Рада приветствовать Вас очередным Выпуском рассылки Введение в религиоведение.

О новостях. Ближайшее обновление Упельсинкиной страницы ожидается в понедельник, 9 июля 2001 г.

В сегодняшнем Выпуске читайте следующие материалы. Раздел Классики религиоведения - фрагмент из работы К. Леви-Строса "Путь масок".  Раздел Религии - Религия Древнего Китая (по кн. Л.С. Васильева "История религий Востока"). Мы обратимся к двум культам - культу умерших предков и культу Земли. Раздел Тексты - Сказания Ирландии: Меч Кухулина. Я хочу поблагодарить вайшнава Леонида Смирнова за присланные им поучительные истории, которые и опубликованы в следующем разделе нашей Рассылки. Раздел Словарь религиоведения  - понятие хилиазма. В конце Выпуска - разделы Литература и Обзоры сайтов о религии.

Следующий Выпуск рассылки Введение в религиоведение (93) выйдет в понедельник, 9 июля 2001 г. В этом Выпуске Вас ждет Интервью с Вадимом Штепой, ведущим сайта Китеж. Традиция в мире постмодерна. Впервые интервью было опубликовано в Выпуске 1 рассылки Интервью для Упельсинки от 2 октября 2000 года.

"В Нью-Йорке, - писал я в 1943 г., - было магическое место, где назначалось свидание со снами детства; где пели и разговаривали вековые стволы; где непостижимые предметы поджидали посетителя с тревожной неподвижностью лиц; где животные с более чем человеческой приветливостью складывали свои маленькие лапки, моля, как о привилегии, построить избраннику дворец бобра, служить ему проводником в царство тюленей либо в мистическом поцелуе преподать ему язык лягушки или зимородка. Это место, которому устаревшие, но по-своему действенные музеографические методы придают дополнительное обаяние светотеней пещер и обваливающихся нагромождений утраченных сокровищ, - его посещают каждый день с 10 до 5 часов в Американском Музее естественной истории: это обширный зал на первом этаже, посвященный индейским племенам Северного берега Тихого океана, от Аляски до Британской Колумбии".

"Без сомнения, недалека та эпоха, когда коллекции, происходящие из этой части мира, покинут этнографические музеи, чтобы занять место в художественных музеях, между древним Египтом или древним Ираном и европейским средневековьем. Ибо это искусство не является неравным с наиболее великими, и за полтора столетия, знакомящих нас с его историей, оно засвидетельствовало превосходящее их разнообразие и выказало явно неистощимый дар обновления". (.....)

"Эти полтора века увидели рождение и расцвет не одной, но десяти различных форм искусства: начиная с вышитых накидок чилкат, еще не опубликованных в начале XIX в., сразу достигших наивысшего совершенства текстиля, с острой желтизной, полученной от мха, с черным экстрактом коры кедра и медной голубизной минеральных окислов; вплоть до скульптурных набросков из аргиллита, сделанных блестящими, как черный обсидиан, и иллюстрирующих пламенеющий декаданс на стадии безделушек - искусства, овладевшего стальными инструментами и которое сталь и разрушит; минуя безумным образом и с длительностью, должно быть, лишь в несколько лет, танцевальные головные уборы, украшенные, как гербом, скульптурными фигурами на перламутровой основе; пояса из меха или из белого пуха, с которых уступами свисали, подобно буклям, шкурки горностая. Это нескончаемое обновление, эту изобретательную уверенность, обеспечивающую успех там, где она действует, это пренебрежение к протоптанным путям, склонность к вечно новым импровизациям, непременно ведущим к оглушительному успеху, с тем чтобы не беспокоиться о некой идее, - наши современники, должно быть, воспринимали как исключительный удел Пикассо. По крайней мере с тем различием, что это рискованные опыты лишь одного человека, поражавшего нас на протяжении тридцати лет, а туземная культура вся осуществляла их в течение ста пятидесяти и даже более лет; ибо у нас нет оснований сомневаться в том, что это многообразное искусство не развивалось в одном и том же ритме от самых наиболее отдаленных своих истоков, которые остаются неизвестными. Тем не менее несколько предметов из камня, полученных благодаря раскопкам, доказывают, что это искусство могучей индивидуальности, идентифицируемое уже в его архаических произведениях, восходит к весьма древней эпохе, придавая этому термину относительную значимость, применительно к американской археологии".

