Ольга Арефьева. Заповедник бумажного тигра. Интересности. Кон-Тики

эпиграф

Из книги "БЕЗУМЕЦ. ЕГО ПРИТЧИ И СТИХИ"
  Джебран Халиль Джебран
  пер. с английского В. Марков
  (Ленинград "Художественная Литература", Ленинградское отделение 1986)

"С О В Е PШ Н Н ЫЙ МИР"
  Бог затерянных душ! Ты, затерянный среди богов, внемли мне!
  Милостивая Судьба, хранящая нас, безумных странствующих духов, внемли мне!
  Я, несовершеннейший, живу среди племени совершенных.
  Я, человеческий хаос, туманность смешавшихся стихий, движусь среди конечных
миров -- людей с их "непреложными законами и строгим порядком и с их приведенными
в стройные системы мыслями, упорядоченными мечтаниями, с их исчисленными и выверенными
представлениями.
  Мой боже, их добродетели отмерены, ИХ пороки взвешены и даже все то бессчетное,
что проходит в мглистых сумерках между пороком и добродетелью,-- все это описано
и учтено.
  Дни и ночи делятся у них на доли, четко определяющие их поступки, и подчиняются
безукоризненно точным 'прави-лам:
  Есть, пить, прикрывать наготу, а затем в должный срок испытывать усталость.
  Трудиться, играть, петь, плясать, а затем, в урочное время, ложиться и недвижно
лежать.
  Мыслить так-то, чувствовать столько-то, а затем, с восходом некой звезды, переставать
мыслить и чувствовать.
  Обирать ближнего с улыбкой и щедрой рукой рассыпать дары, льстить с тонким
расчетом, хитро обвинять, разъедать словами чью-нибудь душу, жечь дыханием чье-то
тело, а затем вечером, покончив со всеми делами, умыть руки.
  Любить как велит заведенный искони порядок, судить о лучшем, что есть в другом,
с предвзятостью; подобающим образом поклоняться богам, ловко расстраивать бесовские
козни, а после начисто забыть обо всем, словно память помертвела.
  Предаваться мечтаниям, когда к тому есть повод, сосредоточенно погружаться
в раздумья; безмятежно наслаждаться счастьем, страдать с достоинством, а затем
осушить чашу до капли, в надежде, что завтрашний день наполнит ее вновь.
  Все это, о боже, замыслено намеренно, произведено на свет обдуманно, взлелеено
со тщанием, подчиняется всем правилам, направляется разумом, а затем умерщвляется
и погребается по велению обычая. И даже скрывающие их немые могильные холмы,
что разбросаны по дну человеческой души, все помечены и сочтены.
  Вот он, идеальный мир, мир высочайшего совершенства, мир невиданных чудес,
самый спелый плод в Божием саду, учительная мысль вселенной.
  Только для чего здесь я, боже, я -- незрелое семя неосуществленной страсти,
обезумевшая буря, что не ищет ни востока, ни запада, сбившийся с пути осколок
сгоревшего светила?
  Для чего здесь я, о бог затерянных душ, сам затерянный среди богов?


а теперь сам текст


Тур Хейердал. Путешествие на "Кон-Тики"

http://www.lib.ru/ALPINISM/HEJRDAL/heierdal_kontiki.txt

На следующий день нас навестили тунцы, бонито и золотые макрели. На палубу упала
летучая рыбка; мы воспользовались ею, как приманкой, и моментально поймали две
золотые макрели, весом по 10-15 килограммов каждая, обеспечив себя едой на несколько
дней. Во время вахту c кормового весла мы часто наблюдали совершенно неизвестных
нам рыб, а однажды попали в стаю дельфинов, которым, казалось, не было числа.
Море кишело черными спинами. Тесно сгрудившись, они плыли рядом с плотом. Насколько
доставал глаз с верхушки мачты, мы видели дельфинов, выскакивающих из воды то
здесь, то там. Мы все ближе подходили к экватору и все больше удалялись от берега,
и все больше попадалось нам летучих рыб. Наконец вокруг раскинулось залитое солнцем
величественное ярко-синее море, катившее свои волны, время от времени подергиваясь
рябью от порывов ветра. Летучие рыбы дождем блестящих снарядов вырывались из
воды, уносились вперед и, исчерпав силы, исчезали в волнах.
