Как сохранить верность Богу в последние времена - Великая Дивеевская Тайна часть2 - 10 октября 2004

Здравствуйте!
Сегодня мы читаем продолжения текста Великая Дивеевская тайна

КОНЧИНА ПРАВЕДНИКА 
Чудесна жизнь преподобного Серафима, необычайна была и святая кончина его. В
Житиях многих прославленных подвижников мы читаем нередко, что они и пред самою
смертью своею не уверены были в последнем суде Божием о своей участи за гробом.
 Так, например, св. Агафон плачет о себе. И когда удивленные этим братия спрашивают
его, как он может плакать после стольких подвигов, то смиренный раб Божий со
слезами отвечает им, что по силе своей он старался подвизаться о спасении души,
но добавил он:
 "Ин суд человеческий и ин суд Божий". А другой святой Великий Пимен выразился
еще страшнее. Когда его спросили, чего он ожидает в будущем веке, он, не задумываясь,
сказал: "Мне место там, где сатана!"  Странно и даже ужасно слышать такие слова
в устах святого. А между тем другим он же говорил, что для покаяния и помилования
не нужно ни многих лет, ни даже месяцев, а достаточно нескольких дней раскаяния
с обещанием Господу оставить грехи. Другие же святые выражались условно перед
смертью: "Если обрящу милость у Бога, то буду ходатайствовать о вас перед Ним".
И вообще, православный человек не в пример самомнительным сектантам, заживо еще
считающим себя святыми и уверенным в том, что они будут, конечно, в раю, православный
никогда не скажет ничего подобного. Самое большее, если он выразится, что надеется
на милость Искупителя, но считает себя грешником, недостойным быть со святыми.

 Совсем иное видим мы в угоднике Божием Серафиме. Припомним, как он сказал еще
блаженной Елене Васильевне Мантуровой, давая ей послушание умереть вместо брата
Михаила.
 Тогда она смутилась и произнесла: "Батюшка, я боюсь смерти!" Отец Серафим с
совершенной простотой и несомненностью стал успокаивать ее: "Что нам с тобой
бояться смерти, радость моя, для нас с тобой будет лишь вечная жизнь". 
 И в другой раз, это уже за 5 месяцев до смерти, в беседе с монахиней Симбирского
монастыря Платонидою, им исцеленною, сказал ей, показывая рукою на небо: 
 "Там увидимся: там лучше, лучше, лучше". А еще более сильно и определенно он
говорил, как всем известно, своим любимым дивеевским сестрам, обещая им свою
небесную помощь и по смерти: "Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик,
как к живому, и все расскажите. И услышу вас... Как с живым со мной говорите.
И всегда я для вас жив буду!" 
 Невольно вспоминаются слова Самого Господа перед вознесением ученикам: "Се Аз
с вами есмь во вся дни до скончания века"*. Апостол Петр говорит о себе христианам:
Буду же стараться, чтобы вы и после моего отшествия стремились делать твердым
ваше звание и избрание (2 Пет. 1,15,10). И вот таким же христоподобным и апостольским
духом жил еще на земле преподобный Серафим, как уже на небе. 
 Впрочем, что же дивиться этому, если уже Сама Божия Матерь и в начале, и в конце
монашеского подвига преподобного ясно указала, что он человек не от мира сего.
Когда он, еще будучи послушником Прохором, заболел, Она явилась ему с апостолами
Петром и Иоанном и, указывая на него перстом, сказала им: "Сей от рода нашего".

 А незадолго до кончины его, в знаменитый день явления ему в праздник Благовещения,
Она назвала его Своим любимцем. Об этом преподобный Серафим сообщает так: 
 "Небесная Царица, батюшка (разумеется прот. о. В. Садовский), Сама Царица Небесная
посетила убогого Серафима, и во, какая радость-то нам, батюшка! Матерь-то Божия
неизъяснимою благодатью покрыла убогого Серафима. "Любимиче Мой! - рекла Преблагословенная
Владычица, Пречистая Дева. - Проси от Меня, чего хочешь". Слышишь ли, батюшка,
какую нам милость-то явила Царица Небесная!"
 А присутствовавшая при этом явлении старица * см. Мф. 28,20. Евдокия, впоследствии
монахиня Евпраксия, добавляет: " Батюшка стоял уже не на коленях, а на ногах
перед Пресвятою Богородицею, и Она говорила столь милостиво, как бы с родным
человеком... Видение кончилось тем, что Пресвятая Богородица сказала О.Серафиму:
"Скоро, любимиче Мой, будешь с нами!" И благословила его. 
