Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Читаем с нами. Книги о бизнесе

  Все выпуски  

Читаем с нами. Книжное обозрение.


Евгений Лотош aka Злобный Ых

Арчибальд Кронин "Цитадель"

Год тысяча девятьсот двадцать четвертый не более милосерден к молодым английским врачам, чем любой другой год этого периода. Даже самым лучшим подающим надежды студентам приходится выбирать - сверкающие операционные Эдинбургской королевской клиники или другого известного заведения и грошовое жалование либо грязные шахты и фермы Уэльса, позволяющие кое-как свести концы с концами и вернуть долг за обучение. Но даже в мрачных шахтерских городках врач может и должен приносить пользу, так какая, собственно, разница?

Но действительность имеет отвратительную привычку вдребезги разрушать юношеские мечты. Там, где мнился высокий профессионализм и гражданская ответственность, угнездились косность и невежество. Врачи предпочитают выписывать старые проверенные микстуры, рецепты которых заучены наизусть, не задумываясь об их эффективности. Устаревшие знания вкупе с высокомерием и погоней за деньгами иногда делают докторов куда более опасными для пациентов, чем сами болезни. Те, кто облечен властью, предпочитают не заглядывать в суть вещей, сохраняя привычный статус кво, и сдвинуть их с места хоть на йоту - задача, достойная титана. И даже те немногие врачи, что способны грамотно делать свое дело, не в состоянии бороться с гнетом окружения. Мир не жесток - он просто равнодушен, и остается только в бессильном отчаянье смотреть, как гибнут пациенты, которые могли бы выжить.

Смотреть? Нет! Бороться можно даже в этих условиях, лишь бы не иссякло желание сделать этот мир хоть чуточку лучше. Пусть жалование грошовое, а операционной служит кухонный стол в доме пациента. Пусть тиф душит людей своими щупальцами - его можно если не лечить, то хотя бы предотвращать. Пусть шахтеры выхаркивают свои легкие от туберкулеза и бронхита - можно собрать статистику заболеваний силикозом и привлечь внимание общественности к этой проблеме. И любовь тоже совсем необязательно живет лишь в уютных комнатах богатых особняков.

Упорство - путь к успеху. И рано или поздно появляется шанс получить известность. И тогда можно начинать бороться не только за моральное, но и за материальное благополучие. Начав с бесперспективной практики в мрачном районе, выкарабкаться к сияющим вершинам благополучия и благосклонности магнатов. Истеричные тетки и мнительные девицы валом повалят в приемную, и деньги потекут рекой. Пусть придется избавиться от части юношеского идеализма - кому он интересен, когда на вырученные деньги можно купить новую машину и новую приемную в престижном районе? Деньги навевают сладкие сны, в которых так приятно жить, и сплоченная клика друзей всегда почешет тебе спинку, если ты почешешь спинку им.

Вот только не слишком ли ужасным окажется пробуждение?..

Роман написан в конце тридцатых годов, и на нем явно лежит отпечаток Великой депрессии. Примерно тот же отпечаток, что лежит на ветеринарных новеллах Хэрриота. Но экономические трудности не являются центральной проблемой романа. Текст в значительной степени представляет собой уничтожающую критику существующей в то время врачебной системы Великобритании, в которой корпоративные и корыстные интересы дипломированных врачей превращают больного из объекта заботы в средство выкачивания денег. Несмотря на то, что роман был написан семьдесят лет назад, описанные в нем проблемы актуальны и по сей день: по крайней мере, еще в девяностых годах в Штатах появлялись скандальные исследования, почти буквально описывающие наплевательство врачей и практику обирания пациентов, фигурирующие во второй половине романа. Да и в современной России сегодня во многом складывается та же система. Поэтому роман вполне актуален и рекомендуется к прочтению широкой публике.

Жанр: проза
Оценка (0-10): 7+
Ссылка: Мошков
Приблизительный объем чистого текста: 830 kb




Цитаты:

За лэнчем, во время которого миссис Пейдж была всецело занята отлично подрумяненным сладким мясом (которое, как она весело пояснила Мэнсону, "было приготовлено для доктора Пейджа, но почему-то ему не понравилось"), он хранил ледяное молчание, обдумывая этот вопрос. Он понимал, что от миссис Пейдж узнает очень мало и помощи от нее ждать нечего. И решил, что следует поговорить с самим Пейджем.