"Как бы то ни было, в конце XIX в. еще выстраивалась цепочка деревень на берегу и на островах от залива Аляски до юга Ванкувера. В период их наибольшего процветания племена северо-западного побережья могли сосредоточивать в себе сто - сто пятьдесят тысяч душ - ничтожная цифра, когда мы думаем об интенсивном проявлении и о решающих уроках искусства, выработанного по всей этой отдаленной провинции Нового Света популяцией, плотность которой варьировала в разных регионах от 0,1 до 0,6 жителя на квадратный километр. На севере мы обязаны тлинкитам скульптурами, выполненными с тонким поэтическим воображением, изысканно украшенными; затем, к югу, хавда - монументальными творениями, полными строгости; цимшиан, у которых они, возможно, сопоставимы с более человеческой чувственностью; белла-кула, маски которых выражают помпезный стиль и где доминирует голубой кобальт; квакиутль, с разнузданным воображением, в изготовлении своих танцевальных масок предающимся изумительной открытости формы и цвета; нутка, сдерживаемым более мудрым реализмом; наконец, на крайнем юге, - сэлиш, чей весьма упрощенный стиль делается угловатым и схематичным, и у кого сглаживаются северные влияния".
(.....)

"Для зрителей ритуалов инициации эти танцевальные маски, неожиданно раскрывающиеся двумя створками, позволяя разглядеть второе лицо, а иногда и третье позади второго, - все они запечатлели тайну и суровость, доказывали вездесущность сверхъестественного и коловращение мифов. Опрокидывая невозмутимость повседневной жизни, это первобытное послание остается столь неудержимым, что профилактическое отделение витринами - еще и сегодня - не предотвращает коммуникацию. Побродите час или два по этому залу, загроможденному "живыми столбами"; соответственно в другом плане, слова поэта точно передают туземное выражение, обозначающее скульптурные столбы, поддерживающие балки домов, - столбы, которые суть менее вещи, чем существа, "с точки зрения семьи", поскольку в дни сомнений и муки они также выводят наружу "сбивчивую речь", направляют обитателей жилища, дают им совет, утешают и указывают им выход из трудной ситуации. Даже сегодня потребовалось бы усилие, чтобы увидеть в них мертвые стволы и остаться глухим к их приглушенному голосу; чтобы не разглядеть за стеклом витрины, с обеих сторон, сумрачного облика "Ворона-каннибала", вместо хлопанья крыльев щелкающего зубами, и "хозяина морских приливов", вызывающего прилив и отлив миганием своих искусно сочлененных глаз".

"Ибо почти все эти маски - механические, наивные и пылкие одновременно. Игра веревок, блоков и шарниров позволяет ротовым отверстиям осмеять страхи новичка, глазам - оплакать его смерть, клюву - проглотить его. Уникальное в своем роде, это искусство объединяет в своих изображениях созерцательную безмятежность статуй Шартра либо египетских гробниц и хитросплетения карнавала. Эти одинаково великие и древние традиции, отдельные остатки которых сохраняют сегодня ярмарочные лавки и церкви, царят здесь в своей изначальной полноте. Это дифирамбическое и синтетическое дарование, эта почти чудовищная способность постигать в качестве сходного то, что другие люди воспринимают различным, несомненно составляют исключительное и гениальное своеобразие искусства Британской Колумбии. От одной витрины к другой, от предмета к соседнему с ним, от одного угла к другому, а иногда того же самого предмета, переходим, можно думать, от Египта к XII столетию в Европе, от Сасанидов к каруселям пригородных ярмарок, от Версальского дворца (с его вызывающей напыщенностью в эмблемах и трофеях, его почти развращенностью в пластических метафорах и аллегориях) к конголезскому лесу. Посмотрите вблизи на эти коробочки для продуктов с вырезанным барельефом и подчеркнутые черным и красным: их орнаментация кажется чисто декоративной. Тем не менее по традиционным канонам желательно, чтобы здесь были изображены медведь, акула или бобр, но без того, чтобы какое-либо из этих требований сдерживало художника. Ведь животное там предстает одновременно в фас, сзади и в профиль, видимое одновременно сверху и снизу, снаружи и изнутри. Посредством необычайного смешения условности и реализма хирург-рисовальщик снимает с него шкуру, членит на части, даже опустошает его внутренности, с тем чтобы воссоздать новое существо, во всех моментах своей анатомии совпадающее с объемами-параллелепипедами, и создать предмет, который был бы одновременно и коробкой и животным и, в то же самое время, одним либо несколькими животными и человеком. Коробка разговаривает, она успешно заботится о доверенных ей сокровищах в одном из углов дома, где все свидетельствует о том, что сама она является остовом какого-то более крупного животного, вовнутрь которого ведет дверь - зияющая пасть, а там поднимается, в сотне приятных либо ужасных обличий, - лес символов, человеческих и нечеловеческих".

