Жанр: городская фэнтези
Оценка (0-10): 6-
Ссылка: Библиотека "Ну-ну"
Приблизительный объем чистого текста: 499 kb

Вопреки названию центральная травматологическая больница располагалась у черта на куличках - на окраине Алычевска, в микрорайоне Солнечном. Впрочем, микрорайон со столь знойным названием существовал лишь в официальных бумагах, а в народе до сих пор носил имя некогда слившегося с городом поселка Хацапетовка. Почему поселок так назывался и что означает это слово, никто не знал, но местные парни, несмотря на некоторую неблагозвучность, с гордостью именовали себя хацапетовскими. Вероятно, не хотели быть "в тени" знаменитых подмосковных солнцевских. Молодежь вообще не любит быть на вторых ролях, особенно, если ничего другого, кроме мордобития, не умеет. А хацапетовская молодежная группировка долгое время терроризировала весь город и лишь в последние пару лет немного утихомирилась. То ли их вожаки остепенились, обросши жирком приватизированных на почве рэкета мелких лавочек, то ли более серьезные криминальные "авторитеты" прибрали группировку к рукам. Но все равно поздно вечером соваться в Хацапетовку никому не советовалось, да и ни один таксист не согласился бы везти туда клиентов. Поэтому добраться в микрорайон можно было лишь на троллейбусе. Ну а дальше - три квартала до центральной травматологической клиники - либо своим ходом, либо на носилках в машине "Скорой помощи". Как повезет.

Мне повезло в сомнительно хорошем смысле, когда находят счастье в том, что никто по голове не стукнул. С душком такое счастье... Но благодаря ему добрался до клиники без приключений, если не считать почти часовую поездку в троллейбусе, больше похожую на парилку в бане.

Выйдя на конечной остановке, я прошел до конца переулка и оказался на окраине города, где на небольшом пологом холме за решетчатой бетонной оградой возвышалась девятиэтажная коробка больницы. Далее, за больницей, не было ничего - голая холмистая степь. Вот тебе и центральная клиника...

На девятый этаж, где находилось отделение реанимации, пришлось подниматься пешком - почему-то работал только грузовой лифт, но меня в его кабину, естественно, не пустили. Похмельный синдром, жара на улице, парилка в троллейбусе сделали свое гнусное дело - я плелся по лестнице, как распоследний доходяга, страдающий острой сердечной недостаточностью. При столь паршивом самочувствии обычно и приходили видения. Дойти бы без эксцессов до отделения реанимации и в качестве пациента попроситься на свободную койку.

На площадке между вторым и третьим этажом я остановился отдышаться. Вытирая платком испарину с лица, заглянул вверх между перилами и с тоской увидел уходящую в бесконечность череду лестничных пролетов. Определенно альпиниста из меня бы не получилось. Не дойти мне до вершины.

И вот тогда из выкрашенной синей масляной краской стены высунулась Рыжая Харя и сочувственно предложила:

- Тебя подвезти?

Я оторопел. Да что же это творится?! Уже и здесь она меня достает! Если так дальше будет продолжаться, глядишь, скоро со мной по улицам под ручку прохаживаться начнет.

- Не-ет... - отчаянно зашипел я, стараясь не сорваться на крик. - Сгинь!

- Как хочешь, - ухмыльнулась Рыжая Харя, оголяя громадные клыки. - Тогда поезжай сам.

Я и охнуть не успел, как ступеньки под ногами дернулись и понесли меня вверх со скоростью взбесившегося эскалатора. Хорошо, в перила вцепился мёртвой хваткой, а то от такой скорости точно бы по ступенькам закувыркался.

Где-то на площадке пятого-шестого этажа передо мной мелькнули насмерть перепуганные лица двух пациентов, на свою беду вышедших на лестницу покурить, и вот уже я очутился на девятом этаже перед дверью в реанимационное отделение. От головокружительного скоростного подъема меня замутило, и я, продолжая крепко держаться за перила, выругался сквозь зубы.

