 60-х, сохраняется и активно используется Бартом и его единомышленниками. Одно из свидетельств - в описаниях межэтнических отношений явно сделан акцент на взаимодополнительности и мирном сосуществовании, при этом возможность конфликтов отмечается, но конфронтация интерпретируется скорее как девиация, чем нормативно значимое действование.

Сейчас этот умиротворительный настрой может восприниматься не иначе как с печальной иронией, ибо многие из регионов, фигурировавших в сборнике в качестве образцов успешного межэтнического взаимоприспособления, стали за истекшие десятилетия ареной кровопролитных этнических и/или конфессиональных столкновений. Современные события проступают сквозь ткань текста - мы встречаемся на страницах книги с пуштунами Афганистана и Пакистана, с той "зоной племен", в которой зародился "Талибан"; суданская провинция Дарфур - ныне зона интенсивного этнического конфликта - служит для одного из авторов объектом для изучения постоянства границ между двумя господствующими этническими группами, а мексиканский штат Чьяпос, в котором индейская гериллья даст о себе знать пару десятилетий спустя, описывается как случай полиэтнического состояния, находящегося в относительном равновесии [2]. ³ Впрочем, само по себе это никак не умаляет значимости полученных авторами сборника результатов.

Генеральная теоретическая перспектива была задана Бартом, и ее основные положения представлены во Введении, работы же других участников демонстрируют ее состоятельность на обширном эмпирическом материале. По мнению Барта, собранные под одной обложкой статьи продемонстрировали "...возможность применения некоторых общих аналитических подходов к разным аспектам проблем полиэтничной организации в разных этнографических зонах" (с. 7). Все авторы сборника разделяют "генеративный" подход, суть которого в том, чтобы отказаться от построения типологий форм этнических групп и отношений, что ведет в тупик, в пользу анализа разнообразия процессов порождения и воспроизводства этнических групп [3]. ⁴ Для этого внимание переключается с внутреннего устройства и истории изолированных групп - как это было принято в этнологическом мейнстриме того времени - на этнические границы и техники их поддержания. Тем самым Барт производит инверсию культуры и этнической общности - если раньше этнография профилировала этническую группу по ее уникальной культуре, то теперь на первый план выходит этническая группа как таковая, как автономная единица, первоначально опознаваемая только по своему самоназванию (этнониму) - этническому ярлыку, на языке авторов. Чтобы лучше понять, как Барт с коллегами реализует указанные концептуальные предпосылки, надо рассмотреть ключевые понятия и дефиниции, прежде всего, основные единицы анализа - этническая группа и границы.

Барт отталкивается от общепринятого в его время, и до сих пор распространенного, методологического приема - выделения и идентификации этнических групп на основании некоторого заранее определенного набора "объективных" параметров, в качестве которых чаще всего выступали морфологические и иные характеристики культуры. Хотя различия между этническими группами актуально фиксируются как культурные, было бы большой ошибкой устанавливать взаимооднозначное соответствие между этнической группой и "ее" культурой. Как правило, ни одна группа не может претендовать на культурную исключительность - "большая часть культурного материала, который в любой конкретный момент времени ассоциируется с той или иной группой народонаселения, не заключена в пределы - границы", отделяющей одну группу от всех прочих (с. 48.). При этом владение общей культурой - важнейший маркер отличия - предлагается рассматривать не как "первичную или определяющую характеристику этнической групповой организации", а как следствие или результат динамического процесса конституирования данной группы.

В качестве решающего признака принадлежности к этнической группе Барт избирает субъективный и двусторонний акт приписывания - этнические группы суть категории приписывания и идентификации, свойственные самим действующим (акторам). Следующий шаг - прояснение условий, актуализирующих этот "аппарат". Оказывается, что принадлежность проявляет себя посредством действия и коммуникации в ритуалах встречи с теми, кто опознается в качестве "чужих". Вообще говоря, как значимая единица этническая группа сохраняется, только если принадлежность к группе подразумевает маркированные отличия в поведении (с. 18). С какими в каждом конкретном случае знаками будет увязываться приписывание, зависит от условий, в которых оно происходит. Иными словами, какие различия релевантны для межгруппового взаимодействия и используются в целях диакритики, невозможно определить априори: только анализ реальных культурных конфигураций позволяет выявлять их ad hoc. В последующих работах, заметим, Барт несколько скорректировал свои выводы относительно степени произвольности элементов культуры, которые спонтанно избираются для обозначения различий.