Позднее я познакомился с другими коллекциями северо-западного побережья. Коллекция Американского Музея - как и многие, жертва искажений хранителей, утратила значительное число черт, которые так хорошо удавалось удержать в презентации, замысленной Францем Боасом. Участвуя в разделе вещей, соответственно имевшимся тогда у нас средствам, продававшихся нью-йоркскими антикварами, - в то время, которое и само сегодня кажется мифическим, когда эти творения вовсе не вызывали интереса, - Макс Эрнст, Андре Бретон, Жорж Дютюи и я образовали более скромные коллекции; в 1951 г. мне пришлось продать то, что я собрал. Будучи советником по культуре посольства, примерно в 1947 г. я имел случай приобрести для Франции знаменитую коллекцию, оказавшуюся ныне в одном музее западного побережья США: вместо облагаемых налогом долларов продавец предпочел несколько полотен Матисса и Пикассо. Несмотря на все мои усилия, мне не удалось убедить работников, ответственных за нашу художественную политику, находившихся тогда как раз с визитом в Нью-Йорке. Действительно, в этот период не предполагалось что-либо перепродавать из национальных собраний по современной живописи, и мой проект, прямо касающийся двух упомянутых художников, с риском оставить узуфрукт или даже право собственности на них, был сочтен утопическим; возможно, когда-нибудь во Франции они бы нашли дорогу в наши музеи.

Невзирая на эту неудачу и, несомненно, отчасти из-за нее, в период между двумя войнами, при виде редких предметов, имевшихся тогда во французских коллекциях и у некоторых антикваров, у меня завязалась никогда не ослаблявшаяся, почти чувственная связь с искусством северо-западного побережья. Еще недавно я ощущал ее вблизи тех мест, где родилось и развилось это искусство, посещая музеи Ванкувера и Виктории и видя, как оно возрождается под искусным резцом индейских скульпторов и ювелиров, некоторые из которых остаются достойными своих великих предшественников.

Однако с течением лет это чувство почитания было подорвано беспокойством: это искусство поставило передо мной проблему, которую мне не удавалось разрешить. Некоторые маски, все - одного типа, волновали меня своей фактурой. Были странными их стиль и форма; от меня ускользало их пластическое оправдание. Хотя и тщательно проработанные резцом скульптора и наделенные приставными частями, несмотря на эти выступающие части, они имели массивный вид: сделанные, чтобы держать перед лицом, а не с изнанки, едва вогнутой, просто примыкающей к рельефу.

Гораздо более крупные, чем лицо, эти маски округлены сверху, но их боковые стороны, сначала искривленные, сближаются и становятся параллельными или даже наклонными друг к другу; таким образом, последняя треть приблизительно принимает вид прямоугольника или перевернутой трапеции. По нижнему краю небольшое основание совершенно горизонтально, как если бы маску отпилили с основанием, изображающим осевшую нижнюю челюсть, в середине которой свисает большой язык с вырезанным на нем барельефом либо раскрашенный красным. Примерно на треть высоты маски выступает верхняя челюсть. Непосредственно сверху - нос, часто указанный схематично либо даже отсутствующий, а чаще всего замещенный приставленной птичьей головкой с приоткрытым или закрытым клювом; две или три похожих головки возвышаются сверху маски подобно рогам. По вариациям в форме носа, в числе и расположении рогов различаются разные типы масок, названные: Бобр, Крохаль, Ворон, Сова и Весенний Лосось. Но каков бы ни был этот тип, общая форма остается одинаковой, как и форма глаз в виде двух деревянных цилиндров, вырезанных из того же куска либо приставленных и сильно выступающих из орбит.