- Нехорошо, - укоризненно пожурил сзади голос Рыжей Хари.

Я было открыл рот, чтобы, уже не стесняясь, выругаться по-настоящему, как тотчас волосатая лапа накрепко запечатала его, и я ощутил на языке холодный, склизкий, подрагивающий комочек. По-моему, живой.

- Глотай, легче станет, - посоветовала Рыжая Харя.

Вопреки совету рвотный спазм подкатил к горлу, но исторгнуть из себя омерзительное "угощение" я не успел. Последовал ошеломляющий подзатыльник, и склизкий комочек лягушонком скользнул в горло.

Будто искры вспыхнули в глазах от подзатыльника, и в то же мгновение все изменилось. Рыжая Харя исчезла, и вместе с ней канули в неизвестность похмельный синдром, одышка, испарина, сердечная аритмия. Я стоял на площадке девятого этажа, свежий и бодрый, как никогда. Разве что в горле осталось неприятное ощущение от скользнувшего внутрь "лягушонка". Да уж, не "Martell" в этот раз глотал...

Зябко передернув плечами, я икнул, но, к счастью, на этом неприятный инцидент и закончился. Тогда я взялся за ручку и решительно распахнул дверь.

- Вы к кому? - встретила меня строгим голосом миловидная медсестра, сидевшая за столиком у входа в отделение.

- К Владиславу... - сказал я и вдруг понял, что не знаю фамилии Владика. Ничего другого не оставалось, как напустить на лицо официальное выражение и посмотреть в глаза медсестре непререкаемым взглядом. - Тяжело раненному бармену из погребка "У Еси".

Запоздало вспомнив, что фальшивое удостоверение внештатного сотрудника милиции, сделанное на цветном принтере и не раз выручавшее меня в подобных ситуациях, забыл дома, я тем не менее продолжал гнуть свою линию.

- Он в какой палате?

Нахрапистость тона сработала не хуже фальшивого удостоверения.

- В шестой... - смешалась молоденькая медсестра и неуверенно заметила: - Так из милиции уже были...

- И еще не раз будут, - отрезал я и повернулся, чтобы идти по коридору.

- Погодите... - остановила медсестра. - Наденьте, пожалуйста... - Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки белую накидку и протянула мне. - Доктора позвать?

- Сам к нему зайду, - хмуро сказал я, набрасывая на плечи накидку и завораживая медсестру строгим взглядом. - В палате кто-нибудь из родственников есть?

- Да... То есть нет. Девушка с его работы... Всю ночь с ним просидела.

- Она-то мне и нужна, - кивнул я, развернулся и зашагал по коридору, отыскивая взглядом шестую палату.

Палата оказалась маленькой, на одного пациента. Широкое окно, занавешенное желтыми легкими шторами, тумбочка, умывальник и высокая реанимационная койка, на которой под капельницей лежал Владик. Голова забинтована, лицо серое, глаза закрыты.

У койки на стуле дремала, подергивая склоненной головой, официантка Люся. Услышав звук открывшейся двери, она порывисто вскочила и, хлопая спросонья ресницами, уставилась на меня.

- Вы... Вы кто? - испуганно пролепетала она, словно увидела перед собой киллера, пришедшего добивать раненого свидетеля.

- Роман Челышев, - успокоил я ее.

Откуда ей знать одного из многочисленных посетителей погребка? Я хоть и любил заглянуть в погребок, но делал это нечасто, завсегдатаем не был, за столиком никогда не сидел, а только за стойкой бара. Это с Владиком мы были приятелями, а с официанткой я словом никогда не перебросился - не было нужды.

Все же, видимо, мое лицо примелькалось, и Люся меня узнала.

- Роман... - Губы у нее задрожали. - Значит, это вы...

Неожиданно она порывисто бросилась ко мне и, уткнувшись носом в больничную накидку, беззвучно зарыдала. Я на мгновение оторопел. Надо же, какая чувствительная девица! По ее строгому обхождению с посетителями погребки никак не скажешь. А тут, можно сказать, первому встречному-поперечному на грудь бросается.

