Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Культура и мифология цивилизации Петербурга - Урала - вып.13 (арх.)


Служба Рассылок Subscribe.Ru

Доброе утро, день, вечер, ночь.

Сегодня у нас экскурсия вместо лекции. Одевайтесь, садитесь в автобус. Нашего экскурсовода зовут Евгений Жилинский с Cosmos Factory. К последнему понятию мы еще вернемся в лекции о символизме и ужасе, а сейчас передаем микрофон.

ГазаНевщина: история

Источник: http://gazanevsky.webservis.ru/russian/Intro.htm

Введение в историю

Русская культура “душой и телом” не только “играет всерьёз и до конца”, но “через край”. Византийская идея литургичности - обработки пятен проекций Святых (на фоне белого света) феноменальным его преломлением - всеми цветами радуги, привёла русскую икону к декоративности и светскости (и к “одной из великих страниц мировой живописи”). Привив себе (после Возрождения) немецкий академизм, докатилась до “живописи” на языке литературного повествования (и одной из постыдных страниц мировой живописи). После передвижничества, через “смысл живописи в самой живописи” Эдуарда Мане, приняли “сезаннизм”, а через десятилетие - беспредметные абстакционизм и супрематизм, с мышлением чисто живописными категориями. Обе “Розы” - русский увидел мир француза; “Бубновый валет” - русский видит глазами француза; “Ослиный хвост”, “Мишень”, В.Кандинский, К.Малевич - русский умозрел мир русским? В живописи XX века русские одни из законодателей мод. Хотя и критерием русской трёхмерности остаётся лепота, А русской двумерности - красота: Как соотнесение с фактурой и здоровьем человеческого тела, Как конкретным плодом, не отъятым от естества. Если в 20-е годы XX века - неправомерный акцент на конструкцию живописной плоскости - “МИР ИСКУССТВА”, то 70-е годы XX века - на внутренний импульс - конструкцию “предмета обсуждения - души”, передвинутую в - МИР ЖИЗНИ. В конце 70-х - “с помощью живописи защишаясь от нападок жизни,” путём создания кружка друзей: со взорами, обращёнными внутрь, на музу, воспитанную в собственном коллективе и задом (желательно обнажённым) к жизни - вторая волна “Газаневщины”.

- - -

Нонконформизм как культурное течение мог произрасти только в России и только в 70-е годы, которые, как сейчас стало ясно, не провал в истории живописи (как цепочки масел на холсте), а пик концептуализма; и не игрового, как на Западе. Акции нонконформистских хепенингов в паре с "органами" - как конформизм природе живописца - общественно-значимы на сцене перед дипкорпусами - с одной стороны, и КГБ - с другой. КГБ, чуткого к мнению этих корпусов и боявшегося рекламы как огня, но делавшему в этой игре рекламу своему напарнику, именно в том и нуждавшемуся. Соответствующие органы других стран не ответственны за творческие отправления - не они загоняли худоджников и поэтов в кочегарки. Там не было второй культуры как естественного плода - он там был искусственно взращён кругами особо приближёнными к интеллектуальным. КГБ - полноправный партнёр в этих играх демократии: действие это происходило на сцене - с одной стороны - Волги КГБ, с другой - Пежо дипкорпусов: бульдозеры - посередине. На этом участке Пежо обошли Волги: поначалу сами индивидуальности художников и поэтов этой игры задавали правила. За большие деньги - на деньги КГБ. Машина же власти поначалу была парализована: но усвоив правила, ей навязанные, неторопливо двинулась по костякам. У многих не было прописки и решений других бытовых вопросов с властями. И, по решении кардинальных проблем, власти двинулись на частные. Звонки и посещения КГБ стали нормой. Таковы были правила этой недолговременной игры. И другой возможности не было. Времена изменились - появились в КГБ специальные отделы по борьбе с художниками, наученные опытом общения с самими же художниками и поэтами по принципу сформулированному по получении откровения на горе Синай: “Сделаем и выслушаем” - так ответил Богу народ. Например, клинические случаи постояльцев московских дурдомов смогли пробить брешь в играх с КГБ, не очень осмысляя что делают. Затем разумные вслушались в ситуацию, (привлекши американских сенаторов) и создали “2-ю культуру”, оттеснив её истинных создателей. “За бугор” вытесняли и американские сенаторы, и 2-я культура и власти. Но не все хотели выезжать. Были и такие Ивановы. Ни один из них не выехал.

Г.Невский: С начала 70-х начинается с нашей стороны уступок политических или игра - хельсинское соглашение, договор АСВ-1 (ограничение ПРО - противоракетной обороны). Как сейчас кажется, чего-то хотели достичь системой уступок. Получение режима наибольшего благопрятствования в торговле с США являлось, видимо, целью. По видимому тогда уже начали задыхаться - лопнула косыгинская экономическая реформа 60-х г.г. И внешнеполитическими уступками уже купили конгресс - он был готов к снятию поправки Вэнника-Джексона. И тут высунулась бульдозерная выставка, которая кончилась её физическим разгромом, при разгоне которой пострадала какая-то американская журналистка. То ли на неё наехали, то ли ушибли. И в конгрессе моментально поднялся шум по поводу нарущения прав человека. И, как следствие, власти Питера, видимо по какой-то команде, устраивают выставку в Газа. В 70-е власти уже умели "одной рукой придавить, а другой приподнять и пустить". Выставка длилась 4 дня, но с ограниченным входом, с обсуждением выставки, с осуждением в газетах ткачихами, токарями и пр. револьверщицами. Позволили квартирные выставки.

Кочегарки & Салон

Движение в одном лице и автора, и зрителя, и произведения, как явление глобальное имеет право на существование подобно тому, как “Брод”, в конце концов, создал почву для питания и созревания действительно творческих джазменов.

“Брод” – сокращённое от “Бродвей”, так назывался участок Невского (по чётной стороне) от Московского вокзала по кинотеатр “Октябрь”. Его завсегдатай, приходя с работы, ужинал, одевался, как считал нужным – от ультрамодного европеизма до галифе с красными лампасами и казацкой фуражки и усами, и шёл на Брод. Раза три проходя по Нему взад-вперёд, отмечая в уме присутствие других завсегдатаем или их отсутствие

(что переживал сильно на работе на следующий день),

шёл домой. На следующий день, находя пропажу, чувствовал себя глубоко удовлетворённым.


(Очередь на выставку в ДК им. Газа. 1974)

Так породилось чувство какой-то общности, ни глазом, ни ухом не контролируемое; хотя единственной заслугой зачастую были лишь усы и лампасы.

Но это породило опору для взрастания талантов.

То было время джаза. И эти джазмены более “играли на джаз”, нежели “играли джаз”.

- - -

Ленинградцы, тоже пожелавшие выставку, но “со своим лицом” и уже в закрытом помещении (Москва выставилась на Беляевском Поле) – более художественную, менее конформистскую, договорились с местными властями.

Ленинградский джемсейшен на Тракторном (Кировском) заводе – в ДК им. Ивана Ивановича Газа с 22 по 25 декабря (22 декабря – самое тёмное время года – начали с нуля. Всё впереди).

Выставлен всякий сброд. Общность была чисто негативная: хотим продемонстрировать и себя (со своими лампасами), и своё отношение к безликому искусству. “Может быть, мы выставим и дерьмо, но именно мы имеем право выставлять именно и дерьмо – кто знает, что это ?”

И это было настолько правильно, что судьба сработала на выставку: из 50-ти выставлявшихся человек 40 было “несмелых”, но их подтолкнуло волной; выставлялись “не особо” художники, но реклама из-за бугра создала выставку “нонконформистов-художников” из этого престольного праздника; выставка была “не очень сильной”, но яркой и милиция и лимит сеанса в 20 минут создали эффектность выставке: все 20 минут глаза разбегались, ноги-голова – тоже: благодарный зритель уходил с чувством неудовлетворённости, но стимулированный к собственному творчеству.

Вне выставки, что и швец, и жнец, и на дуде игрец, отдельные работы выглядят хуже – хороши с авторами, многочасовой очередью зрителей-доброжелателей и их милицией.

Зритель – главный элемент экспозиционного акта, что скорее себя показать, нежели других посмотреть. Предметы ритуала, состояние которого не только живопись, легко доступны уму зрителя, состояние ума которого не только живопись (или какой-либо другой в единственном числе вид искусства) и легко доступен и уму зрителя, состояние ума которого, тем более, не язык живописи, или язык другого искусства.

Нонконформизм-салон

Хочешь – выставляйся. Хочешь – нет. Не выставился, прозевал – никто не пожалеет. Выставился, выгнали с работы – на себя пеняй; никто не заступится: ТЭВ – организация не государственная. В том-то и сила. Уложиться надо в раз: “второй уже имеет впереди выхлопные газы”. Личная инициатива прежде всего. Как сказано, это “трамвайчик”: одни выходят, другие входят в это жизненное пространство. Никогда не считаться – все делают общее дело, все – единица на выставке.

Не убийства, пьянство, наркотики внутри, но политические акции – хоть и пеняешь на себя – но и силу придаёт ТЭВ. В этом товариществе джентельменов удачи: “ушёл генерал – ушло и место” раз в жизни могут создаваться единственное произведение искусства, и раз в жизни могут его выставить, более и не надо.

Более, зачастую, и выставлять нечего.

