Творческая мастерская "Былина"         АЛЕКСЕЙ КОЖЕВНИКОВ.   Воссияло в небушке, да красно солнышко. Расцветило мир и привольюшко. Во темны леса, да просочилося. В небе средь облак, да распалилося. Средь полей бескрайних, эх прокатилося. В глубь озёр студёных - опустилося. В полдень по дорожке, да окольной, Шёл калика да с сумою перемётной. Гусли за спиной, в руках клюка: Не легка стезя-судьба у странника. Полдень ужимает тень, как печь печёт. Плечи тяжелит и иссушает рот. Манит путника присесть в тени дубравы, Смежив веки, уронить главу в густые травы. Токмо несмотря на то, что всё порато баско, Ночевать да на земле ой как не сладко. Вот и поспешал калика, на ходу харчась, Вот и торопил тропу в полдневный час: Ты тропа, передо мною уменьшайся, Холмы и лога, да обходить старайся. В жирных да болотах, гати находи, В ручейках и реках броды укажи. Сторонись чащоб, завалы обходи, Твердью запылённой весело беги. Только широки просторы-долы на Руси. И безбрежны боры-косогоры, и лога круты. Птичий грай и запахи сосновосмоляные, Вереск, мох, черничники густые. Ожерелья земляничные и басовитые шмели, И розетки шишек, и шершавые стволы. Солнышко налилось яблочком румяным, Ветерок из жгучего сделался духмяным. В мураве кузнечики пост свой сдали: В ней теперь сверчки застрекотали. Вдоль дорожки прямоезжей редки дерева, Все лазоревы цветочки — трынь-трава. Расступились дерева и в чистом полюшке Славный показался град да на пригорушке. А окрест него поля, луга и деревушки, И скотинка толстая, и справные избушки. В далеке река катит волну тугую, Собирает оротай скирду крутую. Стёжка меж полей стелится и змеится, Выгибая спинку, под ноги ложится. Град же между тем всё приближался, Пред очами путника преображался. Белыми церквушками, теремами, Рвами, частоколами, кабаками. Вот туда и поспешал калика день-деньской, Дабы хлеб вкусить и обрести в тепле покой. У ворот служивых воев испытал, Ктоб ему, за сказы, кров с краюхой дал. Те ответствовали учтиво, что де князь До былин охоч и внемлет им тотчас. Вот к нему и поспешил сказитель, Ко двору, где обретался повелитель. Княжий терем да над всеми возвышался, Маковками в небо упирался. Расписные ставни и коньки резные, Полотенца и причелины узорами покрыли. Частокол вкруг терема - тесовый, А на створочках ворот да брус дубовый, А на них замок висит пудовый, По нему бежит узор резьбовый. Странник, постучав, на княжий двор вошёл, Далее его холоп уже повёл. В белокаменных палатах князь гуляет, Воев и бояр ближайших привечает. В гриднице гуляки кушают хлеба, Снедью столы ломятся, да не скудеют погреба. Дичь и белорыбица, блиночки и грибки, Сыры и колбасы, сало, балыки. В чарках мёд плескается — мёд хмельной, В круг пускают братины одну за одной. Здравницы и тосты гости возглашают - Подвиги и славу князя воспевают. Весел князь и славен на пиру. И души показывает широту. А сапожки то на князе, да сафьяновы, Шиты золотом да скатными жемчугами. А кафтан на князюшке подбит - соболями, Да с отложным ожерельем с яркими камнями. А и пуговки да на кафтане из алатыря, Оберег от сглаза - слеза янтаря. А рубаху, красно шёлка, пояс подпоясал. Пояс бархатный что златом разукрашен. А персты у князюшки да все в перстнях - Самоцветами искрятся во свечах. И красны лалы, и зелены смарагды, Бирюза туркизов, блески адамантов. Яхонты лазоревые и червлёные, Нонче же сапфиром и гранатом наречённые. А и блюда, да и кубки - в струганцах, В струганцах, да в разноцветных всё камнях. Струганцами - кварцы предки прозывали, Их остругивали и тем форму придавали. Кремнивый дикарь, вареник и ногат, Златоискр и бабогурь — сверкают и манят. Любил князюшка красоту, любил лепоту И приманивал её как мог, да ко двору. На пиру пьёт светлый красное вино - Вино сладкое, церковное — не разбавлено. Он глядит