Классики навеки

Ближе к полуночи позвонил историк и публицист Сергей Николаевич Семанов и спросил, как я отношусь к Дарвину. «К Чарльзу Робертовичу отношусь вполне благожелательно», - ответил я. «Но ведь его теория эволюции устарела», - возразил мой давний друг. И мы с ним чуть ли не час говорили о состоянии эволюционной теории вообще и о Коде Сущего особенно. Ведь открытия Дарвина для науки о живом столь же непреходящи, как открытия его соотечественника Ньютона для науки о материальном мире. Они прорвались к Коду, выявив исходные 2х2=4. Мы опираемся на твердь открытого ими знания, «опровергая» их в квантовой механике и теории относительности или в синтетическо-генетической теории эволюции и даже в концепции Intelligent Design. Вечный Код выше ступеней к Нему. Классик же увидел первую ступень лестницы и вступил на неё и освоил и подготовил шаги к следующим ступеням.

И на великом острове Европы первооткрывателями-первопроходцами родились не только Исаак Ньютон и Чарльз Дарвин, но и Адам Смит (1723-1790), который постиг 2х2=4 в науке об обществе. Только опираясь на открытую им твердь, можно судить научно о человеке и истории и «опровергать» его марксизмом, веберианством, кейнсианством, неолиберализмом и т.д.



Адам Смит недостаточно известен русской гуманитарной общественности (впрочем, как и Карл Маркс или Макс Вебер), поскольку русские остаются в массе бедным народом и потому мало задумываются о тверди базиса и предпочитают витать в кущах надстройки. Правда, прекрасную содержательную книгу «Адам Смит» в молодогвардейской серии «Жизнь замечательных людей» опубликовал в 1968 году профессор Андрей Владимирович Аникин (1927-2001), но кто сейчас читает книги по базисной тематике? «Многа букафф». К счастью, небезызвестный прозаик и эссеист и лауреат всяких премий Игорь Юрьевич Клех (1952, 13 декабря -), не претендуя на надстроечные изыски, более-менее добросовестно рассказал о классике политэкономии в последнем выпуске НГ-Ex Libris в зарисовке «Человек одной Книги: Экономический трактат для всех-всех-всех» (Независимая газета, Москва, 18 сентября 2008 года, № 200 /4547/. НГ Ex Libris, № 33 /477/, стр. 5):

«Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита – первый и единственный экономический трактат, адресованный всем людям, а не только экономистам, в чем и состоят его уникальность и непреходящее значение.

В этом тысячестраничном труде, писавшемся около десяти лет, состоялась незабываемая встреча науки с литературой – нечто вроде их бракосочетания по любви, что было невозможно до того и также оказалось невозможно после. Над другими научными исследованиями размышляли, книгой Смита зачитывались такие разные люди, как британские премьер-министры и якобинцы, Пушкин и Маркс.

Сын таможенника

Родился в 1723 году в приморском городке Керколди в семье шотландского таможенного чиновника через три месяца после его внезапной смерти – и сам умер таможенным чиновником высокого ранга в столичном Эдинбурге, на расстоянии прямой видимости в ясную погоду от Керколди, на противоположном берегу залива Фёрт-оф-Форт. В промежутке уместилась плодотворная и не очень богатая внешними событиями жизнь закоренелого холостяка, в целом – счастливая.

Вначале были три года обучения в Университете Глазго, затем еще шесть лет безотлучного пребывания в Оксфордском университете на скудной стипендии шотландского мецената (40 фунтов ежегодно в течение 11 лет). То были годы не столько учебы (в Оксфорде приходилось чаще посещать церковь, чем лекции), сколько запойного чтения и интенсивного самообразования, со временем превративших Адама Смита в одного из самых широко образованных европейских интеллектуалов своего времени.

Смолоду он владел кроме родного языка и английского (Оксфорд помог ему избавиться от шотландского акцента) еще латынью, древнегреческим и французским языками, усовершенствованным во время единственной поездки на континент уже в зрелом возрасте. Всю жизнь он оставался страстным книжником и крепко недолюбливал Оксфорд, в который прибыл семнадцатилетним юношей верхом на лошади. Так же верхом он покинул его шесть лет спустя, уложив в два тюка свое главное богатство – книги, и зашив последние золотые монеты и медальон с портретом матери в нижнее белье, дорога предстояла дальняя и небезопасная.

