Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

В Ташкенте воли нет, но гордый жив поэт.

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 91 RSS
←   Февраль 2010   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28


За последние 60 дней ни разу не выходила


Открыта: 07-11-2004

Автор
Марат Аваз-Нурзеф

Статистика

91 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Завершение цикла "Той, в чьем имени есть "диль""


В Ташкенте воли нет, но гордый жив поэт
Выпуск: 235
Дата: 2010-02-07
Марат Аваз-Нурзеф
 

Диляфруз
(мини-поэма)

"Диль" (в оригинале пишется "дил": в узбекском алфавите нет мягкого знака) – с узбекского – душа, сердце (в смысле, внутренний мир человека); имеет значительную нагрузку в идиоматических и фразеологических выражениях.
"Дилафруз" (произносится "диляфруз", ударение на "у") – радующий сердце, восхищающий душу, чарующий (то же и к женскому полу: в узбекском языке нет родов); название сорта груши; женское имя.


I

«Искусство принадлежит народу» –
одна из знаковых сентенций времён советских.
Соцреализм,
строитель новой жизни,
моральный кодекс,
заслуженный,
народный, –
во всём регламент,
поддержка иль давление,
пайки иль санкции:
нормальный человек
в обойму влезть не мог, –
не позволяла совесть.
А если гнулся поначалу,
не понимая иль хитростью владея,
то, пробившись,
терял иль совесть,
иль талант,
или гражданство,
иль жизнь досрочно.
Гиганты-единицы –
по двум последним,
а масса прочих –
по первым двум разделам проходили.

И вдруг Союз распался...
Хотя не вдруг, но шёл к тому всю жизнь,
а пять последних лет – летел...
Как под уклон!
Искусство же советское
жить долго приказало даже раньше,
опередив агонию державы.
И свято место занял шоу-бизнес,
неписаный имеющий закон:
деньжищи длинные чтоб делать, тупи толпу и совращай народ...

И вновь нормальным людям путь заказан
на сцены, в студии, в издательства и "в люди"...

Нормальным предоставлен Интернет...
Кого там, впрочем, только нет!..


II

В моей стране,
где стихи на русском в аутсайдерах,
я никому не нужен...

А в России...
Не раз я прозою свой путь изображал.
И здесь скажу: пришел в поэзию из жизни,
увы, уже не в молодых летах.
"Увы" – не для стихов и творчества –
для них как раз немало преимуществ! –
а лично для меня:
как собственных ушей,
не видеть мне симпатии
"вершителей судеб".
Которыми призы, награды всех родов,
что служат якобы поддержкою талантам,
расписаны на много лет вперед
лишь для "своих"...

Читатель виртуальный, в массе молодёжный,
обычно тоже избегает
таких, как я.
Одно название моё уже отталкивает многих:
не Пётр, не Сергей, не Эдуард,
хотя вполне знакомо имя,
но вот за ним – не Гельман и не Сафин,
а нечто вызывающе "не наше"...

Но драмы главная причина в том,
что не в угоду я пишу
текущим вкусам, ощущеньям и стандартам,
составившим систему,
где суть и соль –
претенциозность,
цветистость слов,
намёки, ахи, охи
и непременная метафоричность.
Творцы системы сей в русскоязычном поле –
евреи в основном.
И в наши дни они же –
и "жрецы", и мод законодатели, и "тамплиеры",
стоящие на страже и ведущие борьбу
(как водится у них, непримиримо)
с инакомыслием и с творящими иначе.

Я так же прост в своих стихах,
как Пушкин и Хайям.
Иначе говоря, меня без разъяснений
один с порога отвергает,
другой, прочтя, не понимает,
а прочие толкуют
то легкомысленно,
то кривобоко,
то превратно.
Но я – не Пушкин, не Хайям. –
Другой. –
Марат Аваз-Нурзеф.
Предпочитаю рисовать стволы.
И кажется порою мне,
что мои объекты
поборники системы-доминанты
принимают за детали, им привычные:
«Фи! Ну, что за ветви! Что за листья!
Примитив!..»

Вы что же, господа и дамы!
Всерьёз иль издеваетесь?!
Стволы же перед вами!
А ветви, листики, цветочки и т.д.
домысливает пусть читатель сам.
Пусть даже с вашей помощью.
Иль вы стволов, милейшие,
за кронами,
за мистикой
и третьесортной мишурой,
привыкли и не замечать?!
Иль не хотите?
А может, не дано?
Ну, так же не дано,
как мне – принять финты и пассы эзотерики?
Которая у вас –
первейший избранности знак.
С которой, как и с религией,
у системы вашей взаимная нужда.
Без них же, без учений,
не могущих иметь реальных доказательств,
творенья ваши следует считать
вербальными плодами умственной гимнастики
на крыльях чувств, воображенья и фантазий.

Системы разные нужны литературе.
И уживаться им – необходимо.
И не выпихивать, подобно кукушонку,
других из общего гнезда...

Любой большой талант в трудах упорных –
сам по себе система.
Его творения –
волшебной силой обладают.
Но!
За "стандартами" порой
у подражателей и "жрецов" второстепенных
ни смысла нет глубокого, ни чувства,
ни мастерства, ни должных грамоты и знаний...

