Нельзя так же не отметить, что оживленная дискуссия «о музее» уже  давно развернулась и набирает обороты. Издательство ВАМ, на сайте newmuseum.ru с начала лета уже собирает коллекцию мнений авторитетных экспертов. Широк спектр вопросов затронутых в этом ресурсе. Представлены разнообразные мнения как чисто практические, так и идеологические (собственно отсутствие какой-либо систематизации высказываний и является главным недостатком сайта). Вопрос, «каким должен быть современный музей?» подразумевает решения от чисто прагматического внимания к автостоянкам до проектирования стратегий музейной работы. Современный музейный дискурс ставит вопрос: что важнее – эффектное здание или коллекция? Обсуждение современной концепции музея неизбежно заостряет проблему коммерческой эффективности.

Интересно, что многие эксперты отмечают одни и те же тенденции.
Нет сомнения, что у нас уже существуют огромные коллекции как классического, так и современного искусства, которые необходимо демонстрировать публике, опираясь на новые, соответствующие духу времени, формы репрезентации. Для большинства из высказавшихся очевидно, что сегодня нет необходимости в создании новой глобальной версии истории искусства. Экспозиционные практики должны находиться в постоянной внутренней дискуссии, организуемой столкновением кураторских концепций и ракурсов репрезентации. Особенно хотелось бы обратить внимание на концепцию современного музея предложенную  Андреем Ковалевым, которая кажется мне наиболее последовательной, логичной и интересной, хотя многим она покажется невероятной.

Но задача этого исследования не строить воздушные музеи, а осветить такое новое для нас явление как музей  в тех реалиях, которые существуют на сегодняшний день, отметить первые ростки нового музейного осмысления искусства. Ведь всего несколько лет назад Екатериной Деготь был издан каталог, воспринимающийся сейчас как исторический документ: «Три московские галереи в поисках музея современного искусства».

<<Определение координат.

Первые музеи современного искусства появились еще в 20х годах 20 века. К примеру, открывшийся в 1929 году МОМА, первый музей, целиком составивший свою коллекцию из произведений современного искусства, развивал на практике теорию «произведения в фокусе», то есть это был первый музей, сконцентрировавший свое внимание на шедеврах и отказавшийся от демонстрации всех «трофеев искусствоведческой охоты».  Залы МОМА в соответствии с модернистской парадигмой представляли собой «white cubе», ставший архетипическим образом современного искусства вне которого оно невозможно.  Искусство и пространство его репрезентации находятся в большей взаимосвязи, чем это кажется на первый взгляд. Начиная с реди мейда Дюшана, который приобретает  статус искусства в момент его репрезентации в выставочном зале, выставочное пространство становиться неотъемлемой частью произведения искусства. Сложно представить минималистские картины не на белых стенах.  Для их созерцания необходим «воздух» и пространство, обеспечивающие разнообразие ракурсов и точек зрения. Только в белом выставочном кубе минимал арт отделяется от стены и становиться объектом. В стремлении преодолеть стерильность выставочного пространства, рождается инвайромент, из которого в последствии выкристаллизовывается инсталляция…. 

Российские музеи  включились в процесс коллекционирования современного искусства на том этапе, когда постмодернистская зрелищность потеснила модернистскую созерцательность, и Гуггенхайм в Бильбау стал эталоном музея современного искусства. Музеи приобрели новые социальные функции, стали местом массового паломничества туристов и механизмами в организации экономических процессов. Именно на успех в этих областях и нацелены российские музеи. Пока речь идет об освоении современных стандартов, а не о критике недостатков подобной музейной стратегии, у которой, безусловно, есть свое место в западном музейном дискурсе.  Отсутствие альтернативных стратегий музейного развития в России связано и с идеями популяризации современного искусства, которыми охвачены сегодня все его институции без исключения.    

Всего 5 лет назад пришел в Третьяковскую галерею со своей коллекцией Андрей Ерофеев, приблизительно в это же время стал «исполняющим обязанности директора» Василий Церетели, и в это же время становится «профессиональным коллекционером» Игорь Маркин.  
Наверное, хронологически определенный старт единственное, что объединяет ГТГ,  ММСИ и ART4. В остальном, эти музеи практически невозможно поставить на одну доску. 