После кровопролитного мятежа и провалившейся попытки принца Стюарта с помощью шотландских горцев отобрать британский престол у ганноверской династии английский парламент запретил шотландцам носить килты (сам зачинщик смуты сбежал на континент, переодевшись женщиной!). Смирный книжник Смит, который килта никогда не носил и был сторонником победивших вигов, в знак молчаливого несогласия покидает Оксфорд и Англию и возвращается в родной Керколди.

Он любит Шотландию, обожает звук волынки, за речкой Твид его сердце бьется сильнее. В числе последних купленных им в жизни книг будут и первые сборники стихов молодого Роберта Бёрнса (шотландского Есенина), при том что поэзия в понимании Адама Смита заканчивалась на строгом классицисте Александре Поупе (британском Ломоносове, примерно).

Вернувшись домой в возрасте двадцати трех лет, Смит проживет с матерью два года на скромный доход от наследства и такую же скромную стипендию. Его терзают неопределенность собственного будущего и мысли о трудоустройстве, говоря современным языком. Смит продолжает выписывать и читать дорогущие книги в кожаных переплетах – он слывет самым умным и образованным человеком в Керколди, где ему не с кем даже поговорить о прочитанном. Но именно эта неутолимая страсть к познанию вскоре откроет перед ним все двери и выведет в большой мир, как ни прекраснодушно это звучит. Ум и знания послужили Адаму Смиту капиталом, и в Керколди он завершил процесс его «первоначального накопления».

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Очень своевременная мысль, поскольку наступает «эпоха знания» или «общество знания» - живое знание становится ныне столь же ликвидным капиталом, как неодушевленные знаки в виде баксов, акций и тому подобного/

Наука и безбрачие

В 1748 году Смита свели с просвещенным шотландским меценатом, юристом и литератором Генри Хьюмом (в скором будущем лордом Кеймсом), и тот предложил ему поделиться своими знаниями с эдинбургским обществом. Еженедельные лекции молодого книжника и философа в Эдинбургском университете вызвали живой интерес у образованной публики. Очень скоро число вольнослушателей платного курса английской литературы достигло ста человек, и годовой доход Смита вырос соответственно на весомую сотню фунтов. Успех и резонанс этих лекций спустя три года позволили Смиту без труда занять вакансию профессора логики в родном Университете Глазго.

По свидетельству позднейших биографов, у Адама Смита в разном возрасте случались романы с женщинами. Но, во-первых, он был довольно чопорен и очень скрытен в этой области. Известно только, что его романы как-то рассасывались сами собой. Во-вторых, с годами он сделался чудаковат – его рассеянность, оборотная сторона чрезвычайной умственной сосредоточенности, приобрела легендарный характер. Прилично одетый джентльмен разговаривал сам с собой и мог в задумчивости забрести бог весть куда, не разбирая пути. А в-третьих, вероятно, что-то в нем изначально противилось природной необходимости обзавестись женой и детьми.

Впрочем, безбрачие в британской университетской среде не являлось редкостью ни тогда, ни позднее. Большинство друзей Смита являлись такими же, как он, холостяками, для которых дружеское клубное общение, ученые беседы и творчество вполне исчерпывали их потребности в человеческой привязанности и коммуникации.

Кумиром Адама Смита смолоду был кембриджский затворник сэр Исаак Ньютон, перед образом которого он благоговел, втайне стремясь ему уподобиться или даже сравняться с ним. Что, как известно, в значительной мере ему удалось, и даже с лихвой. Открытия Ньютона настолько вошли в плоть последующей теоретической физики, что его труды утратили самостоятельный интерес для будущих читателей, чего нельзя сказать о «Богатстве народов» Смита (с которым в области научной литературы до Фрейда могло соперничать по популярности разве что сенсационное дарвиновское «Происхождение видов»).

В европейских университетах того времени все науки подразделялись на два больших отряда – нравственную философию, покрывавшую социальные и гуманитарные предметы, и естественную философию, вбиравшую природоведческие дисциплины и математику. Адам Смит расположен был к нравственной философии. К счастью, его молодость совпала с началом промышленной революции в Англии, иначе не избежать бы ему участи давно забытого автора прогрессивных для своего времени сочинений по эстетике, этике и философии. Чувство реальности и приземленный шотландский здравый смысл заставили Смита в конце концов отвернуться от стилистических красот Мильтона и Поупа и заинтересоваться тем, что было у всех на устах: деньгами, торговлей, техническими изобретениями, экономической политикой государства и той кипучей деятельностью, которая у людей зовется трудом.