То, что Барт исходит из примата деятельности и отношения над субстанцией и свойствами и того, что этничность актуализирует себя в действии, ведет его к определению этнической группы как типа и формы социальной организации. Важно понять аргументацию Барта - солидарность с одними, отталкивание от других, такая композиция свойственна множеству типов социальной организации, не складывающихся в этнические общности. Шанс на ее возникновение появляется там и тогда, где и когда стороны указанной оппозиции кодируются этнической идентичностью, по Барту, той, что отсылает к наиболее фундаментальным, аскриптивным признакам, манифестирующим, так сказать, социально-родовое происхождение индивида.

В полиэтнических обществах этническая идентичность оказывается императивной в том смысле, что она не может быть проигнорирована, от нее нельзя отвлечься, какие бы "определения ситуации" не имелись в виду. "Этническая идентичность, взятая как статус, - пишет Барт - превосходит по значимости большинство других статусов и производит селекцию допустимых статусов и ролей ее обладателей, функционируя как ограничитель на определенные роли и ситуации, на специфические формы деятельности" (с. 20).

С течением времени так называемые объективные параметры группы могут варьировать: культурные и даже организационные характеристики со временем изменяются. Неизменно лишь систематическое противопоставление тех, кто входит в группу, тем, кто не входит. Непрерывность существования группы связана, таким образом, не с постоянством неких субстанциальных признаков, но с "этнической дихотомизацией", иными словами - проведением отчетливой границы между группами. В целом Барт аналитически выделяет в культурном содержании этнических дихотомий "два порядка": (а) внешние сигналы и знаки (одежда, язык, архитектура жилищ и образ жизни в целом) и (б) - "фундаментальные ценностные ориентации". Первый сигнализирует о членстве индивидов в определенной этногруппе, второй описывает свойственные ей нравственные нормы, согласно которым судят о поведении, и "шкалы", по которым оценивается успешность (с. 16). Уникальная комбинация этих порядков определяет своеобразие этногруппы среди других. Тут хочется задать вопрос - каким образом мы можем зафиксировать со временем, что перед нами та же самая группа? По-видимому, для этого должен быть добавлен еще один элемент - (само)название группы, т.е. знак, символизирующий постоянство отличия - фиксатор референции. Иначе непонятно, как выполняется "главный тезис" Барта (с. 48), - в эволюционной перспективе поддержание границ между этническими единицами позволяет задаваться вопросом о природе устойчивости последних и прослеживать их исторические трансфигурации.

Интересно подробнее остановиться на случае одностороннего (само)приписывания идентичности, осуществляющегося без экзогенного признания. Такие варианты, пусть редко, но встречаются. В статье о пуштунской идентичности Барт упоминает об одном исключении такого рода - группе пуштунов, находящихся на положении рабов у белуджей. Эта группа продолжает придерживаться своей пуштунской идентичности вопреки обстоятельствам, ибо прочие пуштуны не признают ее прежде всего в силу того, что рабский статус не соответствует представлениям о достоинстве, лежащим в основе пуштунской идентичности.

Остается неясным, к сожалению, как идентифицируется эта группа белуджами. В общем случае в модели Барта односторонней инициативы недостаточно - идентичность должна быть удостоверена "другими" в систематически повторяющихся интеракциях. Самоопределение без признания должно, по идее, приводить к нарушению протекания интеракций там, где приписывание "изнутри" и "снаружи" не когерентно; другой вариант - изобретенная этническая идентичность оказывается не востребованной в действии, акцидентной, а потому несуществующей, несущественной, своего рода курьезом. По-видимому, продолжительность существования такой группы зависит от того, найдет ли она способ воспроизводить свою особость и добиться признания в качестве новой целостности. Барт специально не развивает свои построения в направлении сюжета политической борьбы за признание.

Подобный поворот скорее составляет предмет не антропологии, но теорий национализма, при всей условности междисциплинарных разграничений - несколько иного научного направления. В то же время Барт по касательной задевает данную тематику, замечая, что племя, каста, языковая группа, регион или государства - все подобные единства способны стать базой для трансформации в этническую идентичность. Вероятность же подобного перехода норвежский антрополог связывает со степенью целенаправленной политической активности, изменяющей восприятие других, способной убедить/заставить признать новую этничность.

