В этом выпуске:

Мифы о науке и личностное знание

Обратная связь

Занимаясь критикой знания, маскирующегося под науку, нельзя забывать о том, что и сама «настоящая» наука тоже не свободна от личностных факторов. Как и в жизни, в науке познаёт живой человек, а не абстрактный «гносеологический субъект».

Обычно считается, что наука свободна от мифов и стремится противопоставить мифологической картине действительности прочное достоверное знание. Однако исследования второй половины XX века в области философии и методологии науки показывают, что реальная ситуация гораздо сложнее.

Мифы о науке и личностное знание

В.Веймер в книге «Психология и концептуальные основания науки» (см.: Weimer W.B. Psychology and the conceptual foundations of science. – Hillsdale, 1976) суммировал шесть распространённых мифов о науке, ставших основой так называемой «научной идеологии».

Вот эти шесть убеждений:

1. Научное знание основывается на твёрдых эмпирических фактах

2. Теории выводятся из фактов и, следовательно, вторичны по отношению к ним

3. Наука развивается посредством постепенного накопления фактов

4. Факты независимы от теорий и имеют самостоятельное значение

5. Гипотезы или теории логически выводятся из фактов посредством рациональной  индукции

6. Гипотезы или теории принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку экспериментом

Рассмотрим эти шесть убеждений подробнее.

1. Научное знание основывается на твёрдых эмпирических фактах

Уже на этапе наблюдения его результаты выражают свойства не только наблюдаемого объекта, но и наблюдающего субъекта (прежде всего его психосенсорные качества). Наблюдение и его результаты зависят от состояния органов чувств наблюдателя, от колебания их чувствительности и разрешающей способности.

В XVII веке английский «королевский астроном» Маскелейн уволил своего подчинённого – Киннебрука – за то, что тот регистрировал прохождение небесных светил на полсекунды позже его самого. Маскелейн обвинил своего ассистента в недобросовестности, в том время как дело обстояло в его психосенсорных особенностей. Каждому исследователю, - указывает Майкл Полани, - свойственно индивидуальное «личное уравнение», определяющее его возможности как наблюдателя (Полани М. Личностное знание. М., 1985).

Не только психофизиологические, но и социальные и психологические особенности (характеристики) учёного влияют на результаты наблюдения. Исследователь смотрит на приборы, а видит эмпирические данные, которые представляют собой перевод показаний приборов в другую смысловую систему. Эта система выстроена в сознании наблюдателя и несёт на себе отпечаток его личности. Показания приборов обретают смысл только в рамках «жизненного мира» наблюдателя, который вбирает в себя определённую языковую культуру, социально-психологические качества личности, её прошлый опыт, особенности взаимодействия с социальным окружением и многое другое.

Таким образом, научные факты не идентичны результатам наблюдения, а включают в себя (неизбежно связаны с) их определённые интерпретации. Научный факт не существует самостоятельно как таковой, но всегда включён в определённую интерпретативную структуру. «Наука вообще не знает «голых» фактов, а те «факты», которые включены в наше познание, уже рассмотрены определённым образом, а следовательно, существенно концептуализированы», - пишет Пол Фейерабенд (Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. – М., 1986. С. 149).

Факты не имеют раз и навсегда данного значения. Это значение изменяется вместе с изменением способа их видения. Каждый учёный обладает своей собственной интерпретативной структурой, зависимой от её принадлежности к определённой традиции, представления об изучаемой реальности и других личностных особенностей. Интерпретация фактов встроена в эту субъективно обусловленную структуру и поэтому тоже в значительной мере субъективна.

Интерпретативная структура настраивает учёного на определённое «чтение» фактов. Поэтому интерпретации фактов часто парадоксальным образом «оепержают» факты. Максвелл, например, предсказал существование радиоволн задолго до того, как они были обнаружены эмпирически. И хотя научный поиск иногда не без оснований характеризуется как «авантюра», учёные как правило могут заранее предсказать результаты своих экспериментов, т.е. занимаются «наведением мостов между зримым и воображаемым» (См.: Eiduson B.T. Scientists, their psychological world. N.Y., 1962).

Вообще, человеческое восприятие располагает механизмом, обеспечивающим подчинение реальности ожиданиям. Как правило, люди не замечают отклонения реальности от своих ожиданий, если эти отклонения не слишком значительны. Даже специально тренированные наблюдатели видят то, что ожидают увидеть. Поэтому большинство дискуссий в науке – это споры о том, как интерпретировать тот или иной факт.

Отношения между результатами наблюдения и их интерпретациями, превращающими их в «факты» всё более усложняется. Часто прямое наблюдение оказывается невозможным и поэтому используется косвенное наблюдение, основанное на «выведении». При наблюдении нейтрино, которому поддаётся не сама эта частица, а результаты её взаимодействия с радиоакивным изотопом аргона, интерпретация не надстраивается над наблюдением, а сливается с ним. Подобное наблюдение интерпретативно в самой своей основе и собственно наблюдением может быть названо только условно.

Развитие науки сопровождается усложнением технологии экспериментирования. Чем больше интерпретативных звеньев включено в его структуру, тем оно с одной стороны информативнее, богаче нетривиальными результатами. Однако, с другой стороны, оборотной стороной накопления интерпретативных «шагов» является субъектная опосредованность наблюдения, его возрастающая зависимость от личностных особенностей наблюдателя и осуществляемых им интерпретативных процедур.

Поэтому, как это ни парадоксально, усложнение технологии исследований равносильно возрастанию их опосредованности личностными факторами. В результате наблюдение имеет мало общего с фотографическим отображением наблюдаемых объектов, а несёт на себе отпечаток самовыражения познающих субъектов.

2. Теории выводятся из фактов и, следовательно, вторичны по отношению к ним

Согласно традиционному мифу, получившему философское обоснование в концепции логического позитивизма, учёный обобщает факты строго рационально, руководствуясь одной лишь формальной логикой. Он как будто представляет собой «рациональное устройство по обработке информации, строящее теории и гипотезы путём индуктивного выведения» (См.: Mahoney M.J. Scientists as subjects: The psychological imperative. – Cambridge, 1976. – P. 134).

Сторонники концепции «методологического анархизма» П.Фейерабенд, Ст.Тулмин, У.Селларс, Л.Лаудан, М.Полани показали, что всё происходит по-другому. Основу обобщения фактов составляют суждения, выносимые на внелогической основе. «Внелогическое суждение, - отмечал М.Полани, - является универсальным способом соединения элементов научного знания, не элиминируемым никакими формальными процедурами» (Полани М. Личностное знание. М., 1985. – С. 195).

Внелогическое суждение обладает двумя свойствами: 1) неизбежностью и 2) необходимостью.

Свойство неизбежности означает, что суждение основывается на внелогической убеждённости учёного в адекватности одних идей и неадекватности других. Это не означает, что учёные необъективны и не желают увидеть истину, не вписывающуюся в их представления. Часто за логической аргументацией скрывается иной, нежели логика, способ постижения истины, интуитивное познание, предваряющее логические аргументы. Сами учёные, например, М.Планк давно подметили, что «новые идеи порождаются не дедукцией, а артистическим творческим воображением» (Planck M. Scientific biography and the papers. N.Y., 1949).

Свойство необходимости означает, что эвристические возможности формальной логики и других формализованных процедур ограничены. Любой познавательный акт в качестве своей основе помимо формализованного знания науки требует ещё некоторого знания, которое неформализуемо, неотделимо от познающего субъекта и обобщает его уникальный личностный опыт. Этот вид знания был назван Майклом Полани личностным знанием. Факты никогда не «говорят сами за себя», они немы без познающего субъекта, который в процессе «разговора», неизбежно выражает и свои личностные особенности.

3. Наука развивается посредством постепенного накопления фактов

Миф о том, что теория выводится из фактов и предопределена ими, что между теорией и фактами существует однозначная связь, что каждый факт может иметь только одно адекватное теоретическое объяснение, а каждая теория может быть однозначно сопоставлена с опытом и проверена им и т.д., удивительно жизнеспособен.

Однако многообразный реальный опыт науки показывает, что теории из фактов не вытекают, проверены ими быть не могут и вообще находятся с ними в весьма неоднозначных отношениях. До сих пор упорно сохраняется версия о том, что теория относительности явилась обобщением эксперимента Майкельсона и Морли. В то время как сам Эйнштейн неоднократно признавался в том, что он вообще ничего не знал об этом эксперименте, когда разрабатывал свою теорию.

Многообразный опыт науки свидетельствует о том, что если факт соответствует теории, то он рассматривается её сторонниками, как её подтверждение, если он противоречит теории, то ничего страшного теории тоже не грозит. Факт можно просто проигнорировать, признать его несущественным, переинтерпретировать, не признать собственно фактом или найти какие-то огрехи в его установлении. Любые способы девальвации факта делают его для существования теории неопасным.

4. Факты независимы от теорий и имеют самостоятельное значение

Даже в том случае, если факт признан «чистым» и потому не может быть проигнорирован, он всё равно не разрушителен для теории. У неё есть, так сказать, резервное средством ассимиляции противоречащих ей фактов – так называемые Ad hoc построения. Всевозможные дополнения к утверждениям теории придают им расширительный смысл, в который могут быть вписаны разные факты.

Вопреки распространённому мнению, что неожиданный новый факт может убить прекрасную теорию, факт ни «убить» теорию, ни даже серьёзно повредить ей не может.

5. Гипотезы или теории логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции

Учёные прекрасно понимают, что ни одна теория не может согласовываться со всеми релевантными ей фактами и поэтому часто довольствуются приблизительным соответствием теории и подтверждающего её опыта. Если факты не противоречат теории явно, они как правило рассматриваются её сторонниками как её подтверждение.

Не столько теории зависимы от фактов, сколько факты зависимы от теорий. Они обретают статус фактов только тогда, когда наполняются некоторым теоретическим смыслом – т.е. объясняются какой-либо теорией. Так, гравитационные аномалии и смещения магнитных полей были признаны только после того, как в науке о Земле появилась соответствующая теория. А Французская академия, напротив, в своё время отказалась регистрировать сообщения о «падающих с неба камнях», пока право метеоритов на существование не было доказано теоретическим путём.

Бывает и наоборот: несуществующие вещи признаются существующими потому, что они «должны» существовать, исходя из теоретических представлений. Например, так называемые N-лучи «наблюдались» большим количеством физиков, несмотря на то, что они никогда не существовали.

6. Гипотезы или теории принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку экспериментом

Может ли факт «убить» теорию? Нет. Опровергнуть теорию может только другая теория, имеющая более широкую «область значений». Она должна давать удовлетворительное объяснение тем фактам, которые объясняет её предшественница и к тому же объясняющая опыт, который та объяснить не в состоянии.

Одна теория побеждает другую не «по очкам» - в результате сопоставления относительного количества объяснённых и необъяснённых ими фактов. «Арбитром» в этом случае выступает то, что науковеды именуют «общими смыслами» - системы понимания изучаемой реальности, более общие, чем сами теории. Т.Кун называл их «парадигмами», И.Лакатос «исследовательскими программами», Л.Лаудан «исследовательскими традициями». Этот арбитр довольно-таки субъективен, а «смыслы», предопределяющие отношение к теориям, аккумулируют в себе всё многообразие личностных факторов, в системе которых протекает исследовательский процесс.

В учебниках содержание теорий часто выглядит как система математических формул. Однако в действительности формулы часто служат лишь формой выражения теорий? Что же в таком случае представляют собой сами теории, скрытые под внешней оболочкой формул?

Это совокупность идей, аргументов, предчувствий, неопределённых ощущений, ценностных суждений, объединённых воедино. Существенный компонент теории составляет личностное знание, невыразимое в формулах.

Часто теория, наполненная личностными смыслами, до такой степени становится частью личности учёного, что отказаться от неё значило бы совершить психологическое самоубийство.

Таким образом, на всех этапах научного познания, вопреки распространённым мифам о науке, природа не «говорит сама за себя». Учёный не столько «читает книгу природы», сколько пишет её, как бы пропуская знание, которое он вычерпывает из изучаемых объектов, через себя, наполняя его внутриличностным опытом и проецируя на него свои личностные особенности.

Это «субъективные» наслоения являются объективными – в том смысле, что они не могут быть устранены никакими обезличенными познавательными процедурами, и в том, что они являются основой построения объективного знания.

16 мая я получил отклик к.т.н. Аллы Алексеевны Юриной (г. Тула, Центр комплексных социально-научных исследований и просвещения) на публикацию отрывка из аналитического обзора к.филос.н. Г.В.Хлебникова "Философская теология античности", ч. 1.

Публикую его полностью.

«ХХ век, в котором были созданы компьютеры, отображающие все объекты, события и процессы реальности в числах, практически подтвердил пифагорейское положение: все есть число (см. Krokiewicz A. Zartrys filisofii greckiej. – W-wa, 2000. – C. 97 и далее)».

[http://subscribe.ru/archive/philosophy.sciesot/200605/12135159.html отрывок из аналитического обзора «Философская теология античности»  М.: ИНИОН РАН, 2005 / Наука и религия в античности (на примере пифагореизма); психотехника пифагорейцев как схема развития человека в сверхчеловека» (Хлебников Г.В. Философская теология античности: Аналит. обзор / РАН. ИНИОН. Отд. философии; Отв. ред. Скворцов Л.В. – М., 2005. – (Сер.: Пробл. Философии). Ч. 1: Досократики, Сократ, Платон, Аристотель. – С. 32-41)]

Само по себе число ничего, кроме знака и значения, в себе не несет. Исключением являются числа 0 и 1. Но во всех совокупностях чисел, организованных каким-либо образом, с необходимостью появляются смыслы. И в этой связи открывается возможность связывать разные смыслы, в том числе противоречивые, и создавать функционально полные внутренне непротиворечивые саморегулирующиеся и самоизменяющиеся динамические когнитивные структуры. Их функциональная полнота обеспечивается благодаря целостности триады: знак-значение-смысл. Причем, знаком может быть и число, и геометрическая фигура, и их совокупности.

Задача интерпретации когнитивных структур в предметных областях науки связана с серьезными трудностями, которые преодолеваются путем введения пустых понятий. Например: эфир, теплород и др. Но эта задача может быть решена путем сопоставления разных математических структур и определения смысла из равенства «характеристических» чисел разных структур, например, оснащенных матриц и оснащенных графов. И в этой связи числа предстают в двух ипостасях: как чистые объекты, отсылающие к самим себе и ни к чему более, и как чистые знаки, которые выражают какие-то другие значимые объекты – «оснащенные» математические объекты – формализации абстрактных категорий какой-либо предметной теории, «нагруженные» конкретным смыслом.

Задача определения смысла числа в математике («оснащения» исходных оснований математической теории) решается путем определения смысла и значения чисел 0 или 1 каким-либо образом: а - а = 0, а/а = 1, а⁰ = 1, i⁴ = 1, sin²x + cos²x = 1 и др., например: . (Здесь индекс внизу знака числа означает структуру (решетку) частично упорядоченного множества чисел. Числа 4₁₀ и 4₈₁, 3₁₀ и 3₁₈ не равны, но их коды в разных структурах могут быть одинаковыми. В рамках такой исходной концепции разные числа в разных частично упорядоченных множествах становятся неразличимыми, и выражение, например, 9 = 36 = 81, немыслимое в арифметике, становится легитимным и интерпретируется как алгебраическая операция, заданная на множестве чисел {а²ç9, 36, 81}, принадлежащих разным частично упорядоченным множествам. Зачем нужна алгебра с таким определением единицы? – Оценивать последствия принимаемых решений.)

Определив смысл  0 или 1, мы, по сути, вводим «единицу измерения», превращаем  число в «средство расчета отношений между вещами», и тогда число становится реальностью. Но для нас  реально и важно не только то, что видимо, но и «невидимая сущность», проявляющая себя в «манифестациях природы». Поэтому для нас, как и для пифагорейцев, число является сущностью, невидимой и одновременно реальной как любой предмет мысли. Как для пифагорейцев, так и для нас, число являет сущность единства и различия, но не только через значение (количество), но и через структуру своей внутренней организации, в которой отражается смысл числа.

Пифагорейцы понимали это и использовали для построения научного знания свойства числа как образца реальности. Поэтому я не могу согласиться с мнением, что наука возникла случайно. Способность человека к размышлению и рассуждению, к рефлексии единства и различия является необходимым и достаточным условием возникновения науки, поскольку только сравнительная познавательная установка порождает устойчивое относительно сравниваемых феноменов знание, не меняющееся при каждом новом познавательном акте и оформляющееся в виде понятий, категорий, умозаключений (теорем). Благодаря сравнительной познавательной установке предметы мысли в процессе рассуждений претерпевают ряд трансформаций, превращаясь из нечетких слитных представлений в четкие понятия, категории, умозаключения (теоремы).

Объектами науки могут быть материальные объекты и процессы, предметы мысли и процесс мышления. Ее предметами являются аспекты исследования объектов. Это – только предметы мысли. На мой взгляд, именно по этой причине в античной науке уделялось так много внимания инструментам мышления. Величайшее открытие в этой области принадлежит ранним пифагорейцам, которые изобрели топологические структуры логических пространств. Эти структуры использовались для установления порядка на множестве чисел.

Для пифагорейцев числа – первоначала,  которые отражают внутренние формы реальности, которые внешне, чувственно не воспринимаются. Но числа также – средство расчета отношений между предметами реальности.

Успехи в формализации математики привели к тому, что к началу ХХ в. восприятие числа как первоначала было утрачено. В теории автоматов и вычислительных машин, передачи сообщений и кодировании, языках программирования и математической лингвистике и др. областях информатики стали пользоваться алгебраическими системами, элементы которых, вообще говоря, не являются числами.

Однако, приближаясь к пределу абстрагирования своего аппарата, классическая математика столкнулась с рядом затруднений, связанных с проблемой обеспечения непротиворечивости аксиоматически построенных теорий, с проблемой определения граничных условий экстремальных задач.

Попытки обойти проблему вычислений путем построения конструктивных объектов и процессов стимулировали интерес к нетрадиционным способам построения фрагментов математического анализа. Предпочтение отдается способам, основанным на исходных концепциях, более ясных, чем теоретико-множественный подход, а также в большей степени учитывающих реальные вычислительные возможности человека.

Поиск исходных данных, по которым можно эффективно находить те или иные вычислимые объекты, наводит на размышления о связи числа со структурой. В этой связи становится понятным, почему в последние 10-15 лет так стремительно растет интерес к античной науке.

Из текста приведенного на сайте следует, что в античный период формирования научного знания, «когда природа стала рассматриваться как постоянный коррелят цифровой программы. Она <наука> возникла как случайность, второстепенный эффект поиска единств и различий, раскрываемых в скрытых числах и соотношениях, которыми связаны Бог, природа и самость человека. Знать природу и числа, стоящие за ее манифестациями, значит знать Бога. «Наука» была ради религии». Если предположить, что так и было (ученые очень убедительно рассказывают о том, что думали, чувствовали, делали люди за тысячи лет до рождения рассказчика, однако при этом затрудняются объяснить даже себе свои собственные мысли и поведение!), то отличие современной науки от пифагорейской должно заключаться только в ее отделении от религии.

Чем же занимается современная математика? - Рассматривая науку как эффект поиска «единств и различий, раскрываемых в скрытых числах и соотношениях», современная математика и логика, прежде всего конструктивная математика и логика, определяют «корреляты цифровой программы», чтобы познать «природу и числа, стоящие за ее манифестациями», чтобы научить людей управлять собой (этому же учил Пифагор) и миром (тем же был озабочен Пифагор).

На этом очердной выпуск завершён.

С наилучшими пожеланиями,

Юрий Чёрный