В пятнадцатилетнем возрасте он прослушал курс лекций по экономике профессора Хатчесона, но теперь в сознании Смита произошло нечто вроде «короткого замыкания» глубокой учености и широкой образованности с повседневными нуждами и заботами людей, настолько очевидными, что как бы не требовавшими осознания. Вспышка понимания, радостного узнавания, открытия заново вещей элементарных послужила для Адама Смита источником многолетнего, почти поэтического вдохновения. Это было как затяжной любовный акт, в котором автор был отцом и матерью в одном лице – сам оплодотворял и сам вынашивал беспрецедентное детище, «Исследование о природе и причинах богатства народов».

В изучении и описании такой зыбкой области, как экономическая жизнь людей (напоминающей королевский крикет из еще не написанной «Алисы в Стране Чудес»), Смиту хотелось достичь той же точности, что Ньютон достиг в своей физике, установить правила функционирования экономики столь же незыблемые, как закон всемирного тяготения. Задача вряд ли выполнимая, хотя в теоретических первых двух частях «Исследования» Смиту удалось очень многое из того, что не подлежит ревизии. Он дал классические описания таких явлений, как разделение труда (международное в том числе), производительный и непроизводительный труд, богатство (как овеществленный общественно-полезный труд), первоначальное накопление капитала (термин введен Смитом), действие рыночных механизмов («невидимая рука» рынка – выражение, ставшее крылатым с легкой руки Смита), стоимость товара, ценообразование, прибыль и многое другое, о чем лучше могут судить его коллеги и последователи, ученые-экономисты.

Что-то в его теории устарело (скажем, Маркс внес свою лепту в понимание прибыли и ее распределения), чего-то Смит не мог предвидеть (роли финансового капитала, например, в силу недоразвитости фондовых бирж, еще не связанных воедино телеграфом и пр.), что-то оказалось сомнительным (как философски несостоятельное восхваление эгоизма «экономического человека» и апология саморегуляции рынка).

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Философский резон есть и в этих рассуждениях Адама Смита/

Но все это частности по сравнению с тем, как многое впервые в человеческой истории оказалось поставлено им с головы на ноги. До Смита в политэкономии господствовали совершенно фантастические гипотезы меркантилистов (что стоимость товара создается в сфере торговли) и физиократов (что она создается исключительно сельскохозяйственным трудом). И всего столетие назад блеск и фетишизм золота погубил такое могучее государство, как Испания, отбросив ее на задворки Европы.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: У меркантилистов и физиократов, как убедительно показал Андрей Владимирович Аникин в ряде своих блестящих книг, тоже наличествовал своей весомый резон, и не очень корректно сводить упадок тогдашней абсолютистской контрмодернистской Испании лишь к фетишизму золота/

Но и это частности по сравнению с тем, что книгу Смита можно читать и столетия спустя, не только восхищаясь благородной простотой и ясностью изложения, но и испытывая эстетическое наслаждение. Многие ее главы исторического характера воспринимаются как приключенческие новеллы с захватывающим сюжетом (о происхождении и эволюции денег, например, об экономической истории средневековой Европы, о перипетиях промышленно-технического переворота в Англии и др.).

Однако вернемся, по примеру автора «Богатства народов», на бренную землю – к предыстории и фону появления на свет этой великой книги. Всего за год до рождения Адама Смита в Шотландии в последний раз сожгли ведьму. А всего десятилетие спустя в Англии были изобретены «самолетный» ткацкий челнок и прядильная машина Уайета, положившие начало промышленной революции.

Благодаря относительной свободе земледельцев и успехам морской торговли у части населения к этому времени появились накопления, понемногу заработал и стал набирать обороты капитал.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Это – важнейшее, это – базис, суть и залог могущества Англии!/

Любопытно, что во время преподавания в Глазго Смит оказался причастен к приему в университет для проведения ремонтных работ способного мастерового Джеймса Уатта, чье изобретение – универсальный паровой двигатель – кардинально изменит лицо мира и положит начало развитию машинной цивилизации. Не менее любопытно, что земляком Смита был моряк Селкерк, родом из соседнего с Керколди городка Ларго, послуживший прототипом Робинзона для Даниэля Дефо – писателя, создавшего своего рода «хозяйственное евангелие от Робинзона».

