Эрлих С.Е.

«ПОКЛОНЕНИЕ ВОЛХВАМ (ОПЫТ ДИНАМИЧЕСКОГО СТРУКТУРАЛИЗМА)»  

“Храмы в районе Карпат”  

Д.А.Мачинский объясняет возвращение части дунайских славян на прикарпатские “круги своя” во второй половине VII в. следующими обстоятельствами:

“Прорыв римской границы приводит к катастрофическому упадку византийской городской культуры южнее Дуная и к заселению этой области славянами. В связи с этим области к югу от Дуная становятся менее привлекательными для славян, оставшихся севернее Дуная и в Прикарпатье; система походов в Подунавье с целью захвата богатств, пленных, а иногда и земель для поселений оказывается нарушенной. В 623 — 631 гг. происходит подрыв могущества авар, приведший к нарушению сложившегося аваро-славянского симбиоза; возникает относительная перенаселенность, выражающаяся в попытке всех сербских племен между 610 и 641 г. переселиться обратно на север, за Дунай; консолидируется отрезанное от Византии и предоставленное самому себе романское население Подунавья и Адриатики («волхи»), отмечаемое под именем «влахи» как самостоятельная группа в связи с событиями конца VII в.; византийские армии вновь начинают успешные войны против славян (658 г.); с 660-х годов начинается наступление с востока теснимых хазарами болгар, которые в 679 г. переходят Дунай и производят ряд перемещений в среде славянских племен. В итоге Подунавье перестает быть центром притяжения всего славянства (в том числе повисленского и восточноевропейского), и поэтому отдельные группы славян Подунавья и Прикарпатья начинают с середины VII в. мигрировать в северном и северо-восточном направлении, возвращаясь на свои более древние прародины (встречая там и праславянское, и праславяно-балтское и балтское население), что и нашло отражение в повествовании ПВЛ о «расселении славян с Дуная»” (Мачинский 1981а: 116).

Можно допустить, что часть волохов покинула Среднедунайскую равнину вместе со славянами. И те, и другие ушли в горы и на северо-восточные предгорья Карпат: “Существует гипотеза миграции в VI-VIII вв. романоязычного пастушеского населения с западных Балкан и Среднего Подунавья в Прикарпатье” (Шувалов 1989: 9). Материалы лингвистики свидетельствуют о “тесных контактах славянского и романского пастушеского населения” в этот период (Королюк 1985: 165).

Ср.: “...вместе со славянами каждый раз являются валахи” (Успенский 1879: 95).

Вероятно, и в Прикарпатье волохи какое-то время сохраняли господствующее положение. Причем власть их, видимо, продолжала носить жреческий (на кельтский манер) характер. Примечательно, что славянские племена, в чьих названиях содержится священное сочетание *uel, *uol, *ul — велетов, лучан, полян (bolani), волынян (ср.: Иванов, Топоров 1980: 38), уличей располагались по дуге севернее и восточнее Карпат.

Ситуация господства сакральной власти не является чем-то исключительным для раннего средневековья. В частности, в истории синхронных и прекрасно знакомых славянам хазар и аваров также были периоды преобладания жрецов. Б.Н.Флоря предполагает, что “у славян (по крайней мере в некоторых районах) существовал известный ряду индоевропейских народов институт сакрального вождя — главы культа...” (Флоря 1991: 192).

В пользу сакральной революции волхвов говорит почти полное отсутствие военной активности “северных” славян в VIII в.. Это затишье контрастирует как с периодом “бури и натиска” VI -VII вв., так и с последующими (2-я пол. IX — XI вв.) походами русских князей на Царьград.

Д.А.Мачинский отмечает, что возвращение славян на северную “прародину” с Дуная происходило без значительных проявлений военной активности: “Об их «мирном» обратном расселении говорит и то, что эпическая память славянства не сохранила воспоминаний о каких-либо столкновениях при расселении на северо-восток” (Мачинский 1981а: 136).

Невыраженность в культуре типа Луки-Райковецкой ряда признаков, свойственных “военным” культурам, косвенно (отсутствие — не доказательство) свидетельствует, что прикарпатские славяне VIII-IX вв. находились под властью “колдунов”, а “воины” занимали второстепенное положение.

Что это за признаки?