- Ну-ну... - пробормотал я и, аккуратно взяв девушку за плечи, отстранил от себя. - Слезами горю не поможешь.

Стыдно в общем-то коренному жителю Алычевска ни разу не побывать на ипподроме - самой известной достопримечательности города. Хотя по большому счету ничего зазорного в этом для себя не нахожу. Многие москвичи никогда не были в Большом театре. Не были, и ничто их туда не тянет. До сих пор и меня не тянуло на ипподром. Может, никогда и не побывал бы, да обстоятельства заставили.

На площади перед зданием ипподрома стоял не менее, а быть может, и более известный горожанам, чем сам ипподром, бронзовый памятник командарму Буденному. С шашкой наголо, на лихом коне... Прямо-таки знаменитый памятник. Но не благодаря Буденному, по слухам, присутствовавшему на открытии памятника в шестидесятые годы, а... его коню. Тому самому, на котором и восседал командарм с шашкой наголо. Скандально знаменитому. Потому что в тот самый день, когда с памятника сползло покрывало и явило миру очередной образец советского монументального искусства, собравшаяся на открытие памятника толпа вначале изумленно ахнула, а затем над площадью стал разрастаться гомерический хохот. Скульпторы добросовестно покрыли бронзовый монумент искусственной патиной, но нашелся шутник, который в ночь перед открытием пробрался под покрывало и до блеска, как матрос пряжку ремня, отполировал у коня анатомически точно воспроизведенные гениталии. С тех самых пор памятник иначе, как "конь с яйцами", в городе не именовали. Напрочь забыв о всаднике. Чего только власти города не делали с конскими гениталиями: оксидировали, тонировали, красили, на ночь возле, памятника наряды милиции выставляли... Все без толку. Максимум две недели под бдительным надзором милиции памятник "в полном порядке" простоит, а затем опять достоинствами породистого жеребца заблистает. Пока наконец власти не решились на радикальную меру, и в один прекрасный день двое слесарей зубилами кастрировали бронзового скакуна. Трудились они весь день и чувствовали себя под издевательскими замечаниями собравшейся толпы похуже, чем если бы сами подверглись аналогичной операции. Вживую, без наркоза. Естественно, что после этого не нашлось смельчака, рискнувшего восстановить памятник в первозданном виде. Слишком хлопотное дело. Но народное название монумента сохранилось. И когда кто-нибудь из дотошных приезжих, осмотрев памятник, осторожно интересовался: "А где же эти самые... с которыми?", старожилы острили: "На седло перекочевали!" - и, смеясь, рассказывали подлинную историю. Именно возле этого памятника таксист меня и высадил, поскольку половина площади перед зданием ипподрома была забита легковыми машинами.

Выбравшись из такси, я окинул взглядом памятник. Бронзовый командарм мрачно восседал на изуверски выхолощенном животном и грозил миру обнаженной шашкой. То ли собирался мстить за издевательства над любимым конем, то ли все окружающее в целом ему не нравилось. Существовало поверье, что если долго стоять и смотреть на памятник, то он на мгновение может предстать перед глазами в первозданном виде. То есть блистая отполированной бронзой конских гениталий. И если такое случится, в этот день тебе сказочно повезет в тотализатор.

Сказочное везение мне было край как необходимо, однако стоять и пялиться на памятник до зеленых веников в глазах времени не было. Лишь минуту позволил себе посмотреть, но ничего не померещилось.

Возле входа на ипподром я купил у чумазого босоногого мальчишки программку состязаний и отошел в сторону от скопившейся толпы, чтобы ознакомиться с регламентом и попытаться самостоятельно разобраться, что здесь к чему и почем. В программке значилось три заезда в бегах и пять скачек (чем бега отличаются от скачек, я, честно говоря, не понял). Скачка на Большой приз города значилась последней, и в ней участвовало восемь лошадей. Были перечислены клички лошадей, возраст, масть, их хозяева, фамилии конников и жокеев. В этом я более-менее разобрался, но вот как ставить ставки, не понял. Такой же темный лес, как масть лошадей. Как не знал я, чем отличается буланая лошадь от саврасой, точно так не мог понять, что представляет собой ставка на пару, экспресс или тройной экспресс.