 Простились с ним и все святые, девы целовались с ним рука в руку".  Припомним,
здесь и еще нечто большее, о чем можно благоговейно мыслить. Когда явился ему
во время служения литургии иеродиаконом Сам Господь Иисус Христос, то преподобный
удостоился особенного от Него благословения. Каково это благословение, он так
и не открыл никому, но да будет благословенно допустить, что Спаситель изрек
нечто такое, что удостоверяло его в особенной и милости и любви Божией, а может
быть, и нечто еще более определенное о небесных благах, отчего "сердце мое возрадовалось
чисто, просвященно, в сладости любви ко Господу!" - говорил батюшка. При таком
духовном состоянии смерть для преподобного старца не только являлась не страшною,
но желанною, подобно как и Апостолу Павлу, который в римской тюрьме желал себе
смерти:
Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше
(Фил. 1,3)... И О.Серафим говорил: "Там лучше, лучше, лучше". 
 Христианство в нем проявилось в полноте: спасенным и облагодатствованным он
готов был отойти к Своему Спасителю. Жизнь эта дана для духовного рождения, и
о. Серафим, умирая телом, рожден был для жизни новой. Так именно он сам о себе
сказал одному собеседнику: " Жизнь моя сокращается. Духом я как бы сейчас родился,
а телом по всему мертв".
 А однажды, нимало не смущаясь, наоборот, со властью заповедая, он повелел той
же сестре Евдокии повествовать о нем, не убоясь при этом сравнить себя со святыми.
"Раз я была у батюшки в келье. Он беседовал со мной шесть часов кряду. Много
говорил утешительного и к концу беседы сказал: 
 "Радость моя, я вас духовно породил и во всех телесных нуждах не оставлю...
Не убойся: говори мое, когда будут спрашивать, не умолчи моей благодати. И как
у угодников Божиих - Антония, Феодосия и Сергия Чудотворца – были помощники,
списали их житие, так и ты: что слышишь от меня - запиши". И такое упование -
вера в будущее блаженство, в наследие святых обителей - делало преподобного особенно
радостным еще при жизни. Он на земле уже жил, как бы на небе. Непостижима нам,
грешным, в полноте жизнь святых! Но все же можно сделать усилие - понять такое
светлое состояние их. Благодать Святого Духа, эта сущность Христова дела, даруется
человеку в крещении, делая его способным к святой жизни. И если просвещенный,
или крещеный, сохраняет сию благодать, знаменуемую и белою одеждою крещеного,
неоскверненною, незапятнанною, и к тому же еще и возгревает ее подвигами благочестия,
то он должен быть святым, он становится святым, он уже есть святой. 
Таковы были в особенности первые христиане, которые в посланиях апостольских
так и называются святыми. "Приветствуйте всякого святого во Христе Иисусе. Приветствуют
вас все святые, а наипаче из дома кесарева", - пишет из тюрьмы римской филипийцам
Апостол Павел (Фил. 4,21, 2 Кор. 13,12 и др.). 
 "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный", - сказал и Сам Господь
(Мф. 5,48). И это есть задача для всякого христианина еще на земле. И, следовательно,
это не только должно, но и возможно. Правда, в действительности мало таких, которые
хранят сию крещенскую одежду в благодатной чистоте, но это совершенно возможно.

 И преподобный Серафим именно был одним из этих сохранивших благодать Святого
Духа. И это есть очевидное и поразительное свидетельство истинности христианства:
человек-христианин может, истинно может сохранить себя в святости. Преподобный
угодник Божий однажды подтвердил это с особенной силой. 
Однажды он, будучи уже глубоким старцем, беседовал в пустыньке с молодою 16-летнею
девицею. В это время подходил почитатель батюшки, не раз уже поминавшийся крестьянин,
после живописец, Ефим Васильев. И вдруг ему пришли лукавые помыслы: "О чем это
батюшка беседует с нею? Какие еще наставления идут к ее возрасту?" 
Прозрел святой Серафим эти нечистые мысли его и подозвал к себе. Потом взял его
руку и вложил в свой, лишенный уже зубов рот пальцы его и сказал: "Я ко всему
мертв, а ты что думаешь?" И потом дополнил: "Притом ведай, что в сей жизни возможно.
Благодатью Божиею достигнута чистота!" 
Правда, для этого требуются великий подвиг, непрестанное хранение себя в самых
глубинах сердца, молитва, посты, бдения, но мы знаем, что все это прошел святой
Серафим в необычайной степени, о которой нам известна лишь небольшая часть. И
теперь, к концу жития своего, он мог бы сказать, что не только веру, но и благодать
сохранил и возгорел (2 Тим. 1,6). И воистину созрел для будущей блаженной жизни,
как спелый плод. 