Отсутствие погребений с оружием, малое число фортификационных сооружений позволяют полагать, что престиж воинского сословия был невысок. Об этом же говорит отсутствие ключевого для “воинов” змееборческого мотива в славянских древностях той эпохи. Этот “пацифизм” культуры типа Луки-Райковецкой особенно заметен в сравнении как с синхронными древностями Скандинавии, так и с последующей культурой Руси, изобилующих и оружием в погребениях, и змееборческими сюжетами.

“Мотив змееборчества, вероятно, усилился в среде восточных славян под влиянием скандинавской традиции...” (Мачинский 1981а: 136).

В.Я.Петрухин полагает, что “...отсутствие оружия в славянских погребениях свидетельствует об отсутствии традиции оставлять оружие с умершим, но, конечно, не об отсутствии вооружения у славян” (Петрухин 1995: 196). Считаю необходимым подчеркнуть, что “отсутствие традиции оставлять оружие с умершим” позволяет выдвинуть предположение о непрестижности военной функции у славян в рассматириваемый период.

В письменных источниках также отмечается неразвитость военной функции у славян в это время. Венгерский “Аноним” сообщает, что при столкновении с уграми “влахи (и славяне) князя Гелу в Трансильвании имели в качестве оружия только луки и стрелы” (Королюк 1985: 193; Scriptores: 66). Арабская анонимная реляция второй половины IX в., сообщая, вероятно, о более раннем времени, отмечает, что славяне “не имеют верховых коней и хорошего оружия” (Magnae Moraviae: 347; Цит. по: Тржештик, Достал 1991: 96). Такая “безлошадность” контрастирует с данными Прокопия Кесарийского (сер. VI в.) и Феофилакта Симокатты (кон. VI — нач. VII в.) о “конных воинах” склавинов и антов (Свод 1991: 177, 208, 35, 59) и васнецовским конным портретом “трех богатырей” из времен Владимира Красное Солнышко (кон. X — нач. XI вв.).

В.В. Бартольд подчеркивает такую особенность арабской географической литературы, как анахронизм, когда “почти все авторы пишут по книгам, не называя своих источников и не определяя их времени, и часто бывает, что в сочинениях XI в. использован более ранний источник, чем в сочинении X в.” (Бартольд 1929: с. 16; Цит. по: Заходер 1962: 6)

Б.Н.Заходер датирует приведенные данные следующим образом: “Временем, позднее которого не мог появиться рассказ, является автобиографическое указание автора самого старого варианта Ибн Русте на 290/902-903 г. Трудно установить время, раньше которого не мог появиться рассказ” (Заходер 1967: 145-146).

Ибн Русте, автор начала X в., пересказывая сведения указанной анонимной реляции об отсутствии у славян хорошего оружия: “У них... нет верховых лошадей, кроме как у высокопоставленного лица. Их оружие — дротики, щиты и копья, а другого у них нет”, предваряет эту информацию сообщением о наличии у них разнообразных музыкальных инструментов: “У них есть разные виды лютней, тамбуров и свирелей” (Цит. по: Калинина 1994: 221; ср. Заходер 1967: 116-117, 119-121). Аналогичное противопоставление музыкальных инструментов и оружия у Феофилакта Симокатты (см. главу 3) позволяет предположить, что это — литературный штамп для характеристики сакральных обществ.

Контраст приведенных сообщений с характеристикой в этих же источниках волжских болгар, которые “со всяким войском кафиров, сколько бы его ни было, ...сражаются и побеждают” (Худуд ал-алам), — очевиден:

— “У них — вьючные животные, кольчуги, вооружение” (Ибн Русте);

— “У них много вооружения, все обладают хорошими вьючными животными и лошадьми” (Гардизи) (Заходер 1967: 32, 38).

Аналогична характеристика воинственных печенегов: “...у них много лошадей и баранов, ...много оружия ...у них есть знамена и копья, которые они поднимают во время битв; их трубы, в которые дуют во время битв, сделаны наподобие бычачьих голов” (Гардизи) (Заходер 1967: 74). Вспомним, что у Симокатты боевые трубы противопоставляются мирной лире (см. стр. 153-154).

О преобладании сакральной функции может свидетельствовать определенная семиотическая “избыточность” материальной культуры прикарпатских славян VIII — IX вв. в сравнении с сугубо утилитарными древностями предшествующей культуры Прага-Корчак (Городенко, Рабинович, Ткачук 1988).