Коллекция ГТГ – национальное достояние РФ, и поэтому  Третьяковка в принципе не нуждается в дополнительной выставочной деятельности, и если она происходит – это в первую очередь свидетельство творческой активности ее сотрудников, поставившим перед собой задачу осмысления российского искусства 20 века в новых исторических реалиях.

ММСИ - музей молодой, возникший на исходе бурных 90х и сейчас, формируя собственный имидж, музей зарабатывает авторитет. Неудивительно, что современное российское искусство становиться главным объектом его внимание. Так же не удивительна невероятная выставочная активность молодого музея, который ориентируется на масштабные выставочные проекты, включенные в актуальный художественный контекст.

Музей  ART4 позиционирует себя как альтернативный государственным музеям. Из этой позиции проистекает его юношеский нигилизм и экспериментальный дух. Частный музей оказывается наиболее ориентированным на зрителя, которого он не просто просвещает, но и непосредственно включает в художественный процесс. Подобные интерактивные практики появились в западных музеях еще в 70е,  но не от них отталкивается в своих поисках новых форм репрезентации искусства Игорь Маркин. Его стратегии проистекают из желания преодолеть косность советского музея.

В целом, можно сделать вывод, что ориентация на опыт западной музейной традиции весьма поверхностна. Музейные институции, даже если речь идет о современном искусстве, по определению консервативны, и быстрых кардинальных изменений здесь ждать не приходиться. Становление национальной традиции музея современного искусства происходит в медленной трансформации советских музейных практик, как правило, в неприспособленных для современного искусства зданиях.   Архитектура музея  сегодня является частью музейной концепции. Здание новой Третьяковки на Крымском валу несет отпечаток брежневской эпохи застоя и его интерьеры, созвучные помпезному искусству соцреализма, кажутся нелепыми, когда в них появляются объекты современного искусства. Перспектива залов здесь выстроена так, что  предполагает линейную экспозицию (что в свою очередь влечет за собой стройный повествовательный сюжет смены стилей и направлений). МMОМА на Петровке ютится в особняке 19 века, и анфиладный характер его интерьеров диктует приватно-комнатное экспозиционное решение. ART4, расположившейся в жилом доме, наиболее адекватно соединяет пространственные параметры и выставочную концепцию. Но его возможности ограничены, и большую инсталляцию здесь разместить не удастся.

В Москве сейчас представлены все три основных институциональных схемы музея: Третьяковка – государственный музей, МMOMA – можно отнести к муниципальным, ART4 – возник как частная инициатива. Какое из направлений получит приоритетное развитие в дальнейшем, кажется очевидным. Современное российское искусство сегодня финансируется в большей степени бизнесом, чем государством. Будут возникать частные музеи – такой тип музея является характерным для США, где главный музей страны Метрополитен возник в результате объединения усилий группы коллекционеров. Специфика российской ситуации выражается в том, что наши коллекционеры пока не объединяются, но каждый стремиться открыть свой небольшой музейчик. Отметим, что это не единственный возможный путь. Для Франции более характерным является схема государственного финансирования музеев, а для Германии – муниципальная.

<<Современному мегаполису – современные мега выставки!

Стахановскими темпами формирующий коллекцию и развернувший глобальную выставочную деятельность ММСИ  мог бы являться примером того, как должен работать музей . Но масштабные выставки, примером которых может быть открывшаяся недавно «Новый ангеларий» или состоявшаяся летом выставка молодых художников «Мастерская 20’07», оставляют желать большего. Практически отсутствующий отбор произведений, неразработанность кураторской и выставочной концепций превращают добрые начинания музея в подобие МОСХовских выставок: формальное объединение достаточно общей темой всего и всех.  Научный отдел ММСИ пока находиться в стадии формирования и отсутствие аналитического взгляда и рефлексии собранного материала – слабое звено в его работе.

Василий Церетели:

«Мы активно собираем, покупаем, приобретаем работы… живых художников в основном. Деньги, которые выделяются, тратятся на приобретение разных работ: пополнение промежутков, которые у нас существуют в коллекции  искусства 60х, 70х, годов, так же активно приобретаем молодых художников… не только картины, но и инсталляции, видео. Вот Ира Корина нам подарила «Танк», теперь ждем большого хорошего пространства.
Коллекция наша начинается с начала 20 века. Одна из ранних работ Бурлюка 1909 года, русский авангард, работы Шагала, Пиросмани, Руссо. Мы собираем произведения, в том числе и западных художников,  делая акцент на примитивизм. Если в начале нашей деятельности мы покупали современных западных художников, то сейчас, последние 5 лет, мы все же уделяем основное внимание русскому искусству, иначе коллекция будет слишком разрозненная. Поэтому сейчас мы ориентируемся на русских художников и бывший соц. лагерь».

