Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Скурлатов В.И. Философско-политический дневник


Захар Прилепин о Василии Шукшине

 

Понятно, что пассионарный Захар Прилепин ненавидит окружающую русскую шкурность и пофигизм и вопрошает, откуда эта обезволенность взялась у русского человека. Не во времена ли брежневского застоя овладела нашим народом эта безответственность и расслабленность, приведшая к Русской Катастрофе-1991? Значит, рассуждает Прилепин, истоки нынешней нашей немощи следует искать там. И червоточину отразили-выразили, видимо, тогдашние властители дум – писатели и актеры. А кто выражал дух времени, был популярным и даже модным? Ах, да, не только аксеновы и войновичи, но и деревенщики. И Захар обрушивает свой праведный гнев на них – «Пришли несчастные жалующиеся деревенщики, пришли шукшинские чудики. Это одна из самых ненавистных мне эстетик в русской литературе, весь этот шукшинский мир мне омерзителен по сути. Он мне просто поперек течения крови, потому что это не тот мир, в котором я хотел бы находиться, это не те мужчины, не те женщины… Я хочу жить в мире, где Илиада, Одиссея» (Беседа Дениса Яцутко с Захаром Прилепиным Абсолютно счастлив в Молодежной газете «Реакция» 8 октября – 18 октября 2007 года, № 33; извлечение – журнал Новый мир, Москва, 2008, № 1, стр. 239).

Знавал и читал Василия Шукшина. Подобно Пушкину, Гоголю, Достоевскому или Шолохову, он тоже описывал «чудиков», куда же без них, но "чудиков" каких-то особых, предкатастрофных и потому не просто забавных, а несущих весть о мутации народа. Хотя душой он жил, как и Евгений Николаевич Прилепин, «в мире, где Илиада, Одиссея». Таковой мир русской Илиады и Одиссеи для него воплотился в образе Степана Разина – в киносценарии «Я пришел дать вам волю. Часть первая: «Помутился ты, Дон, сверху донизу…» // Искусство кино, Москва, 1968, № 5, стр. 143-187; Часть вторая: «Мститесь, братья!» // Искусство кино, Москва, 1968, № 6, стр. 133-185), в одноименном романе (в журнале «Сибирские огни», Новосибирск, 1971).

Василий Макарович говорил о Степане Разине – «Стремление к воле, ненависть к постылому барству – этим всколыхнул он мужицкие тысячи, и этого у Разина не отнять: это вождь, каким следует его показать /МОЙ КОММЕНТАРИЙ: вождь, а не чудик!/. Память народа разборчива и безошибочна… Главную заботу я бы проявил в раскрытии характера самого Разина – темперамент, свободолюбие, бузудержная, почти болезненная ненависть к тем, кто способен обидеть беззащитного» (Шукшин В.М. Нравственность есть Правда [публицистика] – Москва: Советская Россия, 1979, стр. 337, 338).

Мой учитель и создатель учения о пассионарности Лев Николаевич Гумилев высоко ценил Василия Макаровича Шукшина именно за стремление постичь душу пассионарного героя Степана Разина, опираясь на исторические факты и восполняя их резонансом духа. «Я думаю, - писал Лев Гумилев, - писатель должен иметь нечто вроде свода истории данной эпохи, где достоверное отделено от гипотетического и предположительного. То, что для историка венец работы, для писателя станет трамплином, скоторого работа начинается… Имея «научный свод сведений», писатель может развернуть собственные идеи и дать повествование, имеющее несомненную художественную и познавательную ценность. Сошлюсь хотя бы на В. Шукшина, который работал над романом о Разине, имея на столе академический трехтомник материалов по этой теме /Крестьянская война под предводительством Степана Разина: Сборник документов. Тома 1-3. Москва, 1959-1962/ (Гумилев Л. Н. С точки зрения Клио // Дружба народов, Москва, 1977. № 2, стр. 248).

Захар Прилепин восклицает в этом своем интервью с Денисом Яцутко – «Я так много вижу вокруг себя людей, которые ведут себя, как обоссанные… они несчастны безо всяких причин.

— Может быть, это русская литература сделала их несчастными?

— Нет, я не думаю, что это русская литература. Я думаю, что это какое-то внутреннее непонимание.

— А как вам кажется, Печорин тоже несчастен?

— Это мой любимый герой в русской литературе. Печорин… конечно несчастен. Потому что он все знает о людях наперед, о женщинах, о мужчинах… он способен оценить и красоту, и мужество, но он знает все наперед, ему неинтересно жить…

Русская литература в советском своем периоде пыталась эту ситуацию переломить… Училась видеть позитив… Федин, Всеволод Иванов, в меньшей степени Фадеев, Гайдар, Леонид Леонов. Эта литература делалась очень хорошо, на экстремально высоком уровне. У них это получалось. Но потом ей тоже сломали хребет… /пришли деревенщики!/

— Хорошая сейчас ситуация в русской литературе?

— Хорошая, красивая, да.

— А кого вы посоветовали бы читать из нынешних?
(Долгая пауза.)

— Сразу появляются мысли: «Ах, как бы не обидеть кого-то...»