Доминирование “колдунов” может подтверждаться и полным отсутствием зеркал в культуре типа Луки-Райковецкой, встречавшихся (хотя и очень редко) в культурном слое славянских памятников более раннего периода (Рафалович 1972: 202). Согласно славянскому поверью, “если нечистая сила отразится в зеркале, она утрачивает свои магические способности”. Возможно, волхвы, стремясь сохранить свое могущество, запрещали пользоваться этим бытовым прибором (Р.А.Рабинович). Это табу было столь суровым, что и в “воинский” период варяжской оккупации IX — X вв. его не смели нарушать. Да и впоследствии зеркало воспринималось как предмет чрезвычайно опасный (Толстая 1995: 195-196).

О господстве сакральной власти свидетельствует большое количество святилищ в культуре типа Луки-Райковецкой, прежде всего в Украинском Прикарпатье, где открыты “классические по своему устройству малые городища-святилища”, а также сконцентрировано наибольшее в славянском мире число находок языческих идолов (Русанова, Тимощук 1993: 21, рис. 2).

Судя по карте, составленной И.П.Русановой и Б.А.Тимощуком, в Северном Прикарпатье обнаружено 18 изваяний славянских идолов (около 40%) из 46 находок такого рода в западно- и восточнославянских землях (Русанова, Тимощук 1993: рис. 2).

Видимо, Велесу были посвящены “храмы в районе Карпат”, отмеченные Масуди — арабским писателем начала X в. В.Д.Королюк “безусловно” связывает их с “пастушеским славянским населением этого района” (Королюк 1985: 158). Напомним, что здесь же обнаружен знаменитый Збручский идол.

Одно из сравнений, которое Адам Бременский дает, судя по контексту (после упоминания балтийских “вильцов”, “амазонок”, “Руссии”, “Скифии”), либо уличам (Р.А.Рабинович), либо, возможно, волынянам: “Они называются на их языке «вильцы»... которых поэт называет «геланы»” (Латиноязычные источники 1989: 144) — позволяет характеризовать культ Велеса. “Геланы” — это гелоны Геродота, обитавшие северо-восточнее Карпат. В их городе — Гелоне находились многочисленные святилища, идолы, жертвенники и деревянные храмы. Обычай древних гелонов каждые три года отмечать крупнейший праздник в честь быкообразного Диониса, видимо, явился основанием для их отождествления со средневековыми поклонниками “скотьего бога” (ср. Фаминцын 1995: 21).

Сравнение “вильцы” — “геланы” поэволяет предположить, что культ Велеса соединял и светлое “аполлоническое”, и темное “дионисийское” начала. На первое указывают “солнечное” название города Гелона, а также связь венетского и кельтского Белена с Аполлоном (Шкунаев 1991а: 634; Фаминцын 1995: 20; ср. Державин 1945: 145 и прим. 4 гл. 5). На второе — дионисийский культ гелонов, а также хтонический облик Велеса и его имя, восходящее к общеиндоевропейскому корню *uel — “владыка поту-стороннего мира” (Иванов, Топоров 1991г: 530).

На “дионисийство” Велеса указывает и то обстоятельство, что уже в христианскую эпоху “...пьянство в Николин день имело повсеместный и ритуальный характер”. По мнению иностранного путешественника, русские “...считают неприличным и непристойным не упиться в этот день вином и водкой” (Успенский 1982: 46).

На Збруче обнаружены три городища-святилища — Богит, Звенигород и Говда. “Необычность Збручских святилищ, расположенных на южной окраине Галицкой Руси, связана прежде всего со временем их существования с конца X вплоть до второй половины XIII в., когда основная масса населения этого района была уже христианизирована. ...Заключительный этап функционирования святилищ сопровождался массовыми жертвоприношениями, в том числе и человеческими, что в таком количестве не было встречено в других местах славянского мира и не укладывалось в сложившиеся представления о верованиях и обрядах древнерусского населения” (Русанова, Тимощук 1993: 5). Длительное, вплоть до монгольского нашествия, функционирование крупных языческих святилищ в Северном Прикарпатье косвенно свидетельствует, что именно здесь было изначальное средоточие жреческой власти на Руси.

О господстве “колдунов” свидетельствует характер культа славян по данным арабских источников: “Они поклоняются быкам” (Гардизи) — т.е. животным, символизирующим жреческую функцию. Разночтения этой темы: “Все Славяне — огнепоклонники” (Ибн Русте); “они — идолопоклонники” (Исхак ибн ал-Хусайн) — не исключают друг друга (Заходер 1967: 114-115).