Политика музея последнее время направлена на сближение с актуальным художественным процессом. Не удивительно, что музей, патронируемый мега-художником Церетели в своей деятельности ориентируется на мега-проекты. Популяризация современного искусства, как отметил Анатолий Осмоловский по поводу «Верю», воплощается в выставках-блокбастерах. Программа здесь насыщенная.   В рамках проекта «Москва актуальная» в Ермолаевском переулке прошли выставки  Айдан Салаховой, Виктора Пивоварова – и здесь налицо сотрудничество с ведущей московской галереей XL. Музей предоставляет возможность представить широкой публике частные коллекции. Уже прошли выставки коллекций Алшибая, Пьера Броше,  и это только начало. Семь лет в музее работают «Мастерские», и вместе с ГЦСИ осуществляется программа «Новые имена» - ежегодная выставка, которая обещает перерасти в биеннале. «Галеристы всегда жалуются, что нет новых художников, их неоткуда взять. Эта выставка развивается и видны уже положительные изменения. Видны результаты, и такие известные коллекционеры как  Пьер Броше и Игорь Маркин ее посещали и заинтересовались некоторыми работами.

«Если смотреть на опыт западных музеев, Помпиду например выставляет более радикальные вещи, чем галереи, открывает зрителю новые тенденции искусства». <В. Церетели>

Вы, я слышала, получили завидное образование? – «Завидного ничего нет. Я – художник, а не искусствовед» - несколько застенчиво говорит Василий. Василий Церетели имеет два образования: он учился в Школе дизайна, потом окончил Школу Визуального искусства. В программу его обучения входили все жанры и практики искусства от офортов и графики до фотографии и кино. Диплом Василий защищал в жанре видео инсталляции. «Я не знал историю российского искусства, но тем интересней погружаться во все это». <В. Церетели>

О Концепции музея – «У нас было 5 человек научных сотрудников, которые работали с коллекцией. Сейчас мы взяли еще  7 человек, выпускников МГУ. Они занимаются атрибуцией, так же я поручил им, чтобы они продумали интересные выставочные концепции на основе нашей коллекции, связанные с постоянной экспозицией. Я считаю правильнее делать выставочные проекты, а не просто постоянную экспозицию без концепции.  Каждые полгода задается новая тема, идея, экспозиция меняется. Так же у меня есть идея делать проекты, совмещающие классику и современное искусство. Мы начинаем сотрудничать с питерской Академией художеств, берем их коллекцию и совмещаем с нашей. У современного искусства, я думаю, не так много зрителей, и для него это будет хорошая рекламная компания.  «Штудия» – первая выставка, связанная с рисунком и параллельно выставка, посвященная телу. Это будет у нас на Петровке, на весь второй этаж.

Так же Школа (мастерские молодых художников) у нас работает с кураторами над новыми идеями – вот выставка «Новый ангеларий», в которой участвуют более 100 художников. Чуть позже откроется выставка на Петровке, посвященная барокко. Успешно развивается программа сотрудничества с галереями.  До 2009 года у нас все расписано. Плюс интересные программы с западными музеями, но это связано с большими бюджетами, и по поводу таких выставок идут переговоры (Тейт, Гуггенхайм).

Кажется у нас все прекрасно – есть три площадки, но этого мало, необходимо расширяться: и для организации правильного хранения, и для организации исследовательского центра.  Важной частью нашей деятельности является издательская деятельность. Вот мы издаем три тома видео арта с Антонио Джеуза, каталог «Верю». Мы акцентируемся на мега проекты, которые носят образовательный характер. Надежды у нас есть на развитие и на новые помещения. Я думаю, искусство нужно показывать в больших пространствах. Любое видео, инсталляции, они нуждаются в больших пространствах….». <В. Церетели>

<<Во весь голос.