“Газаневский акт творения” внутренне похож на перепасовку: ввёл мяч в игру “блестящим ударом” (в Газа) Жарких, окрылённый московскими событиями. Он же, второй раз лягнул (уже) мяч (в “Невском”) – “одна нога здесь, другая в Москве”, выходя из игры сознательно.

После он уехал в Москву, остригся и растолстел.

Затем, людьми, вышедшими “не в своё время” серия лёгких передач на ногу Абезгауза: оживляющий удар в жилу Г-Н.Культуры, вначале ГНК даже этот удар отрицала.

- - -

Вернисаж третий-бис (на 88 персон) в “Невском” – во Дворце Культуры Машиностроительного завода им.Ленина. это уже не престольный праздник, потребления самоэспонирующихся, а культурное событие у уважающих себя людей не вызывающее вопроса “идти или не идти”? а “в этом году или следующем” отстоять 6 часов в очереди.

Если “в Газа” была не выставка, а базар (и политически во-время), много личного участия, каждая работа заряжена какой-то энергией, то в “Невском” появился профессионализм, стерильность, ЛОСХ. Если экспозиция “в Газа” была в 2раза меньше, и композиционно обозрима, (и зрителя встречает “поп-арт” и абстракция, и далее зритель идёт уже под впечатлением свежести) но сами работы не было времени рассмотреть, и зритель, оглушенный эффектом, уходил неудовлетворённым: “отдельные работы плохие, но выставка эффектная”, то здесь ему была дана возможность хоть все 6 часов провести не в очереди, а в зале. И резюме: “работы по отдельности сильнее, но выставка тяжелее”.

В Газа каждый приволок те свои работы, что были теми несколькими удачами за годы жизни; и с отведённым ему местом экспозиции делал что хотел, а “пропорку” совершала комиссия из членов ЛОСХа на предмет тем: порнография, религиозная и антисоветская пропаганда запрещены.

В “Невском” же уже отбор по качеству был произведён самими же участниками “в Газа”, чем был был нарушен (со второго же шага) демократический принцип “свободы выражения”. “Худсовет”, правда, всячески, саботировал эту миссию (причём оказалось, что некоторые из них не наработали картин на вторую экспозицию). В Невском же было больше лоска и ЛОСХа.

Условием события выставки, со стороны властей, был и запрет на участие в ней нескольких наиболее провокационных художников. Многие художники не мешали избранному ими пути. В знак солидарности с ними от участия в выставке отказался Арефьев.

ГазаНевщина: события

Источник: http://gazanevsky.webservis.ru/russian/start.htm

Из опуса Л.Болмата «ГНИЛОЕ и ДУМЫ»

Описываемые события происходили в 1974 году, а сейчас 94-ый. За 20 лет никакого авангарда, достойного авангарда 20-х годов, в изобразительном искусстве России так и не появилось. И искать виновных в этом деле нет смысла. У меня все время не выходят из головы слова Зиновьева на съезде Коммунистической партии в конце 20-х годов, в которых он говорил о своем ощущении "будто у нас две партии в одной". Какова же была политическая близорукость присутствовавших депутатов, если они не придали его словам никакого значения! И что можно требовать от народа, поверившего своим депутатам и оказавшегося одураченным. Этот сплав двух партий в одной привел в конце концов к ее полному и абсолютному перерождению. Фактически к концу 80-х годов в КПСС не осталось ни одного коммуниста. И народ это хорошо понял, и художники "авангардисты" это хорошо отразили в своем искусстве. Дух перерождения, лживый, предательский, затхлый - вот на чем основан "авангард" 60-х. 70-х годов. Поэтому я и беру слово "авангард" в кавычки. Он ничего не имеет общего с духом авангарда 20-х годов, пусть и обманутым духом, но светлым, мечтательным, прокламирующим идеалы нравствен­ности и человеческого достоинства. Авангард 20-х. русский авангард всколыхнул искусство во всем мире. Задавленный в СССР он заново родился на Западе.

Нынешний же российский авангард - кому он нужен? Он никуда не зовет. Он лишь стонет и плачет, он лишь рвет на своей плешивой голове остатки волос. Его задача - и самовыражение. Поэтому он пуст и вся его мнимая новизна рассчитана лишь на эпатаж с целью сделать себе имидж... Правящая партийная верхушка Обкома КПСС, во главе которой стоял Григорий Романов, член Политбюро, была в конце концов склонна на определенных условиях предоставить "левым" право на официальное существование. Но боссы ЛОСХ'а, присосавшиеся к аппетитным, дорогостоящим харчам государственных заказов и субсидий, были иного мнения, хотя все и были членами КПСС, а некоторые даже входили в состав высших эшелонов партийной власти. В этом отразилось наследие принципов организации РКП/б/. Как известно, принципы, которые Владимир Ильич заложил в основу организации своей партии, послужили затем примером организации наиболее известных впоследствии мафиозных структур, таких, как, к примеру, нацистская партия Германии или итальянская Коза Ностра. Взаимовлияние элементов мафиозной структуры при одновременной жесткой централизации лишают структуру гибкости приводят ее постепенно к деградации. Как говорят эволюционисты, это тупиковый путь развития в естественном отборе. Ничто вроде саблезубого тигра. Который в конце-концов и вымер. Итак, ЛОСХ, огородившись соцреализмом, несмотря на указания Хозяина КГБ, не желал иметь конкурентов. Конечно же, как говорят евреи, вос ЛОСХ - вос КГБ? И это означает, что сравнивать здесь нечего. Но это кажущаяся простота в различиях. Взаимопереплетение сильных партийных мира сего столь велико, что волну лучше не поднимать. Боссы ЛОСХ'а это прекрасно усвоили. Поэтому в ход и была запущена отработанная десятилетиями, профессионализированная на научной базе ВПШ система партийной интриги. Если какое-то высшее партийное начинание не ко двору правящему классу, то отказываться не следует, а нужно потихонечку спускать начинание на тормозах в сортир, дискредитируя его незаметно шаг за шагом. Дело тонкое, требует ловкости рук и острой политической интуиции. Поэтому оно и было поручено человеку авторитетному и со связями, ректору Академии Художеств. Председателю ЛОСХ'а, члену бюро Обкома КПСС, вежливому, интеллигентному на вид мужчине с мягкими манерами Борису Сергеевичу Угарову... Я быстро пообвык в кругу новых знакомых, пригляделся к ним и. успокоившись в достаточной мере, стал активно готовиться к выставке. Времени для серьезного анализа сложившейся ситуации у меня фактически не было. Да и не хотелось мне этим заниматься. Предостережение Гамлета - "так трусами нас делает раздумье" - не состоялось. Смелым человеком я никогда не был. Просто не успел испугаться, витая в облаках грезившейся славы авангардиста. Время мелькнуло как во сне и вот - роковой день настал... Юра Жарких энд К^ согласовали дату открытия выставки - 22 декабря.

Управление культуры Ленгорисполкома предоставило Дворец Культуры им.Газа. Аренда помещения - за государственный счет, оформление выставки за счет участников, вход бесплатный. Мы сбросились по пять рэ. Накупили реек, оргалита, водоэмульсионных белил, валиков из поролона, чтобы закрашивать поверхность оргалита, и принялись за оформление выставки. Управление Культуры со скрипом согласилось напечатать в типографии Кировского завода 500 шт. пригласительных билетов. При этом все настаивало, чтобы в тексте присутствовало выражение "выставка самодеятельных художников". Лидеры "левых", входившие в оргкомитет, отказывались наотрез: о какой самодеятельности речь, если у подавляющего большинства участников дипломы о высшем художественном образовании? Торговались долго и, наконец, нашли компромисс:

ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ БИЛЕТ

Уважаемый товарищ!

Приглашаем Вас на выставку произведений Живописи, скульптуры и графики 22 декабря
1974 г. с 11 до 18 часов. Выставка открыта в помещении Дворца Культуры им. И.И. Газа.

Оргкомитет выставки.

В записной книжке 1974 года обнаружил я старую запись: "Стоило прожить жизнь, чтобы побывать на обсуждении выставки ленинградских авангардистов, где с неподдельной откровенностью столкнулись искренность и чистота с ложью, лицемерием и трусостью". Запись сделана 25 декабря, т.е. в день закрытия выставки. Всего четыре дня было отпущено ленинградцам на лицезрение обратной стороны своего показного и отлакированного ЛОСХом бытия. Это почти ничего, если сравнить с 30-ти дневной выставкой Ильи Глазунова, которую КГБ организовало в тот же период совковой жизни, обрядив Ильюшу с помощью "вражеского" радио в тогу диссидента. Организовало в Манеже, с "помпой", несмотря на всю убогость и пошлость его русофильского творчества... Ай-да, Андропов! Не зря, видать, члены Политбюро считали его самым интеллигентным в своей среде...