на бражников с возвышения, Люб ему их вид — князь в умилении. Коли весел князь - весь мир да веселится, Коли грозен - гнева правого да убоится. Только взором путника зацепил, Сразу гневом праведным и вспылил. Жёлтыми кудерками задрожал - Не на шутку, видимо, осерчал. Мечут очи молнии и персты в кулак, Гнев цедит сквозь зубы, как сквозняк. Тихо по змеиному уста отверзает, Тишиной звенящей гридню накрывает: - Что же ты не пьёшь, не кушаешь, Лебедь белую совсем не рушаешь, Стерлядь с белорыбицей - чураешь, Растягаев, шаешек - не уминаешь? Али чара тебе шла не рядобная, Или место за столом неудобное, Или помыслы твои подколодные, Иль обеты на тебе да церковные? Что же ты, сказитель, мёд не пригубил, За моё здоровье тост не возгласил? Гости вкруг опального поредели, С любопытством жадным на него глядели. Поднялся сказитель... поклонился. И смиренно к князюшке обратился. - Нету злого умысла у меня, Мёд хмельной и вкусная снедь твоя. Пусть тосты и здравицы ближние творят, А былин захочешь - стану я баять. Коль язык мой заплетётся от вина, Как канву истории мне плести тогда? Скоморохом будут меня величать, Творчество не станут привечать. Отошёл тут ласков князь. — Вина певцу. - Ты смочи уста и зачинай — тебя прошу. Кравчий кубок от хозяина принёс - В нём плескается вино — кровь пряных лоз. Почестной пир загудел и возродился - Смехом, шутками, вином полился. А сказитель вышел поклонился, Пригубил тягучего вина и озарился. Зелие заморское — хорошо, Постучалось в голову, жаром обдало. Расписные гусельки появились, Словно волшебством озарились. Гусли были не просты — кленовые, Да не просто клён, а клён Яворовый. Заскользили, да по струночкам персты. Плечи повелись, подстроились калки. Колокольца-бубенцы вздохнули, Перезвон хрустальный затянули. Переливы нежные полились, С расписными сводами заплелись, Мнилось в душу самую пробрались И печалью светлою вознеслись. Переливы чистые, колдовские - Чаровали, плакали и молили. И застыли бражники с кубками вина - У рубак суровых влажнились глаза. А над струнами персты порхали - Струны гуслей со струной души венчали. И уже не своды только ширь! И в полях бескрайних ветреный ковыль. Бесконечна Русь, как бесконечны небеса - Бесконечна и свободна Русская душа, Что подобно соколу в высь вознеслась - Силушкой и удалью веселясь. Это как раскинув руки на скаку, Стоя в стременах, да понестись в грозу. Это словно, в желтый зной, подняться на обрыв И, в студёную волну упасть, дыханье затаив. Это летом, словно хлеб, нагретая земля - Это Родина и это Русская земля! Средь мелодии напевно голос зазвучал, Мнилось, что он в душу прямо проникал. - Воины, вам про Аркону я скажу, Как она жила и не сдалась врагу. Как её геройски триста воев защищали, Как в огне сгорали но не отступали. Это не спартанцы, что придуманы попами. Это наши предки ставшие богами. Помни Рус, о подвиге их и гордись - То былина наша - наша жизнь! А и день за днём, да волна бежит, С низких облаков, да дождём дождит. Как из серых волн поднялась земля, Белою скалой вознеслась она. Вознеслася ввысь, к самым небесам - Внукам путь явив — путь к богам. В сказах этот остров нарекут Буян, Что стоит на море — море-океян. А на острове на том Бел-горюч камень, Что объединил в себе и лёд, и пламень. Ал-ла-тырь — несущий душу божества, Что с небес низринула Судьбы рука. Око Рода в нём зажгло света дар, Из него возник Сва-рог — небесный жар. Бог кузнец, отец славян, молот взял, Молотом из камня искру высекал. Искру не простую — суть всего живого. Так возникла жизнь и племя славян удалое. А на острове Буян-Руян вознесся храм - Самый главный храм — храм всех славян. Самый чистый, самый светлый, самый дорогой, Что душою мира стал — святой землёй. Этот храм Сварогу-Святовиту посвящён, Чтим славянами и стал - земли пупом. Этот