Артистичность Игоря Маркина – залог самобытности и уникальности ART4. Первый сезон музея еще впереди, но он уже громко заявил о себе рекламой в метро и смелыми, неоднозначными проектами. Во-первых, объявив себя музеем и во-вторых, вновь, как в 90е шокировав обывателей, подведя результаты конкурса на публичный монумент Борису Ельцину. Небольшой домашний музей не удовлетворяется приватной элитарностью и ориентирован на большую художественную политику в широком публичном пространстве. Можно было бы сказать, что ему не хватает профессионального опыта, если бы отказ от него не был заявлен стратегически.   

«Вы выходите за рамки просто коллекционирования и, открывая музей, входите в зону профессиональной деятельности. Вы делаете очень радикальную экспозицию и предлагаете оригинальную концепцию музея. Кем вы себя чувствуете: коллекционером, искусствоведом или художником? 

Игорь Маркин:

«Я профессиональный коллекционер, уже лет пять коллекционирую. Даже дольше, но пять лет профессионально. Открывая музей, я не думал, что придется заново изобретать музей, а вот оказывается, что приходится. Музеи, как они сейчас есть, достаточно скучны. Они какие-то отсталые. Есть отрасли в нашем хозяйстве отсталые, такие как ГАИ, больницы и музеи, там царствует совок. Мы привносим бизнес технологии в музей, пытаемся сделать его уютным и интересным».

На какие концепции вы ориентируетесь? Я слышала вы патриот и не очень смотрите на Запад. Мне кажется, вы, предлагая возвратиться к шпалерной развеске, к такому перенасыщенному экспозиционному пространству, являетесь продолжателем местной традиции квартирных выставок. Это же тест «для своих»: узнай произведение без этикетки или нет…

«Это продолжение традиций, но только не квартирных выставок, а Третьякова и Щукина. 150 лет назад Третьяков фактически у себя дома открыл двери. Это тоже мой дом, у меня здесь офис…. У Третьякова тоже была шпалерная развеска и не было подписей под картинами.  И вообще если брать коллекционеров всего мира, никто не вешает у себя дома этикетки под картинами, вешают шпалерно и не сообразуется в развеске с искусствоведческими идеями…  простой визуальный подход (как нравится) важнее. История искусств для обычного посетителя скучна, если он не учится в каком-нибудь суриковском институте. Мы просто пытаемся сделать экспозицию интересной для него, компонуем некоторые кадры как попало».

Но вот парадокс: я увидела в вашей экспозиции много интересно скомпонованных кадров с точки зрения именно профессионального экспозиционного дискурса и истории современного искусства. В частности вопрос экспонирования у вас находит свое отражение: вы начинаете экспозицию произведением  Кабакова,  «Доска – объяснение. К 3-м объяснениям 6-ти картин», произведение, представляющее собой план развески и комментарии к нему. Цитирую: «Всем известно, что каждый показ картин в наших музеях и на выставках сопровождается подробными объяснениями этих картин, рассказами о художниках и т.д.». Так же в экспозиции есть работа Волкова «Развеска картин зависит от вкуса». То есть вы включаетесь в художественный дискурс, в отличие, например от тех коллекционеров, которые вкладывают в искусство деньги и ждут прибылей. Так что вы непоследовательны, утверждая, что искусствоведческие истории вам не интересны. 

«Все настоящие коллекционеры – не инвесторы, они это делают, потому что любят. Я в том числе. Оказалось, строить музей так же интересно, как и собирать коллекцию. Выясняется, что если повесить на стены, это как-то иначе функционирует.  Мне, например, стал ясен уровень коллекции и проявился уровень, ниже которого я уже не опущусь. Процентов 20 работ в экспозиции заменил и еще 20 нужно заменить». 

У вас интерактивная экспозиция. Вы включаете зрителя в художественный процесс – угадывание, разгадывание ребуса… 

«Да-да, это хорошая находка наша. Во-первых, это интерактивная игра, зритель ходит от картине к картине, а не от бирки к бирке, голосует (у нас система голосования разработана). В обычном музее он вовлечен в чтение бирок, а у нас информацию он может почерпнуть на сайте. Мы уже заказали компьютеры, они будут стоять и всю информацию там можно получить, а пока он может посмотреть названия произведения и имя автора в каталоге. Игра со зрителем еще реализована в туалете. Там повешены маркеры и там уже все разрисовано… думали сделать по клетке на зрителя, но в туалете контролировать невозможно – уже все расписано. Норманн Фостер расписывался, жена французского посла. Еще мы решили к столам прикрепить гвозди, чтобы как на партах, зрители могли выкорябывать свои послания…». 