Но когда он вошел в комнату доктора, шторы там были опущены, и Эдвард лежал пластом на кровати с сильной головной болью. Лицо его было очень красно и сморщено от боли. Хотя он знаком попросил гостя присесть, Эндрью почувствовал, что было бы жестоко сейчас расстраивать больного новой неприятностью. Посидев несколько минут у кровати, он встал, собираясь уйти, и ограничился лишь следующим вопросом:

- Скажите, доктор Пейдж, что надо первым делом предпринять, когда имеются случаи заразных болезней?

Пауза. Потом Пейдж, не открывая глаз и не двигаясь, ответил с таким видом, как будто уже от одного того, что он заговорил, его мигрень усилилась:

- В таких случаях всегда бывают затруднения. У нас нет даже и больницы, не говоря уже об изоляционных бараках. Если вы натолкнетесь на что-нибудь очень серьезное, позвоните Гриффитсу в Тониглен. Это в пятнадцати милях отсюда, ниже Блэнелли. Гриффитс - окружной врачебный инспектор.

Снова пауза, длиннее предыдущей.

- Но боюсь, что от этого мало будет пользы.

Утешенный такими сведениями, Эндрью помчался вниз, в переднюю, и позвонил в Тониглен. Стоя у телефона с трубкой у уха, он заметил Энни, служанку, смотревшую на него из-за двери кухни.

- Алло! Алло! Это доктор Гриффитс? - Он, наконец, добился соединения.

Мужской голос ответил очень сдержанно и осторожно:

- А кто его спрашивает?

- Говорит Мэнсон из Блэнелли, ассистент доктора Пейджа. - Голос Эндрью достиг высшей степени напряжения. - У меня здесь пять случаев тифа. Я прошу доктора Гриффитса немедленно приехать.

Откровеннейшая пауза и затем стремительный ответ монотонной заискивающей скороговоркой, сильным уэльским акцентом:

- Ужасно сожалею, доктор, ужасно сожалею, но доктор Гриффитс уехал в Суонси. По важному служебному делу.

- А когда он вернется? - крикнул Мэнсон во весь голос (телефон был в неисправности).

- Право, доктор, не могу сказать наверное.

- Но послушайте...

На другом конце провода что-то щелкнуло. Говоривший совершенно хладнокровно повесил трубку. Мэнсон в гневном, раздражении громко выругался: - Ах, черт побери, я уверен, что это был сам Гриффитс!

Он позвонил снова, но его не соединяли. Он с упорной настойчивостью собирался звонить в третий раз, когда, обернувшись, увидел, что Энни вышла в переднюю и стоит, сложив на фартуке руки, спокойно и степенно глядя на него.

Это была женщина лет сорока пяти, очень опрятная, с серьезным и неизменно ясным выражением лица.

- Я нечаянно слышала ваш разговор, доктор, - сказала она. - Доктора Гриффитса никогда не застанете в Тониглене в этот час. Он чаще всего днем уезжает в Суонси играть в гольф.

Силясь проглотить клубок, подкатившийся к горлу, Мэнсон сердито возразил:

- Но мне кажется, что со мной говорил именно он.

- Возможно. - Энни слабо усмехнулась. - Я слыхала, что, когда он и не уезжает в Суонси, он отвечает, что уехал. - Она дружелюбно и спокойно посмотрела на Эндрью, затем повернулась к двери и заключила: - Я бы на вашем месте не стала терять время на разговор с ним.

Эндрью повесил трубку и с все возрастающим негодованием и тревогой, бормоча проклятия, вышел из дому и вторично обошел своих больных. Когда он воротился, пора было начинать вечерний прием. Полтора часа просидел он за перегородкой, в тесной каморке, изображавшей кабинет врача, осматривая больных, которыми была битком набита приемная, до тех пор, пока не запотели стены и в комнате можно было задохнуться от испарений, выделяемых мокрыми телами. Рудокопы с порезанными пальцами, с профессиональными болезнями глаз и коленных связок, с хроническим ревматизмом. Их жены и дети - кашляющие, простуженные, с каким-нибудь растяжением или вывихом, с всякими другими мелкими человеческими недугами. При иных обстоятельствах Эндрью эта работа доставила бы удовольствие, ему приятно было бы даже спокойно-оценивающее наблюдение за ним этих хмурых людей с землистыми лицами, перед которыми он чувствовал себя, как на экзамене. Но сегодня он был всецело поглощен более важным вопросом, и голова у него шла кругом от сыпавшегося на него града пустячных жалоб. И все время, пока он писал рецепты, выстукивал груди и давал советы, в нем зрело решение, которое он мысленно выражал следующими словами: "Это он меня надоумил. Я его ненавижу, да, он мне противен, этот высокомерный дьявол, но ничего не поделаешь, придется идти к нему".