  Стоило только выставить ночью на палубу зажженный керосиновый фонарь, как со
всех сторон мчались на огонек большие и маленькие летучие рыбы. Часто они натыкались
на бамбуковую хижину или парус и беспомощно падали на палубу. Находясь вне своей
родной стихии - воды, - они не могли взять разгон, чтобы подняться в воздух,
и лежали на палубе, беспомощно трепыхаясь, похожие на пучеглазых сельдей с длинными
узкими плавниками. Иногда с палубы раздавался взрыв крепких слов - это выпрыгнула
из воды летучая рыба и на большой скорости шлепнула по лицу пострадавшего. Они
мчались обычно как оглашенные и если попадали в лицо, то оно сразу начинало гореть
и щипать. Но потерпевшая сторона скоро забывала об этом не спровоцированном нападении.
Ведь это и было, несмотря на все превратности, романтикой моря - со всеми его
дарами, с восхитительными блюдами из рыбы, прилетавшей прямо на стол. Мы жарили
летучих рыб на завтрак; и то ли это зависело от рыб, то ли от повара и нашего
аппетита, но по вкусу они напоминали нам форель.
  Первой обязанностью кока, когда он просыпался, было обойти плот и собрать всех
летучих рыб, которые за ночь приземлились на нашей палубе. Обычно мы находили
около полудюжины рыб, а однажды утром собрали двадцать шесть штук. Кнуту пришлось
один раз очень расстроиться: он готовил завтрак и поджаривал хлеб, а летучая
рыба, вместо того чтобы попасть прямо на сковородку, ударилась об его руку.
  Свою истинную близость с морем мы полностью осознали лишь тогда, когда Турстейн,
проснувшись в одно прекрасное утро, нашел на подушке сардинку. В хижине было
так тесно, что Турстейн клал подушку в дверях и кусал за ногу всякого, кто, выходя
ночью из хижины, нечаянно наступал ему на лицо. Он схватил сардинку за хвост
и дал ей самым наглядным образом понять, что питает глубокую симпатию ко всем
сардинам: он отправил ее на сковородку. Мы постарались убрать подальше свои ноги
и предоставили Турстейну на следующую ночь больше места; но тогда произошло событие,
которое вынудило Турстейна устроиться спать на груде кухонной утвари, сложенной
в радиоуголке.
  Это произошло несколькими ночами позже. Было облачно и очень темно. Турстейн
поставил керосиновый фонарь около головы, с тем чтобы ночные дежурные видели,
куда они ступают, когда выходят из хижины или входят в нее. Около четырех часов
ночи Турстейн проснулся от того, что фонарь упал и что-то мокрое и холодное шлепало
по его ушам. "Летучая рыба", подумал он и протянул в темноту руку, чтобы сбросить
ее. Но он схватил что-то длинное и скользкое, извивавшееся подобно змее, и моментально
выпустил, потому что почувствовал ожог. Пока Турстейн пытался зажечь фонарь,
невидимый ночной гость прыгнул прямо к Герману. Герман немедленно вскочил, разбудил
меня, причем я решил, что к нам забрался кальмар, разгуливающий по ночам в этих
водах. Наконец мы зажгли фонарь и увидели торжествующего Германа, державшего
за голову длинную, тонкую рыбу, которая, как угорь, извивалась в его руке. Рыба
была около одного метра длиной, узкая, как змея, с черными глазами, удлиненной
мордой и челюстями, усеянными острыми, как бритва, зубами, которые могли отгибаться
назад, чтобы легче было проглатывать добычу. Герман сильно сдавил свою добычу,
и внезапно из желудка, вернее - из пасти, хищницы выскочила пучеглазая рыбка
длиной около 20 сантиметров, а несколько минут спустя вторая, точно такая же.
Это были, бесспорно, глубоководные рыбки, сильно пострадавшие от зубов рыбы-змеи.