Заметим, для Барта этничность есть универсальный феномен, не привязанный к строго определенным историческим периодам и географическим зонам, тем не менее он сам и его последователи склонны иллюстрировать свои концепции примерами доиндустриальных обществ, либо положением так называемых "коренных" народов в современных обществах. За таким выбором стоит богатая традиция "алло-этнологии", если воспользоваться термином французского антрополога М.Оже, т.е. ксенологии, существующей благодаря дистанцированию от опыта собственной культуры. Вместе с тем Барт апеллирует к различным стратификационным принципам и степени сложности систем стратификации, а не к иерархически упорядоченным эволюционным типам общественных формаций, когда ему необходимо продемонстрировать разнообразные отношения этнических статусов. ⁵ Это, в частности, становится ясным в том месте, где в фокус попадает хорошо известный феномен - определенный набор профессий закреплен за! теми или иными этническими группами; частный случай - табуированные виды деятельности, ассоциирующиеся с опасными или нечистыми вещами, препоручаются этническим меньшинствам (париям). Так вот, данная особенность интерпретируется не в качестве атрибута определенного типа общественного устройства, но как эффект специфической системы стратификации.

Понятие границы

Граница есть фундаментальный феномен и наличествует повсюду, где есть шанс различить некоторые единства. Где проведены границы и как они проведены - от этого зависит, замечаем ли "мы" их или нет; "мы", в свою очередь, определены не в последнюю очередь тем, какие границы для нас существуют - одни обнаруживают почти непреодолимые границы там, где другие видят безграничное. Границы обладают принуждающей силой, препятствующей их трансгрессии, но только их переступание-нарушение придают им смысл. Понятно, что речь идет о разных тематизациях границ, о разных представлениях и разных границах вообще. Одно дело - географические границы, сотворенные, как и политические, человеческим воображением и человеческим действием. Другое - естественные физические препятствия, становящиеся границами при определенных условиях, третье - социальные "барьеры". Будучи отличными по природе, отнесенными к разным уровням реальности, они образуют взаимосвязи на уровне концептуальном.

О каких же границах толкует Барт? Дефиниции границы, по четкости приближающейся к определению этнической группы, Барт не приводит, если только не принимать за таковую вычленяемое из текста наиболее общее формальное представление о ней как о различии различий. Анализ текста показывает неоднозначность употребления данного понятия. "Этническая граница", прежде всего, кладет предел группе как организационной единице (а не культурным содержаниям, которые она в себе заключает и которые, как мы видели, могут не быть эксклюзивными). Далее - "интересующие нас границы - это, конечно, границы социальные, хотя у них могут быть и территориальные составляющие". Кроме того, границы (критерии членства) маркируют непрерывную (во времени) единицу (с. 48). Наконец, они оказывают причиняющее воздействие в отношении всего устройства социальной жизни, направляют поведение и структурируют социальные отношения (с. 17). Границы становятся в коммуникации и действии, реализуются как практические отличия в статусах и ролях.

Стоит заметить, кроме того, что этнические границы далеко не всегда замечаются и принимаются в расчет, становясь значимыми для взаимодействия не во всех секторах и конфигурациях общественной жизни. Одновременно делаются следующего рода утверждения – границы пуштунской этнической группы "пролегают поперек" (crosscut) экологических и политических единиц (с. 29-30). Прежде чем каким-то образом подытожить эти достаточно разнородные высказывания, отражающие концептуальную позицию Барта, приведем несколько формулировок его коллег, дополняющих позицию норвежского ученого применительно к собственным целям и объектам изысканий. Так, Х.Зивертс связывает понятие границы с наличием устойчивых наборов стереотипов, передающих минимальные противопоставления между сегментами народонаселения (с. 126).

К.Э.Кнутссон замечает, что "наиболее артикулированная географически и "политически" граница в регионе пролегает между наиболее близкими с культурной точки зрения группами" (с. 114). Я.-П.Блум, в свою очередь, поясняет: "Этнические границы зависят от особой кодификации различий во взаимодополнительных статусах" (с. 103). Эти, выбранные почти наугад, отрывки позволяют, на наш взгляд, продемонстрировать некоторые нестыковки, вытекающие из подспудного переключения перспектив анализа. Часто не вполне ясно, с чьей позиции ведется изложение, - с позиции наблюдателя- этнолога либо этнического актора, и, соответственно, чьи различения имеются в виду. Возникает впечатление, что недостаточно четко в тексте разведены горизонты социального и физического (территориального). Посмотрим, так ли это.