Ну вот видите, это изначальные творческие импульсы… 

«Да, перформансы, в которые зритель вовлечен, они у нас все становятся участниками». 

Я слышала, экспозиция будет меняться в соответствии с отзывами зрителей – они же отмечают хорошие и плохие работы. И вам придется много хороших произведений убрать, например Бориса Михайлова. 

«Да, лидирует по отрицательным отзывам одна из лучших работ Михайлова, это действительно. Это странно, неужели люди приходят увидеть нечто аморфное?
Очень ценно,  чтобы в музее было максимальное количество таких работ, которые будут удивлять людей, чтобы или возмущали или улыбку вызывали, чтобы не оставляли равнодушными».

А социальная функция искусства на ваш взгляд существует, или это только развлечение? Вы же открываете все-таки публичный музей…

«Да мы всерьез будем это делать,  мы детей-школьников будем сюда бесплатно приглашать, и здесь они могут проводить уроки рисования и просто экскурсии. Еще у нас есть проект памятника Ельцину на Лубянке, вместо Дзержинского. Конкурс проектов уже  идет, мы получили уже ряд интересных проектов. Это не в прямом смысле монумент Ельцину, это монумент эпохи. Это возможность сделать хорошую выставку и поставить в социальном пространстве произведение современного искусства.

Но это практика соц. реализма скорее. Современное искусство критично и иронично. 

«Среди художников многие занимаются позитивными вещами, а не критикой. Эпоха Ельцина – время надежд, это об этом. А главное для нас, чтобы современное искусство было на улицах, а не Бурганов и Церетели, они просто плохие художники, а будут хорошие художники».  

Но по вашим принципам получается, что это ваше субъективное мнение: плохой художник или хороший...  (здесь Игорь Маркин, ругающий искусствоведов, неожиданно прибегает к их авторитету). 

«Есть же арт специалисты, эксперты, которые существуют во всем мире, и это общее мнение, где стоит Бурганов и Церетели, а где Бродский Аввакумов, Кулик». 

У вас кроме экспозиции будут еще и специальные выставки? 

«У нас штук  8 выставок в работе, на 2 года. Планируем делать четыре выставки в год. Первая – выставка Лиона. Сотрудничать мы будем, конечно, и с музеями, но в первую очередь с частными коллекционерами». 

<<Законсервированная утопия.

Третьяковская галерея – ведущий музей,  на плечи которого выпала задача наиболее масштабная и сложная. Коллекция Третьяковки, в которой представлено все искусство 20 века, ставит задачу его осмысления  от истоков до сегодняшнего дня. Авангард, соцреализм, нонконформистское искусство андеграунда, постсоветское искусство. Идеологическая борьба, на фоне которой развивались художественные стили и направления, делает задачу построения логической линеарной истории искусства затруднительной. Но именно эту задачу ставит перед собой «новая Третьяковка», предлагая на суд широкой публики и специалистов одну за другой версии истории искусства 20 века, подчеркивая их экспериментальный и незавершенный характер. Кажется, эта позиция в духе искусствоведческой традиции франкфуртской школы предполагает все же создать целостную историю искусства, что представляется нереальным для искусства 20 века. Не только теоретический труд философа М. Фуко «Археология знания», где проводится анализ механизмов формирования исторических концепций, но и наша живая история,  демонстрируют, насколько любая история зависит от реалий порождающей ее исторической ситуации.  Стремление соединить аналитику и построение исторической концепции искусства 20 века – утопично, но парадокс – именно утопия и является содержанием  этой эпохи.  Не реальным кажется и то, что вот так возьмет Третьяковская галерея и откажется от  своей непосильной задачи и остановится на незавершенности, предложив проект постоянного переосмысления постоянной экспозиции. Но перспектива постоянного изменения постоянной экспозиции предстает перед нами в настоящем. Вот уже второй раз этот проект осуществляется на наших глазах. В этом же направлении, но более локально выстраивает свою кураторскую стратегию Андрей Ерофеев, осуществляя цикл проектов, осмысляющих основополагающие  художественные направления 20 века на материале собранной им коллекции современного искусства. Уже произошли «Поп-арт» и «Соц-арт», впереди – концептуализм. Но пока их претензия на то, чтобы стать постоянной экспозицией, тоже утопична.