Со скотоводческой сакральностью связаны и этнонимы прикарпатских племен, зафиксированные в “Повести временных лет”: “волыняне”, “бужане”, “дулебы”. По всей вероятности — это синонимы: “бужане, зане седоша по Бугу, послеже велыняне”; “дулеби живяху по Бугу, где ныне велыняне” (ПВЛ-1: 13, 14); ср.: “бужане”, “как указывает летопись, это то же племя, которое ранее называлось дулебами, а позже волынянами” (Исаевич 1980: 79). Два первых (“волыняне” — “бужане”) входят в следующий ряд синонимических пар: “вол” — “бугай” (“бык”), Велес — “бог”. “Дулеб” восходит к германскому “страна волынок”.

“В соответствии с этимологией Р.Нахтигала, летописный этноним велыняне является точным славянским соответствием германскому по происхождению термину дулебы: dudleba — герм. Dudl-eiba — *Dudleipa «страна волынок»” (Хабургаев 1979: 145).

Происхождение этого музыкального инструмента уже по этимологии связано с пастушескими культами. Примечательно, что и молдавская ритуальная волынка «бухай» означает — “бык”. С другой стороны, волынка опять напоминает о кельтах. О связи дулебов с волохами может свидетельствовать использование “дулеб” в “качестве нелестной клички города Болхова Орловской губернии”. Название Болхова происходит от Болховского княжества, в “состав которого входила и Дулебская земля” (Иванов, Топоров 1980: 36).

С “кельтской вуалью” и свитой кельтских памятников Прикарпатья связано и наименование этих земель — Галиция. Другое их название — “Волошизна” — употреблялось до XVII в. (Королюк 1980: 33). Учитывая взаимопереход звуков “г” и “в” (ср. Советы 1972: 519), возможно допустить исходную синонимичность названий сопредельных Галиции и Волыни. Название Волыни, по мнению А.А.Шахматова, “скорее германское, чем славянское, — по-видимому, его германская форма Valhuni означала «страну волохов» или «кельтов» (герм. h исчезло будто бы в этом слове так же, как оно пропало в слове perunъ, в соответствии с герм. ferhuni, откуда лит. perkunas)” (Ильинский 1922: 425).

Сакральный характер Галиции и Волыни отражен в названиях берущих здесь начало Южного и Запад-ного Буга, исходная форма которых восстанавливается как “Бог” (Свод 1991: 123; ср.: “Южный Буг в летописях (как и в украинском разговорном языке) имел название Бог”: Исаевич 1980: 80) и в упоминании сакрального быка — тура в украинском фольклоре “преимущественно только в галицийских песнях”. Н.И.Костомаров считает, что в народных песнях “эти звери представляются в чрезвычайно мифической оболочке” (Костомаров 1995: 337-338).

О господстве в славянском обществе периода “карпатской стоянки” колдунов-волхвов, генетически связанных с волохами, может свидетельствовать следующее указание Масуди. Характеризуя славян-язычников, он пишет: “Эти последние образуют несколько наций. Между ними имеется одна, которой спокон веков принадлежало господство. Король назывался Маджаком. Эта нация называется Валинана. Этой нации издавна повиновались прочие славянские племена, так как ей принадлежала власть...”. Особого внимания заслуживают два момента:

— “Власть” племени Валинана — “народа... чистейшей крови, который высоко чтился”, вполне могла быть властью этносословия волхвов, выполнявших жреческие функции в славянском мире;

— Масуди подчеркивает: “Что касается имен некоторых королей этих народов... то это твердые (постоянные) имена (то есть звания...)” (цит. по: Милюков 1993: 411, 412). “Маджак” — достойный титул (лат. “magus” — колдун, “magnus” — великий, могущественный) верховного жреца-царя всех славянских племен и народов. И, возможно, романская форма, и колдовское содержание титула “Маджак” могут рассматриваться как подтверждение гипотезы о связи славянских волхвов и восточнороманских волохов.

Из какого источника черпал эти сведения Масуди, точно не известно. Но вот сходное свидетельство еврейского купца Ибрагима ибн-Якуба, побывавшего в 60-е годы X в. в Карпатских землях: “В прошлом их объединял какой-то король, носивший титул Maha. Он происходил из одного их племени, называемого велитаб, и это племя в очень большом почете у них. Потом они поссорились между собой, так что пропал у них порядок, а их племена образовали особые объединения, и каждым племенем стал править особый король” (Monumenta: 188; Цит. по: Королюк 1985: 208-209).