В половине десятого, когда из амбулатории ушел последний пациент, Эндрью с решительным видом вышел из своей каморки.

- Дженкинс, где живет доктор Денни?

Маленький аптекарь, который в эту минуту спешно закрывал на засов наружную дверь, опасаясь, чтобы в амбулаторию не забрел еще какой-нибудь запоздалый посетитель, повернулся к Эндрью с почти комичным выражением ужаса на лице.

- Ведь вы же не станете связываться с этим человеком, доктор? Миссис Пейдж... она его не любит. Эндрью спросил угрюмо:

- А почему это она его не любит?

- Да потому же, почему и все. Он был так безобразно груб с ней. - Дженкинс замолчал, но затем, всмотревшись в лицо Мэнсона, добавил неохотно: - Что ж, если вы непременно желаете знать, - он живет у миссис Сиджер, Чэпел-стрит, номер сорок девять.

Снова в путь. Эндрью целый день был на ногах, но не чувствовал усталости, поглощенный сознанием своей ответственности, озабоченный эпидемией тифа, тяжелым грузом легшей ему на плечи. Он испытал большое облегчение, когда, придя на Чэпел-стрит, No 49, узнал, что Денни дома. Хозяйка проводила его к нему.

Если Денни и удивился его приходу, он ничем этого не показал. Он только спросил после долгого и невыносимого для Эндрью разглядывания его в упор: - Что, уже отправили кого-нибудь на тот свет?

Эндрью, все еще стоявший на пороге теплой неприбранной гостиной, покраснел, но, сделав над собой громадное усилие, подавил гнев и обиду. Он сказал отрывисто:

- Вы были правы. Это брюшной тиф. Меня убить мало за то, что я сразу не распознал его. Уже пять случаев. Я не в большом восторге, что приехал сюда. Но надо что-то делать, а я здесь новый человек и не знаю, что. Я звонил врачебному инспектору, да ничего от него не добился. И пришел к вам за советом.

Денни, в своем кресле у камина, полуобернувшись слушал с трубкой в зубах и, наконец, сказал ворчливо:

- Вы бы лучше вошли. - Затем, с внезапным раздражением: - Ох, да садитесь же ради бога! Не стойте, как пресвитерианский священник, который готовится предать кого-нибудь анафеме. Выпить чего-нибудь хотите? Нет? Ну, конечно, я так и думал, что не захотите.

Но даже и тогда, когда Эндрью, неохотно уступая его настояниям, сел с оборонительным видом и даже закурил папиросу, Денни не торопился начинать разговор. Он сидел, тыкая своего пса Гоукинса носком рваной домашней туфли. Наконец, когда Мэнсон докурил папиросу, он сказал, кивком головы указывая на стол:

- Взгляните, пожалуйста, на это!

На столе стоял прекрасный цейсовский микроскоп и лежало несколько препаратов. Эндрью поместил один из них под микроскоп и сразу различил характерные палочки - группы тифозных бактерий.

- Сделано, конечно, очень неумело, - небрежно, скороговоркой заметил Денни, как бы торопясь предупредить критику. - Просто сварганил кое-как. Я, слава богу, не лабораторная крыса. Я хирург. Но при наших проклятых порядках приходится быть мастером на все руки. Впрочем, как ни плохо сделаны препараты, ошибиться нельзя, видно даже и невооруженным глазом. Я их приготовил на агаре (Желатиноподобная масса, добываемая из цейлонского мха и ост-индских морских водорослей) в моей печке.

- Значит, и у вас были случаи тифа? - спросил Эндрью с жадным интересом.

- Четыре. Все в том же участке, где ваши. - Денни замолчал. - И эти клопики, что вы ту видите, - из колодца в Глайдер-плейс.

Эндрью смотрел на него, оживившись, сгорая от желания задать десятки вопросов, начиная понимать, как серьезно относится к своей работе этот человек, а главное - безмерно обрадованный тем, что ему указали источник заразы.

- Видите ли, - заключил Денни все с той же холодной, горькой иронией, - паратиф здесь более или менее обычное явление. Но когда-нибудь - скоро, очень скоро! - мы дождемся хорошенькой вспышки эпидемии. Виновата в этом главная канализационная труба. Она вся дырявая, и нечистоты просачиваются из нее, отравляя половину подземных источников в городе. Я вдалбливал это Гриффитсу, пока не измучился. Но он - ленивая, увертливая, ни на что не годная благочестивая скотина. Во время нашего последнего разговора по телефону я ему пригрозил, что при встрече проломлю ему башку. Наверное, оттого он и увильнул от вас сегодня.