Главный труд

Смит был энциклопедистом и деятелем эпохи Просвещения и потому искал универсальный ключ к устройству человеческого общества как такового. Хозяйство и торговля – великие объединяющие и миротворческие факторы в человеческой истории. Но существуют общества, страны, народы, влачащие жалкое существование на грани выживания – и, наоборот, процветающие и богатые на их фоне. Смит искал разгадку этого не в климате и завоеваниях, а в характере труда.

Всякий труд должен иметь мотивацию. Поэтому Смит на подступах к своей политэкономии не мог не заняться сферой мотивации поступков людей – то есть нравственной философией в прямом смысле. Его «Теория нравственных чувств», вышедшая в Лондоне в 1759 году, своего рода бег на месте – констатация разнообразия обычаев и нравов, из которой пока мало что следует. Он старательно подправлял и переиздавал эту книгу в последующие годы, но ей не суждено было его пережить, а к созданию «Богатства народов» он был тогда еще не готов.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Не согласен! «Теория нравственных чувств» - тоже кладезь идей, не потерявших актуальности по сей день. Я мечтаю эту книгу проштудировать, она ждёт своей очереди у меня на рабочем столе/

И все же он не назвал бы тринадцать лет работы в Глазго самым счастливым периодом своей жизни, если бы в эти годы не вынашивал уже грандиозный замысел своего главного произведения – opus magnum. Обнаруженные полтора столетия спустя, конспекты его лекций того времени подтверждают это.

В оформлении замысла Адаму Смиту очень помогала дружба и беседы с самыми выдающимися людьми своего времени. Шотландская культура при его жизни переживала свой золотой век – от философа Юма, химика Блэка, геолога Хаттона, изобретателя Уатта (все – европейские светила, знаменитости и близкие друзья Смита) до «изобретателя» шотландского эпоса Макферсона, поэта Бёрнса и будущего романиста Вальтера Скотта, записавшего несколько колоритных анекдотов из жизни автора «Богатства народов». Нам сегодня нелегко представить, насколько уже и теснее был тогда в Европе круг образованных людей, да и населения в ней жило меньше на порядок.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Как будто в Москве круг шире. Мы же все, занимающиеся гуманитарно-интеллектуальным творчеством, друг друга знаем как облупленных/

Лондонские министры финансов и премьер-министры, независимо от политических убеждений, почитали за честь для себя беседовать на серьезные темы с Адамом Смитом, а позднее числить себя его учениками. Один из них назначил Смиту пожизненную ренту в 300 фунтов ежегодно, предложив на три года отправиться во Францию спутником и воспитателем своего пасынка, юного герцога, которого он готовил себе в преемники. Прямо скажем, предложение, от которого трудно отказаться. В поездке Смит свел короткое знакомство с цветом французской культуры – энциклопедистами, философами, политэкономами, чьи имена давно можно найти в любой энциклопедии. С герцогом он побывал на приеме в Версале, в Женеве (которая для шотландских пресвитериан-кальвинистов, что Рим для католиков) встречался с опальным безбожником Вольтером.

Несколько лет, проведенных в Париже и Лондоне, окончательно избавили Смита от налета провинциальности и придали уверенности в себе, отсутствие которой очень мешает в трудах. Его кругозор раздвинулся насколько возможно. Он лично знал Бенджамена Франклина и симпатизировал Штатам. Был знаком с княгиней Дашковой, возглавившей вскоре Российскую академию наук, и у него учились два студента из России, ставшие первыми профессорами права в Московском университете.

В возрасте сорока трех лет Адам Смит наконец созрел для осуществления главного труда своей жизни и на шесть лет уединился в Керколди. Еще три года, редактируя и доводя книгу до ума, он прожил в Лондоне. Здесь его главное творение и увидит свет весной 1776 года – из британской столицы «Богатство народов» начнет свое триумфальное шествие по миру. Почти немедленно появятся его переводы на немецкий и французский языки, затем на датский, итальянский, испанский. Еще при жизни Смита выйдут американское и ирландское издания. Первый русский перевод выйдет позже, в 1804 году, в Санкт-Петербурге.

Впрочем, поначалу книгу Смита оценили по достоинству немногие – весной и летом она почти не расходилась. История ее успеха и широкого признания могла бы украсить саму эту книгу, изобилующую массой поучительных жизненных примеров, на которые автор не поскупился. Жизнелюб Дэвид Юм, выдающийся философ и ближайший друг Адама Смита, пришел от «Богатства народов» в полный восторг, уже находясь на смертном одре.