Четыре дня нескончаемая толпа тысяч людей питалась проникнуть в помещение ДК им. И.И.Газа. Выстаивали в длиннющей очереди на трескучем морозе по нескольку часов под бдительным оцеплением милиции и незримым контролем тайных агентов КГБ. За полчаса до открытия выставки полковник в форме МВД собрал всех участников в театральном зале ДК. Он обратился со слезной просьбой к участникам помочь милиции в организации порядка при осмотре экспозиции. Полковничье лицо сияло временами добротой и благожелательностью. Он ничего не требовал, он почти униженно просил. Все растрогались и согласились помочь. Просьба была проста: раз в 30 минут, взявшись за руки, участники должны были неназойливо вытеснить зрителей из зала, чтобы дать возможность запустить на выставку очередную партию зрителей. Полковник аргументировал тем, что выполнение этой процедуры милицией не этично на художественной выставке. (Очень может быть, что это был тот же самый полковник, который спустя несколько месяцев выламывал дверь, пытаясь проникнуть в мастерскую Саши Арефьева без его разрешения. Саша тогда в панике звонил мне и орал в трубку: "Леня! Умоляю! Помоги мне! Полковник милиции выламывает у меня дверь!" Но чем я мог ему помочь? Я рекомендовал не волноваться и не обращать внимания). Аргументация полковника звучала не очень убедительно, но все понимали - такой способ организации движения даст возможность большему числу зрителей посетить выставку.

Перед самым открытием в последний раз по выставке прошлась комиссия Управления культуры. Несколько работ, не помню уж каких, было снято.

Хотели снять одну из моих. Мы с трепетом ожидали результата цензурного просмотра внизу, в холле, как вдруг вбежал член оргкомитета Юра Жарких и набросился с тревогой на меня: "Что значит Гомо Хазер?!" Так называлась картинка, небольшого размера, кажется 40х40, которую я представил на выставку. Я испугался: "Что случилось?" Юра объяснил: "Они хотят убрать твою картинку из-за этой надписи на ней". Название картинки я включил в композицию графики. "Скажи им: "ГОМО" по-латински - человек, а "ХАЗЕР" по-еврейски - свинья. Так и объясни". Юра умчался отстаивать мое творчество. И отстоял. Дай Бог ему здоровья. А мог и не отстоять, прими Комиссия эту надпись на свой счет.

Итак, художественная выставка открылась! В центре выставочной композиции красовалась огромная абстрактная композиция Игоря Синявина. Она была красочна, красива и в меру изящна. Бросалась в глаза еще с улицы, высвечиваясь сквозь широкое окно второго этажа подобно маяку. Сам автор, высокий, стройный, элегантный, со счастливой улыбкой на иконописном лице, стоял перед своим творением, держа в руках несколько разноцветных фломастеров. Почетным гостям, друзьям, знакомым он предлагал оставить свой автограф на белоснежном планшете в память о посещении выставки. Предложил и мне. Я был тронут доверием и подписался. Подписался не без колебания: а как бы чего не вышло! Не любил я подписываться не известно под чем. Не любил оставлять автограф на произвол судьбы... На следующий день меня опять посетил очередной испуг. Обратился ко мне незнакомый человек с просьбой продать понравившуюся картинку. Не ту, которую я обещал Генке Пожарскому, другую. Я перепугался! Всю сознательную жизнь прожил я на зарплату. Никогда, ничего не продавал, кроме личных вещей, добытых в честных трудах. И вдруг - продать картинку, на которую я потратил несколько весьма приятных часов. Как бы власти за жопу не взяли, обвинив в частном предпринимательстве. Да и по какой цене!! Если по цене стоимости трудозатрат, то это же копейки!.. Нет, нет, нет!.. И я сказал, что вещь уже продана... Находясь в помещении выставки в период своего дежурства, я приглядывался, прислушивался к публике и постепенно обнаружил много-много интересного, о чем раньше и не подозревал. Первое, что бросилось мне в глаза, полдюжины каких-то тихих, незаметных людей. Вот, оказывается, откуда слово "тихари"! В обычной, непримечательной одежде, по разному постриженные они смешивались с толпой. У каждого была под мышкой кожаная папка на молнии. Если у картины собиралась группа ценителей искусства и начиналось высказывание мнений, один из "тихарей" тут как тут, втискивался и внимательно слушал ничего не говоря. Общее для всех было одно: когда, взявшись за руки, мы выпроваживали очередную партию зрителей, "тихари" дружно скрывались в служебном помещении, чтобы затем вынырнуть и смешаться с очередной партией публики. И так целый день без перерыва с 11-ти до 18-ти. Мне особенно запал в душу тип с ярко выраженной еврейской физиономией. Щуплый, ниже среднего роста, худющий, совершенно невзрачный, но с такой отвратительно-липкой, слащавой, скользкой и предательской физиономией, что я ужаснулся, как можно жить на свете с такой рожей. И, самое удивительное, где-то, когда-то, в какой-то компании я уже с ним встречался! Но вот, где и когда, так и не мог вспомнить...

Оргкомитет выставки возглавлял Б.С.Угаров. Его внешне-положительное отношение к происходящему вселило в некоторых художников надежду, что дело создания ТЭВ на мази. Но лидеры нового движения, Жарких, Леонов, Овчинников, Иванов, Любушкин, Арефьев, Богомолов реагировали на оптимистов скептически, с иронией. И очень скоро мне представилась прекрасная возможность убедиться в правоте их скепсиса. Более того, понял я, что ТЭВ если и родится каким-то чудом, то жизнь его будет коротка. Как-то раз, изгнав очередную партию зрителей, я не остался по обыкновению на выставке, а решил передохнуть в служебном помещении. Неожиданно туда же заглянул Борис Сергеевич Угаров. Вздумал я время даром не терять, воспользоваться случаем и "прокачать" шефа на предмет происходящего. Но кишка у меня оказалась тонка. Не на того напал! Это был ловкий лицемер и его истинное отношение к демонстрируемому на выставке искусству так и осталось тайной. Хотя то, о чем он мне поведал, я не могу назвать совсем уж ложью. В данном, конкретном случае все, что он говорил было, повидимому, близко к правде, отражало его угаровскую художественно-партийную ментальность. Б.С. сразу, в корне пресек всякую возможность мысли о том, что он позитивно относится к происходящему. Стало сразу ясно, что он добросовестно выполнял партийное задание. Беседовал он со мной как с равным, говоря приблизительно следующее: " Это дешевый ажиотаж, вызванный нездоровым интересом и некоторой новизной для неискушенного зрителя. Вы очень легко, просто и быстро хотите сделаться знаменитыми. Имя же дается упорным трудом и приходит не сразу. Его надо заслужить. У нас в ЛОСХ'е талантливейшие художники годами ждут своей очереди, чтобы участвовать в выставке, а о персональной многие уже и не мечтают. Организовать безумно сложно, помещений выставочных не хватает. А вы так, сразу хотите получить известность, которая ко многому обязывает..." Говорили мы минут десять и к концу я окончательно потерял интерес к своему собеседнику. Было ясно, что Б.С. не очень изящный демагог, верящий в то, что говорит, и на мякине его не проведешь... Монолог Угарова не стенограмма. Я записал его приблизительно по памяти, придя вечером домой. Но, гарантирую, что достаточно точно. "Дешевый ажиотаж", "нездоровый интерес, вызванный некоторой новизной"... Кое-что правдоподобно, особенно "некоторая новизна". Убедиться в этом легко, сравнив выставку в ДК им. Газа с любой сезонной выставкой ЛОСХ'а тех времен: скука, леность мысли, банальность, стереотип и штамп в композиции и сюжете, праздная созерцательность, оторванность от жизни, а иногда и просто откровенная ложь, совершенно унылое бесцветие - вот общая картина впечатлений от многолетней, неутомимой выставочной деятельности ЛОСХ'а. Один единственный плюс - профессионализм в исполнении. Но тогда это уже не искусство, а ремесло, подобно токарному или малярному делу. Беседа с Угаровым сильно меня смутила. Интуитивно почувствовал я - "официальная", "разрешенная властями" художественная выставка просто-напросто большая и хитрая провокация, выпускающая пар, чтобы затем потуже завинтить гайки. Возможно, что она и не планировалась КГБ как провокация. Но в социальной системе тоталитаризма под руководством мафиозно организованной партии ничего другого получиться и не могло бы. Так все в дальнейшем и случилось... В последний день работы выставки ее посетил САМ Григорий Васильевич Романов, член Политбюро. Первый секретарь Ленинградского Обкома КПСС. В это время как раз по выставке с магнитофоном носился энергичный, ловкий и очень дальновидный Александр Глейзер, молодой коллекционер и поэт, который впоследствии организовал на Западе музей застойного авангарда. В 94-м году какие-то мафиози застрелили его однофамильца то ли в Париже, то ли в Берлине. Но лично он был далек от смерти и с истинно поэтическим легкомыслием подлетел к Григорию Васильевичу с микрофоном в руке, представился корреспондентом и попросил его поделиться впечатлениями о выставке. Романов вежливо дал понять, что никаких интервью не будет. Глейзер настаивал. Его отстранили от члена Политбюро, а позже на улице арестовали, отобрали пленку с записями и приговорили к 15 суткам заключения за неуважение к представителю власти. И поделом! Не приставай к самодержцам...

Ровно в 18 часов 25-го выставка закрылась. Погасли огни в фойе театрального зала ДК им. Газа. Во тьму погрузился пестрый, многокрасочно-разномастный мир буйной художественной фантазии. Ровно в 19 часов все участники и представители художественной культуры города Ленина собрались в непропорционально узком и тесном зале на обсуждение выставки. Это было первое и последнее обсуждение. Организаторы и участники держали в своих руках культурное будущее своей страны. Груз оказался не по силам...