храм стал самым светлым местом на Земле, Чудом света, что славян манил и звал к себе. Вся Венея перед чудом преклонялась И дары несла и за защитой обращалась. В храме сундуки полны сребра и злата, То дары и треть добычи с бою взятой. Крепостицу возвели, чтоб храм оберегать, И сокровища несметные чтоб охранять. Крепость ту Арконою нарекли. Тридцатиметровым валом обнесли. Так Ар-кона — ярый конь — святыней стала, Гордостью славян, что их оберегала. Внуки бога силу в ней черпали, Вороги пред нею трепетали. И стекались в храм поломники со всей земли - Подношения, дары жрецам несли. Те гадали, выводя священного коня, Чья не знала грива стрижки никогда. Гордый конь, не знавший ни седла и ни узды, Конь-огонь набравший силу от росы. Белый конь, посланец воли Святовита Проходил по полю гордо и открыто. Промеж копий не торопко он ступал. А народ следил, каким копытом он стучал. Если правым — благоволят боги, Если левым — неудача и тревоги. И хорошею, с тех пор, приметой почиталось, Когда утром правая стопа сперва земли касалась. В храме же кумир четырехликий возвышался, Только жрец к святыне допускался. Лики бога во все стороны взирали, Об опасностях славян предупреждали. А в деснице Световита рог, рог не простой - Урожай предсказывал этот рог резной, А вдоль чресел у кумира меч — меч знатный, В ножнах серебра, клинок булатный. И огромен Световита был кумир и грозен, Из стволов дерев различных создан. То была воистину работа мастеров, Так объединить рисунки всех пород. Знамя бога - Станица в чертоге находилось, То была святыня, что в боях носилась. Триста витязей храм берегли Арконы - Лучшие из лучших шли под их знамена. Витязи носили алые плащи, Кони белой масти в битву их несли. А и был средь витязей — Яромир, Ловкостью и удалью братьям мил. Время в ратных подвигах проводил, Мастерство оттачивал — жизнь любил. Был он роду племени — из славян, Что вдоль брега Балтики - поморян. Как преспело время он к отцу пришел, - Отпусти в Аркону - я свой путь нашёл. Я хочу стать лучшим воем на земле. Значит на Руяне обучаться мне. - Смел ты и удачлив, отец проворчал. И благословенье Яромиру дал. Сокол небо расчертил и закричал. Зверь в лесу дремучем зарычал. Дуб в священной роще затрещал. Гром средь неба ясного прозвучал. Это добрый знак - служи Святовиту, Для тебя двери дома всегда открыты. Завтра ты уйдешь - сегодня будет пир, Эта честь стать витязем - спасать славянский мир. И взметнулись кубки полные вина, Поморяне славили пращуров дела. Вспоминали героев и походы былые. И пускали братины вкруг хмельные. Лишь отцу в зеницу грустинка попала, Служба ратная с кровинушкой разлучала. Он ушёл чуть раньше, а молодежь гуляла. Удаль и удачу шумно прославляла. Молодость - заботы избегает, И считает, что она всё знает. А на утро легкий струг помчал Яромира - По волне крутобокой, по волне спесивой. Ветер парус шёлковый развевал. Струг в просторах Балтики исчезал. Серую волну - буруны покрыли, Серые небеса - ветрами завыли, Серые времена — тревоги и не покой, Суровая земля — край на веки родной. А на пристани отец и братья стояли, Их сердца радость и грусть наполняли. Струг всё меньшился — пока не пропал, Впереди пред ним новый мир лежал. Времечко летело - летело стрелой. Опасна стезя того, кто выбрал бой. На Руяне Яромир учителей нашёл. Обучение у бывших витязей прошёл. Яромир учился двигаться танцуя, Максимально расслабляться силушку пестуя. Бить с подхлёстом резко, пригибаться, Пропускать противника, уклоняться. Обучался «Любкам», боям на палках, Обучался строй держать в неравных схватках. Обучался магии боевой, да заговорам, Технике берсерков, где и один в поле воин. Он имел в тотеме медведя и куницу, От стрелы с закрытыми очами мог уклониться. В тридцать лет приняли его в дружину, Началась при храме Яромира