Однако время перейти уже и к описанию последних дней жития его. Как ни велики
были духовные силы преподобного, но телесная, смертная, природа должна была отдать
свою дань тлению по Заповеди Божией падшему человеку: "Земля еси и в землю отыдеши..."
До времени, впрочем, воскресения. И в последний год святой старец стал заметно
слабеть физически. 
 "Я силами ослабеваю, - говорил он сестре Параскеве, - живите теперь одни; оставляю
вас". "Жизнь моя сокращается" - говорил он Саровским братиям. Особенно это чувствовали
сироты его.
Елена Васильевна Мантурова перед своею смертью часто советовала сестрам: "Наш
батюшка ослабевает. Скоро, скоро останемся без него. Навещайте сколь возможно
чаще батюшку: недолго уже быть нам с ним. Я уже не могу жить и не спасусь. Как
ему угодно, не переживу я его: пусть меня раньше отправят". 
Так и сбылось скоро: она скончалась 28 марта 1832 года, а через 6 месяцев последовала
кончина и ее старца отца. И оба вознеслись ко Святой Троице. Вследствие расслабления
преподобный все реже стал выходить из монастыря в пустыньку, меньше принимал
людей, чаще затворялся. А это давало ему возможность усерднее готовиться к переходу
в иную жизнь; его часто стали видеть в сенях кельи: здесь святой старец подолгу
просиживал на уготованном им дубовом гробе, в глубоком молчании размышляя о конце
своем и будущей загробной жизни. 
 Эти размышления нередко заканчивались слезами. Но, о чем проливал слезы свои
угодник Божий, это осталось неведомым. Может быть, в эти минуты и он оплакивал
какие-либо свои несовершенства? Ведь один Господь без греха. Припомним, что не
случайно поставил себя преподобный на камень на тысячу дней и ночей, взывая:
 "Боже, милостив буде мне грешному". 
 И один лишь помысел греховный святые люди считают для себя столь же тяжким грехом,
как и дела (Мф. 5-21,22,28). А кроме того, должно сказать, что нам, обыкновенным
и грешным людям, непостижимы чувства святых на высотах их духа. 
Так, например, в Житии св. Симеона Нового Богослова, одного из великих столпов
подвижничества и святости, рассказывается, что сподобившиеся освящения Духа иногда
чувствуют себя сынами Божиими, а в другое время считают себя ниже даже животных;
иногда восхищаются в восторге, а иногда оплакивают себя как последних из людей.
И в молитве его к причащению, которая читается доселе ("От скверных устен" и
пр.), мы встречаем поразительные сочетания чувств: с одной стороны, он просит
"боготворящих благодатей" причащения, исповедует, что Господь "тепле кающихся"
делает "общниками Божества"; сам он, окрыляемый милосердием Божиим, "крайним
человеколюбием" к кающимся, "дерзает" и, радуясь, "о гневе причащается". Но,
с другой стороны, в той же самой молитве он исповедует себя таким грешником,
каких можно видеть только среди нас, убогих: у него и "скверные уста", и "мерзкое
сердце", и "нечистый язык", и "душа оскверненная"; в нем "зол множество", и "струпы",
и "язвы" от прошлого. А Господь знает "и еще не содеянная". И кратко и сильно
говоря, он человек "треокаянный". Не просто даже окаянный, а "треокаянный" 
 ... Я знал одного ученого богослова-протоиерея, который публично сознался, что
он никак не может понять такого сочетания переживаний: от треокаянности до искания
"обоготворения"... 
 И действительно, это трудно понять нам: в духовной жизни все сверхъестественно;
и неразумно нам не только мерить состояние святых нашими короткими и испорченными
мерами или объяснять его нашим ничтожным, нечистым, смешанным опытом, но даже
неблагоразумно стараться понять их чувства. 
 Тот же св. Симеон Новый Богослов говорит, что святых могут понять только святые,
а все другие могут лишь приближаться немного к пониманию их, да и то с опасением...
Потому мы за лучшее считаем продолжать свой рассказ далее, не углубляясь более
в недоступные области... Слабел св. Серафим телесно, отдавая дань естеству. Но
это не влияло на светлый дух его. Поэтому он не только сохранял всю свежесть
естественных способностей, но именно в последние два года своей жизни удостоился
и самого великого явления Божией Матери и открыл Мотовилову чудное и преславное
благодатное свое состояние, просветившись несозданным светом во время беседы
с ним зимою 1831 года. Но это нельзя назвать последними днями. Поэтому расскажем
несколько о событиях, именно предпоследних в его жизни. 