Демократически раскованным художникам участникам выставки противостояли в обсуждении маститые, самоуверенные, полные Собственного достоинства, прекрасно одетые мэтры изобразительного искусства: профессор Крестовский, ректор ЛРХПУ Яков Лукин и его коллеги профессора Марков и Петров, Каганович из Академии Художеств, бывший глав.ред. издательства "Художник" Бродский, проректор по научной работе Театрального училища Юрий Бартеньев, уже упомянутый Угаров и много других "корифеев". Председательствовал Борис Сергеевич. Установили регламент: один выступающий от участников, следующий от критиков и так далее, по очереди.

В кратком вступительном слове Б.С. лойяльно и обтекаемо, обходя щекотливые дела рассказал об истории создания выставки. Выступивший затем Владимир Овчинников так же не пытался накалять атмосферу. Сдержанно и почти наивно-целомудренно сообщил он собравшимся, что у выставки нет никакой идеологической платформы. Выставились просто все желающие не зависимо от их творческого кредо и метода, художники всех направлений. Овчинникова дополнил Юрий Александрович Жарких. Говорил он с некоторым пафосом, волнуясь и, повидимому, чтобы быть ближе к оппонентам, столь авторитетным и столь маститым, употребил в своей речи даже два латинских слова - "Гомо Сапиенс". Маститые не отреагировали.

Юра Горячо доказывал необходимость свободы творческого метода, необходимость самовыражения, необходимость создания соответствующих условий для этого. Он говорил об отсталости зрительского восприятия и необходимости создания полноценной системы воспитания зрителя. В общем, он клонил к тому, что должно создать организацию, свободную от притязаний ЛОСХ а и имеющую свою зрительскую аудиторию. Для вящей убедительности доводы Юрий Александрович подкрепил статистикой: за 4 дня на выставке было собрано 1465 письменных отзывов, из них 901 положительный, 419 отрицательных, 415 нейтральных. Нейтральными Юра назвал те, в которых отмечались не только достоинства, но и недостатки. Речь Жарких неоднократно прерывалась аплодисментами участников выставки. Оппоненты не аплодировали. Они мрачно слушали помалкивая.

После Жарких слово попросил Крестовский, профессор Академии Художеств. Свою речь он буквально начал так: "Недавно я побывал в Федеративной Республике Германии". Сообщив столь "сенсационную" новость, профессор поделился впечатлениями об искусстве ФРГ, представленном в музеях: 2/3 это искусство XX века, а из этих двух третей 2/3 - искусство сегодняшнего дня. Затем профессор изобразил на лице муку и сказал, что сегодняшнее искусство произвело на него тягостное впечатление, и что показанная в Ленинграде выставки напоминает ему о затхлом духе чуждых советскому человеку ценностях буржуазной культуры. Обратившись уже прямо к Юре Жарких, видимо как к члену оргкомитета, совдеповский Рафаэль торжественно воскликнул: "Эта выставка живописи начала конца!" - особо выделив последние слова.

Речь Крестовского внесла полную ясность в расстановку политико-художественных сил. И хотя заявление о "начале конца" в некотором смысле и было справедливым, сам автор заявления об этом ничего не подозревал, имея в виду лишь сиюминутный, конъюнктурный, собственный интерес, а не глобальный исторический процесс деградации искусства. В том числе и советского, Крестовского. Скрывать стало нечего. Игра в кошки-мышки стала бессмысленной. Классовые интересы подняли забрала, и Синявин "обнажил ствол": "Выставка - реабилитация формалистического искусства, имеющего полное право на существование!" - и как бы в подтверждении факта дискриминации жанров искусства в совковой изобразительной действительности "выстрелил" в Крестовского: "Художники, участники выставки, лишены привилегий посещать ФРГ как Крестовский". Речь Игорь закончил патетическим пожеланием, чтобы искусство, наконец превратилось "в мистерию общины, где каждый является участником".

Языком Игоря, разумеется, ворочала зависть. "Мистерия общины" давно уже существовала в недрах ЛОСХ'а, куда Игоря никто и никогда не приглашал. Но пожелание "авангардиста" не кануло в лету. В начале 90-х годов на Пушкинской 10 действительно образовалась "мистерия общины", еще одна, свеженькая, демократическая с полным набором молодых, жизнерадостных, вечно под кейфом участников. Иногда я посещаю ее, приходя в гости к Ленке Фигуриной и Герасименко, но почему-то Синявин мне никогда на глаза не попадается. Изредка я вижу там Рыбакова, сменившего кисть на микрофон и ставшего депутатом Петросовета. Но - вернемся к собранию.

После Синявина слово взял профессор Каганович. Без обиняков поставил он точки над "и", дескать, показанная выставка имеет вполне определённую направленность, противоположную Союзу Советских Художников. Исходя из этого он внезапно сделал совершенно странный вывод, что большинство представленных работ поражает своей подражательностью. Профессор сделал упор на "подражательность" так, словно сам он - яркий пример самобытности и творческой индивидуальности, которые до него, Кагановича, не были известны миру искусства. Затем он обрушился на тягу к максимализму и отсутствие профессионализма, который был свойственен старым мастерам, а ныне, на выставке предан забвенью. В конце выступления, чтобы как-то сгладить нехорошее впечатление о произведенном им погроме, Каганович обратился уже персонально к Угарову с идеей возрождения Горкома ИЗО, который существовал до войны в Ленинграде и объединял художников не членов ЛОСХ'а. "Не плохо бы возродить его - смилостивился он и закончил совсем уже умиротворенно: "На выставке есть робкие ростки любви к жизни. Будем надеяться, что следующая выставка станет более содержательной".

Слово взял писатель Дар. Могучий, бородатый старец с лицом ветхозаветного пророка: "После выставки Филонова в 1929 году это самая интересная выставка в истории Ленинградской художественной жизни. У меня было такое ощущение, словно я срывал свежие овощи прямо с грядки, из земли". Полемизируя затем с Кагановичем, Дар пропел гимн дилетантам: "Всякий профессионализм убивает в искусстве непосредственность", ни Каганович, ни Дар так и не объяснили, что каждый имеет ввиду под профессионализмом. Тема не была раскрыта и вопрос остался без ответа. Обвинив ЛОСХ в том, что своим творчеством он отражает лишь ценности вчерашнего дня, Дар проиллюстрировал обвинение примером: "для меня красное пятно флага на фоне голубого неба на Марсовом поле - символ более эмоциональный, чем портрет Ленина в четыре этажа высотой, вырезанный из картона." Старец явно намекал на дорогостоящую показушно-оформительскую халтуру, которой ЛОСХ украсил Дворцовую площадь к прошедшей в ноябре годовщине Революции. Конечно не следовало обвинять в этом ЛОСХ. Музыку-то заказывал Обком КПСС, лично товарищ Романов. Свою речь писатель закончил всяческими похвалами в адрес выставки, ловко парируя критику лосховских мэтров: "выставку обвиняют в отсутствии сюжета? Что и хорошо'"...

Следующим в соответствии с регламентом выступил Бартеньев, проректор Театрального института по научной работе. Он был раздражен. Несколько выпускников его института приняли участие в выставке, в частности Вольдемар Михайлов, с которым я во ВНИИТЭ работал. Алек Рапопорт, преподававший дизайн в Серовском училище, и работу которого однажды мы с Евгением Лазаревым, главным инженером того же института инспектировали неизвестно по чьему заданию, скорее всего инициатором проверки было КГБ. Алек, ученик Акимова, ввел в курс дизайна по собственной инициативе элементы бионики. Смотрелось необычно и несколько странновато, но мы, элитарные контролеры, отнеслись к новшеству спокойно и дали положительную рецензию. Давал Лазарев, а я только поддакивал. Но это Алика не спасло. Кажется в дальнейшем его поперли из училища. Бартеньева участие в одиозной "левой" выставке бывших воспитанников волновало очень и он первым делом счел необходимым реабилитировать лично себя заявив, что Театральный институт к распространению буржуазного влияния в среде своих выпускников не имеет в настоящее время никакого отношения, что во всем виноват покойный Акимов, дескать, это его рук дело. Свалив на умершего все "грехи", Юрий неожиданно продолжил: "Всю жизнь я мечтал попасть в Италию и, наконец, попал". По залу прокатился легкий смешок. Проигнорировав его оратор начал самозабвенно описывать прелести эпохи Возрождения, которые современные итальянские художники по его мнению "искажают, сидя на набережной" вместо того, чтобы совершенствоваться в изображении "улыбки женского и мужского лица", в каковом искусстве "достиг совершенства еще Леонардо да Винчи". Поскольку призыв переплюнуть Леонардо в улыбочном искусстве никем не был воспринят. Бартеньев зашел с другой стороны, предприняв попытку завязать в один узел кризис западного искусства с кризисом восточного: "На этой выставке прекрасный мир скрыт пеленой уродства и искажения. Меня поразил культ уродства и искажения, на который противно смотреть." Дав отповедь "культу уродства", проректор по научной работе ушел внезапно в воспоминания о своих болезнях: "Полтора года назад я подвергся хирургической операции без наркоза. Я один час и сорок минут наблюдал за лицом хирурга. Какое это было прекрасное лицо! Симфония!!" Оратор предавался воспоминаниям вдохновенно, почти что в экстазе. Сидевший недалеко от меня Марков, зав.кафедрой стекла и керамики Мухинского училища недовольно поморщился. И было от чего: как можно не будучи под наркозом более полутора часов любоваться лицом хирурга? Мазохизм какой-то. Бред.