службина. Витязи и жрецы сиднем не сидали, А в походах боевых славу стяжали. Ратными походами ходили на врага, Наполняя златом-серебром погреба. Только и враги без дела не дремали Силу злую, черную призывали. И пришли католики-пауки, И заветы тёмные принесли. Стали под свои знамена рати созывать, Не угодных стали — истреблять. Так зараза католичества расширялась, И к Рутении границам приближалась. Триста лет Аркона не сдавалась, От иудо-христианства отбивалась. А католики всё зарились да на богатства, Им, как в глотке кость, оплот славянства. Шли французы, немцы и поляки - Под мечами погибали, как собаки. Их ли-вонцами славяне прозывали Потому, что те смердили и воняли. Мыться у католиков грехом считалось, Ибо так причастие водой смывалось. Что бы не вонять - придумали духи, Что бы не чесать власа — да парики. Струпья и прыщи под пудрою скрывали, И помадою уста вульгарно рисовали. Алкоголь все пили — от мала до велика, Диарея и дизентерия были дики. Что бы в городах дерьмом не обливали - Шляпы длиннополые - одевали. Перед дамами изящно шляпы те снимали, Дабы нечистотами те не воняли. Не случайно эпидемии в Европе бушевали, Жатвы пышные средь населенья собирали. А вот как к славянским царствам подходили, Так на нет от чистоплотности сходили. Баньки у славян повсюду находились, Чуть не в каждом дворике - топились. Баня человеку молодость давала - Грязь с души и тела удаляла. В каменку кваска плеснуть — наслаждаться! Веничком берёзовым — исхлестаться! Пару наподдать — аж зашататься, И в купели ледяной — искупаться. А потом, когда от тела пар — чайку испить - Как же нашу баньку можно не любить?! Время шло и не сказать бежало, Витязей в боях-походах испытало. Яромир с дружиною в походы выходил И всё больше времени в них проводил. Меч зубрил о вражеские брони и шеломы, Но всё ближе отходил он от Арконы. Вот и все - окрест Руяна земли опустели: Истребили всех славян христовы звери. Истребляли не чинясь, малых и старых. Истребляя дух славян в бойнях кровавых. Племя поморян под корень извели Рыцари, что на щитах кресты несли. И однажды Яромир к себе домой явился, Во палаты, где семья жила и сам родился. Витязи тогда скакали день и ночь, Что бы братьям по оружию помочь. Сердце Яромира рвалось из груди, Чуяло беду стремясь родных спасти. Вот родимы долы, пашни и леса, Но кругом безмолвие — пустота. Только пар коней и под копытом гулкая земля И прозрачный холод октября. Вот за поворотом отчий дом, Поворот и мир стал страшным сном. Дым стелился, вороньё кружило, пировало. Пепелище теремов печами вверх торчало. И средь жирной копоти - тела, тела, тела... И очей застывших к небесам мольба. На колени Яромир пал увидав отца, Чья рука без счета мертвила врага. Груды тел вокруг - кровавый пир, Не один врагов десяток он угомонил. Весь изрубленный он до конца сражался, На кургане из врагов погибших возвышался. В стороне лежали матушка с сестрицей, Луки легкие сжимали их десницы. Стрелы их калёные жатву собирали - Ворогов без счёту аду поставляли. Амазонки - бились не сдаваясь, В светлый Ирий за мужьями отправлялись. А потом рубили дерева и кроду создавали, Души падших к Роду отправляли. И ярилось пламя к небесам взывая, Об отмщении к погибшим умоляя. Яромир тогда на пепелище дал зарок, Кровью напоить булатный свой клинок. Мстить пока есть силы и удача, Пока боль в груди и кровь горяча. И поднялся отряд в стремена, Содрогнулась от боли земля, И помчались они за врагом, Неустанно неслись день за днём. По пожарищам путь пролегал, Что отряд врага оставлял. И однажды взлетев на холмы, Увидали костры и шатры. Вонь учуяв, признали врага, И свершилось возмездье тогда. Словно молния, бархат ночи рассекла, Словно гром под копытом, запела земля. А дружина Сварога на белых конях, В блеске славы, лавиною вниз понеслась. Двести