 Обычно жизнеописатели останавливаются прежде всего на факте посещения преподобного
Серафима епархиальным архиереем Тамбовским. И действительно,  достойно умиления
поведение святого старца в этом случае. В августе 1832 года приехал в Саровскую
обитель епископ Арсений, впоследствии митрополит Киевский (скончался в 1876г.).

 Святой старец был в это время в пустыньке. Но, узнав, что прибыл новый архипастырь,
почел долгом прийти в монастырь, чтобы встретить святителя вместе со всеми, а
после встречи снова воротиться в пустыньку. 
 Осмотрев монастырь, архиерей пожелал посетить старца и в его пустыньке. Отец
Серафим в это время занимался обкладыванием берега камнями... Так до последних
дней трудился подвижник... Как только он увидел приближавшегося архиерея, тотчас
же оставил работу и бросился в ноги к нему, прося благословения... 
 Какое смирение святого! Архиерей попросил показать ему жилище, "пустыньку среди
пустыни". "Хорошо, батюшка", - смиренно и послушно ответил старец, называя владыку
таким простым и задушевным именем - батюшка. 
Осмотрев простое убранство кельи, епископ Арсений попросил показать ему сокровенное
уединение святого молитвенника: оно было за печью, и архиерею уже сообщили о
том раньше. К ней и направился владыка. - Не ходи, батюшка, - кротко останавливал
его о. Серафим, - замараешься.
 Но преосвященный уже отворил дверь туда и увидел между стеною и печью угол,
такой тесный, что туда мог поместиться только один человек, и тот должен был
там или стоять прямо, или же опуститься «а колени, а ни присесть, ни облокотиться
нельзя было. 
 На стене в углу стоял образ с зажженной перед ним лампадкой. Перекрестившись,
владыка вышел из пустыньки и направился в Дорофееву пустынь. На обратном пути
он снова зашел к преподобному, который в это время беседовал с оставшейся свитою
владыки и пророчески предсказал о будущей деятельности будущего митрополита.
Когда владыка приблизился, о. Серафим подошел к нему, взял за руку и благоговейно
обратился к нему с вопросом: - Вот, батюшка (так ласково и любовно продолжал
он называть архиерея), богомольцы приходят ко мне, убогому Серафиму, и просят
меня дать им что-нибудь в благословение; я даю им сухариков черного или белого
хлеба и по ложке красного вина церковного. Можно ли мне это делать? Жизнеописатели
не объясняют, почему именно об этом спросил старец. А мне приходит мысль, что,
вероятно, архиерею наговорили на него, что он чуть не "причащает" в пустыньке;
наверное, маловерные в о. Серафима смущались этим и смутили архиерея. А старец,
провидев это (сам-то он не смущался столько лет), - и решил успокоить своего
владыку будто бы недоуменным вопросом.
 - Можно, можно, - сразу ответил епископ, как будто уже подготовил заранее решение,
- но только в раздельном виде. А то простолюдины, как слышал я, думают по простоте
своей и между другими разглашают, будто ты причащаешь их Св. Тайн. А и того лучше,
- прибавил он, - вина вовсе не давать, давать же только сухарики. 
Любовен был старец, деликатен оказался и владыка. Впрочем, и святительскую власть
проявил любезно и кротко. Что же святой? "Хорошо, батюшка, я так и буду поступать".
Недаром он всегда учил: "Помни всегда, что послушание превыше всего, превыше
поста и молитвы". 
 Батюшка наш Серафим, кормилец наш, - повествовала уже 80-летняя старица Анна
Алексеевна, - так заповедал нам всем: "Радость моя! Первая молитва у вас должна
быть за начальников; и как вступишь в монастырь, должна отречься от своей воли
и всю себя вручить начальникам и творить их волю как волю Божию". Так и сам он
поступал. Известно, что после этого он так и поступал до конца жизни, как сказал
ему, святому боговидцу, обыкновенный архиерей начальник. После этого владыка
стал прощаться с ним. Получив благословение от святителя, угодник Божий снова
поклонился ему в ноги и так остался. Напрасно владыка просил его встать и даже
поднимал его с земли, он так и продолжал стоять на коленях. И когда владыка удалялся,
он все ему кланялся и кланялся до тех пор, пока тот не скрылся из виду.
 Что это? Непослушание? Нет - это крайнее и непритворное смирение, и любовь,
и почитание с благоговением... Так только истинно святые могут делать... Можно
теперь легко понять, в каком настроении уезжал владыка от О. Серафима:  все наговоры,
если они и были, рассеялись, как временная роса от солнышка... И после до самой
смерти митрополит Арсений чтил угодника. В Саровской обители хранилось письмо
его, написанное им спустя 23 года после этой встречи: 
 "Надлежало бы в жизнеописании О. Серафима упомянуть о первом его свидании со
мною, оно полно высокого значения и, бесспорно, открывает в нем дар прозорливости.