Начнем с последнего. Этнические сообщества описываются с точки зрения их пространственного размещения - сегрегированными в форме гомогенных поселений либо корезидентными в пределах общего поселения, где территориальное обособление вообще весьма условно. В связи с сегрегированным типом размещения граница может связываться (но не отождествляться) с какими-либо естественными препятствиями. В общем же случае Барт говорит об "экологической взаимозависимости" и формах адаптации групп в ее рамках. Причем уже здесь осуществляется незаметный переход от рассуждений в терминах территориальности (экологические ниши и т.д.) к рассуждениям в терминах деятельности (сегментация взаимодействия), - коротко говоря, от материальных знаков к "виртуальным" значениям (смыслам). Тогда относительно границ можно заключить, что они и не воображаемые линии на карте, не природные рубежи, не символические комплексы (нормы, критерии и проч.), но суть и первое, и второе, и третье. Иногда в тексте все эти возможные референции подразумеваются одновременно, иногда имеется в виду только один из типов границ.

В "Этнических группах" не задействованы возможности рефлексии пространственных семантик границы, восходящие хотя бы к известным работам Зиммеля или Дюркгейма. Границы у Барта телесны, в том смысле, что вписаны в тело как перемещаемые "вместе с ним" знаки (внешность, одежда, особенности поведения), но теоретический потенциал такого подхода остается в целом невостребованным. И в то же время границы "ментальны", будучи феноменами структуры сознания. Наконец, они социальны, ибо отсылают к противопоставленным наборам норм, ценностей, обычаев, стилей жизни и т. д. Но в конце концов, если принять точку зрения актора, границы реальны только в качестве специфического аспекта структуры интеракций, а индивид как конечная инстанция и средоточие различий выступает ее единственной достоверной объективацией.
"От лица" кого же делаются различения и проводятся этнические границы? Тут надо отправляться от предиката "этнический". Ясно, что границы могут проводиться и обозначаться таким образом только этнологом и вводятся им как схема [различения] в качестве предпосылки собственного наблюдения. Эмпирическое же различение опирается, как мы видели, на взаимное типизирование самих этнических акторов, производящееся в терминах инаковости (свой / чужой). Устойчивость границ объясняется Бартом следующим образом: определенные констелляции ценностных ориентаций и категоризаций имеют свойство само-осуществления в одних контекстах, тогда как в других оказываются подорванными опытом или нерелевантными для интеракций. Иными словами, в одних ситуациях регулярных интеракций когнитивные компетенции и аксиологические установки находят систематическое подтверждение, тогда как в прочих они остаются либо невостребованными, либо неприменимыми. Только в случае их позитивного подкрепления группа продолжает придерживаться своих привычек и стереотипов.

Таким образом, Бартом используется модель с обратной связью - различия в стереотипизированном поведении и "простые этнические дихотомии" укрепляются, если коллективные категории систематически находят обоснование в опыте. Границы, следовательно, тут надо понимать как возобновляемые отличия в поведении, актуализирующиеся каждый раз, когда индивид определяет ситуацию как межэтническое взаимодействие. Исходя из своей умеренно номиналистской позиции, Барт превращает каждого члена этногруппы в пограничника, руководствующегося в своем поведении своеобразным чувством границы.