Рассматривая эти маски, я непрерывно ставил перед собой одни и те же вопросы. Для чего эта необычная и столь мало приспособленная для своей функции форма? Несомненно, я их видел неполными, ибо некогда над ними возвышалась диадема из перьев лебедя или горного орла (одни целиком белые, а другие - на концах), среди которых поднимались несколько тонких палочек, украшенных шариками из пуха, колеблющимися при каждом движении того, кто держал маску. Кроме того, низ маски располагался на большой кайме, некогда из жестких перьев, а совсем недавно - из вышитой ткани. Но эти приклады, которые видны на старых фотографиях, акцентируют скорее странное своеобразие маски, не высвечивая таинственных черт ее облика: для чего этот широко открытый рот, эта отвисшая нижняя челюсть, выставляющая огромный язык? Для чего эти птичьи головки, по видимости не связанные с остальным и расположенные совсем иначе? Для чего эти выступающие глаза, образующие инвариантную черту всех типов? Отчего, наконец, этот демонический стиль, не сходный ни с чем в соседних культурах и даже в данной, где он зародился?

Я остаюсь неспособным ответить на все эти вопросы, не поняв, что не только мифы, но и маски не поддаются интерпретации в себе и для себя как изолированные объекты. Рассмотренный с точки зрения семантики, миф обретает значение, только будучи помещен в группу из своих трансформаций; таким же образом какой-либо тип маски, рассмотренный лишь с точки зрения пластики, отвечает другим типам, контуры и цвет которых он трансформирует, обретая свою индивидуальность. Для того чтобы эта индивидуальность противопоставлялась индивидуальности другой маски, необходимо и достаточно, чтобы доминировало одно и то же отношение между сообщением, передать или обозначить которое является функцией первой маски, и сообщением, которое в той же либо в соседней культуре должна передавать другая маска. С этой точки зрения, следовательно, надо будет установить, что социальные или религиозные функции, приписываемые маскам различного типа, которые мы для сопоставления противополагаем, находятся между собой в том же отношении трансформации, что и пластика, графика и колорит самих масок, рассмотренных как материальные объекты. И поскольку с каждым типом масок связаны мифы, имеющие целью объяснить их легендарное либо сверхъестественное происхождение и обосновать их роль в ритуале, экономике, социальной жизни, то гипотеза, состоящая в том, чтобы распространить на произведения искусства (но которые являются не только таковыми) метод, апробированный в изучении мифов (а они также являются таковыми), найдет свое подтверждение, если в конечном счете нам удастся обнаружить отношения трансформации между мифами, обосновывающими каждый из типов маски, - гомологичные тем отношениям, что, исключительно с пластической точки зрения, доминируют между, собственно говоря, масками.

Чтобы выполнить эту программу, важно сперва рассмотреть тип маски, поставивший перед нами столько загадок, с тем чтобы заново сгруппировать совокупность трансформаций, которыми мы располагаем по этому вопросу, - иначе говоря, все, что нам известно об ее эстетических характеристиках, технике изготовления, о предназначавшемся употреблении и ожидаемых результатах, наконец, о мифах об ее происхождении, облике и условиях использования. Ибо, только составив такое глобальное досье, можно будет с пользой сопоставить его с другими. <...>

Если высшее трансцендентное начало в культе Шанди было перенесено в чжоуском Китае на культ Неба, то отношение к Шанди как к первопредку и вообще практика обожествления умерших предков правителя были с течением времени перенесены на предков вообще. Это, разумеется, не означает, что обожествлялся каждый покойник. Простые люди жили и умирали в древнем Китае, как и во всем мире, в лучшем случае они оставляли по себе память в сердцах и умах своих близких. Но правители и знатные аристократы, число которых в чжоуском Китае резко увеличилось по сравнению с Шан, как правило, претендовали на родство с правящим домом и на божественный статус своих умерших предков.