Поздним отголоском сообщений Масуди и ибн-Якуба является, видимо, свидетельство ал-Идриси от 1154 года: “Карпаты отделяют Венгрию от Польши и от «земли язычников» (огнепоклонников — al-Magus)” (Lewicki 1945: 125-144; цит. по: Шушарин 1972: 170). Вероятно, в нем отражена ситуация конца первого тысячелетия нашей эры. Оно позволяет локализовать “королевство” Маджака (Maha, al-Magus) к северу от Карпат и к востоку от Польши, т.е. в Галиции и на Волыни.

О механизме власти верховного “колдуна” может свидетельствовать еще один арабский источник — уже цитированная арабская анонимная реляция второй половины IX в., сохранившаяся в выдержках у Ибн Русте, анонимном сочинении Худуд ал-алам, Гардизи и ал-Марвази. В ней упоминается восточнославянский король “Свят малик”. Д.А.Хвольсон и В.Ф.Минорский считают, что это — моравский князь Святополк (870-894). Б.Н.Заходер, напротив, уверен, что, “являясь... не именем, а титулом, слово «свет», «свят» в значении «князь-жрец» получает достаточное объяснение в тексте варианта Худуд ал-алам: «Послушание [главе славян] является обязательным согласно религии»” (Заходер 1967: 133-135, 145). Наряду с сакральными функциями “святой король” также осуществляет исполнительную (собирает дань с подданных) и судебную (наказывает грабителей) власть (ср. стр. 168 — обязанности знахаря у моравских валахов). Повседневными делами вершит его “заместитель” (“наместник”) (Заходер 1967: 119-120; Magnae Moraviae: 346; Цит. по: Тржештик, Достал 1991: 95-96). Характер власти “святого короля” напоминает “диархию степных, главным образом тюркских, народов, у которых за сакрального короля правил его «светский» заместитель” (Тржештик, Достал 1991: 95-96). По своему происхождению культ “святого короля” связан с пастушеством, поскольку “нет у него иной еды, кроме как надоят молока” (Ибн Русте) / “пища их царей — молоко” (Худуд ал-алам) (Заходер 1967: 120).

Заслуживает внимания сюжет, относимый Ибн Русте, Худуд ал-алам и Гардизи к русам: “У них знахари, они господствуют над их царем, подобно хозяевам, они приказывают им приносить в жертву создателю то, что они пожелают из женщин, мужчин, табунов лошадей; если прикажут знахари, никому не избежать совершения их приказа: захватывает знахарь то ли человека, то ли домашнее животное, набрасывает веревку на шею и вешает на дерево, пока не утечет дух его; они говорят, что это жертва богу” (ибн-Русте) (Заходер 1967: 96). Отношения “знахарей” и “царя” русов соответствуют приведенному выше подчинению светского заместителя “святому” князю-жрецу славян. Б.Н.Заходер отмечает наличие в арабских источниках “переносов сведений о славянах в текст о русах и наоборот”, вызванных заменой “представления о восточных славянах представлением о русах” (Заходер 1967: 108, 153).

Вышеприведенные свидетельства относятся к восточной традиции. Ввиду их согласованности складывается впечатление, что они восходят к общему источнику. Поэтому чрезвычайно важно упоминание о стране Maegda land, дошедшее с Запада. В документе, именуемом “Орозий короля Альфреда” (конец IX в.), в перечне народов к северу от Дуная приводятся “хороты”, т.е. хорваты, живущие, по мнению Альфреда, к северо-востоку от Моравии. “К северу от хоротов лежит земля Мэгда, а к северу от земли Мэгда находятся серменды (сарматы) до самых Рифейских гор”. Далее описываются земли Северной Европы (Матузова 1979: 19, 23, 27). Расположение между “хоротами” и “сермендами” (“сарматами” в Средние века именовались все неведомые народы к востоку от Рейна и к северу от Дуная) позволяет локализовать страну Maegda land севернее Карпат и южнее Балтики, т.е. допустить ее расположение на территории Галиции и Волыни.

Вот и все собранные, на сегодняшний день, аргументы “за”. Достанет ли у кого-нибудь смелости высказаться “против”?  

«Stratum plus»