Свое выступление ученый художник-мазохист закончил безкомпромисно, решительно: "Хотя у нашей школы и есть еще очень много недостатков, однако практика подобных выставок для нее губительна!"... И вот в этом-то он был абсолютно прав.

ГазаНевщина: люди

Источник: http://gazanevsky.webservis.ru/russian/pupil.htm

Список участников выставок в ДК им. Газа и Невский:-

Список участников выставок группы "Алеф":-


(Участники выставки в ДК им. Газа. - Фото В. Приходько)

Хотя в выставках в ДК Газа-Невский-Калинина не участвовал олицетворение «газаневщины» – Михнов-Войтенко, который скорее человек-легенда, нежели плодотворец вещественного: больше личного участия на арене, нежели личного присутствия на грунтованном холсте. Беда его в том, что он готов был уже к этому времени, а не созрел этим временем.

Евгений Михнов-Войтенко

1932-1988

Родился в 1932 г. в г. Херсоне. Окончил Ленинградский Театральный институт им. А.Н.Островского в 1958г. С 1959 по 1988 -- художник КЖОИ, КДПИ, ЛОХФ.

...Хотя Михнов говорил, что любить надо не людей, а жизнь ("люблю людей, хотя их ненавижу") — живопись его имеет мощную гуманистическую направленность.

Михнов очистил живопись от предметности, однозначности, переплавил свои душевные и творческие муки в некую ДУХОМАТЕРИЮ (МВ) — реальность, в которой каждый может ощутить себя причастным к вселенским процессам.

Внешний эгоизм МВ оказывался лишь проявлением эгоцентризма творца, художника, отдающегося своему делу с полным самоотречением, беспощадного к себе (и потому — к другим). И мы ценили в нем именно его святое, бескорыстное и многотрудное служение долгу.

"Неужели ты думаешь, что я работаю для собственного удовольствия?! Я отдаю Богу - божье. Мне стыдно, страшно, что я не могу отдать..."

Не мог — из-за сомнений в необходимости своей живописи и искусства вообще, убивающих желание и работать и жить. "Чувство ненужности - одолевает. Постоянная Гефсиманская ночь", — это написано в 1971 году, одном из самых тяжелых в его жизни, когда — после смерти Л.Аронзона — он долго не мог начать работать.

"Я умираю, потому что я умираю... Но когда меня будут убивать — я не умру!" И действительно, когда в сентябре 1971 года ему сломали кисть левой руки, а вскоре, в годовщину смерти Л.А., он, упав на лестнице в доме на Рубинштейна, разбил голову и сломал в локте правую руку, — именно тогда, после вынужденного бездействия, в нем появилась та необыкновенная жизненная энергия и творческая сила, благодаря которой 1972 год можно считать началом нового и, пожалуй, самого значительного периода его творчества.

До этого еще, в занятиях театром, музыкой, кино, были упорные, настойчивые поиски своего способа познания мира, которым из-за ряда причин стала живопись, а в живописи — поиски своего языка, техники и материала: от масла до нитроэмали, от коллажей (когда не было красок) до открытия туши. Карандаш, акварель, гуашь, темпера, фломастер — в каждом материале МВ, раскрывая его свойства и возможности, доходил до совершенства, то же можно сказать об инструментах, которыми он владел виртуозно. При этом необходимо помнить об отношении МВ к материалу, который был для него не средством самовыражения, а миром, который надо познать:

"Если подходить к листу бумаги как к листу, а не как понятию беспредельного, то ты насилуешь бумагу, самопроявление затмевает суть.

Если ты слушаешь это Белое, если ты понимаешь ответственность за все содеянное на листе, ты начинаешь быть художником. Ты ничто превращаешь в нечто..."

"Материал ко всей своей могучей потенции есть мир: ...я молюсь краске, карандашу, бумаге и т.д. Искусство для меня и есть религия в этом смысле".

В 1972 году произошло открытие, которое помогло МВ реализовать свою творческую энергию и в полной силе проявить свой гений художника.

Уезжая на лето в снятый нами дом на берегу Волхова, мы взяли с собой рулон великолепного ватмана, подаренного МВ на день рождения Я.Блюминым, с надписью "Ничто не ново, кроме Михнова", остатки красок, кисти, мастихин и коробочку пепельно-серого соуса, которая пролежала без употребления 17 лет".

Первые работы МВ серым соусом — чистым, без красок, нежнейшим серым, будто родившимся из белизны бумаги, омытой водой, — это было нечто божественное, как во сне МВ тогда:

"Это был Голос... Голос, который разрешает все, все противоречия... Это парение. Может быть, это и есть сатори? Впервые в чистом виде почувствовал... Голос, какой голос! Он удаляется — и за ним тянутся. Голос, за которым нельзя не пойти. Шли миллионы, шли тихо, ничего с собой не взяв, и шли не куда-то, а шли просто жить... Не голос, а Путь. Он звал — я бы и совсем ушел, но заставил себя проснуться... Всю жизнь свою посвятил я этому и впервые услышал во сне..."

Так серый, а потом и черный цвет соуса стал связующей основой его работ, звучанием своим преобразовав и расширив до беспредельности гамму его палитры. Тем самым открылись новые, бескрайние просторы для его творчества.

Что еще, казалось бы, надо художнику?

Увы, художнику, оказалось, необходимы зрители. И когда летние шедевры смотреть никто не пришел, МВ перестал работать "Работа, как поцелуй" бессмысленна, если безответна". "Как легко убить человека — равнодушием..." Эта потребность в зрителях и близких, понимающих его людях, была в нем очень сильна - наверное, еще и оттого, что в юности он прошел через школу театра, где реакция зала мгновенна, где происходит непосредственный диалог со зрителем. "Театр, — говорил МВ, — это единственный вид искусства, имеющий параллельное бытие. Живописью жить нельзя". И тем не менее он выбрал живопись. Хотя пришел к ней благодаря театру и, в какой-то степени, — Н.П.Акимову, который взял МВ на свой постановочный факультет, открывшийся в том, 1954-м, году, одобрил его первые работы. (МВ поступал на актерский факультет, до этого занимаясь в театральных студиях, но его не приняли — по причине того, что в советском репертуаре ролей для него нет!) До театрального института живописью МВ никогда не занимался, и даже в школах, где он учился, рисование не преподавали, — потому, видимо, живопись его была столь самобытна и неправильна", но, в отличие от многих, учившихся с ним, Михнов называл себя не учеником, а "антиучеником" Н.П.Акимова, а Н.П., поняв, какого джина выпустил из бутылки, сказал, что на таком корабле (имея в виду живопись МВ) он не рискнул бы пуститься в плавание, предупреждая, что впереди его ждут лишь преграды и тернии.

Да, до первой персональной выставки МВ в 1978 году было еще двадцать трудных лет... Конфликты, правда, начались еще в институте, когда комсомольские активисты во главе с С.Юрским объявили войну МВ и его жене, отнеся их в разряд "стиляг"!

После окончания Театрального (дипломной работой МВ было оформление и техническая разработка спектакля "Обыкновенное чудо" по пьесе Е.Шварца) он работает в комбинате живописно-оформительского искусства, в художественном совете которого тогда были Альтман, Кржижановский, Сулимо-Самуйлов, Кузьмин, Цорн. Оформляет витрины (витрина ателье мод на Московском проспекте получила первую премию на конкурсе), потом — интерьеры: вырезал панно на дереве, ковал решетки, лил стекло - для стен ресторана "Москва" (тогдашний мэр города, приехав по сигналу, что там вырезают на стене "богородицу" — это было панно МВ "Солнце", — увидев его стекла, назвал их "эмбрионами" и приказал содрать со стен, но, узнав, сколько они стоят, отменил свое решение). Заказы в комбинате, однако, были очень нерегулярны, а с 1968 года их не стало вообще.

"Что я делал в 60-х годах? Бедствовал".

Делал брошки, ковал цепи — продавал по трёшке (а ведь каждая была неповторимым произведением искусства). Всегда хотелось работать с материалом. "Дайте мне бетон — я сделаю вам стену!"...

Когда же деньги были, МВ вел друзей в ресторан, для эпатажа надевая вместо галстука веревку, или раздирая штаны по боковым швам, или одевая кого-то в старый, вытащенный из-под Рекса пиджак, вывернутый наизнанку...

Это было время его увлечения кино — все остававшиеся деньги он тратил на кинопленку. Фильмы были поп-артовскими, парадоксально-конкретностными. Сохранились сценарии ("скелетики"): "Стена", "Дорога", "Двое под солнцем", "Человек идет по следу", "Диалоги", "Процесс", "Человек с обручем", "Этот".

В кино МВ хотел добиться такой спонтанности действий актеров и автора, чтобы фильм стал результатом процесса их совместного творчества — по аналогии с живописью, где его целью было раскрыть потенциальные возможности материала и самого себя — создать "фильм-знак", структурой которого является событие:

"Взаимодействия рождают события... Актер становится природой, режиссер организует этот поток... определяет цельность — ценность процесса, его начало и конец. Происходит рождение, открытие — в фильме — спектакле — конкреции". /МВ - 61 г./ Но кино не смогло удовлетворить потребности МВ в этом ОТКРЫТИИ — оно лишь усилило эту потребность, разбуженную некогда театром:

"Впервые — на сцене — ощущение ИНОБЫТИЯ, притягательное и почти сладострастное, из которого трудно (и незачем) выходить. Страшное ощущение — животный ужас — от одиночества в другом мире", — об одной из репетиций отрывка из "Черного монаха" Чехова в театральной студии.

