Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
Премодерируемое участие
7917 участников
Администратор Greta-дубль
Администратор Grеta
Модератор Tehanu

Активные участники:


←  Предыдущая тема Все темы Следующая тема →

Преподобный Серафим Саровский. Владимир Николаевич Ильин. Часть 1-я

 

15 января день памяти (преставления) святого

 

Владимир Ильин

Преподобный Серафим Саровский

(мягким кликом на название можно перейти на чтение и скачивание в формате ПДФ)

Книга  достаточно объемная,посему привожу  отрывки из глав,картинки подобрала сама,желающие могут прочитать в полном объеме по приведенной  чуть выше ссылке .

 

ВВЕДЕНИЕ

Существо Православия вообще и в частности Православия Русского, ни в чем, быть может, так полно и так ярко не сказалось, как в почитании Божией Матери и святых. Равно далекое как от бесплодного сухого рационализма «головы», так и от нездоровой мечтательной мистики «чрева», исходя от сердца подлинного источника здоровой и живой религиозности почитание это целиком коренится в библейско-евангельском и святоотеческом духе.

Этот дух как в букве, так и в предании составляет действительную основу Русского Православии, для которого национальна плоть служит гибким, живым послушным орудием, покорно принимающим все тончайшие изгибы, налагаемой на нее святой печати.

Однако эта основа является вместе с тем и виновницей той небывалой красоты («доброты»), всегда новой и неисчерпаемой, которая несет с собою оправдание личного и национального начала.

Нужно раскрыть глаза для этой красоты, нужно всматриваться в нее пристально, любовно. И если мы это сделаем, то увидим, что Саровский угодник и чудотворец являет собою одно из самых ярких выражений не только всего Русского Православия, но в нем же и через него — стихии вселенского христианства.

Житие преподобного, его житийный лик, икона есть живой ответ на столь многократно задававшийся вопрос

— что такое Право­славие?

— и неразрывно с ним связанный другой вопрос

— что такое Россия, «русская идея»?

Уже при беглом знакомстве с житием и деяниями преподобного ясно чувствуется нездешняя монизма, обличение того, что до времени сокрыто. И не всуе назван он «земным ангелом и небесным чело­веком».

Советуя одному из усердствовавших обратить во время чтения символа веры внимание на двенадцатый член, он этим устремляет к последнему свершению сердца всех чтущих его святую память. «Воскресение мертвых» и «жизнь будущего века» через Воскресение Христово, через Его Пасху дано нам вкушать еще здесь, на этой земле.

И последнее с особенной силой раскрыл преподобный в своем благовести о Святом Духе.

Дух Святой есть «мертвых воскресение», согласно преподобному Симеону Новому Богослову. И, став «избранником возлюбленным» Божией Матери, преподобный принес на землю видимое откровение о «сокрытой тайне», о «сокровище безымянном»

— о Господе Святом Духе.

Осиянный этой новизной, не напрасно в новейшую эпоху явля­ется великий святой, новое раскрывая в самом Православии, рас­крывая в нем то, что до времени было «сокрытою тайной».

В свете этого откровения Православие встает перед нами как образ «свершившегося», как символ и начало уже сущего Вечно Нового, обнов­ленного в еще пребывающем ветхом Адаме.

Преподобный процвел среди нас как образ-икона полного обновления, грядущего в мир без времени, сроки которого хотя и скрыты, но прообразованы.

Не имея учеников в узком смысле снова, он собрал вокруг себя целую радугу благоговейных почитателей, молитвенников и лю­бящих друзей. (...)
Немного далее мы видим тысячи ежедневных посетителей самых разнообразных слоев и состояний и непрерывный поток богомольцев по его отшествии — вплоть до наших дней.

Для всего этого людского моря он стал великою ценностью.

И даже скептик, если он только элементарно добросовестен, должен по исследовании данных и недавнего прошлого, и настоящего при­знать, что здесь налицо нечто такое, чему нет места в рамках обыденщины

— как житейской, так и научной.

 

Глава I

ИЗ ПРОШЛОГО САРОВСКОЙ ОБИТЕЛИ

«Лес великий и древо, дубы и сосны, и прочия поросли, и в том лесу живуще многие зверие, медведи, рыси, лоси, лисицы, куницы, а по речкам Сатису и Сарову бобры и выдры, и место то не знаемо бысть от человека, кроме бортников мордвы».

Так говорят древние сказания о том месте, где основалась прославленная преподобным Серафимом Саровская обитель.

Она имеет свою поучительную, величественную и скорбную историю.(...)

* * *

Эпоха преподобного Серафима — середина XVIII и начало XIX века — является одной из самых трудных и мучительных в истории многострадальной русской церкви. Обезглавленная императором Петром Великим, она потеряла в лице патриарха своего заступника и печальника.(...)

 Догматы христианские в басни и ни во что поставляли; снятых угодников Божиих не почитали, иконам святым не кланялись; предания апостольския и святых отец отвергали, а наипаче коликое гонение на самых священных тайн служителей, чин духовный: архиереев, священников, монахов мучали, казнили, расстригали;

непрестанные почты, и водою, и сухим путем

— куда? зачем?

— монахов, священником, людей благочестивых в дальние сибирские города, в Охотск, Камчатку, Opeнбург отвозят; и тем так устрашили, что уже и самые пастыри, самые проповедники слова Божия молчали и уст не смели о благочестии отверсти».

Знаменитого борца за православие архиепископа Феофилакта Лопатинского три раза поднимали на дыбу и били батогами. Цар­ствование императрицы Екатерины II, правда, не было кровавым по отношению к духовенству — хотя ею и был сослан и заморен в ка­менном мешке один из величайших русских архиереев

— Арсений  Мациевич, но тем ужаснее были ее меры по расцерковлению России. Указом 1764 года упразднено 4/5 русских монастырей (впоследствии Пушкин высказался, что эта мера нанесла непоправимый удар рус­скому просвещению). (...)

    Самым страшным и, пожалуй, самым знаменательным было то, что из двух обер-прокуроров Святейшего Синода, назначенных Екатериной II, один (Мелиссино) был по своим убеждениям крайний протестант, предложивший такие меры, исполнение которых превратило бы Русскую Православную Церковь в баптистское сборище; другой же, бригадир Чебышев, был атеист и «хульный кощунник», не стеснявшийся произносить свои  сквернословия и хулы в заседании Синода; мало того, он проповедовал атеизм среди народа.

Темной и тяжелой была также первая половина XIX пека. Исте­рический обскурантизм и нездоровая лжемистика архимандрита Фотия пользовалась покровительством сверху; большой приятель Фотия, малопривлекательный Нифонт, игумен Саровской обители, сильно теснил и гнал преподобного Серафима в старческий период его жизни.

Всем известна неприглядная деятельность обер-проку­рора, кавалерийского полковника Протасова, который почти совер­шенно затормозил и свел на нет деятельность великого русского архипастыря митрополита Филарета Московского…

Церковное управление впало в печальный сервилизм.

Но не погасло древнее русское благочестие. Напротив, оно загорелось ярким, небывалым по силе и духовной действенности явлением русского старчества. Величайшим русским старцем и одним из благолепнейших украшений вселенской православной церкви был преподобный Серафим Саровский.

 

Глава II

ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАФИМА

ОТ РОЖДЕНИЯ ДО РУКОПОЛОЖЕНИЯ

 В ИЕРОМОНАХИ

«Ублажаем тя, преподобие отче Серафиме, наставниче монахов и собеседниче ангелов» — с таким приветствием обращается церковь к Саровскому подвижнику.

Житие преподобного Серафима отмечено особыми чертами, ко­торые по-новому, по-особенному выделяют его из многочисленного сонма христианских вообще, и русских, в частности, подвижников.

«Серафическая, ослепительная белизна», о которой говорит со­временный русский богослов отец Павел Флоренский, сияет на его лике с самого начала жизненного пути Саровского пустынножителя.

Здесь явная печать предызбранности, предуготованности к тому назначению, которое он с такой великой красотой явил и выполнил.
(...)

Он не пришел к подвигу благодаря какой-нибудь внешней катастрофе или вследствие внутреннего перелома,  внезапного, неожиданного «озарения» и т. п.  Монах  от  чрева  матери — иначе трудно определить его отношение к подвигу.
Все говорит за то, что преподобный Серафим был одним совершеннейших представителей человеческой породы.

Хороший рост, значительная физическая сила, огромная выносливость, поразительная сила воли, благолепная, в высшей степени  располагавшая к себе наружность, обширная память и совершенно исключительный, светлый ум, способствовавший при наличности дара прозорливости проникновению в тайны дел Божиих и человеческих — вот каким встает перед нами его облик.
Редкий дар слова позволял ему с величайшей легкостью, непринужденностью и художественно-безыскусственной простотой выражать самое трудное, убегающее от «словесных» форм…
Если к этому прибавить, наконец, ангельскую доброту, кротость, просто­ту, смирение, радостную просветленность, то до некоторой степени проясняются таинственные слова Богоматери: «Этот — нашего рода».

Его житие протекло как бы на наших глазах. И потому оно должно служить к уяснению подвигов и трудов тех древних отшельников, сказания о которых хотя и принимают иногда форму легенды, но в основе все же содержат реальную правду.

* * *

В миру преподобного Серафима звали Прохором. Он родился 19 июля 1759 года в Курске и происходил из купеческой семьи Мошниных, отличавшейся благообразием и благочестием.

Жизнь родителей его — отца Исидора и матери Агафии — прошла под знаком храмостроения. Последним делом жизни Исидора Мошнина было построение в Курске известного Казанско-Богородицкого со­бора. Смерть застала его на этой работе. Он оставил на руках своей жены Агафий маленького Прохора, которому было тогда три года. Две заботы наполняли жизнь благочестивой женщины после смерти ее мужа — воспитание сына, будущею великого подвижника, и постройка упомянутого храма, продолжавшаяся около 15 лет, в течение которых Агафия Мошнина входила в мельчайшие детали работы.

В одно из посещений ею производившихся работ семилетний Прохор свалился на землю с большой высоты и остался невредим.

 

Елена Ильина."Серафим"

 

С 10 лет началось обучение его грамоте. Оно шло вперед с необычайной легкостью и быстротой, но должно было скоро пре­кратиться по причине тяжелой болезни. Во время этого недуга он в первый раз увидел во сне Пресвятую Деву, обещавшую ему исцеление, и рассказал об этом своей матери.

Через несколько дней после видения был крестный ход с чудотворной иконой Знамения. Благодаря случившемуся в это время проливному дождю икону пришлось пронести двором Мошниных. Агафия вынесла больного мальчика к иконе; он приложился к ней, и самое икону пронесли над болящим.

После этого скоро выздоровел и возобновил занятия. Он быстро овладел грамотою и усердно принялся за чтение Часо­слова, Псалтири, Библии и прочих духовных книг, к которым уже в раннем отрочестве у него обнаруживалось явное и решительное тяготение. Обстоятельства как младенчества, так и отрочества ясно определяли и раскрывали то, чему предстояло осуществиться в недалеком будущем.

Находясь еще в миру и будучи еще совсем юным, Прохор тем не менее ни в каком смысле не был мирским. Торговое дело, которым занимался его старший брат Алексей, совершенно не привлекало его, и занимался он им до поры до времени, исключительно повинуясь старшим.

Все существо его было по­глощено чтением святых книг, стремлением постоянно — и в праздник и в будни — посещать храм; уже в это время наблю­далась у него склонность и к уединенному богомыслию.

К этому периоду относится его дружба с одним юродивым, наделенным даром прозорливости, который предсказал Агафий Мошниной ве­ликое будущее ее сына.

Духовное созревание юного Прохора подвигалось необычайно быстро, уже к восемнадцатому году у него сложилось твердое ре­шение вступить на путь иноческий, о чем он и раньше не раз говорил со своей матерью. Замечательно, что и тогда он думал о вполне определенной обители — о той именно, которую впослед­ствии прославил.

Мать вполне сочувствовала Прохору в его благо­честивом намерении и с радостью отпустила сына, благословив тем самым медным распятием, которое он всю жизнь носил поверх одежды на груди.

Предварительно он решил идти в Киев на поклонение святым мощам печерских угодников.(...)

    Приходится только удивляться этой необычайной легкости вступления будущего Саровского чудотворца на путь монашеской жизни, такой легкости, как будто он никогда и не покидал монастырских стен. (...)

Он остался навсегда девственным, что видно из его собственных слов, сказанных им уже в старости: «Как я и сам девственник, то и Царица Небесная благословила, чтобы в обители моей были только одне девушки».