витязей молча, сверкая клинками, Просеку проложили средь вражьего стана. И опять возвращаясь - кололи, рубили И без счета в ту ночь врагов умертвили. Страх, боль, ужас и стоны неслись Оглашая небесную высь. Кто сдавался - конями топтали того, Кто сражался - мечами разили его, Поджигали хоругви и доски крушили, Людоедские мощи и книги - палили. До утра врага истребляли - Никому уйти не давали. А на утро, в степи, реки красными стали. И покрылась телами земля, как цветами. Отомщенье свершилось - врагов истребили, Тризну звери лесные над ними свершили. Дух Славян не прощает врага никогда, Справедливость меча это Русов черта. Оттого и Европа боится нас так: Не забыть им холуйскую сущность никак. Им в веках не избыть страх тех давних времён, Когда Славы народ окрестил их мечом. Дни летели, а следом плелись месяца, Начиналась в полях посевная страда. Всё дышало покоем и мирным трудом. Оротаи трудились в полях день за днём. Лишь жрецы на Арконе и витязи знали, Что католики - Ругии штурм затевали. В замке каменном, тучами грозными скрытом, Плели клирики козни в неистовстве диком. Вальдемар — король Датский войска собирал, Он крестовый поход на славян возглавлял. А кащеевых слуг возглавлял - Абсалон, Что средь мощей священных сидел пауком. Он ворам и убийцам грехи отпускал, На разбой и насилие - благословлял. К нему саксы и шведы, бургундцы примкнули, И швейцарцы с фламандцами не преминули, А еще к ним иуды примкнули славянские: Казимир с Болеславом - князья полянские. Но иудой воистину стал Тетыслав, Это Ругии вольной языческий князь. Власть жрецов, их богатства его раздражали, Змею подлости в сердце холодном питали. Он врагам все открыл, рассказал без утайки - Гарнизоны и склады, лощины и балки... Где и как незаметно к дозорам пробраться... И где к берегу легче ладьями прижаться. Тридцать тысяч солдат к острову подошли. Но встречали ладьи Святовита бойцы. И в две тысячи воев - дружина Руяна, Средь прибрежной волны сражались упрямо. И средь них Яромир, словно коршун кружил, Он булатным мечом вражьи головы сносил. Он врагам рассекал и щиты и броню, Их горячечной кровью красил волну. В его дланях сверкая, кружили клинки, Руны смерти врагам раздавали они. Он, как тигр отходил, словно ибрис кидался, Как медведь, всё крушил, ласкою уклонялся. И уже под стопами пристань из трупов, И врагов наступающих меньшится группа. Вои справа и слева свои погибают, И враги постепенно его окружают. Он оскалился - нет мой черед не настал, Ураганом из стали врагов шинковал. Заговоры творил и кровавые требы, И багрянцем над ним окрасилось небо. На него благодать снизошла от Отца, Проступили на брони богов письмена. И попятился враг, смерти глядя в глаза. И уже не клинки — мнилось смерти коса. Яромир в смерти-танце кружил и кружил, Упиваясь убийством - врагов изводил. Но ладьи подходили ещё и ещё, Извергало на отмель врагов их нутро. И всё меньше своих и всё больше чужих... Гекатомбу из трупов треплет прилив. Свежий бриз на чело пятерню возложил, И угар боевой его отпустил. Витязь в битве услышал зов рога родного, И усталость сковала тело-кондову. Он из боя ушёл по телам, весь в крови, Кровь с клинков на земле оставляла ручьи. Шлем помят, барницы и совсем не осталось, Наручей что и нет, поножи истрепались. Но как чудо - сам цел. Как же хочется пить, И в студёные струи главу опустить. А водица в ручье холодна и сладка, Ломит зубы и сводит сухие уста. Яромир пил и пил и напиться не мог: Как же сладок и хладен родной земли сок. Витязи собрались и в Аркону помчались, Брег родной удержать уже не пытались. Вальдемар потерял десять тысяч бойцов - Это дань для желающих злата глупцов. Но и войско Руяна они проредили, До двух тысяч бойцов на взморье убили. Кто живой - поспешили в Арконе укрыться, Чтоб на стенах с врагами после