 

III

Была рассылка – "Письма в облака".
Она, быть может, и поныне есть,
но года два назад я отказал
всем получаемым рассылкам,
чтоб время, отнимаемое ими,
вернуть себе.
Моё стихотворение "Прости"
попало как-то в "Облака",
и были отклики.
Приятные.
От женщин.
Одна из них – всех больше привлекла.
Не только именем узбекским – Диляфруз,
но высотой и глубиной суждений.
И завязалась переписка.
В которой было всё, что надо:
душевность, доверительность и смысл.

Её отец – казах из города Чимкента –
в политехническом учился институте
в столице братского народа
(небратских, впрочем,
в Союзе не было и вовсе...).
Судьбу свою в Ташкенте и нашел:
женился на узбечке.
А Диляфруз, родившись в Казахстане,
с трех лет своих живёт в Иркутске:
родители поехали работать,
да так там и осели...

Одна воспитывает сына Диляфруз:
несхожи больно оказались
казак байкальский
и женщина кровей восточных, –
и они расстались,
когда ребёнку было лишь три года.
Сын вроде бы совсем недавно
был милым малышом Ромашкой.
Но нынче Рома заканчивает школу.
И, проявляя норов свой,
нередко маме доставляет боль.
Не мне ли понимать её! –
Ведь у меня, у папы-одиночки,
проблемы те же!..

Но более всего в далёкой Диляфруз
меня и поражало, и влекло
моих стихотворений восприятье:
их простоту, наружный и сокрытый смыслы,
которых знатоки по штату не видели в упор,
она при первом же прочтенье
столь верно понимала,
сколь может только сам творец.

Все увлечения и страсти,
что были в прошлых жизнях
(но чем-то, хоть воспоминаньем,
в отдельных нишах сердца
навеки прописались),
грешили и страдали
своей природою двумерной:
иль только я любил,
иль безответно был любим.
А тут сердца друг друга отыскали
в пространстве многомерном
и так запели в унисон,
что упивался я своей любовью
и встречною любовью полон был.
И с чувством радости, наполненности смыслом,
необходимости своей Прекрасной Даме
и жил, и засыпал, и просыпался...

Пока не знал, что есть на свете Диляфруз,
я сочинял стихи об участи Отчизны,
проделкам гневаясь властей
то сдержанно, то пылко, то с сарказмом.
И серенады пел Неповторимой,
ушедшей за черту между мирами...
Но Диляфруз
такой подъем душевных сил во мне взвинтила,
что я обрёл дыханье жизни новой,
а в творчестве моем свершился поворот.
Теперь я Женщину живую возносил,
чарующую душу издалече:
стихотворенья шли потоком,
как воды дочери Байкала – Ангары.

Побудь со мной, поговори,
и я с тобой побуду,
ни дня без строчек о любви,
пою земному чуду.
Дышать и жить одной судьбой –
ключи земного рая,
поговори, побудь со мной,
целуя, обнимая.
И я с тобой поговорю,
стихами слух лаская,
за все тебя благодарю
любовь твою вдыхая...

Из сердца вынув своего,
ей имя дал я – Жежизер
и миру разъяснил всему:
Женщина
Живое
Зеркало...

Полгода счастья, полгода упоенья.
Она в Ташкент уж собиралась прилететь.
Но тут про конкурс стихотворный весть пришла
(где доминируют еврейки и евреи,
о чем узнал я, лишь оказавшись "за бортом")...
"Велик и чуден мой гарем" –
микрохамса на берегах туманной Темзы
вначале не замечена была,
а позже и осмеяна жестоко.
И все мои великие надежды,
что возлагал на конкурс я британский,
горели в люциферовом аду.
И сердцем обнаженным Диляфруз,
которому пространства не помеха,
в страданиях моих и поняла,
что стихотворчество – мне первая супруга
и что не след
делиться с ней своей любовью...

Еще спустя полгода
я получил письмо:
Всевышний милостив, и встречею счастливой
с достойным человеком одарил.
А через год второе:
родился мальчик.
И больше не писала Диляфруз.
И "ящик" свой закрыла прежний.
И связь на том оборвалась...

С тех пор прошло немало лет.
Ни Женщины такой –
душевной, любящей, красивой, молодой,
ни поклонницы трудов моих,
мне, может, Небом уготованной
(с которой свёл, возможно, Воланд;
а шоумен Матвеич разлучил,
досель не ведая о том ни сном ни духом),
не встретить мне – уж знаю точно! –
во все оставшиеся дни
(и так уж тягостны они)...

Коль есть на свете Маргарита –
не важно, близко, далеко ли,
имеется ли с ней связующая нить,
иль связь оборвалась непоправимо, –
то Мастеру она поможет выше быть
высокомерья массолитов
и неприятия невольников кормушек.
Мне Маргаритой стала Диляфруз...

Все силы, мысли, чувства Мира
я заклинаю:
да благоденствует вовеки
чарующая душу Диляфруз,
достойнейшая Счастия Созданье.

Май-2009, январь-2010.  

avaz-nurzef@rambler.ru
В избранное