Последняя версия постоянной экспозиции, предложенная Третьяковской галереей, стала темой нашего разговора с Кириллом Светляковым, научным сотрудником ГТГ.

Кирилл Светляков: 

«Начинается экспозиция с Ларионова-Гончаровой. Они эмигрировали, их иностранцы знают, с них начинается все.  Я считаю, что это весьма битые фигуры, Машков, Ларионов – круче…. В залах «Бубнового валета» практически ничего не изменилось, добавили работу Куприна. Далее получаются персоналки и Машков, но Машков (важно) поздний, 20х, 30х не висит (а раньше висел), а в то время он создал супер натюрморты…. Раньше они висели. Раньше вообще экспозиция строилась парочками, теперь акцент на персоналки. Вот в зале «Экспрессионизм и живописная абстракция» - в одном зале оказались Кандинский и Филонов (Кандинского в Третьяковке есть  большие работы, но они все гастролируют, поэтому в экспозиции маленькие картины).… Я воспринимаю это, как генерал к генералу вешается…. Вот супрематизм, который перетек в конструктивизм (без конфликтов) – эта экспозиция разрабатывалась год назад». <Кирилл Светляков>

Новая экспозиция, которая была сделана уже в этом году:

«Ее добавляли, условно можно назвать, между академией и авангардом, нео классицизм иногда это называется: ориентированы на фигуратив, по большому счету это салон, но удивительно, что раньше ее открывал Петров Водкин. Он и сейчас ее открывает, если за угол завернуть. … У нас исчез раздел «голубой розы». Но у нас есть только поздняя голубая роза. И вот, наконец, мы выходим в залы «Электроорганизм, метод ОСТ» - это переход от абстракции к радикальному фигуративу 20х годов. На самом деле это странно, что в промежутке между авангардом и искусством 20х годов возникли академики-ориенталисты, которые возникли в этом промежутке, они, конечно, не вписываются в эту линию и поэтому экспозиция тех залов (академиков ) не производит цельного впечатления». 

В искусствоведческой литературе, которая мне попадалась, про них вообще ничего не было про этих неоклассицистов…. 

«Да, они не изучены как явление.  Есть отдельные работы…». 

То есть предлагается открыть новое направление? 

«Да. Здесь был зал АХРа, который стыдливо  убрали. Он доминировал весь советский период, но сейчас его совсем убрали. Теперь в нем ОСТ оказался и размазанные другие группировки, например «Круг», «13», и другие многие. В результате их решили объединить. Они оставили многообразие, эмигрантам отдали отдельную часть. Что очень важно,  знак времени: в 90е у каждой группировки был отдельный зал. Это многопартийная система некая. Сейчас оставили многообразие, но все слили в одном. Комуняк убрали, ОСТ, как наиболее приемлемый вариант, в центре, и к нему подтянули все остальное. Возникла единая партия. Мне нравился предыдущий вариант больше, потому что была группа 13, был цех живописцев, АХР, ОСТ, можно было сравнивать.

Но это же деление было задано советским искусствознанием, возможно это желание новой интерпретации художественной ситуации 20х-30х годов?

Нет. Не одна из этих группировок не описана кроме АХРА и ОСТа.

Следующий зал называется «качество».
В эту нелегкую эпоху, которую мы кстати еще не видели (соц. реализм я имею в виду), вдруг мы попадаем сюда. Здесь опять Кончаловский, Маврин, вновь вдруг вылезает Ларионов, который давно в эмиграции. Я бы сказал, что это зал сливок. Я бы не сказал, что это очень мощно, но это определенный стандарт, это идеология 90х: есть помпезное искусство и есть маленькое Home art, вот этот Home art здесь и показан».  

Мы переходим во вторую часть зала, разделенного на две части.
«Вот этот зал странно отобран. В общем, это соц. реализм». 

Нет, этот зал называется «Официальное искусство», но насколько я понимаю в советской искусствоведческой литературе Корин позиционировался как отщепенец, как человек уважаемый за свои прежние заслуги, которому позволялось не играть в официальные игры, держаться в стороне от соц. реализма.  Почему он представлен как официальный художник наравне с Бродским? Кстати и портрет Ленина художника Бродского сложно назвать официальным. Он интересен тем, что вождь представлен здесь неофициально, как гость, на минутку присел в чужих креслах, чтобы записать мысль. 