Живопись стала для МВ познанием этого ИНОБЫТИЯ, притяжение которого было сильнее, чем страх перед ним. Или она была вызовом НЕБЫТИЮ, стремлением противопоставить ему свой мир, БЫТИЕ? Ведь "живопись", — говорил МВ, — это живое — вопреки мертвому. Это борьба со смертью".

Борьба, которая сделала его жизнь похожей на вечную погоню одержимого героя Мелвилла за коварным Белым Китом.

"Каждая работа — шаг в небытие... Где пути в Белизне этой, где указатели, где ориентиры? Бело... Холод и притягательность одновременно! Что осилит? Момент самосохранения или жажда?... (Или жаждать есть самосохранение?) /МВ - 80 г./

"Есть Белое - отсутствие бытия. И каждое прикосновение создает в белом — БЫТИЕ". /МВ - 72 г./

Предельнее всего эти ипостаси выражены в его нитроэмали "Бабочка" — два жеста, два цвета — черный и белый — навстречу друг другу — в результате чего рождается третье — живое, трепетное...

Сам художник о происхождении своих картин писал так:

"Мои работы... свидетельствуют собой грань между бытием и небытием, как в сущности своей человек пребывает между небом и землей... Они возникают из небытия, чтобы своим фактом возникновения рассказать о сокрытом во мне Боге — бесконечно многоликом и нескончаемо потенциальном..."...

"Когда проявляется то, чего не было, больно становится — оттого, что этого не было!.. Понимаешь ли ты мой ужас постоянный?!"

Живопись МВ поэтому "выходит за рамки вообще искусства. Конкреция — мирочувствование п ознавшей себя системы". /МВ - 68 г./.

"Моя живопись не изображает событие, она являет собой событие"...

Музыка, которую слушал МВ, — неслышимое, или заглушенное нами, звучание мира, где каждый листик или камень, каждая капля — вплетают свой голос в космическую полифонию...

"Моя живопись не изображает событие, оно являет собой событие".

Е.Сорокина

Владлен ГАВРИЛЬЧИК


(Слева направо: А.Басин, В.Гаврильчик, Т.Гаврильчик.
Фото: А.Приходько)

Гаврильчик — одна из самых ярких по талантливости, подлости, двойственности, цинизму, зазнайству и коварству (вот такой набор качеств) личностей, встретившихся на моем жизненном пути.

А всему причиной – менталитет (в последнее время очень модное словечко, употребляемое всей социальной пирамидой страны – от президента до гнусного подонка). У него татарское происхождение. Поэтому в нём сочетается восточное лукавство и русское запойное разгильдяйство и бескорыстие. И всё это сдабривается злорадным юмором, доходящим до сарказма, а попросту говоря – до фиги в кармане.

Это противоречие начинается уже в начале жизни. В 1944 г. он поступает в нахимовское училище, которое дислоцируется в наисухопутнейшем городе земного шара Ташкенте. Не знаю, как воспитанники учились там плавать, наверное, в окружающих город песках — по-пластунски.

После окончания нахимовского училища поступает в военно-морское училище, которое готовило офицеров для охраны морских границ. Училище, естественно, находилось в ведомстве Берии.

Плавает на каботажных судах, охраняет морские рубежи Родины.

Гаврильчик рано демобилизовался, не дослужившись до военного пенсиона. Причины не знаю. Но в 1967 г. во время знаменитой арабо-израильской войны — вновь на воинской службе, всплывает в должности военно-морского советника в Сирии. Миссия советников дислоцируется на судах, стоящих на рейде сирийского порта Латакия.

Я с ним познакомился в 1970 г., когда он еще не успел промотать всякого рода побрякушки, которые привез из Сирии: бисер, монисто, цветистые ткани и прочую дребедень. (В выборе товаров, которые он приобрел в ближневосточной стране, вероятно, сказался его менталитет: вкус ведь сидит в генах).

В живописи Гаврильчик самоучка. Начал серьезно учиться в довольно зрелом возрасте Конечно, предпосылки были. Вероятно, еще в нахимовском училище малевал стенгазеты и страшно этим гордился, ибо поощрялся.

Покойный художник Николай Любушкин (умер в Париже несколько лет назад) рассказывал: они учились вместе с Гаврильчиком во второй половине 60-х годов у украинского художника Василия Полевого, который обитал в то время в Ленинграде.

Хотя Любушкин и окончил серовское училище, но оно его ничему не научило, разве что штамповать портреты Ленина для всякого рода идеологических учреждений.

Я видел работы Василия Полевого. Сугубо украинская национальная плоскостная цветистость, где предмегы по-отдельности, создают аппликативную композицию. Что-то от послевоенных народных клеенок с лебедями, стилизованными красавицами или натюрмортами из фруктов. Но мастерством Полевой владел.

Гаврильчик оказался очень строптивым учеником. Он орал на учителя, всячески оскорблял. Его тянуло к самостоятельному творчеству, к которому он (был еще не подготовлен, а учитель учил его азам, основам живописи. По словам покойного Любушкина, художник Полевой вообще сбежал из Ленинграда, доведенный Гаврильчиком до психоза и нервного тика.

Что это могло быть правдой, привожу дополнительные подтверждения, как он может доводить людей. В начале 70 годов он жил вместе с первой женой Ниной на улице Белградской, которую он, чтобы досадить тёще, старой коммунистке, называл Белогвардейской. Он так нахально и заявлял при ней: «Мы с вами, дорогая тёща, живём на Белогвардейской улице». Тёща (по подпольной кличке Костяная Нога, она прихрамывала из-за усыхания ноги и ходила с палочкой) в отместку его называла при соседях и знакомых: «Мой белогвардейский зять», что было отнюдь небезопасно в те времена. Ведь Гаврильчик был коммунистом с многолетним партийным стажем. Так и сосуществовали белогвардейский зять и красногвардейская тёща.

Теща была не без юмора. Как-то вечером мы с Гаврильчиком сварили кастрюлю глинтвейна, выпили, и я остался у него ночевать. Утром просыпаемся, Гаврильчик морщится: «Трещит голова, анальгину бы». Я стучусь к теще и прошу таблетку анальгину. Мол, у Владлена разболелась голова. «Еще бы не разболелась, если он уже кастрюлями стал глушить бормотуху»,— ехидно комментирует теща.

Все же Гаврильчик кое-чему у Василия Полевого научился. Да и завел знакомства среди художников. А при его сметке, наблюдательности, ему не составляло особого труда отшлифовать, усовершенствовать свой природный дар. Он постепенно становился мастером.

Его первые работы – предметы на поверхности оргалита (он любит этот материал) плоскостные, но композиционно организованные. Геометрические фигуры, бросовые вещи вроде патронной гильзы, линейки и т.д. Параллельно он пишет автопортреты, бесчисленное количество автопортретов. Из-за этого прозаик Вадим Нечаев (сейчас в Париже) саркастически заметит: «Как Владлен влюблён в себя!», Нечаев неправ, художник набивает руку.

Автопортрет в образе Мефистофеля, автопортрет в образе Пана, автопортрет в форме красногвардейца 20-х годов и т. д. И со всех портретов на нас глядит лицо знающего нам цену человека с лукавым прищуром, с огненными буравчиками в глазах. Потом он начинает писать портреты друзей и знакомых и раздаривать работы. В бескорыстии и щедрости ему не откажешь.

Вначале он пишет темперой, со временем переходит на масло.

Работать на заказ, ради денег, он начал довольно поздно – в конце 70-х годов.

И уже в 80-х годах он стал пользоваться, как и таможенник Руссо, открытками или фотографиями из журналов. Копировать, доводя до абсурда, всяких передовиков – доярок, сантехников, шахтёров, военных и т.д. Ушёл в примитив.

Никто из народа в этих передовиков не верил, и Гаврильчик, пародируя их портреты, ясно демонстрировал «народную любовь» к искусственно создаваемым властями «сознательным строителям коммунизма».

Истинный восторг у меня вызвала картина «Любители хорового пения», выставленная в Доме молодежи кажется в 1984 г. Гаврильчик использовал для этой картины фотографию из журнала «Огонек» «Хор ветеранов партии» и злорадно откарикатуривал несчастных ветеранов. Чуть-чуть смещая лики, растягивая до изнеможения рты, делая ошалелые от восторга глаза.

В историю живописи Гаврильчик войдёт как портретист и художник-сатирик. Забыл упомянуть, что, обладая острым глазом, он часто пишет портреты по памяти.

У Гаврильчика есть талантливый ученик. Он научил писать, и писать неплохо, свою новую молодую жену Тамару — хореографа по основной профессии. Она пишет очень недурственные портреты.

Но деятельность Гаврильчика на поприще искусства не ограничивается живописью. Он еще талантливый поэт-абсурдист. Когда он заявляет, что с обериутами ничего общего не имеет, он, мол, познакомился с ними, когда уже стал мастером,— пусть это остается на его совести. Он просто достойный ученик и преемник линии Хармса и Заболоцкого периода «Столбцов».

Помню его первую самиздатовскую книгу «Изделия духа». Когда он читал из неё стихи в 1971 г. на тусовке в мастерской у Игоря Синявина, публика каталась от смеха. Почему-то в особый восторг стихи привели юных девиц, которые прыскали от удовольствия, хотя стихи были довольно двусмысленными, на грани дозволенного.