Тонкая кожа этой рыбы была голубовато-фиолетовой на спине и серовато- синей на
брюшке, и она отставала клочьями, когда мы к ней прикасались.
  Поднятый нами шум разбудил наконец Бенгта. Мы поднесли рыбу-змею к самому его
носу. Он сел сонный в своем спальном мешке и важно сказал:
  - Нет, таких рыб на свете не бывает.
  После этого он спокойно повернулся на другой бок и заснул.
  Бенгт был недалек от истины. Позже мы узнали, что мы, шестеро, находившиеся
той ночью в бамбуковой хижине около керосинового фонаря, были первыми людьми,
увидевшими эту рыбу живой. До этого на побережье Южной Америки и на островах
Галапагос находили иногда скелеты рыбы, похожей на эту. Ихтиологи называют ее
Gempylus, или макрель-змея, и полагают, что она живет на дне моря на больших
глубинах, так как никто не видел ее живой. Но если она и скрывается на больших
глубинах, то, по всей вероятности, только днем, когда солнце слепит ее большие
глаза. В темные ночи макрель-змея всплывает на поверхность моря, и нам пришлось
в этом убедиться.
  Неделю спустя после того, как необыкновенная рыба забралась в спальный мешок
Турстейна, к нам явился еще один гость. Это опять случилось в четыре часа утра.
  Было темно, молодой месяц уже зашел, и только звезды мерцали на небосклоне.
Управлять плотом было легко, и к концу своей вахты я решил пройтись по плоту
и проверить, все ли в порядке. По обычаю вахтенных, я обвязался вокруг пояса
бечевой. С керосиновым фонарем в руке я начал осторожно обходить мачту по самому
крайнему бревну. Бревно было мокрое, скользкое, и я сильно рассердился когда
кто-то сзади неожиданно схватил меня за бечеву и дернул так сильно, что я чуть
не потерял равновесия. Я в бешенстве обернулся и осветил корму фонарем, но ни
одной живой души не было видно. Кто-то снова дернул за бечеву, и тогда я увидел
на палубе что-то извивающееся и блестящее. Это опять была макрель-змея, которая
так сильно вцепилась зубами в бечеву, что освободить ее я смог, только сломав
рыбе несколько зубов. По всей вероятности, свет от фонаря поблескивал на извивах
белой веревки, и наша гостья из морских глубин прыгнула в надежде схватить очень
длинную и особо лакомую добычу. Она кончила свои дни в банке с формалином.
  Много неожиданностей таит в себе океан для тех, кто живет в помещении, пол
которого находится почти на одном уровне с морем, кто бесшумно и медленно скользит
по его поверхности. Один охотник с шумом пройдет по лесу и, вернувшись домой,
скажет, что ни один зверь ему не попался. Другой же тихонько сядет на пенек и
будет терпеливо ждать, и зачастую вокруг него что-то зашуршит и зашелестит и
мелькнут чьи-то любопытные глаза. То же самое происходит и на море. Обычно мы
идем по морю под шум и стук поршней, и за нами вырастают пенящиеся буруны. Поэтому,
возвращаясь, мы говорим, что в открытом море не на что смотреть.
  Мы же на плоту скользили по самой поверхности моря, и не проходило ни одного
дня без того, чтобы нас не навещали любопытные жители океана, которые извивались
и кружили вокруг нас, а некоторые из них - золотые макрели и рыбы-лоцманы - вели
себя совсем бесцеремонно и почти на всем протяжении плавания следовали за нами,
день и ночь кружась вокруг плота.
  Наступала ночь, на темном южном небе загорались яркие звезды, и тогда море
вокруг нас начинало светиться, соперничая в своем блеске с далекими звездами;
а светящиеся планктонные организмы были так похожи на раскаленные угольки, что
мы невольно отдергивали голые ноги, когда набежавшая волна заливала корму и яркие
огоньки вспыхивали около нас. Мы поймали несколько таких огоньков и увидели,
что это были маленькие, ярко светящиеся рачки, вроде креветок. В такие ночи нас
иногда пугали два больших круглых светящихся глаза, которые внезапно появлялись
из глубины моря вблизи плота и пристально, как бы гипнотизируя, смотрели на нас.