- Это черт знает что! Позор! - крикнул Эндрью, увлеченный внезапным порывом возмущения.




В начале пасхальных каникул Эндрью получил письмо от миссис Торнтон с просьбой приехать в отель Брауна и осмотреть ее дочь. В письме она коротко сообщала, что нога у Сибиллы все еще болит, и так как при их встрече у миссис Лоренс он проявил большое участие, она очень хотела бы с ним посоветоваться. Польщенный этой данью уважения, Эндрью немедленно отправился к миссис Торнтон.

Осмотрев Сибиллу, он нашел, что случай очень простой, но требующий немедленной операции. Он выпрямился, улыбаясь толстушке Сибилле, которая, сидя на краю кровати, натягивала длинный черный чулок на свою обнаженную ногу, и обратился к ее матери:

- Костная мозоль. Если запустить, то может образоваться молоткообразное искривление большого пальца. Вы, я думаю, уже об этом предупреждены.

- Да, то же самое говорил их школьный врач. - Миссис Торнтон не казалась пораженной. - Мы уже к этому готовы. Сибиллу можно поместить в какую-нибудь лечебницу здесь, в Лондоне. Но вот что: я чувствую к вам доверие, доктор. И хочу, чтобы вы все это взяли на себя. Кому лучше всего поручить операцию, как вы думаете?

Этот прямой вопрос поставил Эндрью в затруднительное положение. По роду своей работы он встречался со многими видными терапевтами, но из лондонских хирургов не знал никого. Вдруг он вспомнил об Айвори. И сказал с готовностью:

- Это мог бы сделать мистер Айвори, если он сейчас не занят.

Миссис Торнтон слыхала о мистере Айвори. Ну, разумеется! Ведь это тот хирург, о котором с месяц назад писали все газеты, так как он летал в Каир, чтобы спасти человека, с которым случился солнечный удар... Весьма известный человек! Миссис Торнтон очень понравилась идея поручить ему операцию дочери. Она поставила только одно условие:

Сибилла должна быть помещена в санаторий мисс Шеррингтон. Там перебывало столько ее знакомых, что она ни за что не хотела отпустить дочь в какое-нибудь другое место.

Эндрью отправился домой и позвонил Айвори со всей осторожностью человека, делающего предварительную разведку. Но тон Айвори, дружеский, доверчивый, чарующий, его успокоил. Они уговорились вместе посмотреть больную на следующий день, и Айвори заверил Эндрью, что хотя, по его сведениям, санаторий Иды переполнен весь до самого чердака, он сумеет ее убедить найти место для мисс Торнтон, если это понадобится.

На другое утро, когда Айвори в присутствии миссис Торнтон веско подтвердил все, что нашел Эндрью, прибавив что операцию нужно делать не откладывая, Сибиллу перевезли к мисс Шеррингтон, и через два дня, когда она там окончательно устроилась, оперировали.

Эндрью тоже присутствовал при операции. На этом самым серьезным и дружеским образом настоял Айвори.

Операция была нетрудная - в Блэнелли Эндрью, конечно, справился бы с ней один, - но Айвори, видимо вовсе не склонный торопиться, проделал ее с импонирующей торжественностью и мастерством. В длинном белом халате, четко выделявшем его массивное твердое лицо с сильно развитой челюстью, он представлял собой мощную фигуру. Никто в такой полной мере не отвечал представлению публики о великих хирургах, как Чарльз Айвори. У него были красивые тонкие руки, которыми народная фантазия всегда наделяет героя операционной. Красивый и самоуверенный, он был необыкновенно внушителен. Эндрью, также надевший халат, наблюдал его, стоя с другой стороны стола, с невольным завистливым уважением.

Две недели спустя, когда Сибилла Торнтон вышла из санатория, Айвори пригласил Эндрью завтракать в Сэквиль-клуб. Это был приятный завтрак. Айвори в совершенстве владел искусством разговора, легкого и занимательного, сдобренного запасом последних новостей, и умел сделать так, чтобы его собеседник почувствовал себя человеком одного с ним круга.

Высокая столовая клуба с потолком работы Эдема и хрустальными люстрами была полна знаменитых (Айвори назвал их "любопытными") людей.

Эндрью все это очень льстило, как и рассчитывал, без сомнения, Айвори.