Вот образчик этой стихопродукции:

Как-то, будучи с похмелья,
И немножко утомлён,
Я отправился в аптеку
Покупать пирамидон.

Фармацевтиха шепнула,
«Может лучше Вам гандон?»
Я ответил, застеснявшись:
Дайте мне пирамидон».

Я пошёл навстречу утру.
В небе солнце занималось.
И моё большое сердце
Нежным чувством наполнялось.

Видимо, трогательная заботливость фармацевтихи привела в захлебывающийся восторг юных особ. Стихи Гаврильчика нарочито глуповато-безграмотны, что усиливает смеховой эффект.

Любимый герой Гаврильчика – Чапай. Он создал о нём целую поэму, написал несколько портретов. Не знаю, является ли он автором анекдотов про Чапая, но воспринимает его как анекдотическую личность. Да Гаврильчик и сам человек из анекдота, с ним случаются совершенно идиотские истории.

Работал Гаврильчик в конце 70-х телетайпистом в газете «На страже Родины». Как-то утром мы встретились и стали глушить бормотуху, а в 16 ему надо было заступать на смену в газете. Перед началом возлияния он меня предупредил, чтобы я его в 15 посадил в автобус, следующий к месту работы. Даже если он будет сопротивляться. Я честно выполнил свой долг, с большим усилием затолкал его в автобус под вой возмущенных пассажиров. Явившись в редакцию, Гаврильчик улегся на диване в телетайпной и начисто отключился.

На его беду в телетайпную заглянул главный редактор, разбудить Гаврильчика он не мог. На следующий день Гаврильчик был уволен. Впоследствии он ругался, зачем я в таком состоянии погнал его на работу. Лучше бы он прогулял денек, за прогул последствия не такие тяжкие. Чего-нибудь наврал бы главному, авось бы сошло.

Гаврильчик тщеславен, но его тщеславие не болезненное, а скорее нахальное. Он может обругать своего собрата по кисточке или перу, подчеркнув, что лично он является единственным мастером и понимает толк в искусстве.

Но художники ему прощают, так как по возрасту он патриарх среди живописцев газа-невского движения.

Я иногда удивляюсь его неуемной энергии. Человеку уже шестьдесят шесть, но он по-прежнему неугомонен. Лет 7-8 назад прошел было слух, что Гаврильчик умер, но слух, к удивлению друзей и знакомых, не подтвердился.

Живи Гаврильчик в Гражданскую, еще неизвестно, кто был бы Чапаем. Вполне возможно, что они могли бы поменяться местами.

Подытоживая сказанное, хочу отметить, что Гаврильчик — одна из самых оригинальных личностей среди деятелей неофициальной культуры во всей полноте своих достоинств, талантов и отвратительных недостатков. Иногда эти недостатки балансируют на грани пороков.

Но, творческого долголетия ему!

С почтением и в трезвости

Владимир НЕСТЕРОВСКИЙ. (из «Книги мемориев»). 22.3. 1995 г.

Юрий ЖАРКИХ


(фото: А.Приходько)

У Жарких была другая градация: Кандинского, Малевича, Филонова – в музей, нам – места на выставках; и это не проходило по графе “героизм”. На всём, что происходило в выставочной деятельности Ленинграда середины 70-х “лежит рука Жарких”. В том числе: Жарких составил с доброхотами-юристами проект “Устава Товарищества экспериментальных выставок”, автоматически вступающего в силу по истечении определённого срока после отсылки его властям, при условии отсутствия там пунктов, противоречащих Советской Конституции. На что власти смогли дать только устный ответ: – “Вы живёте в советской стране. Для разрешения вопросов, затронутых вами, существует только одна организация – Союз Художников. Если Ваши принципы не противоречат её положениям – обращайтесь к ней. Если же Вы имеете другие принципы, то это уже компетенция иной организации”.

Это из области проектов.

Из конкретных действий: Юрию, мирно спавшему на верхней полке общего вагона экспресса “Москва-Ленинград”, подсыпали в шлёпанцы, стоявшие внизу, азотистый иприт, после чего он мог не ходить по Управлениям культуры, а лишь мирно лежать в отделении Военно-медицинской академии.

"Художник – только движется. И во все стороны: двигаться – лишь бы нарушать мировые устои. В группе было два типа творцов: а. авантюрист (Ю.Жарких по отношению к И.Синявину), б. экстремист (И.Синявин по отношению к Ю Жарких).

В группе были отношения деловые: группе нужна авантюра ради цели – выставки, (экстремистские вылазки – не цель). А авантюристу нужны люди. От имени которых бы он выступал в своих делах. Поэтому из оргкомитета без особых эмоций был выведен Синявин И заключён деловой договор с Жарких: “дашь на дашь”.

Группа приходила на 22-е числа выслушать предложения Юры Жарких и подписаться под ними: молчал Жарких – скучала и группа, отмахиваясь от притязаний Синявина. Ведь под документами, составленными Юрой, я мог подписаться, не дослушав их до конца: я знал, что это мне на пользу (как и всем). Ни под одним же документом, составленным Синявиным не подпишусь: Я знаю, что это обернётся мне во-вред, хотя и на пользу Синявину. У Жарких делается позитивно, “на живот” – “будете со мной = будете лучше жить”. У Синявина “не на живот, а на смерть”: “не сделаете, как я говорю – погибните”.

Порождение окружающей действительности:

1. говорит только лозунгами,

2. личные интересы всегда идут вразрез с окружающими,

3. всегда разрушает то, что досталось ему в наследство,

4. и вообще измывается над давшими ему право говорить от их имени, деля всенародно на трусов и героя.. Ставя 50 трусов в безвыходное положение.

В Ленинграде акт объединения художников совпал с организацией выставки. Вновь выявляющиеся были довольны уже тем, что их Жарких принял на выставку. И власти имели разговор с чётким конкретным “кадром” – Жарких; точнее – и Овчинников, и Леонов, и Рухин, и Петроченков, представлявшими ещё не успевшие расколоться интересы. Кроме того, случайные люди почти и не совались на выставку. И “в Газа” естественно выдерживался принцип: “никто не имеет права судить: хорошо это или плохо. И мы в том числе”.

Евгений РУХИН

1943-1976

Был выдающейся фигурой во всех отношениях:


(фото: А.Приходько)

... высокой, очень живой, которая необычайно легко шла по жизни:

имел постоянных своих покупателей, но не имел завистников и злопыхателей, хотя и с большой лёгкостью жил в их гуще (на рынке борьбы за жизненное пространство.

В том числе и благодаря спокойствию и деловитости Рухина при развеске картин 21 декабря 1974 года в ДК им.Газа только три человека сняли свои работы, “сдав нервами”. Всегда за спиной разработки стратегии и тактики стоял Рухин.

ДК им.Газа, 23 декабря 1974 г., “левый КПП” – участники выставки давно исчерпали лимит на пропуск своих знакомых и ведут нескончаемый бесплодный диалог с уставшими милиционерами. Устали ждать и гости. В воздухе висит настороженность – всё впервые: художники не знают, чего ждать от милиции, милиция не знает, что же такое художники. Вдруг вихляющей походкой появляется Рухин – весь в длинных волосах и металлах – не повернув головы: “Эти ко мне. Через пять минут вернусь и заберу их”. Прошло пять минут. 10 минут напряжённого молчания. Пятнадцать. Возвращается Рухин: “Идёмте!”. Всем сразу же стало легко.

“Рухин – непьющий”.

Примечание: непьющий тот, кто вовремя может остановиться, Пьющему же вовремя не остановиться.

Газаневская культура возникла (засветилась) при счастливом стечении обстоятельств.

Рухин сгорел в свой мастерской при нелепом стечении обстоятельств, Но с этого момента уже “официально” ушло и Газаневское движение.

28 мая. Пятница. Отпевание Рухина в Никольском соборе в 12-00.

В 10-00 вызвали контактную группу в Управление культуры: “Кончаются ваши официальные отношения с Управлением культуры и начинаются с Управлением внутренних дел”.

29 мая. Суббота.

Вызывали и брали подписку о невыходе в воскресенье на улицу. В воскресенье блокировали на дому всех неподписавшихся.

А неподписались все.

30 мая. Воскресенье.

Выставка, посвящённая памяти Евгения Рухина состоялась на Петропавловке.

12 июня – Операция “Кронверк” – по сигналу пушки, ровно в 12-00, тут же на Иоанновском мосту стали хватать всех, кто: с бородой, с квадратным.

“С квадратным оказались”

студенты с чертежами (-“абстракция”), студенты, несущие эскизы м чертежи в училища и просто рисующие на пляже. Некоторых из них через несколько часов вывезли в Сосновку и там оставили. Некоторых выпустили через двое суток. В синеглазке членов ТЭВ дошло до 7 человек против 25 случайных бородачей с квадратным. Перед машиной неожиданно, с раскинутыми по сторонам руками вырос неизвестный паренёк, не пуская машину с арестованными. Его тоже подсадили к ним. На дознание личности положено 4 часа: и без четверти шестнадцать все были доставлены по домам на ПМГ-шках.