«Да, вот так. Почему здесь оказались работы 20х и 50х годов? Я здесь вижу одну логику: «Банки». Есть банка с краской, банка, как художественный объект у Нестерова – античная вазочка. И, наконец, банки с дачного участка. Предыдущая экспозиция строилась либо по темам, либо по жанрам. А здесь не очень понятно. Хорошо, что они этот зал разбили. Но раньше этот зал был разбит не перпендикулярно, а параллельно и в нем были Лактионов и Герасимов». 

Как относятся банки к официальному  искусству, осталось не понятно. Следующий зал, традиционно посвященный самому пафосному соц. реализму, по атмосфере не изменился, кажется «два вождя после дождя» висели здесь всегда. Но строгий взгляд хранителя искусства не мог не зафиксировать изменения деталей.  

«Яблонская была дальше, в 50х…. Здесь на самом деле постоянно все менялось. Тут была, я помню, последний раз «Ялтинская конференция», а в центре был  «Парад победы».
<Кирилл Светляков>

В следующем залах представлена русская деревня (показательно, что именно не колхоз, а лирика деревенской жизни), которая завершает так и не развернувшийся соц. реализм.

Дальше начинается новая история, хронологически сопоставимая с временем Хрущевской оттепели. Именно с этого времени начинается неофициальное искусство, появляется «холодный стиль» и левый МОСХ. Если следить за экспликациями, сопровождающими экспозицию, то можно обнаружить странный казус. Второй русский авангард (такое название закрепилось в художественной критике за нонконформистским неофициальным искусством) репрезентируются как «Связь времен. Возвращение к традиции».  

Идеологически развернутый в обратную перспективу авангард (что,  безусловно, является оксюмороном) невольно контрастирует с пафосом «поиска нового языка в искусстве», - так называются залы, в которых представлены произведения художников «холодного стиля» и левого МОСХа. Оказались наши неофициальные авангардисты консерваторами, которые смотрят назад, а половинчатые новации стиля соц. реализма – самым передовым искусством. Если раньше официальное и неофициальное искусство были представлены параллельно, то теперь, когда они чередуются, возникает ощущение непрерывной перестройки, начавшейся с оттепели 60х и закончившейся 90ми.

Мы дошли с Кириллом Светляковым до конца экспозиции, рассуждая о новом салоне, - интересующиеся могут послушать нашу беседу.

Неожиданным показалось нам и завершение экспозиции, панорамное полотно дуэта Дубосарский/ Виноградов, перед которым замираешь в недоумении. На первый взгляд, его можно принять за рекламный постер, по недоразумению попавший в священные залы. Возможно, это новый этап в творчестве известных художников, решивших сменить постмодернистскую иронию на популярную в последнее время пафосность и бравадную монументальность.

Во всяком случае, новая экспозиция Третьяковской галереи представляется любопытным   явлением. Налицо новый взгляд и новая интерпретация истории российского искусства 20 века. Теоретическая работа музея непосредственно связана с экспозиционной деятельностью и в ней проявляется. Стремление отойти от сложившихся штампов восприятия истории соц. реализма, выбрать в нем лучшее, акцентируясь не на идеологических противостояниях разных школ и художественных направлений, а  на лучших произведениях, кажется созвучным теории «произведение в фокусе», хотя  экспозиция и выстроена линейно. Во всяком случае, избранный ракурс, при котором практически исчезает соц. реализм, как устаревший термин,  кажется новаторством. Хотя нельзя не отметить, что это новаторство в какой-то степени иллюстрация духа путинской России, в которой демократичность 90х (выражавшаяся в представлении различных художественных группировок), уступила место репрезентативности.   

В ситуации проекта есть свое очарование. Она позволяет не учитывать реальность. Тем не менее, когда речь идет о таком стратегически важном для государства вопросе как музей, являющийся, по сути, формой национальной репрезентации, смелые и интересные проекты, как правило, разбиваются о рифы действительности.  Можно сказать с уверенностью – современный российский музей будет созвучен национальной ментальности, но это уже другой вопрос.