Казалось, что это сам морской черт. Обычно это были огромные кальмары, колыхавшиеся
на волнах, и их зеленые сатанинские глаза светились во мраке подобно фосфору.
Иногда такие светящиеся глаза принадлежали глубоководной рыбе, которая поднималась
со дна моря только ночью и, привлеченная светом, шевелясь, глазела на фонарь.
Несколько раз, когда море было тихим, в темной воде вокруг плота неожиданно появлялось
множество круглых голов диаметром в 2-3 фута. Они лежали неподвижно и пожирали
нас своими большими пылающими глазами. Бывали также ночи, когда мы видели в глубине
моря большие шары, диаметром в один метр и больше, которые то вспыхивали, то
угасали, как будто кто-то зажигал и гасил электрический свет.
  Постепенно мы привыкли к тому, что у нас под ногами живут всевозможные подземные
или, вернее, подводные твари, но тем не менее мы каждый раз удивлялись появлению
какого-нибудь невиданного существа. Однажды, около двух часов ночи, когда небо
было затянуто облаками и рулевой не мог отличить черное небо от черного моря,
он заметил в воде тусклое мерцание, которое постепенно приняло очертания большого
животного. Трудно сказать, то ли это светился прилипший к телу животного планктон,
то ли у него самого была фосфоресцирующая поверхность - во всяком случае, свечение
придавало призрачному животному неясные и беспрестанно меняющиеся формы. То оно
казалось кругловатым, то овальным и даже треугольным, то вдруг оно делилось пополам,
и обе части плавали под плотом взад и вперед независимо одна от другой. В конце
концов вокруг плота медленно плавали три таких огромных светящихся призрака.
Это были настоящие чудовища, только видимая их часть имела 6-метровов в длину.
  Мы, разумеется, все выбежали на палубу и с интересом следили за танцем призраков.
Проходили часы, а они все следовали за плотом. Таинственные и бесшумные светящиеся
провожатые все время плыли под водой, большей частью у правого борта, где был
фонарь, но иногда они ныряли под плот или шли с левого борта. Судя по светящимся
спинам, эти животные были больше слонов, но они, во всяком случае, не были китами:
они ни разу не всплывали подышать. Может быть, это были гигантские скаты, очертания
которых менялись, когда они поворачивались в воде? Мы держали фонарь у самой
поверхности воды, пытаясь выманить их и рассмотреть, но они не обращали на свет
никакого внимания. С наступлением рассвета они, как и подобает настоящим привидениям
и духам, скрылись в глубинах океана.
  Мы так и не получили удовлетворительного объяснения ночному визиту трех светящихся
чудовищ, хотя разгадка была, возможно, связана с другим "посещением", происшедшим
через тридцать шесть часов, среди бела дня. Это было 24 мая. Неторопливо покачиваясь
на волнах, мы шли вперед, находясь примерно у 95o западной долготы и 7o южной
широты. Около полудня мы выбросили за борт внутренности двух больших макрелей,
пойманных нами на рассвете. Я решил освежиться и лежал в воде, привязанный бечевой,
конец которой был закреплен в носовой части плота, и внимательно следил за всем,
что происходит вокруг меня. Внезапно я увидел в кристально чистой воде большую
коричневую рыбу, длиной около двух метров, которая с назойливым любопытством
приближалась ко мне. Я быстро забрался на плот и, греясь в лучах жаркого солнца,
посматривал на спокойно проплывавшую мимо меня рыбу. Вдруг до меня донесся громкий
боевой клич Кнута. Он сидел на корме за хижиной и орал, пока не сорвал себе голос:
"Акула!" Акулы появлялись около плота почти ежедневно и никогда не возбуждали
нашего внимания. Поэтому, услыхав крик, мы поняли, что случилось что-то необычайное,
и бросились на корму на помощь Кнуту.