Его слова и действия, его потом подарки мне: деревянное масло, красное вино,
несколько свечей, кусок полотна и шерстяные чулки и, наконец, многократное коленопреклоненное
прощание его со мною, которого я многими убеждениями не мог прекратить в нем
и от которого я должен был поспешно уехать, дабы не трудить более старца, продолжавшего
стоять на коленях и кланяться, - были, как после оказалось, выразительными символами,
изображавшими его и мою судьбу.
Он вскоре затем помер, а я при помощи Божией продолжаю еще полагать камни на
камни для ограждения церковного берега от напора волн мирских". Но не прекраснее
ли, не удивительнее ли, не умилительнее ли всех этих предсказаний были смирение,
любовь, благоговение святого старца? А они так были прекрасны, что нельзя их
лучше показать, как просто о них рассказать...
 Казалось бы, что угоднику Божию, еще при жизни земной уже жившему небесным миром,
нечего иметь дела к миру земному.
Но диавол, многократно испытавший на себе благодатную силу О. Серафима, разрывавшего
вражьи козни как паутину, сделал последнюю попытку причинить святому старцу огорчение
на конце дней его. Для этого он употребил в орудие одну беглую крепостную девушку.
Чтобы скрыть себя, она остригла волосы в кружок, надела послушнический подрясник
и в таком виде бродяжничала по миру. Однако власти нашли ее и раскрыли обман.
Тогда, чтобы укрыться авторитетом святого Серафима, на допросе она показала,
что сделала это по благословению Саровского старца.
Светское начальство предписало игумену Нифонту сделать по этому делу розыск над
святым угодником. И его спрашивали, выясняли как виноватого. Вскрылось легко,
что беглянка оболгала его. Но все же это причинило О.Серафиму некоторое огорчение.
В данном искушении он узрел козни врага. Так нередко бывает в жизни, что диавол
перед концом доброго дела всячески старается или испортить его, или по крайней
мере причинить огорчение, если оно уже устроилось. Так и Господь говорит: претерпевший
же до конца, а не в начале лишь (и не перед концом даже) спасется (Мф. 10,22).
Поэтому всегда рекомендуется быть особенно осторожным и внимательным именно перед
концом дела. "Конец - делу венец", - говорит и пословица. Поэтому, между прочим,
существует и добрый мудрый обычай: после суеты сборов в путь сначала присесть
на минутку, успокоиться, а потом уже помолиться, испросить благословения у родителей
или старших и отправляться с Богом. Иначе нужно ждать какого-либо вреда со стороны
врага, ненавидящего все благое, устроенное, благополучное... 
 И в конце ему легче бывает испортить сделанное, чем в начале, ибо в первые шаги
человек еще достаточно имеет внимания к себе; а потом оно ослабевает мало-помалу,
особенно к концу. И тут-то именно и пользуется враг, чтобы расстроить, навредить,
уничтожить... Даже Сам Господь только в конце Своего спасительного о людях подвига
сказал такие слова: идет князь мира сего, то есть диавол, и во Мне не имеет ничего
(Ин. 14,30). Подобным образом бывает и с христоподобными людьми, в коих постепенно
изображается Христос, по слову Апостола Павла (Гал. 4,19). Так было и с преподобным
Серафимом: враг хотел запятнать его в конце жизни. Но был посрамлен: и в нем,
угоднике Божием, не нашел ничего...
Но почему же опечалился все же батюшка? Можно думать, что огорчило его отношение
к делу не только со стороны оклеветавшей его беглянки, но и со стороны своего
монастырского начальства и братии, которые в какой-то степени могли допустить
возможность подобного поведения святого старца, все же они, хотя и по приказанию
светского начальства, вели расследование. 
Впрочем, это не наше лишь предположение, сам О. Серафим узрел в таком искушении
нападение врага и указание на приближающийся конец; и потому стал еще более уединяться
от людей, и такое огорчение было не единичным в последнем году; были и другие
безвинные оскорбления: подозрения по поводу забот о дивеевских сестрах - раздача
хлеба и вина... 
 И должно сказать, - на что имеются исторические основания в предании, а также
в показаниях дивеевских сирот, - что в подобных огорчениях принимали ближайшее
участие свои же некоторые саровские иноки: не все ведь, как известно, почитали
угодника Божия... 
 А от своих принимать огорчения болезненнее, чем от чужих. И однажды о. Серафим
сказал по этому поводу такие слова:  "Все сии обстоятельства означают то, что
я скоро не буду жить здесь, что близок конец моей жизни". 