Считалось, что человек наделен двумя душами - материальной (по) и духовной (хунь). Первая после смерти уходит вместе с телом в землю - и именно для ее ублаготворения с покойным отправляли а тот свет его вещи, женщин, слуг (после эпохи Шан людей, как правило, с покойным не сопогребали). Вторая душа отправлялась на небо, где занимала место, строго соответствовавшее статусу ее обладателя. В домах правителей и чжоуских аристократов в честь умерших предков сооружались специальные храмы, в которых на алтарях устанавливались таблички с именем покойного. Существовал даже табель о рангах, согласно которому чжоуский ван имел право на семь, удельный князь - на пять, а знатный аристократ - на три таблички в храме его предков. Принося жертвы в честь этих предков, правители и аристократы чжоуского Китая уже не ожидали, как то было в Шан, непосредственного божественного вмешательства покойников в их жизнь (хотя подчас в чжоуских хрониках встречаются записи и такого рода, как, например, о появлении духа предка, дающего советы или делающего выговоры). Гораздо большее значение этот культ имел для практических потребностей на этом свете. Престиж человека, его место в обществе, степень и близость его родства с правителем, т.е. знатность его, - все это было, как и в других аналогичных обществах древности и средневековья, связано с его происхождением. А происхождение, фиксируемое через посредство культа предков, обусловливало не только место человека в чжоуском Китае, но и его право на руководство многочисленными менее знатными сородичами и другими людьми, прежде всего содержавшими его крестьянами-общниками.

Низы китайского общества Чжоу составляли крестьянские общины с их привычными ритуалами и культами, среди которых центральное место занимал культ земли. Еще со времен неолита этот культ был тесно связан с магией и ритуальной символикой, с колдовством и шаманством. Чаще всего общение с духами у землевладельцев было связано с заботой об урожае. В древнем Китае ритуалы вызывания дождя и оплодотворения земли выполняли женщины-шаманки. Нагие, под палящими лучами солнца, эти жрицы Матери-Земли долгими часами стояли, вызывая дождь в случае засухи. Если это не помогало, шаманку подчас сжигали, принося ее в жертву божеству засухи. На алтаре в честь духа Земли, который имелся в каждой деревне и именовался "шэ", приносили жертвы, моля об урожае.

С течением времени алтари-шэ стали воздвигаться и при дворах аристократов и правителей. Такой шэ становился символом власти, могущества данного владения. На ритуальном поле рядом со столичным алтарем-шэ чжоуского вана правитель лично проводил весной первую борозду, совершая торжественный обряд первовспашки, - считалось, что только после этого крестьяне Поднебесной могут приступать к полевым работам. На алтарях-шэ аристократы казнили своих противников, а захват алтаря-шэ во время войны означал полное военное поражение.

Весной и осенью рядом с алтарем-шэ устраивались праздники в честь оживления природы и сбора урожая. Осенью эти праздники были более пышными и торжественными, в них принимали участие буквально все. В это время обычно устраивались свадьбы, подводились хозяйственные итоги года. Центральной фигурой при этом были чиновники-управители, обычно сочетавшие в своем лице и светские и духовные (жреческие) функции.

Текст этого сказания содержится в рукописном своде под названием "Книга из Баллимот" (1391 год), куда оно было переписано из более древней "Книги из Навана". На русский язык переводится впервые. Перевод выполнен по изданию: O'Curry E. On the Manners and Customs of the Ancient Irish. London, 1873. Vol. 2. Древность и выразительность этого сказания помогает понять, в каком "вещно-фантастическом" мире жили древние ирландцы, насколько живым был этот мир,- и природный, и культурно-бытовой. Исходя из этого, можно по-другому взглянуть на их эстетизм, который нам кажется грубым и наивным...