12 июня – Концептуальная выставка – “перемещение самодвижущихся предметов в фоие и без формы” на открытом воздухе с полным сервисом на дому на полном государственном обеспечении. Для этого достаточно созвониться по телефону с желающими режиссировать спектакль друзьям экспонентов, Сесть поудобнее дома у цветного телевизора (оперуполномоченных можно в квартиру с лестницы и не впускать). – Ровно в полдень, с выстрелом пушки, экспонаты сами придут в движение по Иоанновскому мосту как заводные, задвигаются желтые машинки, на Кронверке, поднимая пену, полетит катер, у бензозаправочной станции задвигаются “Москвичи” и “Волги” (иностранные автобусы и личные машины в это время не обслуживаются). Придут в движение роты пехоты и моряков (экскурсии на этот день были сняты) …и вечером слушать по радиоприёмнику на короткой волне о том, каков ты герой.



(Е.Рухин на выставке ДК "Невский". фото: А.Логинов 1975)

- - -

В ДК им. Калинина (1977) произошла смена декораций: её участниками менее чем наполовину были уставшие кадры, “видевшие виды” и много молодого свежего энергичного, исполнителей впоследствии многих живописных групп – “Новые дикие”, …“Митьки” – на фотографии, сделанной на этой выставке, стоит Митя Шагин с папой – Володей Шагиным на фоне работы сына – “Портрет отца”: только в этом качестве участвовал “старый волк”.

Знаменательная фотография выставки в ДК им.Калинина – Владимир Шагин (-папа) и Митя Шагин на фоне «Портрета отца» кисти Мити. На этом отцы остыли и отстали; а далее – дети вперёд. Так уже в конце усталых 70-х г.г. выставились 80-е.

Приложение 0

22–25 декабря 1974 года

                  1
                Те, кто на ухо не глухи,
                Слу-у-шай
                                городские слухи!

По городу ходит:
"В Д.К. ГАЗА –
а-ван-гар-дис-ты!
О-фи-ци-аль-но!
Всего на четыре дня!!!"

Пришёл спозаранок.
Народу – тьма.
Милиции – рота, не меньше.
НЕ встать в хвосте
хватило ума.
К голове притыкаюсь, не мешкая.
Средь нехристей, средь подлецов
Я – человек, в конце концов.
Я – человек, до неприличия.
Страдаю манией величия.

                2
– Граждане,
                НЕ загораживайте проход!
НЕ толкайтесь,
                НЕ давите вперёд!
Разберитесь, пожалуйста, по двое! –
вкрадчиво так вещает
милиционер в мегафон,
шопотом урезонивает,
умиротворяет народ.

– А вы не волнуйтесь,
Товарищ гражданин милиционер!
Очередь людей
                стоящих за искусством,
это ведь такое доброе чудовище.


                3
                В подобной очереди я ещё не стаивал,
                снег
                                от тепла ее
                                                на тротуаре стаивал.

Ни простуды не боюсь
и ни гриппа, –
с т о я
с   к р а я
б о ю с ь
в ы п а с т ь ...

Я был с края,
я мог вывалиться,
еле держался,
чтобы не выдавили ...

Чу-                          вда-
ток                          вить
е-                             пле
ще -                        чо-о-о ...

Час прополз -
                продержался,
выдержал,
                закрепился ...

Я десять раз с собой кончал
И доведу до сотни...

Два прошло –
                прижился,
вжился,
хоть онемело
тело ...
Говорят,
                три пролетело ...
При-жи-вил-ся!

И я уже одна двухтысячная часть
Очереди-За-Искусством.

Стоим,
                спрессованные воедино.
Тело Очереди
                                мерно дышит:
качнулось взад --
                                                качнулось вперёд,
Взад-впе-
                рёд, силь-
                                -нее,
                                                силь-
-ней, тре-
                щат же-
-лезные барьеры.

А в глубине –
тревоги льдинка:
ещё чуть-чуть и –
новая Ходынка.

Но ––

                4
                чудо свершилось:
щелку в проходе
при-
                – открыли,
и я –
частицей части целого –
одной двухсотой -
просачиваюсь за
барьер,
                вперёд
и внутрь,
а там - не рысцой, –
галопом по залам,
ибо на двести картин
дадено пол-часа. –
Перевари, попробуй!...

                5
                "Уважаемые товарищи зрители!
                Заканчивайте осмотр выставки!
                До окончания осмотра
                осталось двадцать минут.
                Товарищи художники!
                Проводите своих гостей к выходу!"
                                Голос из громкоговорителя

Что-то нравится,
                                что-то – не,
это – здорово,
                                а это – слабо,
тут – ново,
                                там – старо
кой-что было,
                                кой-чего не было...

Стоп!
Но ведь такого
вообще
не было,
сорок, наверное, лет
не было,
не было того, чтобы выставка
состоялась


без выставкомов,
без худсоветов,
без парт-, гос- и др. комиссий! –
Сами написали –
сами выстрадали,
сами отобрали,
выстояли,
выставили
и
стоят
возле своих собственных детей,
спокойно отвечают на вопросы:

– А что вы хотели тут выразить?
– То-то, – говорят, – и то-то.

Я протёр глаза:
                                да не снится ли?!
Значит, есть ещё в искусстве
                                                рыцари!
Говорят в толпе:
                                "Но к чему
                                                это?
Уж не близится ль конец света?!" –
"Полно, милый, всё там
переписаны!..."

Ну и черт с ним!
Я гляжу во все глаза
и – верится,
что, несмотря ни на что,
о н а
в е р т и т с я !

Эдуард ШНЕЙДЕРМАН

22 декабря 1974 - 5 января 1975

Эпилог

...Полный перечень выставки составился часам к 11 вечера, а несколькими часами ранее дело обстояло не так: в результате нашей трудовой деятельности по развеске картин, 21 декабря 1974 года, в закрытом помещении появилось напряжение в плоти авторов-исполнителей: “Паспорта на стол, здесь могут выставляться лишь ленинградцы. Проверка прописки”.

До этого момента, (не по-наивности, а по причине саомобмана) последние полсотни лет, не было ясно, где очутишься, отдав паспорт в руки КГБ, на Востоке или на Западе? Большинство неопытных (кроме Рухина, Жарких…) было уверено, что в Сибирь, но было уже неудобно друг перед другом – изображали улыбочки и, подбадривая себя и полунезнакомого соседа, и могильным, и самым светлым юмором, выложили на стол всё, что могли. (Трое неопытных даже сняли свои работы с экспозиции – опытный Рухин принёс работ больше, и ими закрыли прорехи). Так мы приобрели некий ореол вокруг своих тел – ими мы пробили, методом проб и ошибок, новую игру кошкой по системе “сделаем и вслушаемся” что натворили. А дальше действовали безошибочно, ибо тут-то и стало ясно: можно выставляться и в закрытом помещении, и – на Запад: государственная машина была не на ходу, и инициатива оказалась в подвижности отдельных людей и личных отношений – выставлялись непрофессионалы не только в живописи. В начале этой игры, пока ковались спецправила, нам было весело, но когда “машина” отладилась и раскрутилась, то “многих из нас вынесло” (зачастую, без особого на то желания) – кого “за бугор”, а кого и досмерти, буквально. Сдвиги были во все стороны души.

“Москвичи-74” успели проявится и выяснить отношения уже внутри “творческого коллектива” ещё до переговоров о выставке в закрытом помещении. И власти имели дело с готовым гадюшником, и легко его раскололи.

В Ленинграде же акт объединения художников совпал с организацией выставки. Вновь выявляющиеся были довольны уже тем, что их Жарких принял на выставку. И власти имели разговор с чётким конкретным “кадром” – Жарких; точнее – и Овчинников, и Леонов, и Рухин, и Петроченков, представлявшими ещё не успевшие расколоться интересы. Кроме того, случайные люди почти и не совались на выставку. И “в Газа” естественно выдерживался принцип: “никто не имеет права судить: хорошо это или плохо. И мы в том числе”. И – 74 – была явно другая культура, внеофициальная. В 75 – “Невском” же этот принцип и подвёл: повалили случайные люди и привнесли знакомый лоск. На этом и окончилась “Газаневская культура”. Пришло время определяться не по негативному принципу – против ЛОСХа, а по более конкретным связям: принципиально-живописным, личным симпатиям… – случайные люди опять не смогут примкнуть. Опять был отлично выдержан “демократический принцип” при чисточеловеческом – “быть против” (чего-либо, безразлично чего) и одновременно быть причастным чему-либо (безразлично чему): важно протиснуться по горячему месту между подкеросиниванием “из-за бугра” и турникетами милиции выставкам украинцев, евреев, русских.

По поводу одной из подобных выставок: “выставка очень грамотная”, частное мнение: “очень холодная и мы ходили напротив (в буфет) согреваться”. Как из ничего возникла “Газаневская культура”, с самого начала маложивописная, так она “в никуда” и ушла. Сделав дело в истории, оставив след в ней, однако.


Домашнее задание к (1) этой и (2) предстоящей (не обязательно следующей) лекции о феномене антикосмоса в искусстве:

1. Тексты группы "Пикник": http://www.piknik.info/lyrics.phtml, http://piknik.nm.ru/pk.4.htm (кому как удобнее читать: первый, официальный сайт сильно перегружен оформлением, но лучше структурирован и "создает атмосферу"; второй устроен как "склад самообслуживания").

2. Манифест Алексея Смирнова "Мистицизм как цель и фантастика как метод".

С поклоном,
координатор рассылки LXE

mailto:lxe1@pisem.net
http://mumidol.ru/gorod



http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу

В избранное