Едва получив школьный аттестат, я сразу же намертво забыла алгебру, геометрию и физику.

Историю я и не знала никогда. Единственным в школе истово верующим коммунистом/сталинистом был наш историк, он же классный руководитель. На уроках он вещал, какое счастье коммунизм и какой бог Сталин, а предмет задавал на дом, наизусть, и спрашивал тупо главами, непременно слово в слово.

География была моим проклятьем: моя фамилия что-то напоминала учителю, и он на всех уроках надо мной издевался.

Учительница химии была изощренной садисткой, которая намеренно вызывала к доске самых слабых учеников — и могла измываться над ними большую часть урока. Она прямо жилы из них выкручивала. Ее все смертельно боялись, даже яростные отличники. Перед уроком мы все стояли бледные, с дрожащими руками (без преувеличения).

До старшей школы у нас была странная учительница литературы: она все хотела, чтобы я запоминала стихи наизусть (зачем?!), а я не запоминала — не умею. Поэтому она каждый раз вызывала меня к доске, я мямлила, она ставила мне «двойку» и откровенно считала идиоткой. (И я даже не напоминаю о том, что так называемые сочинения по литературе были копиями предисловий советских критиков.)

Преподаватели английского были почему-то единственными учителями, которые не пытались каждую секунду растоптать учеников, унизить, обидеть.

В общем, после одиннадцатого класса я радостно забыла все, что выучила, кроме английского. И кроме учительницы литературы старших классов, которая отменила предисловия и зазубривания и требовала от учеников личного мнения. Что многих, особенно отличников, шокировало до глубины души. Личное мнение? Откуда? Они ведь тщательно скрывали его девять лет.

Вот такое оно — «лучшее в мире образование». Учить никто и не пытался — даже в такой особенной школе с «глубоким изучением», где училась я, — в школе только для умных, без единого неблагополучного или отсталого.

В МГИМО система вдалбливания продолжилась. Там был единственный профессор, историк, который увлекал предметом. Его лекции все любили: он разбавлял даты занятными историческими анекдотами, у него князья, цари и монархи выходили живыми людьми. Остальное я совсем не помню — оно прошло стороной, скучное и мертвое. Ну, разве что «гостевые» преподаватели из МГУ очень сильно отличались в лучшую сторону. У них, видимо, были идеалы.

«Я туда больше не пойду, — говорит дочь подруги, которой надо закончить Высшую школу экономики. — Почему они на меня кричат? Почему они меня оскорбляют?»

Это говорит отличница. Которая год училась за границей и поняла, что знания — это не когда по учебнику, а когда у человека есть свое мнение. И когда вся система образования придумана лишь ради того, чтобы это мнение у студента появилось.

«Мы не даем ремесло, мы делаем элиту» — как-то так звучит принцип европейских университетов. Конечно, та элита уже давно сетует, что в наши дни как раз штампуют ремесленников и что университеты как очаги свободомыслия давно в прошлом. Но это им есть с чем сравнить. Они помнят бурные времена Франкфуртского университета, когда прямо там делались революции.

Знали бы они, что человеку могут завернуть диплом лишь потому, что идея слишком «странная» или «смелая». В такой ситуации оказался сын приятеля — он заканчивает МАРХИ, а его уговаривают быстро сделать новую работу, потому что академики «не поймут». Им нужен дом, детский сад — что-то приземленное, а не свободная фантазия. «Отличная работа, отличная, — уверяют самые прогрессивные. — Но они — не примут».

Люди, которые уехали в Европу с младшими школьниками, не могут понять, отчего дети из школы приходят веселые. Почему их не душат алгеброй и геометрией, почему они в третьем классе не знают, что такое интеграл (чем бы он ни был). Им кажется, что западное образование поверхностное. Они отказываются верить, что даже самая жиденькая система, вроде португальской, все равно нацелена на развитие личности. И эта личность в старшей школе сможет серьезно заняться теми предметами, которые ей интересны, а настоящая учеба начнется в университете.

Эта плохо образованная личность каким-то образом поступает и в Кембридж, и в Гарвард. По грантам — как подающая надежды. И становится всемирно известным ученым, музыкантом, писателем. (Может, это потому, что в той же Португалии, когда русский ребенок не может сказать на языке то, что хочет, потому что ему только три года и он язык еще совсем не знает, и он плачет от горя, все учительницы толпой целуют его, обнимают, утешают, пока он не развеселится?)

А я вот в старших классах прислушивалась к советам учителей вступить в комсомол — это был советский «грант» на обучение. (Шел 90-й год. Вспоминаешь — и как будто не с тобой все это было.) Ничто не важно, кроме комсомола. Личность? Не личность, комсомолка. Хорошо, что комсомол к окончанию школы отменили.

Но система осталась. Такая же туповатая, тираническая, бессмысленная. Которая никакую интеллектуальную элиту не делает ни разу — они лишь выпускают людей с престижными дипломами. Которые им понадобятся для того, чтобы каждый год рассчитывать, как правильно выкапывать и закапывать плитку.

И поразительна не та реальность, с которой бывшим студентам придется столкнуться лоб в лоб, а то, что даже преподаватели лучших университетов развели у себя постсоветскую диктатуру. «Что ты там сочинил? Бред, определенно, бред! Это не соответствует! Так нельзя!» «Так нельзя» потом всю жизнь будет преследовать.

Девушку в Сорбонне попросили написать работу о Павленском. Потому что она русская, знает предмет. Она испугалась: «Он им нравится, а мне не нравится, я не хочу о нем хорошо писать». Написала плохо. Похвалили. Потому что работа была хорошая. Честная. Девушка потрясена. Она, учась в лучшем институте Москвы, такого и представить не могла. В лучшем институте надо «как надо». Без вариантов.

Ну да, не каждый может взять и отправить ребенка в Оксфорд или хоть Университет Гумбольдта (бесплатный). Но просто не надо это мракобесие принимать за истину. У нас все еще отвратительное советское образование, которое мало что дает и ломает людей.

Многие, к сожалению, этого не осознают, потому что мы не знали никакой другой системы, кроме советской, которая готовила не мыслителей, а просвещенных люмпенов, гордясь напоказ своим общим бесплатным образованием, которое мало чем отличалось от промывки мозгов.

Но детки-то выходят из этих вузов поврежденными. Они принимают систему, которая запрещает иметь собственное мнение. Которая уничтожает творческое начало. Которая учит их быть «как все». Учит, «как правильно», то есть по догмам, которые неведомо кто придумал.

Вот мы все и получились, «как все». Затравленные зверушки. Без своего мнения. Со страхом сделать нечто забавное, особенное. Со страхом отличаться. Сотни тысяч переломанных об коленку. Сотни тысяч с удушенной свободой самовыражения. И, увы, мы будем такими людьми, пока что-то там не изменится. Или пока мы все не поймем, что единственное, чему нас всех действительно учат, — это бояться самих себя.

Арина Холина