сразиться. Святовит над славянами длани простёр - Их хранил и удачливо вёл за собой. И неделю потом стены враг штурмовал, Но побитой собакой от них отползал. А на стенах стояли люди простые, И без счёта ливонцев они изводили. Вальдемар повелел Болеслава позвать, И спросил у того, что же им предпринять. Тот ответил, что в лоб ничего не добиться, Надо хитростью им проникнуть в столицу. Знал предатель славянскую азбуку боя И её обратил против мира родного. Ночью тёмной ладьи берегом подошли, И с веревками стрелы пустили они. После стали солдаты по ним подниматься, И в укромных местах города собираться. Кто срывался, беззвучно на камни летел, И прибой заглушал хруст истерзанных тел. Их химеры глубин прибирали, И в волнах бойцы пропадали. А потом по сигналу резня началась И кровавой волной вдоль домов понеслась. Враг озлобленный резал и рвал всё окрест. Истреблял иноверцев безжалостный крест. Вокруг храма гвардейцы стали кольцом, Умирая от стрел летящих дождём. Дух славян не сломить - их Перун поджидал, «Мужей крови» в чертогах своих привечал. А бои всё гремели средь улиц кривых, И католики сотнями гибли на них. Яромир, словно Демон рубил христиан, Защищая святыню последних славян. Переулки, простенки, дворы и сараи - Все ему помогали, его охраняли. Смертоносной гадюкой он жалил врага - Ночь хранила его, берегла как могла. Город пал, только храм Святовита остался, Он стоял на скале и врагу не сдавался. Двести витязей в нём оборону держали, И атаки успешно врагов отражали. В храм вели две дороги - на них и стояли Те, кто вечную славу Арконе стяжали. Две недели враги не могли в храм ступить, Тысяч пять их осталось под небом смердить. Белая, ах какая белая скала и белая тропа, Как же солнце печёт, как же ноет рука. И какие бездонные небеса и волны вокруг, Яромир на тропе с мечами — мщения дух. - Святовит — воин горе очи воздел, Дай мне ловкость в бою увернуться от стрел, Дай мне силы разить орды диких врагов, Дай мне стойкость принять то, к чему я готов. Я твой внук, призываю тебя пособи, Свои гордые головы долу склони. Я еще не испил чашу мести до дна, Я ещё не свершил все земные дела. И на белой стене грозный лик проступил. - Обессмертишь в бою ты себя, Яромир. Весь твой род на тебя сегодня взирает. Их отвага и честь тебя охраняет. Не заботься ни мало, не пробил твой час - Лик тускнел и всё тише звучал божий глас. Их осталось лишь девять в живых - Даже смерть отвернулась от них. То жрецы и воины - лучшие бойцы, Их клинки остры, мысли их чисты. Яромир глянул вниз — на тропе отряд, Отряд немчуры — отборных солдат. Шли в броне с тяжелыми мечами, Прикрываясь разноцветными щитами. Но тропа узка - строй не удержать, Лишь один из них мечом сможет махать. Лучники их станут стрелы пускать, Калёным железом пытаясь достать. Сколько их там, должно быть пятьдесят, А за ними готовиться новый отряд. Щёлкнула тетива, вжикнула стрела, Понеслася в рай католика душа. Это друг Ратибор стреляет из-за стены, Не даёт наёмникам сплотить ряды. Как же смердит этот ров, это ада круги - Тысячи тысяч врагов погибель в нём обрели. Если подует бриз - вонь унесётся прочь, И свежего ветра глоток подарит пьянящую злость. Вновь пропела стрела и зацепила двоих И отразился от скал боли терзающий крик. Отряд задержался на миг, желая страдальцам помочь, И Яромир, как зверь, обрушил на них свою мощь. Выпад, укол, защита, свист рассекающей стали... И теплая кровь фонтаном бъёт из отверстой раны. Обманка, отход, присед и по ногам рубануть. Их стоны, и боль, и страх — радостью полнят грудь. И снова танец клинков и рваных движений ритм, И новый повержен враг и следующий за ним. Не выдержав - нервы сдали, пятится враг назад - Кровью своей напитали в руках Яромира булат. Снизу защёлкали луки, выпустив тучу стрел, Но, не найдя цель, рой - в пустоту улетел. Скорчились на дороге мёртвые и живые, Их вопли и стоны скалы бездушные отразили. Новый отряд на дороге - франков, а может саксов, Прикрывшись стеной щитов, принялся подниматься. Копья разной длины, за ними щиты кондовы, Близко не подходи - проткнёт этот еж бедовый. Клинки положив к ногам, взял топоры боевые, Будет жертва богам - вальнем тулова живые. Дротик метнул в щиты, смешав лишь на миг строй, И топорами врубился, вновь окунувшись в бой. В щит засадив топор, поддёрнул его на себя, И, уклонясь, рубанул поверх головы с плеча. Шлем не способен спасти от топора разящего, И развалился на два - с головою стоящего. Уклон и толчок руками, воин срывается вниз, Как же узка тропа, как же узок карниз. Мельница топорами, девятки, потом круги - И крошатся под топорами доспехи, щиты, враги. Русь с топором рождалась - с ним она и живёт. И каждый Русин с пелёнок в руки топор берёт. И вновь враги отступая, теряют своих солдат. И мнится не воин это, а демон их тянущий в ад. Алою клюквою капает, свежая кровь с острия, И в белой пыли дорожной буреют её письмена. Остановитесь шавки: пред вами матерый бер, Бегите в свою Европу, закройте скорее дверь. Но алчность не унималась, гнала волну за волной: Вновь наступали католики и гибли вступивши в бой. И вдруг Яромир увидел, как поляне пошли... И ярость его обуяла и сердце сковали тиски. - Вы же одной с нами веры, вы братьями были для нас, Не раз мы в походы ходили и бились вместе не раз. Как же могло так случиться что предали вы богов, А с ними и Род свой предали до скончанья веков. И если в вас честь осталась, пусть выйдут со мной на бой - Князь Болеслав с Казимиром - решим спор промеж собой. А вы уходите вои - нет злобы к вам у меня, Мне только нужны иуды, то бишь ваших два вождя. Молчанье ему ответом, лишь злобно чиркнула сталь, Когда засапожник метнула чья то подлая длань. Он уклонился, но злая сталь рассекла скулу И ручейком багряным кровь полилась по лицу. Ах так — так тогда молитесь, новым своим богам, Зачем о свободе воли я говорю рабам. Он вызвал в себе медведя и зарычав, как зверь, Всех окрестив мечами в кровавую рухнул купель. И не было им пощады и не ушёл ни один: Неистовым вурдалаком он рвал одного за другим. Спустившись к горы подножью, врубился он в стан врагов, Где возле шатров командных скопление узрел гербов. И Абсалон на кресле, сидевший возле тропы, Вскричал. - Это демон ада! — Приспешник то Сатаны! А Яромир ярился и бился как никогда, И разрубил на части всадника и коня. И падали куклами графы, бароны валились ниц, И Святовита сила не ведала в мире границ. Но где-то, на облучке сознанья, вдруг проявился рог И он Яромира из транса вывести всё же смог. Он отходил сражаясь, усталость сковала грудь, И где-то, на пол дороге, не смог он мечом взмахнуть. Он видел как рыцарь в латах над ним подымает меч И провалился в бездну, не в силах себя сберечь. Он шёл по лугам и травам, вдыхая покой земли. И рядом шумели дубравы, журчали где-то ручьи. И было легко и спокойно, и было так хорошо, Как только бывает в детстве, и редко когда ещё. И рядом знакомые лица, все те, кого раньше знал - Отец и браты, сестрица и матушки ласковый жар. И вдруг всё подёрнулось дымкой, суровый являя взор - Это же друг сердешный — славный боец Ратибор. А рядом, с кубком духмяным, хмурится Мирослав - Жрец храма Святовита - наставник и старший брат. Пришёл в себя заполошный, отведай ещё отвар. Ты мог не вернуться к нам глуздарь — коварен берсерка дар. И вдруг озарился улыбкой, а знаешь что ты натворил? Чуть самого Вальдемара мечём своим не сразил! Но пошалил ты изрядно - двух братьев его сразил, И кучу баронов разных частями там разложил. - А помнишь, как рыцаря в латах, с конём он прекрестил, И Ратибор кудлатый удар его повторил. А что там за шум за стеною, поднялся