Припомним, однако, один случай, еще не вписанный в Житие святого, в котором проявилось
участие его к крепостной страдалице. Недавно, в начале сего столетия, написана
была маленькая книжка московским священником Н. Н. под заглавием: "Старица Феодосия".
Со слов ее самой, автор, духовник ее, написал страстной путь этой неизвестной
еще подвижницы. Здесь рассказывается горькая история одной крепостной девушки,
которая отказалась служить похотям своего господина. Ее жестоко били, и раз и
два. Потом она скрылась в лесу, где Бог послал ей беглых собак, которые и кормили
ее, принося краденную ими пищу. Но в конце концов ее нашли, воротили и снова
беспощадно, почти до смерти, высекли. Как мертвую, ее бросили сначала в яму;
но когда оказалось, что страдалица еще жива, то ее заключили в маленький грязный
хлев. И вот здесь ночью за окном ей явился какой-то старец и сказал: "Беги в
Москву, а оттуда в Саров". После этого она почувствовала себя исцеленной и тайно
ушла из заключения. Дело происходило в Смоленской губернии. В Москве она узнала
путь в Саров и благополучно, не преследуемая никем, достигла Сарова. 
Каково же было ее изумление и радость, когда она в О. Серафиме увидела того самого
старца, который приказал ей бежать и исцелил! Прозорливый радостно принял ее
и сказал ей следующие слова: 
 "Ну, теперь твой кровавый крест кончился, начинается другой". 
И благословил ее на скитальчество. После того она прожила много лет; трижды побывала
в Иерусалиме... И еще в 1906 году была в Москве у своего духовника, который и
написал ее Житие... Последние дни ее остались пока неизвестны: книга оставляет
ее еще живою, глубокою старицей - более ста лет... 
 Между тем прошло последнее лето земной жизни святого старца. Наступила осень
и холодная зима... Замирала природа... Меньше приходило в монастырь богомольцев...
Кончалась и жизнь угодника. И лишь наиболее близкие не прекращают пользоваться
счастьем лицезреть святого отца своего. И особенно дорожили этим его сироты.

 Предвидя свой конец, о. Серафим мало-помалу начинает подготовлять своих чад
духовных к разлуке. Нередко он предупреждает посетителей: "Мы не увидимся более
с вами".
 Заехал к нему некто Лодыженский, брат двух глубоких почитательниц О. Серафима.
Он сначала не верил своим сестрам о дивном старце. "Я верю, что он хорошей жизни,
но вы слишком преувеличиваете", - говорил он. Но когда пришел сам к святому старцу,
то не только поразился его прозорливости, но и получил исцеление от болезни раненой
руки и сделался таким же почитателем его, как и сестры. Перед отъездом его -
он отправлялся в Киев для сопровождения русской духовной миссии - О. Серафим
подал ему половину просфоры и сказал с любовью: "На тебе от моей души. Мы с тобою
больше не увидимся". Лодыженский стал было возражать, что он непременно заедет
на обратном пути. Но старец все повторял: "Нет, мы с тобой больше не увидимся".
Так и сбылось... 
Но больше всего заботился о. Серафим о своих сиротах. Люди перед кончиною своею
пекутся о своих детях и родных по плоти, делают завещание о наследствах, дают
последние наставления. У преподобного Серафима, как мы давно уже видели, плотские
связи с родными оборвались при переходе монастырских ворот. Как истинный монах,
он весь отдался любви к Богу. И в Боге живущие стали ему родными духовно. Но
самым дорогим и близким ему детищем было его Дивеево. Последние мысли на земле
и были направлены им на эту обитель.
 Еще за несколько месяцев он стал говорить приходившим сестрам о конце своем,
но особенно памятна беседа об этом с сестрою Параскевою Ивановною в ближней пустыньке:

 "Живите теперь одни: оставляю вас". И потом добавил: 
 "Искал я вам матери и не мог найти... Человека-то, матушка, днем с огнем не
найдешь. Оставляю вас Господу и Пречистой Его Матери". 
И после этого прямо сказал о близком конце своем. Сестра, припавши к ногам старца,
громко зарыдала. Когда же немного успокоилась, то о. Серафим в утешение ей и
всем через нее сестрам начал читать на память прощальную беседу Господа к ученикам:
"Да не смущается сердце ваше". Прочитал три главы (14 -16) Евангелия от Иоанна
и закончил словами: "Аминь, аминь глаголю вам: елика аще просите от Отца во Имя
Мое, даст вам. Доселе не просисте ничегоже во Имя Мое: просите и приимете, да
радость ваша исполнена будет". 