  Кнут сидел на корточках и стирал в море трусики. Случайно подняв глаза, он
вдруг увидел перед собой огромную безобразную морду. Такой никто из нас в своей
жизни никогда не видел: это была голова настоящего морского чудища. Огромная
и отвратительная, она произвела на нас такое потрясающее впечатление, какого,
наверно, не произвел бы и сам морской черт. Широкая и плоская, как у лягушки,
голова имела по бокам маленькие глазки и полуметровую жабью пасть, в углах которой
свисала и колыхалась бахрома. Голова незаметно переходила в огромное туловище
с длинным, тонким хвостом и острым плавником на его конце, говорившим о том,
что морское чудовище не было китом. Под водой туловище казалось коричневым, и
как оно, так и голова были усеяны небольшими белыми пятнами. Чудовище подходило
спокойно, плывя за нашей кормой. Оно скалило зубы, как бульдог, и тихонько помахивало
хвостом. Из воды торчал гигантский округлый спинной плавник, а иногда виден был
и хвостовой плавник. Когда страшилище попадало в ложбину между двумя волнами,
вода кипела и пенилась над его широкой спиной, как у подводного рифа. Прямо перед
его широкой мордой плыла, построившись углом, стайка полосатых, как зебры, рыбок-
лоцманов, а крупные прилипалы и другие паразиты, крепко присосавшиеся к телу
чудовища, путешествовали вместе с ним. Все они, вместе взятые, казались курьезной
зоологической коллекцией, размещенной вокруг плавучего глубинного рифа.
  За кормой на шести больших рыболовных крючках качалась в воде приманка для
акул десятикилограммовая золотая макрель. Заметив ее, стайка рыб-лоцманов бросилась
к ней, обнюхала приманку, но не тронула, поспешила обратно к своему господину
повелителю - морскому царю. Он пустил в ход свою машину и, похожий на механическое
чудовище, медленно и неторопливо направился к золотой макрели - просто жалкому
кусочку для его пасти. Мы подтянули золотую макрель к корме, и морское чудовище
медленно поплыло за ней рядом с плотом. Оно не разжимало челюстей, а лишь слегка
подталкивало рыбу рылом, как будто считая ниже своего достоинства разевать пасть
для такого ничтожного кусочка. Поравнявшись с плотом, чудовище задело за тяжелое
кормовое весло, которое мгновенно вылетело из воды. Мы получили возможность рассматривать
животное со столь близкого расстояния, что буквально сошли с ума. Мы хохотали
и кричали, вне себя от возбуждения, не сводя глаз с акулы. В этом не было ничего
удивительного: трудно было придумать более страшное морское чудовище, чем то,
которое внезапно появилось около плота и уставило на нас свою ужасающую морду.
  Чудовище было китовой акулой, самой большой акулой и самой большой рыбой в
мире. Она встречается чрезвычайно редко, но отдельные экземпляры попадаются иногда
в океанах под тропиком. Гигантские акулы достигают 15 метров в длину и, по утверждению
зоологов, весят около 15 тонн. Говорят, что отдельные особи достигают 20 метров
длины. Печень загарпуненного детеныша гигантской акулы весила почти 30 килограммов,
а в каждой из его огромных челюстей оказалось около 3 тысяч зубов.
  Чудовище было таких огромных размеров, что когда оно стало кружить вокруг плота
и нырять под него, то голова виднелась с одной стороны, а хвост в это время торчал
над водой с другой. Акула имела до того уродливо комичный, вялый и тупой вид,
если смотреть на нее в упор, что мы не могли удержаться от смеха, хотя прекрасно
понимали, что если бы ей вздумалось напасть на нас, то у нее хватило бы силы
разбить своим хвостом в мелкие щепки наш плот вместе со всеми креплениями. Все
меньше и меньше становились ее круги под плотом, а нам не оставалось ничего другого,
как ждать, что же будет дальше. Акула вновь нырнула под плот и опять приподняла
кормовое весло, и лопасть погладила ее по спине. Мы стояли наготове с ручными
гарпунами, которые в сравнении огромным чудищем казались просто зубочистками.
Не было никаких признаков, что акула собирается с нами расстаться. Она следовала
за нами, как преданный пес, непрерывно описывая круги вокруг плота. Никто из.
нас не переживал ничего подобного, да никогда и не думал, что с ним может случиться
что-либо похожее. Все приключение с морским чудовищем, плывшим то позади плота,
то под ним, казалось нам настолько нереальным, что мы не относились к нему серьезно.