- Вы должны мне разрешить выставить вашу кандидатуру на следующем собрании членов клуба, - заметил он. - Здесь вы будете встречать кучу знакомых - Фредди, Поля, меня... Кстати, Джеки Лоренс тоже член этого клуба... Любопытный брак: они большие друзья, но каждый живет своей жизнью. Да, честное слово, я очень хотел бы провести вас в члены клуба. Знаете, мне казалось, что вы относитесь ко мне с легким предубеждением. Шотландская осторожность, а? Я, как вам известно, в больницах нигде не работаю. Предпочитаю вольную практику. Кроме того, я слишком занят, дорогой мой. Некоторые из этих старомодных чудаков, что тянут лямку в больницах, не имеют и одного частного больного в месяц. А у меня их средним числом десять в неделю! Кстати, Торнтоны, конечно, скоро с нами расплатятся. Это вы предоставьте мне. Они в высшей степени порядочные. Да, раз мы уже заговорили об этом: не находите ли вы, что следовало бы заняться гландами Сибиллы? Вы их смотрели?

- Нет... нет, не смотрел.

- А следовало, дружище. Они не в порядке. Я позволил себе (надеюсь, вы не взыщите?) сказать матери, что мы их ей удалим, когда наступит теплая погода.

Возвращаясь домой, Эндрью думал: "Айвори обаятельный человек". Да, спасибо Хемсону, что он их познакомил.

С лечением Сибиллы все прошло великолепно. Торнтоны были чрезвычайно довольны.

Прошло три недели, и однажды, когда они с Кристин сидели за чаем, с вечерней почтой пришло письмо от Айвори.

"Д о р о г о й М э н с о н,

Миссис Торнтон только что любезно расплатилась со мной. Так как я послал врачу, дававшему наркоз, его долю, то кстати посылаю и вам вашу за ценную для меня помощь при операции. Сибилла приедет к вам в конце этого семестра. Не забудьте о гландах. Миссис Торнтон очень довольна.

Неизменно к вам расположенный Ч. А."

К письму был приложен чек на двадцать гиней.

Эндрью с удивлением смотрел на чек: он ничего решительно во время операции не делал. Но затем мало-помалу в сердце его закралось то теплое чувство, которое теперь всегда вызывали в нем деньги. С довольной усмешкой он передал письмо и чек Кристин.

- Чертовски благородно со стороны Айвори, правда, Крис? Держу пари, что в этом месяце наш заработок достигнет рекордной цифры.

- Но я не понимаю... - Кристин растерянно смотрела на него. - Это - в уплату по твоему счету миссис Торнтон?

- Да нет же, глупенькая, - засмеялся Эндрью. - Это маленькая прибавка, просто за потерю времени, которое отняла у меня операция.

- Ты хочешь сказать, что мистер Айвори прислал тебе часть своего гонорара?

Эндрью покраснел и сразу подобрался, готовый к борьбе.

- О господи, вовсе нет! Это строжайше запрещено. Об этом мы и не думаем. Как ты не понимаешь, что я эти деньги заработал, получил их за присутствие на операции в качестве ассистента, точно так же, как получил свою долю и наркотизатор. Айвори и то и другое поставил в счет Торнтонам. И ручаюсь тебе, что он получил немалый куш.

Кристин положила на стол чек, удрученная, несчастная.

- Сумма большая!

- Ну, и что же из того? - отрезал Эндрью с вспышкой негодования. - Торнтоны страшно богаты. Для них уплатить ее не труднее, чем иному из наших амбулаторных больных - три с половиной шиллинга.

Он ушел, а она продолжала смотреть на чек с нервным ужасом. Она раньше не понимала, что Эндрью просто заключил деловой союз с Айвори. Все ее старые опасения вдруг разом нахлынули на нее. Тот вечер с Денни и Гоупом не дал никаких результатов. Как Эндрью теперь полюбил деньги! Его работа в больнице Виктории, видимо, больше не имела для него значения. Его снедала жажда материального успеха. Даже в амбулатории Кристин замечала, что он все чаще и чаще прописывал шаблонные лекарства и прописывал людям, ничем не больным, заставляя их ходить к нему много раз. Тревога сильнее омрачила лицо Кристин, как-то сразу сжавшееся и похудевшее. Она все сидела, глядя на лежавший перед ней чек Чарльза Айвори. Слезы медленно подступили к глазам. Она решила, что ей во что бы то ни стало следует поговорить с Эндрью.




Архив рассылки доступен здесь.

Хотите опубликовать свою рецензию? Пришлите ее редактору (в поле Subject укажите "Читаем с нами").




В избранное