Этими словами святой Серафим еще раз раскрывал своим чадам, что он будет ходатаем
за них на небе. А сестра Параскева продолжала в это время плакать. "Что же ты,
матушка, все плачешь? - утешал ее старец. - По времени и у вас будет мать-праведница".
Но на кого же оставить сирот теперь? Отец Серафим не нашел себе заместителя.
В свое время он получил послушание окормлять Дивеево от игумена и отца своего
духовного Пахомия по прямому указанию Божией Матери. Но за это долгое монастырское
житие свое в Сарове он не увидел никого, кому бы мог спокойно и благонадежно
передать свое духовное наследство-детище. Столько было монахов в Сарове, и не
нашлось достойного... Печально, но так.
 "Вот, матушка, - говорил он старице Ксении, - отец Иларион и старец, да за вас
взяться не может; также вот и батюшка Исаия за вас не возьмется; а мог бы за
вас взяться и быть всем отцом после меня о. Савватий, но не хочет. И так скажу
тебе, матушка: помни, что после меня у вас отца не будет". И другим часто говорил:
"Кроме убогого Серафима вам отца уже больше не будет". 
 И поэтому он, не выбрав особого лица, поручает попечение о сиротах и вообще
об обители трем лицам - не монахам. Но о конце своем он стал перед наступлением
нового, 1832 года говорить совершенно явственно: как словами, так и знамениями.
Например, пришел к нему в келью некий монах; а у него было темно, что и заметил
вошедший. Преподобный сказал, что нужно зажечь лампаду. И не успел он трижды
перекреститься и сказать однажды: "Владычица моя, Богородица!" – как лампада
зажглась сама собой. В другой раз этот же брат застал преп. Серафима стоящим
у гроба в сенях. А тот пришел, чтобы взять на благословение огня из кельи старца.
Взглянув в келью, преподобный сказал: "Ах, лампада моя угасла, а надобно, чтобы
она горела". И после этого он стал молиться пред образом Умиления Божией Матери.
Вдруг появился голубоватый свет, потом он потянулся, как лента, к свече, и она
зажглась. От нее О. Серафим зажег маленькую свечку и подал ее брату. При этом
предсказал, что скоро приедет из Воронежа гость, велел передать ему ответ и промолвил:
"Ко мне не веди его, он меня не увидит". Лицо старца сияло тогда светом Божиим.

Наконец он сказал монаху: "Дунь на свечку!" Тот дунул: свеча погасла. "Вот так,
- пояснил старец, - угаснет скоро и жизнь моя, и меня уже не увидят".
Предсказал даже батюшка об одном признаке его кончины. Как упоминалось раньше,
рядом с кельей о. Серафима жил монах Павел; он иногда прислуживал батюшке вместо
келейника. Порою он говорил старцу, что в отсутствие его от зажженных свечей
может произойти пожар. На это прозорливец отвечал: 
 "Пока я жив, пожара не будет, а когда умру, кончина моя откроется пожаром".
Так и было.
 За неделю до смерти, в день Рождества Христова, о. Серафим по обычаю направился
в больничный храм на литургию, чтобы причаститься Святых Тайн. Здесь к нему пришел
некий г. Богданов, прибывший издалека с целым рядом вопросов. Вот что потом он
записал о свидании своем с ним: "Я пришел в больничную церковь к ранней обедне
еще до начала службы и увидел, что о. Серафим сидел на правом клиросе на полу.
Я подошел к нему тотчас под благословение". Он благословил приезжего гостя, но
когда тот стал тут же просить побеседовать с ним, старец поспешно встал, сказав
только два слова: "После, после". И скрылся в алтарь. 
Чтобы понять такое строгое отношение о. Серафима к гостю, нужно знать, что для
него литургия была самым важным и высочайшим моментом; тут более всего уместны
слова Господа Иисуса Христа: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим,
всем разумением твоим ". И даже самые благонамеренные разговоры способны отвлекать
причастников от Единого на потребу, от общения со Сладчайшим Иисусом. Между прочим,
поэтому именно Церковь перед причащением установила не чтение или произношение
поучений, а пение "Запричастна" - человек должен в это время всецело сосредоточиться
на грядущем моменте причащения. 
 И О. Серафим больше, чем другие, знал это; потому и отклонил благочестивую,
но несвоевременную беседу с гостем. А после он принял его и ответил на все заготовленные
им вопросы (многие из них изложены были в предыдущих главах). "Все время нашей
беседы, - пишет Богданов, - О. Серафим был чрезвычайно весел. Он стоял, опершись
на дубовый гроб, приготовленный им для себя, и держал в руках зажженную восковую
свечу.  Начиная отвечать, часто приветствовал меня словами: "Ваше боголюбие!"...