До сих пор мы по преимуществу описывали вклад Барта, что же до остальных участников, то последние в основном опирались на выработанный Бартом аналитический инструментарий, при этом постановка проблемы и цели изысканий уточнялись соответственно задачам частных исследований. Х.Эйдхейм задается вопросом, как социально артикулируется и поддерживается этническое разнообразие, обращаясь к сосуществованию норвежских и саамских общин. Гуннар Холанд обобщил результаты своих наблюдений за народами западного Судана, акцентируя влияние экономических факторов на смену этнической идентичности при сохранении дихотомизации. Тогда как Ян-Петтер Блум предлагает негативный пример, демонстрирующий, что культурное разнообразие не обязательно ведет к возникновению различий в поведении и организации жизни, начинающихся прочитываться в этнических терминах. Карл Эрик Кнутссон фокусирует внимание на этнодинамике в южной Эфиопии, выделяя несколько типов и способов межэтнического взаимодействия, желая показать, что "культурное содержание" оказывается недостаточным признаком для анализа этничности. Хеннинг Зивертс стремится "выявить совокупность факторов, достаточных для создания ситуации стабильности границ" (с. 127). Последних двух авторов сближает методический акцент на рациональных стратегиях, которые используют этнические группы в процессе адаптации к изменяющимся экологическим и институциональным контекстам. Наконец, Карл Г. Ициковиц проанализировал условия и возможные схемы соседства на основе эмпирических данных, собранных во время экспедиций в Лаос. При этом он, пожалуй единственный среди авторов сборника, говорит о феномене национализма в рамках становящегося полиэтнического государства.

Подытоживая отметим, что Барт с коллегами произвели, некоторым образом, антиэссенциалистское переопределение этничности, этнического, лишая этничность собственной субстанции и превращая ее в отношение. По этому пути этнология продвигалась, что заметно в ретроспекции, через усвоение социологических концепций и методов, к идее приоритета реляционных свойств над субстанциальными, деятельности над структурой. Под знаком социологического поворота Барт привлекает работы известного социолога И.Гофмана. Этот теоретический ресурс задействуется там, где антропологу необходимо описать и проинтерпретировать ритуалы взаимодействия "лицом к лицу". При этом периодически в тексте самого Барта и его соавторов проскальзывают типичные для И.Гофмана термины и понятия, как то: определение ситуации (было введено У.Томасом, но развито в трудах Гофмана), исполнение, планы исполнения, тактичность, стигма, зональное поведение (закулисье) и проч. Харальд Эйдхейм, анализируя этническую картину в северной норвежской провинции, очевидным образом опирается на гофмановские концепты, сосредотачиваясь на микроуровне - уровне бытового взаимодействия, подчеркивает такой аспект социальной ситуации как управление впечатлением - "умение производить нужное с точки зрения идентичности впечатление является постоянной заботой участников процесса" (с. 51).

Проблемы перевода

Что же до предложенного перевода, то поручиться за то, что отечественный читатель получил в руки книгу именно такой, какой она впервые вышла в свет, мы не беремся. Скорее даже, Ф.Барт мог бы сказать, сумей он сравнить тексты, что обязан переводчику "несколькими удачными ухудшениями". Так, подправлено было само название книги, в оригинале звучащее как "Ethnic Groups and Boundaries", т.е. "Этнические группы и границы". Издатели решили уточнить уже в заглавии, что дело идет именно о социальных границах, а это произвело изначальное смещение акцентов. Хуже, что такое "громкое" издание не удостоилось адекватного редакторско- критического сопровождения. Послесловие редактора Галины Хизриевой, выдержанное в излишне патетическом стиле, контрастирует с почти рустической сдержанностью основного текста. Вдобавок такой стиль оказывается сплошь и рядом неуместным. И если, например, приписывание "Нейману (так в тексте - Е.Г.) и Моргенштерну" новации в антропологии - авторства представления о человеке как о рациональном игроке - можно проигнорировать, то открытие в области новейшей истории Норвегии - а именно, что норвежцы "в годы фашистской оккупации увидели своего короля со "звездой Давида" на рукаве" - никак не обойти вниманием. Мало того, что тут перепутан норвежский король с датским, так из этого еще делаются далеко идущие выводы о значимости этого "культурно-символического жеста". Но и такое послесловие не отпугнет продвинутого читателя:

Несколько слов о предполагаемом месте данного сборника в русле общей стратегии издательства. Он стал первой книгой в серии "Новые границы", по- видимому, - т. е. в буквальном смысле - исходя из внешних данных, исключительно из-за соответствующего слова в названии. В любом случае трудно объяснить, почему книга, явно тематически перекликающаяся с изданными в серии "А" трудами И.Нойманна и, в особенности, "Старожилами Сибири" Н.Вахтина, Е.Головко и П.Швайтцера, не отнесена к той же серии. Впрочем, проводить экзегезу издательского мышления не входило в наши намерения.

Примечания: