Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Наука и эзотерическая традиция

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Астрология и Психология" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Август 2007   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
Автор
Юрий Черный

Статистика

567 подписчиков
-1 за неделю
←   Все выпуски   →

Наука и эзотерическая традиция Вып. 37. В.П. Визгин. Границы новоевроп. науки


НАУКА И ЭЗОТЕРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Выпуск 37 от 2007-08-13

Количество подписчиков - 662

Автор - Юрий Черный

 
 

НАУКА И ЭЗОТЕРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Выпуск 37

В.П.Визгин. Границы новоевропейской науки: модерн / постмодерн (Реферат) // Границы науки. – М., 2000. –  С. 192-227 (Продолжение).

(Начало – см. в вып. 30, 31, 34, 35, 36.)

Наука постмодерна: проблема границ

За возникновением науки (этот процесс завершился в XVII в.) последовал рост научных знаний. Научный метод стал распространяться на новые области. Стали расширяться как внутренние, так и внешние границы науки.

В современной науке есть вопросы, где неясно, идет ли речь об относительных внутренних границах (познанное/непознанное) или о границах абсолютных (познаваемое/непознаваемое). К их числу относится, например, вопрос о состоянии вселенной до начала Большого взрыва. Но такова ситуация с внутренними границами науки.

Не менее важны внешние границы науки, т.е. ограничения, связанные с ее функционированием как определенной технологической «машины» в социокультурном контексте. Например, некоторые научные проекты в области физики сверхвысоких энергий требуют непосильных финансовых затрат. Исследования в области генной инженерии, биотехнологии натолкнулись на этико-социальные пределы, игнорирование которых может подорвать изнутри само существование человеческих обществ. Таким образом, «…сама идея бесконечного прогресса, разделяемая большинством образованных классов в конце XIX в., сейчас поставлена под радикальное сомнение. Именно в таких поворотах мысли мы и видим реальные признаки постмодерна, нового культурного самосознания» (с. 211).

Творцы новой науки Ф. Бэкон, Декарт, Ньютон творцы новой науки ничего не знали об этих границах. Рост науки казался им беспредельным. Пределы научного роста были открыты только в XX в. вместе с обнаружением пределов самого технологического роста в рамках индустриальных обществ. Решающим моментом здесь стало осознание конечности минеральных и биосферных ресурсов планеты. Философия XX в. открыла конечность научного разума с его техногенной активностью, преобразующей мир.

Философско-мировоззренческие границы классического образа науки фиксируются в умонастроении, получившем название релятивизм. Сегодня наука часто сравнивается с ее соседями в мире культуры – например, с литературой или мифом. «Подобно тому, как априорный горизонт мира опыта в науке задается такими базовыми категориями, как, скажем, пространство и время, имеющими согласно релятивизму свое основание не в абсолютной истине, а в социокультурном контексте, являющемся исторической переменной, точно так же и горизонт возможного в мифе или литературе задается их общей структурой, также являющейся функцией общества и его истории. В рамках релятивизма научная истина оказывается всецело функцией социокультурной истории, выступающей ее последним основанием» (с. 212-213).

Релятивизм следует рассмотреть более пристально, поскольку именно он обосновывает возможность исторического конца науки. Раз она возникает в одной исторической социокультурной ситуации, значит, в иной ситуации она может кончиться.

Ситуационно-историческая концепция развития науки была предложена немецким философом науки К. Хюбнером. Согласно Хюбнеру, представления об истине, реальности и факте зависят от исторически развивающихся культурных контекстов (ансамблей). Наука развивается не в силу внутренне присущей ей логики, а в силу нескоординированности частей социокультурного ансамбля, в который вмонтировано научное познание. Натяжения, создаваемые внутри ансамбля, и ведут научную динамику, которая может быть «экспликационной» (аналогичной нормальной науке, по Куну) или мутационной (научная революция).

Вопрос о релятивизме тесно связан с вопросом о проекте модерна в целом. Познавательная установка западной культуры, начиная с античности, характеризуется некоторой двойственностью. С одной стороны, существует метафизический познавательный проект с идеей объективной и абсолютной истины (Платон, Аристотель и др.). С другой стороны, отдельно от метафизики формируется собственно научный познавательный проект (начиная с Декарта), ориентированный не на созерцаемую истину как высшую цель, а на конструируемую интеллектом модель природных явлений, позволяющую поставить их под контроль. Если современный релятивизм утверждает, что метафизическое понятие истины в новой науке не работает, то драгоценное для классического разума единство знания ставится под вопрос.

Проект модерна характеризуется некоторым смешением метафизического и собственно научного проектов. В частности, именно механистическая картина мира принимается за метафизическую истину. Этот тезис и составляет ядро механицизма как научного мировоззрения.

По мнению автора, проблему абсолютности/релятивности истины можно решать трояко. Во-первых, есть теории, обосновывающие абсолютную достоверность знаний, апеллируя к Богу (например, Декарт), во-вторых, есть теории, сводящие обоснование объективности и абсолютности истины к миру объективной реальности – материальной или идеальной (например, у Платона или в материализме). Наконец, в-третьих, существуют трансцендентально-субъективистские теории истины, согласно которым объективность обосновывается структурами трансцендентального субъекта (у Канта или в теориях культур-исторического и социологического релятивизма). Все три вида обоснования истинности имеют смысл, поскольку схватывают моменты, вполне реально присутствующие в знании и его динамике. В то же время, отмечает В.П. Визгин, представляется существенным различать с одной стороны истину как принципиально не объективируемую духовную ценность и с другой – истину как объективное научное знание, способное представлять устойчивые связи вещей в конечных образах и формах. «Исторический социокультурный контекст значим для представления обоих видов истины, но если инвариантным стержнем первого вида истины выступает абсолютная трансценденция, то во втором случае имманентного вида вещей, по-видимому, достаточно для выполнения подобной роли» (с. 215).

Если культурным началом новой науки следует считать Возрождение, то значит можно мыслить и ее возможный конец. Возрождение – это обозначение начала эпохи Нового времени (модерна). Следовательно, конец науки наступает, когда заканчивается модерн и наступает постмодерн. Точнее, нужно говорить не столько у буквальном конце науки как таковой, а об изменении ее функций и смысла.

Задача Хюбнера состоит в том, чтобы показать, что отказ от проекта модерна с наукой во главе как единоспасающей силой не означает «возврата к варварству». По Хюбнеру (и здесь с ним невозможно не согласиться), вовсе не наука составляет основу европейской культуры в целом. Корни культурной традиции Европы – в соединении традиций античности с иудео-христианским наследием. Поэтому новая наука – это всего лишь эпизод в истории Европы.

Действительную опасность для человека сегодня составляет «прогрессивно-научное варварство». Задачей современности является открытие нового пути, спасающего от неконтролируемого научно-технического прогресса любой ценой.

(Продолжение следует).

С наилучшими пожеланиями,

Юрий Черный.
















 

 

 

 

 
В избранное