с трудом Ярослав? - Там Вальдемар взбешённый шлёт за отрядом отряд! И будет долгою ночка - он не уймётся никак, Он хочет с тобою лично общаться в своих погребах. Я ведаю, завтра всё кончится, мы в светлый Ирий войдём И Святовит нас встретит и славу мы обретём! На, выпей отвар целебный - силы тебе он вернёт, Скоро тебе на дорогу - сдерживать этот сброд! Вновь не спеши обращаться, это тебя истощит. И Ратибор, как давеча, тебя уж не защитит. И вновь Яромир на дороге... в созвездиях небосклон, А на тропе католики, и имя им - легион! И в антрацитовом небе былины гордых славян! И где-то страничкой малою - былина про остров Руян! И снова рубка лихая, и снова поют клинки, И в темноте погибают европы гнилые ростки. - Мы ж вам религию дали, дали вам календарь, Вас языку научили — откуда ж вся эта хмарь? Вы же всё извратили — изгадили как могли, И эти свои извращенья нам, как дары, понесли. И снова танцы над бездной, залитой бледной Луной, И только белое с черным — контрасты ведущие бой. А утром врагов не осталось — они отползли назад, И подкатили машину способную камни метать. А рядом сложили бочки, с черной тягучей смолой, И, подпалив запалы, метали одну за другой. Храм полыхнул и к небу ярое пламя взметнулось, И от такого кощунства, твердь под стопой содрогнулась! В этот миг из ворот показались бойцы, Словно вестники смерти помчались они. Яромир на бегу свежий воздух вдохнул, И пошел на врага, беспощадный, как тур. Молодецкая удаль рвалась изнутри, И славянского гимна слетали стихи. Он не чувствовал боль, не ведал усталость, Только ярость животная в нём поднималась. Его бронь врагов ослепляла, Его удаль их истребляла. Залихватски свистели клинки И секли, и секли, и секли... И не чувствуя боли он шёл на пролом, Упиваясь славянским своим естеством. Золотое сиянье вокруг разливалось, И священные лики Отца показались. Он к нему поднимался над боем - Рядом с ним Мирослав с Ратибором... Замолчал сказитель — притомился, Отхлебнул вина и поклонился. Бражники сидели за столами, И былое представало пред очами. Да и светлый князь, чего греха таить, Потрясённо вдаль смотрел, не в силах говорить. Он тряхнул кудрявою главою, Наваждения покров срывая пред собою. Ты колдун иль кудесник — не ведаю я, Но волшба и талант восхищают меня. Жалую тебе со своего плеча шубейку, В соболях с парчою телогрейку. И еще перстнем тебя я одарю, Что бы помнил доброту и щедрость ты мою. Князь взглянул на шуйцу и десницу, Выбрал перстень со смарагдом — что бы отдариться. Улыбнулся в бороду сказитель. - Щедр ты и удачлив повелитель! Но скажи, к чему бродяге шуба и богатства, Ведь стезя моя дорогами скитаться. Вдоль дорог не только оратаи, но и лихо, Что охоче до богатства дюже дико. Только боком выйдут мне твои дары - Ты яви другие милости свои. Ты дозволь мне лучше, светлый, погостить, Манускрипты с грамотами изучить. Ведаю, что есть такие у тебя - Это лучшая награда для меня. Князь, пытавшийся с перста колечко снять, Выдохнул повеселев, былую приняв стать. - Быть по твоему, он громко возгласил, Ключник шельма, чтоб баяну пособил. И скажи, чтоб челядь книжнику во всём Угождала непременно на дворе моём. А тебя прошу по вечерам ко мне являться, Чтоб твоим талантом наслаждаться. И да будет пир, князь прокричал, Скоморохов развесёлых он позвал. Загудел варган, трещотки затрещали, Зазвенели бубны, ложки застучали, Озорной глум скоморохов зазвучал, Хохот в гридне то смолкал, то нарастал. Небылица в лицах — небывальщина! Небывальщина, да неслыхальщина! Скоморохи голосили и плясали, Чем гостей изрядно пьяных забавляли. От печали не осталось и следа - Ум бежит от зелена вина. А сказитель запалил свечу и книжицу открыл. Он в былину погрузившись, обо всём забыл. Пролетали перед ним - лета, века... И сплетались строчки в песни кружева.