Я поманил пальцем чумазого мальчишку с программками и, посулив два доллара, попросил посвятить в азы конного спорта. Парнишка честно отработал деньги. Понятно, с пеленок у ипподрома крутится, явно будущий завсегдатай. Оказывается, в бегах участвуют рысаки с наездниками в качалках, а в скачках - лошади чистокровных пород с жокеями верхом. Ставить на пару - это на двух лошадей, авось какая-нибудь из них придет первой, экспресс - на двух первых лошадей с указанием конкретных мест. Тройной экспресс - на трех лошадей. Ставки на фаворитов дают небольшой выигрыш - десять к одиннадцати, двадцать к двадцати одному, зато, поставив на аутсайдера, можно выиграть целое состояние, если, конечно, он неожиданно придет первым.

- А где делают ставки? - задал я наиболее интересующий меня вопрос.

- В левом крыле на первом этаже, - с готовностью сообщил парнишка и в ожидании обещанного вознаграждения уставился на меня требовательным взглядом.

Сунув ему в руку два доллара, я снова открыл программку. Среди явных аутсайдеров на Большой приз значился конь-трехлетка с претенциозным именем Аристотель. Естественно, нечего мыслителю не своим делом заниматься. Ставки на него были один к шестидесяти. Поставить, что ли, на него?

Я прислушался к внутреннему голосу. Внутренний голос молчал.

- Эй, мужик...

Кто-то тронул меня за локоть.

Я обернулся. Передо мной стоял приземистый небритый мужчина неопределенного возраста в помятой серой рубашке, потертых кожаных галифе и сапогах для верховой езды. Вероятно, конюх, поскольку в столь затрапезном виде ни до жокея, ни до наездника он не дотягивал. Перебрасывая из угла в угол рта папиросу, он оценивающим взглядом окидывал мою фигуру.

- В чем дело?

- Первый раз на ипподроме? - развязно поинтересовался он.

- Да.

- Решил счастья попытать?

На этот раз уже я смерил его взглядом. Доверия небритый коротышка не внушал. Наоборот.

- Посмотрим... - осторожно сказал я, пожав плечами.

- Слышь, мужик, дело есть, - понизил голос коротышка. - Давай в сторонку отойдем...

Он подхватил меня под локоть и попытался куда-то увлечь. Однако я стоял непоколебимо.

- Говори здесь или проваливай, - грубо осадил я его напор. Такие типы иного тона не понимают.

Коротышка недовольно огляделся. У входа на ипподром толпился народ, мимо нас то и дело проходили люди, а чужие уши его явно не устраивали. И все же коротышка решился.

- Верняк есть, - доверительно зашептал он, косясь по сторонам. - В третьем заезде. Поставишь, в большом наваре будешь. Но выигрыш пополам.

Я снова прислушался к внутреннему голосу. Может, это именно тот самый шанс? Голос упорно молчал.

- А почему сам не ставишь?

Коротышка страдальчески вздохнул.

- Нельзя мне... Работаю здесь. Узнают - уволят. Это было похоже на правду, если бы глубоко в зрачках у него не плескалась еле уловимая мольба. На кидалу коротышка не походил, но доверия по-прежнему не вызывал. К тому же внутренний голос упорно молчал. Никак не реагировал.

- Значит, я буду рисковать своими деньгами, а ты только выигрышем?

- Да ничем ты не рискуешь! - с жаром зашептал коротышка, неверно поняв меня. Вероятно, подумал, что клиент заглотнул наживку, и осталось только подсечь, чтобы тот, как . окунь, затрепыхался на крючке. - Верняк, говорю тебе! Все заранее подстроено...