У него была предварительная договоренность со Смитом, что в случае чьей-то смерти каждый становится душеприказчиком и издателем литературного наследия друга. Теперь Юм настаивал, что в первую очередь должны быть опубликованы после его смерти атеистические «Диалоги о естественной религии», которые при жизни он публиковать не решался. Требование Юма представляется Смиту неприемлемым – Смит ждет получения по протекции хлебного места королевского таможенного комиссара в Эдинбурге, а неминуемый скандал с Церковью может этому помешать. Юм отнесся к отказу друга философски.

Чтобы заглушить чувство вины, Смит предлагает Юму написать лучше предисловие к его краткой автобиографии «Моя жизнь» – его искренне восхищают мужество и самообладание друга-безбожника перед лицом смерти. Юм не против. Когда вскоре после смерти философа его автобиография увидела свет с вступительным словом Смита, разразился такой скандал, какого бедный Смит не мог представить даже в страшном сне.

Самое занятное, что свое доходное место Смит все же получил, а громкий скандал сделал его имя известным не только узкому кругу британской элиты, но и публика попроще бросилась раскупать его книгу. Уже через год понадобилось выпускать второе издание. В последующие двенадцать лет вышло еще три издания «Богатства народов», а ежегодный доход Смита, не считая литературных гонораров, вырос до 1000 фунтов (оклад пятнадцати шотландских священников) – половину этой суммы Смит по-прежнему тратил на приобретение книг. Вот так Адам Смит сделался в одночасье славен и богат.

В 1784 году в возрасте девяноста лет умирает мать Смита, а четыре года спустя его кузина-домоправительница. Смит начинает хворать, лечиться, готовит мелкие поправки и дополнения для очередных изданий «Теории нравственных чувств» и «Богатства народов». Собственно, важных дел на белом свете у него больше не остается. Незадолго до кончины его друзья и душеприказчики Блэк и Хаттон по его просьбе сжигают в камине все его бумаги, за исключением предназначенных для публикации рукописей. Умер Адам Смит, как и Юм, в Эдинбурге – там, где хотел, вблизи тех, кто был ему дорог, – летом 1790 года в возрасте шестидесяти семи лет.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Однако, умер сравнительно молодым, странно. Андрей Аникин отмечает, что «в годы жизни в Керколди он каждый день купался в море, открывая купальный сезон ранней весной и заканчивая его поздней осенью» (стр. 245). Аникин намекает на какую-то болезнь, которая поразила Адама Смита к 1785 году. «Осенью 1785 года, вновь приехав в Эдинбург (через год), Берк нашел, что его друг сильно изменился. Смит похудел и побледнел» (стр. 246). Затем началась хроника. Удачная операция на кишечнике немного поправила здоровье Смита. Далее Аникин подробно описывает симптомы угасания и саму кончину/

Но закончить хочется на другой ноте. Двигателем поступков своего абстрактного «экономического человека» Смит считал разумный эгоизм, зафиксированный в латинской поговорке «даю, чтобы ты мне дал». Читателю предлагается принять на веру, что личная корысть каждого идет во благо всем. Получается нечто вроде квадратуры круга... если исключить доверие в обществе. Именно мера его наличия или отсутствия определяет нищету и богатство народов.

У Смита это никак не сформулировано, но в растворенном виде присутствует на всем протяжении его «Богатства народов». Не обнищание ведет к одичанию, а ровно наоборот – и нам это уже хорошо известно. Булгаковский профессор Преображенский был прекрасным учеником Адама Смита, когда утверждал: «Разруха в головах!..» (Впрочем, Шекспир заглядывал куда глубже Смита и Булгакова, когда искал корень всех зол и бед в раздоре – не в голове, а в сердце то есть. К сожалению, это одна из тех истин, что постигаются исключительно эмпирически – не умом, а опытом.)

И этот политэкономический парадокс возвращает нас к тому, что предшествовало и послужило топливом для «Богатства народов»: к «Теории нравственных чувств» того же Адама Смита».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Эссе Игоря Клеха дает некоторое представление о жизни и значимости Адама Смита, и это уже хорошо. Надо читать и перечитывать Ньютона, Смита и Дарвина неоднократно, каждый раз открывая в их первопроходческих трудах новые прозрения и нюансы. Классика, как и 2х2=4, - это навсегда. И она должна впечатлеться в сознание и с ней надо сообразовываться, если прорываешься дальше - в сверхклассику.