(Речь идет о Серафимо-Дивеевской обители).

Во время пребывания Прохора в Киеве его благословил на подвиг  подвизавшийся в Китаевской пустыни прозорливый старец схимонах Досифей, направив его в Саровскую обитель.

Прожив два года в Курске после киевского паломничества и уже в этот период своей жизни находясь, в состоянии полной отрешенности, Прохор вступил в Саровскую обитель — в вечер накануне праздника Введения во храм Пресвятой   Богородицы (20 ноября 1779 года). В это время ему было 19 лет. Этим заканчивается  первый период его жизни.(...)

 На всех  должностях он обнаружил необычайное усердие и добросовестность; но особенно выделялся он своим молитвенным рве­нием — усердием как к церковной, так и к келейной молитве.

В свободное от молитвы и послушания время он занимался чтением из Священного Писания, святоотеческой, аскетической и житийной литературы (Шестоднев св. Василия Великого, беседы св. Макария Великого, Лествица преподобного Иоанна,  Добротолюбие и др.).

Заметим, что сам способ, манера его чтения облегчали проникновение в читаемое и способствовали усвоению его в соответствующем направлении. Это было не простое чтение, а именно особый духовномолитвенный метод, вникание, внедрение в читаемое, особого рода аскеза, так как читал он в молитвенном настроении, стоя перед образами.

Для послушника Прохора чтение было одновре­менно и исполнением читаемого, согласно слонам аи. Иакова: «Будь­те же исполнителями слова, а не слышатели только» (Иак. 12, 2).

Исключительное воздержание в пище и сне составляет уже в этот период отличительную особенность его жизни. Он ел один раз в день, да и то мало. По средам и пятницам ничего не ел.

Тогда же, испросив благословения от своего старца, он стал удаляться в лес для того, чтобы в полной сосредоточенности совершать молитвен­ное правило св. Пахомия Великого.

Таким образом, пустын­ножительство преподобного можно считать начавшимся еще в период его послушничества, то есть ранней юности. В этот же период для него наступило испытание, давшее ему возможность проявить силу и красоту столь рано созревшего духа. 1780 год ознаменовался для молодого подвижника началом тяжкого физического недуга, мучившего его около трех лет.

Большую часть этого времени ему пришлось пролежать. Он отклонил предложение своих старцев — Пахомия и Иосифа — призвать врача, но попросил молитв о себе. Были отслужены Всенощная и Литургия о здравии больного, его исповедали и причастили. Последовало быстрое выздоровление (ко­нец 1782 года или начало 1783 года).

Лишь незадолго до своей кончины подвижник рассказал о тайне своего исцеления: оно было чудом, явленным на нем, как и в первый раз, Божией Матерью. Пресвятая Дева явилась ему со словами «этот нашего рода» (слова, обращенные к ап. Иоанну Богослову, который сопровождал Ее вместе с ап. Петром в чудесном посещении больного). Коснувшись рукою головы его, а жезлом, бывшим у Нее в руке, — бока, Она исцелила его.(...)

На это исцеление, так же как и на после­дующее, когда он был изувечен злодеями, надо смотреть не только как на частное проявление всемогущества и благости Божией. В нем невольно усматривается и символическое значение: вся жизнь че­ловеческая после грехопадения есть в сущности больница, какой бы «здоровой» она ни казалась.

Всюду подстерегают человека злые силы. И единственное средство исцелить, то есть спасти себя от вечной гибели, — всецело отдаться в руки Бога, «единого целителя душ и тел», — любил выражаться преподобный.

Нося еще мирское имя, Прохор был уже инок в самом глубоком смысле слова. Наконец, однако, наступила для него пора принять внешние, видимые знаки «равноангельского чина». 13 августа 1786 года Прохор был пострижен в иночество и наречен Серафимом.

«Серафим» — слово еврейское; в единственном числе можно перевести его как «жгучий», «сжигающий», «пламенеющий», «пла­менный», «зажигающий»; а по толкованию так называемого Дио­нисия Ареопагита, — «согревающий».

(...)

Вновь постриженному подвижнику было в это время 27 лет. По общему свидетельству, он был необычайно мужественного те­лосложения, несмотря на воздержание и перенесенную болезнь.