Какое-то время все оставалось по-прежнему; Дубрен постоянно заговаривал о мече. Наконец, он пригласил Сохта по одному случаю разделить с ним некую приятную попойку. И Дубрен наказал кравчему хорошенько потчевать Сохта вином и медом, покуда он не опьянеет. Так и было сделано, и Сохт не ведал, где находится, и впал в забытье. Тогда дворецкий взял у него меч и пошел к королевскому златокузнецу, Конну. "Мог бы ты, - сказал он, - вскрыть рукоять этого меча?" - "Мог бы", - сказал тот. Потом златокузнец взял разобранный меч, вписал имя Дубрена на его стержне и снова сделал меч таким, каким он был прежде.

Так продолжалось еще какое-то время, и дворецкий по-прежнему выпрашивал меч, но не мог заполучить его от Сохта. Тогда дворецкий потребовал меч и взялся добиться своего законным образом: он заявил, что это его собственность, которую у него отняли. Сохт возразил, что подлинный меч - его по праву вместе с его уборами и украшениями и у него есть златокузнец, чтобы подтвердить это. Затем он обратился к своему отцу Фиталу, спрашивая его мнение по делу и умоляя его пойти вместе с ним, чтобы защитить его право на меч. "Я не пойду, - сказал Фитал, - ты должен сам вести свои дела, и не вечно мне быть для тебя третейским судьей, поскольку ты являешься обвинителем в столь многих делах. Говори истину без лжи; на ложь не должно отвечать ложью; не приду, если тебе не удастся доказать собственность на меч, и мне будет легче изменить ход дела".

Дело было открыто должным образом перед королем, и Сохту дали возможность доказывать, что меч его. И он дал клятву, что меч был в его семье по наследству и что это его собственность. Затем говорил дворецкий: "Хорошо, о король Кормак; клятва, которую дал Сохт, лжива". - "Кто подтвердит за тебя, - сказал Кормак, - что это ложь?" - "Вот что," сказал тот, - если меч мой, мое имя написано на нем, и оы скрыто в рукоятке меча". Тогда Сохта позвали к Кормаку, который сообщил ему, что было сказано. "Дело приостановлено, - сказал Кормак, - пока это не выяснится, и пусть к нам позовут златокузнеца". Златокузнец пришел, вскрыл рукоять, и внутри нашли написанное имя дворецкого.

Сохт сказал: "Вы слышали, о люди Эрина, и Кормак вместе с вами, что этот человек признает меч своим. Я передаю владение мечом вместе с его долгами от меня к тебе╩". - "Конечно, я признаю, - сказал дворецкий, - собственность на него с его долгами".

Сохт тогда сказал: "Это меч, который был найден в обезглавленном теле моего деда, и я по сей день не знаю, кто совершил это деяние; и ты, о Кормак, вынеси приговор по этому делу". - "Этот долг крупнее прочих", - сказал Кормак. Тогда он присудил за это преступление взять семь кумалов и вернуть меч обратно. "Я признаю, - сказал дворецкий, - происхождение этого меча"; и затем он рассказал по порядку все о своем обмане, и златокузнец сообщил в отношении меча то же самое. На это Кормак приказал взять семь кумалов с дворецкого и еще семь с златокузнеца и сказал: "Это полезное предписание, которое вынес Нере, чтобы вершить справедливый и беспристрастный суд".

"Поистине, - сказал Кормак потом, - это меч Кухулина, и именно этим мечом был убит мой дед, Конн Ста Битв, рукою Тибрайда Тиреха; об этом сказано так:

С войском храбрых соратников
Когда б и пришли люди Коннахта, -
Увы! - чтобы увидеть кровь Конна
На боках Кухулинова меча".

Затем Кормак и Фитал вынесли приговор по мечу; это Кормак подготовил его. И Кормак присудил меч самому себе как пеню за смерть от него своего деда Конна.
 