  Акула кружила вокруг нашего плота около часа; нам же показалось, что этот визит
длился почти целый день. Эрик в конце концов не выдержал напряжения. Он стоял
на корме с гарпуном длиной в 2,5 метра и, подстрекаемый нашими необдуманными
криками, поднял его над головой. Акула медленно проплывала мимо него, и ее широкая
голова оказалась как раз под ним. Эрик со всей своей исполинской силой метнул
гарпун вниз, в массивную голову хищника. Прошла одна или две секунды, прежде
чем акула сообразила, что случилось. В одно мгновение безмятежная рыхлая туша
превратилась в гору стальных мускулов. Трос, к которому был прикреплен гарпун,
со свистом соскользнул с плота, фонтан воды взлетел в воздух, а громадная акула
встала на голову и метнулась на дно моря. Трое из нас, стоявшие близко к акуле,
упали, перекувырнувшись, на палубу, причем двоим тросик гарпуна обжег и содрал
кожу. Тросик, на котором легко можно было буксировать шлюпку, зацепился за борт
плота и лопнул, как тоненькая бечевка, а несколькими секундами позже в двухстах
метрах от нас на поверхность моря всплыло сломанное древка гарпуна. В воде рассыпалась
стайка испуганных рыбок-лоцманов, предпринявших безнадежную попытку догнать своего
властелина и повелителя. Мы долго ждали, что чудовище вернется и стремительно
бросится на нас, словно подводная лодка, но мы больше никогда не видели китовой
акулы.
  Тем временем мы оказались в южно-экваториальном течении, уносившем нас на запад.
Мы находились примерно на расстоянии 400 морских миль к югу от островов Галапагос.
Нам уже больше не грозила опасность попасть в галапагосские течения, и наше знакомство
с группой этих островов ограничилось встречами с огромными морскими черепахами,
которые заплывали далеко в океан и передавали нам от них привет. Однажды мы увидели
такую морскую черепаху. Лежа в воде, она отбивалась от кого-то головой с большим
плавником. Набежавшая волна подняла ее кверху, и мы увидели в воде под ней что-то
зеленое, синее и золотое. Тут мы поняли, что черепаха дерется не на жизнь, а
на смерть с золотыми макрелями. Борьба была явно неравной. Двенадцать- пятнадцать
большеголовых и ярко крашенных макрелей хватали черепаху то за шею, то за плавники
и старались, по всей видимости, измотать ее. Черепаха не может долго держаться
на воде, спрятав в панцырь голову и лапы.
  Но вот черепаха увидела плот, нырнула и, преследуемая блестевшими на солнце
рыбами, поплыла прямо к нам. Она вплотную подплыла к плоту и приготовилась было
взобраться на него, как вдруг увидела нас. Будь у нас больше опыта, мы могли
бы без труда ее поймать, набросив петлю, когда она медленно поплыла рядом с плотом.
Но мы стояли и глазели на нее, наконец спохватились и приготовили петлю, но гигантская
черепаха уже была впереди носовой части плота. Мы спустили на воду резиновую
лодку. Она была ненамного больше щита черепахи, и Герман, Бенгт и Турстейн пустились
в своей ореховой скорлупе в погоню за уплывавшей добычей.
  Бенгт, который заведовал нашим хозяйством, мечтал уже о различных мясных блюдах,
восхитительном супе из черепахи. Но чем быстрее они гребли, тем быстрее плыла
черепаха под самой поверхностью воды, и не успела лодка отойти на сто метров
от плота, как черепаха бесследно исчезла. Но они, во всяком случае, сделали доброе
дело: наша маленькая желтая резиновая лодка, приплясывая на волнах, пошла обратно
к плоту и повела за собой всю стаю блестящих золотых макрелей. Они закружились
вокруг новой черепахи, а наиболее смелые даже пытались схватить лопасть весла,
полагая, по-видимому, что это плавник черепахи. Тем временем мирная морская черепаха
ускользнула от своих подводных преследователей.

Пишите мне!

Оля.