— Да-да-да. Конечно, никто из нас не объективен. Включается физиология. Литература — это как женщины, как свой ребенок. Ведь мы все люди… Кто-то не любит котлет или рыжих женщин, или оранжевый цвет. А кому-то чья-то эстетика может быть неприятна просто физиологически…

— Имя-имя-имя…

— Да, конечно! Михаил Тарковский. Это писатель, живущий в Сибири. Абсолютно родной. Великолепный человек с признаками совершенно очевидной гениальности. Писатель, который меня потрясает бесконечно. С другой стороны, очень модный, очень известный ныне Алексей Иванов. Он такие задачи берет на себя, которые никто взять не в состоянии. Есть блестящий экспрессионистский талант у Сергея Шаргунова. Я не очень уверен, что его нынешняя политическая деятельность даст ему силы для новой литературы, но то, что он делал до сих пор, вызывало у меня чувство восхищения. Это как раз тот самый вкус счастья, вкус мужества, которого так мало в русской литературе…

Кстати, в России была возможность, которая так и не реализовалась. Когда распался Советский Союз, была прекрасная возможность для появления литературы полукровок, вынужденных эмигрантов, людей, выгнанных со своих территорий. А почти ничего об этом не написано! Гуцкой и Волос! Два писателя — и все, тишина.

— А Мамедов, а Гаррос и Евдокимов?

— А, да. Ну, Гаррос-Евдокимов еще… Ну все равно, ну четыре, ну пять имен. А там ведь такая жуть! Это же как гражданская война, огромные массы людей перемещались, теряли родину, привычное культурное окружение… Гражданская война породила «Тихий Дон». А тут такое произошло, это еще больший опыт… А что появилось? «Гастарбайтер» этот несчастный… Но это же книга-однодневка… Вот знаете, когда «Наши», кажется, проводили акцию по уничтожению «плохих» книг, они ждали, что им понесут Пелевина, Сорокина, а больше всего принесли Марининой. Почему? Потому что дома эти книжки никому не нужны. Даже их читателям. Прочел — и выбросил. Зачем такие хранить?

— Вы упомянули Пелевина. Две или три его последних книги я дочитать не смог, потому что ничего нового: медиа, буддизм, технологии манипулирования социумом… Один товарищ некогда подбросил замечательное выражение для такой ситуации: «Этого автора уже хочется бить ногами». Вы не боитесь, что ваш читатель скоро тоже захочет вас бить ногами?

— Я понимаю. Есть абсолютно верная писательская мечта — быть автором одновременно «Детей капитана Гранта», «Хаджи Мурата», «Севастопольских рассказов», «Сада расходящихся тропок» и «Горячего снега». То есть книг, несопоставимых никак. Ничего лучше этого в жизни не придумаешь. Это планка.

— А из поэтов нынешних кто хорош?

— Быков, несомненно, поэт номер один в России.

— Вот как?

— Быков абсолютен. Он первый поэт эпохи. Я очень люблю современную поэзию, но я не понимаю, какой же это расцвет поэзии, если все пишут верлибры, все нынешние знаменитые поэты, все любовники толп…

— А Емелин?

— Это другой случай. Емелин — забавник. Он прекрасный. «Из лесу выходит серенький волчок, на стене рисует свастики значок» — это чудо, абсолютно чудо. Но Емелин ведь и не претендует на звание первого поэта эпохи. Он делает одно и то же, но на совершенно блестящем уровне. Он не работает в другой тональности а это же все русские поэты умели, даже модернисты… Есенин умел это блестяще. Правда, его и сегодня уже не все понимают из тех, кто читает... А через 50 лет вообще никто не прочтет и тех, кто пишет сегодня. Даже самых лучших.

— Кое-кто и до сих пор читает и Тредиаковского, и Сумарокова…

— Ну да. Кое-кто. Извращенцы всякие.

— Хорошо, другой пример. До сих пор читают Библию.

— Библию писал не человек. Это вне пределов человеческих возможностей. В ней есть все… Благодаря ей я понимаю, что Бог есть. В моей жизни и так происходят сотни событий, когда я понимаю, что Бог есть, потому что за каждый ложный шаг, за каждый дурной поступок он наказывает немедленно. Бьет просто по лбу… Но вот эти тексты… Нет, это люди не могли написать. Чтобы это понять, просто почитать надо…

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Мне современная мировая и русская литература, в том числе тексты Захара Прилепина, представляется почти библейской по проблематике и иногда даже по глубине. Это неудивительно – на наших глазах происходит перескок из Нового Времени в эсхатологические Последние Времена. И в эти времена исчерпывается тяга к самокопанию, ибо всё в человеческом сущем уже раскопано и препарировано и скучно. С другой стороны, современная научная фантастика легко моделирует высшие измерения сущего и сопрягает судьбу микрокосмоса с историей бытия. Последний роман Леонида Леонова «Пирамида» - предчувствие апокалиптической духовной брани. Кинотрилогия братьев Ларри и Энди Вачовски «Матрица» - попытка прорыва к герою, которого взыскует современное человечество. Также Захар Прилепин, превозмогая корчи и чудачества растерянных и мутирующих русских людей, изображенные Василием Шукшиным накануне грандиозной Русской Катастрофы, ищет свой путь к сверхчеловечеству.


В избранное