Шел садху по своим делам, смотрит - скорпион тонет в луже. Он присел, взял его аккуратно и вытаскивает, а тот его ни с того, ни с сего ужалил. Отдернул садху руку от боли, поморщился и опять спасать скорпиона. Опять ужалил его скорпион и вновь садху, невзирая на боль, сосредоточился на спасении утопающего. Через полчаса проходит мимо крестьянин и видит все еще эту картину и с изумлением спрашивает:
- Дорогой садху,ты выглядишь очень продвинутым в знании, но я не могу понять зачем ты пытаешься его спасти, несмотря на его уколы??? Брось его!
На что садху сказал:
-Я исполняю свой долг, спасаю живое существо от гибели. Да, он меня жалит, но ведь он просто исполняет тоже свой долг - ведь он скорпион!
И он продолжил свое занятие...

Однажды ласточки, летя на юг, присели отдохнуть на дерево, под которым находился курятник. Они начали обсуждать между собой, как хорошо на Юге, там так здорово! И этими беседами привлеклась одна курица, она долго слушала дивные рассказы ласточек и когда те упорхнули, она подумала: "Я тоже хочу на Юг! Было бы здорово побывать там. Чем я хуже других?" Вроде крылья на месте, перья есть и все как надо. Тогда она твердо решила лететь на юг. Все куры собрались и там организовалась огромная "группа поддержки", каждая курица
пыталась дать дельный совет, подбодрить, ведь такого в истории еще не было. Курица собралась с духом, взгромоздилась на забор, повернулась на юг, крикнула на весь мир "Поехали!" и поймав попутный ветер, полетела, что есть сил. Она очень сильно хотела попасть на юг, поэтому она отдавалась вся полету. Вот она
перелетела соседский двор, полянку, шоссе, дальше которого еще НИКТО не забредал и рухнула в колхозный яблоневый сад. И тут она увидела рай на земле! Тенистые прохладные арыки с водой, сочные яблоки, валявшиеся повсюду, пугало и ДАЖЕ она увидела колхозного сторожа! Когда она с упоением рассказывала, как было дело другим курам, после возвращения, вдруг стая ласточек снова присела на дерево и заговорили о юге. Но теперь куры уже не молчали, как обычно. Когда они услышали о море, скалах и песке, то сказали: "Погодите, погодите, какие скалы? Какой песок? Что вы несете? Вот у нас есть СВОЙ, КУРИНЫЙ авторитет!" И наша летчица начала со знанием дела, полуприкрыв глазки рассказывать о шоссе, колхозном саде и о колхозном
стороже. "Вот так!" - Сказали куры, - "вот он какой Юг! А то, что рассказываете вы, это какой-то обман, бред в который вы сами верите и другим голову морочите! Теперь мы знаем..." Ласточки как-то загадочно улыбнулись и не говоря ничего улетели на "свой" Юг.

Жил-был царь и всего у него было в достатке, как и у всех царей. Вдруг начали беды обрушиваться на него и его царство. Наступила страшная засуха, соседний царь, воспользовался этим, напал на столицу и осадил ее. Началась эпидемия, в которой погибла вся семья и половина жителей столицы несчастного царя. Когда
войско ослабело враг штурмом овладел городом и уничтожил оставшихся в живых. Царю удалось бежать. Он отправился к своему другу царю-союзнику, с которым они вместе выросли, но по дороге его захватила в плен шайка разбойников и продала в рабство. Три долгих и мучительных года он провел на дальних плантациях и наконец бежал, когда же он достиг наконец-то столицы своего друга,то его просто не пустили во дворец, так как стража не поверила, что он царь, увидя его лохмотья. Тогда ему пришлось устроиться на работу в городе и
целый год он трудился, чтобы заработать себе на приличную одежду. Только потом он предстал перед своим другом. Тот с состраданием и пониманием отнесся к рассказу гостя и, подумав, сказал: "Я помогу тебе. Дайте ему стадо овец в 100 голов, пусть пасет" - Приказал он. Убитый "дружеским" отношением наш царь-горемыка, все еще не веря, что старая дружба забыта, поплелся пасти овец, ибо другого выхода у него не было. Когда он пас овец, проклиная судьбу, на его стадо напали волки и уничтожили всех овец. Придя с понурой головой во
дворец, он рассказал о случившемся и царь приказал:"Ну,хорошо, дайте ему 50 овец!" Но и все это стадо погибло, бросившись в пропасть вслед за вожаком. "Дайте ему 25 овец!" Был следующий приговор. Но в этот раз ничего не случилось, все овцы мирно паслись и плодились, и через какое-то время у него было стадо в 1000 овец. Он пришел во дворец и сказал: "Вот, у меня 1000 овец и через год будет вдвое больше!" Тогда его друг, обрадованный этим, обняв его, громко приказал: "Заберите у него баранов!" и дал ему соседнее государство. Но наш царь, уже было разочаровавшийся в дружеских отношениях, спросил:" Что же ты сразу не дал мне царство в самом начале!!??"
"От него не осталось бы камня на камне," - ответствовал мудрый царь. - "Я просто подождал, когда кончится твоя черная полоса жизни и наступит следующий этап. Теперь же он наступил. Овцы были лишь показателем твоей судьбы."