Лицо его отличалось особым, характерным для  преподобного Серафима  благообразием. Осенью или зимой того же года он был рукоположен преосвященным Виктором, еп. Владимирским, в сан иеродиакона.

Имя свое вновь рукоположенный оправдал полностью. Теперь наступили для  него дни непрерывного молитвенного горения и совершенно исключительного   прилежания и ревности о храме Божием, из которого он уходил только для краткого ночного отдыха, сведенного к тому же до совершенно непостижимой малости.

Среди таких молитвенных и богослужебных трудов преподобным стоился новых видений. Он видел ангелов, сослужащих и поющих в церкви, и, наконец, глаза его раскрылись для лицезрения самого Господа Иисуса Христа, который явился ему в образе Сына Человеческого, шествующего в храм с небесными силами и благословляющего молящихся и служащих.

«Возсия в тебе новой боговидец, Моисею подобный, Серафиме блаженне: непорочно бо служение алтарю Господню совершая, сподобился еси зрети Христа во храме со бесплотными силами грядуща».

Случилось это на литургии  в Страстной Четверг. Ослепленный таким страшным и сладостным видением, преподобный долго не мог говорить.

Придя в себя, он рассказал об этом своим старцам Пахомию и Иосифу, умолчав перед другими. Опасность гордости была устранена их советами — и преподобный с этого дня еще более преуспевал в монашеском житии в самоуничижении и смиренно­мудрии, которые и были его «истинной мантией монашеской».

Но и действительно, это видение было еще не увенчанием его подвига, а укреплением на дальнейшем трудном пути монашеского крестоношения — вплоть до кровавого мученичества, чаша которого не миновала великого подвижника.


 

Роспись храма,иконописец  Павел Бусалаев "Преподобный Серафим Саровский"

продолжение следует

 

ИЛЬИН Владимир Николаевич (16.8.1891, близ Киева — 1974, Париж) — православный богослов, литургист и историк культуры.

Окончил Киевский университет по естественному (1913) и историко-филологическому (1917) отделениям, а также Киевскую консерваторию. До 1919 преподавал в Киевском университете затем покинул Россию. За границей читал лекции по философии (Константинополь, Берлин, Прага), изучение богословия продолжил в Германии, где слушал лекции А.Гарнака. С 1925 профессор Русской музыкальной академии в Париже и лектор Свято-Сергиевского Богословского института.

Публиковался в различных периодических изданиях.

В книге “Преподобный Серафим Саровский” (Париж, 1925; 4-е изд. М., б/г) Ильин сочетает житийное повествование с научным исследованием жизни святого в контексте исторической эпохи. Святость Саровского чудотворца И. связывает с самой природой Православия, вышедшей из Древнего и Нового Израиля.

В книгах “Запечатанный гроб — Пасха Нетления” (Париж, 1926; 2-е изд. Париж, 1991) и “Всенощное бдение” (Париж, 1927) Ильин рассматривает последование всенощного бдения и богослужений Страстной седмицы и Пасхи в связи с текстами Священного Писания, святых отцов и церковным искусством. Объяснение богослужений дается применительно к современной литургической практике в переводе на русский язык.

Ильин проявлял интерес к библейским исследованиям и написал книгу “Шесть, дней творения”

(Париж, 1930; 2-е изд. Париж, 1991). В этом экзетерико-апологетическом труде автор ставил своей задачей интерпретацию первых глав книги Бытия в аспекте достижений современной науки. Особую ценность в книге представляют историософские и богословские обобщения, что же касается ее естественно-научного метода, то в настоящее время книга кажется устаревшей.

В работах “Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы” (т. 1. Проза. Брюссель, 1960; 2-е изд. Сан-Франциско, 1980) и “Арфа Царя Давида в русской поэзии” (Брюссель, 1960) дано богословское осмысление духовных исканий в русской литературе XVIII-XIX вв. Неопубликованными остались главный труд его жизни — “Общая морфология” — этот своеобразный синтез богословия и философии, а также работы по истории философии, по науковедению и музыковедению.

Источник: Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века. Энциклопедический биографический словарь. М.: Российская политическая энциклопедия, 1997. – С.265.

 

Это интересно
+6

16.01.2017 , обновлено  11.04.2022
Пожаловаться Просмотров: 1298  
←  Предыдущая тема Все темы Следующая тема →


Комментарии временно отключены