Мораль: иногда люди начинают испытывать трудности в духовной практике и думают, что это конец. Но достаточно просто потерпеть какое-то время и эта полоса сменится на другую (возможно, более лучшую!).Надо просто потерпеть...

В одном озере жило три рыбы. Одну звали "анагата-видгата", что значит: "та, которая предчувствует проблемы и действует так, чтобы избавиться от них перед тем, как они придут". Эту рыбу звали в соответствии с ее качествами, поскольку она была очень мудрой. Вторую рыбу звали "пратюпана-мати", что значит: "та, у которой очень сильный разум и которая решает проблемы, когда они приходят". Она очень разумно решает проблему, когда та приходит, но она не может предчувствовать эту проблему. И третью рыбу звали "яд-бхавишья", что означает: "та, кто откладывает решение проблем и все списывает на судьбу".

До этих рыб донеслись новости, что рыбак идет к озеру. Первая рыба сразу же уплыла в другое место. Когда рыбак пришел к озеру, то он поймал двух остальных рыб. Вторая рыба, которую звали "пратюпана-мати",  решила найти выход из этой ситуации. Она притворилась мертвой и рыбак выбросил ее обратно в озеро. А третья подумала: "Так или иначе, это моя судьба, меня поймали - я просто приму это". И ее рыбак взял домой и съел.

Мораль: История иллюстрирует то, как человек может изменить обстоятельства, в которые он попал. Человек должен отбросить лень и прилагать усилия даже сейчас.
 

Благодарю вайшнава Леонида Смирнова за предоставленные поучительные истории.

Хилиазм (христ.) - учение о наступлении тысячелетнего царства Спасителя. Истоки идеи относятся к дохристианским временам. Христианский хилиазм основывается на толковании Откровения Иоанна Богослова. Популярное в раннем христианстве учение было осуждено церковью в III в. Хилиазм возрождался в ересях (иоахимиты, гуситы, амальрикане), в радикальных течениях Реформации (Мюнцер, анабаптисты).

Классики религиоведения:  Леви-Строс К. Путь масок / Пер. с фр., сост., вступ. ст. и примеч. А.Б. Островского. - М.: Республика, 2000. С. 20-27.
Религии: Васильев Л.С. История религий Востока. Учебное пособие для вузов. - 5-е изд. - М.: "Книжный дом "Университет", 2000. С. 279-281.
Тексты: Лики Ирландии. Книга сказаний/Пер., сост., коммент. С. Шабалова. - М., СПб.: Летний сад, 2001. С. 135-138.
Словарь религиоведения: Религиоведение: Учебное пособие и Учебный словарь-минимум по религиоведению. - М.: Гардарика, 1998. С. 511.

Вайшнавизм:
Шри Чайтанья Сарасват Матх в России
http://www.harekrishna.ru/

Kailasa
http://krsna-in.city.tomsk.net/kailasa

Информационно-публицистический сайт движения за возрождение ИСККОН
http://www.joinirm.ru/index.htm

Индуизм:
Аштанга Хридая Самхита. Суть восьми разделов Аюрведы  - авторитетнейший трактат по медицине древней Индии
http://www.ashtanga-hridayam.nm.ru

Христианство:
ООО "Библейские компьютерные программы". Bible Software Ltd.
http://www.bible.ru/

Украинская Лютеранская Церковь (УЛЦ).
http://bohm.narod.ru