Прощаясь со мной, он благодарил меня за посещение его убожества, как сам он выразился.
Благословляя же (при прощании), хотел даже поцеловать мою руку; кланялся все
до земли. А маленькой паломнице Вере батюшка предсказал горькую долю: "У нее
будет путь трудный: выйдет за такого мужа, что и Бога знать не будет!"... Дивные
Божии прозорливцы!..
 В тот же день Рождества Христова после литургии о. Серафим направился к игумену
монастыря о. Нифонту и стал с ним прямо говорить о своей кончине. При этом просил
его положить в приготовленный им свой гроб. Говорил и о братии; просил за некоторых
из иноков, особенно за младших. И простился с ним в последний раз. 
 Возвратившись в келью свою, он одному монаху, Иакову, вручил маленький финифтяный
образок явления Божией Матери преподобному Сергию. При этом сказал: "Сей образ
наденьте на меня, когда я умру, и с ним положите меня в могилу, сей образ прислан
мне честным о. архимандритом Антонием, наместником св. Лавры, от мощей преп.
Сергия". Между прочим в акте от 11 января 1903 года при подробном описании осмотра
вскрытого гроб.. о. Серафима не упомянуто о сем образке. Почему - неизвестно.

 Не случайно пожелал он иметь сей именно образок: думается, не потому лишь, что
О. Серафим любил и чтил своего духовного сына арх. Антония; но еще более потому,
что это был дар от мощей преподобного Сергия, великого предшественника О. Серафима.
Три главных светильника знает Русская Церковь, между коими, как святая радуга,
перекинута славная история ее: Киев, Радонеж и Саров - св. Антония с Феодосием,
Сергия и Серафима. И преподобный Сергий как бы послал свое благословение преемнику
своему по православному благочестию. 
 Разные места, разные времена, но один Святой Дух, одно Святое Православие. А
кроме сего, сим образком о. Серафим напоминал о сродстве с преп. Сергием и по
сходству их жития, а в особенности явления им Божией Матери: это было живым указанием
на великую любовь преподобного Серафима к Царице Небесной и милость Ее к Саровскому
любимцу Ее. 
 Но вот наступил и последний день. Преподобный сподобился воистину "христианския
кончины, безболезненны, непостыдны, мирны", как молится Церковь, он не болел
ничем, был в полном и ясном сознании и скончался поразительно безмятежно: уснул
для пробуждения в другой жизни... 
 Утром 1 января 1833 года, в воскресенье, он в последний раз пришел в ту больничную
церковь св. Зосимы и Савватия. Но вел себя на сей раз не совсем обычно: поставил
ко всем иконам свечи и приложился к ним, чего прежде не делал. Так он прощался
теперь, а лучше сказать - готовился ко встрече со святыми. После литургии он
простился с бывшими здесь братьями, благословил их, поцеловал и сказал приведенные
ниже слова: "Нынешний день нам венцы готовятся", чем ясно указал уже точно день
смерти своей. Потом приложился ко Кресту Господню, знамению нашего спасения,
и к иконе Божией Матери, обошел престол. И вышел из храма. 
Все заметили крайнее изнеможение старца; но духом он был бодр, спокоен и весел.
В течение последнего дня о. Серафим три раза выходил на то место, которое им
самим было указано для погребения: по правую сторону соборного алтаря храма Успения
Божией Матери, несколько к юго-востоку, рядом с могилою Марка Молчальника...
Необычайно было и это самое указание места: ни монахи, ни иеромонахи не делают
сего, предоставляя старшим начальникам хоронить их на общем кладбище или где
благословят сами... Но святым "закон не лежит" ( 1Тим. 1,9); и обычные мерки
не приложимы были и к о. Серафиму. И не удивило это ни игумена, ни братию: все
видели, что отходит от них угодник Божий, чтимый всею православной Русью, а не
обычный инок обители.
Но и в последний день старец не переставал служить ближним. Житие его рассказывает
о посещении иеромонаха Феоктиста из Высокогорской пустыни. Ему О. Серафим благословил
отслужить в Сарове, намекая на свою кончину. Но тот отказался, спеша в свой монастырь...
"Ну, так ты в Дивееве отслужишь", - согласился на это презрительно батюшка. Отец
Феоктист выехал к вечеру из Сарова и заночевал в деревне Вертьяновке, недалеко
от Дивеева. 
Была еще сестра дивеевская Ирина Васильевна. После беседы старец послал своему
детищу 200 рублей, поручая купить хлеба на эти деньги, так как в обители вышел
весь запас муки и сестры были в нужде. Была и еще другая сестра: она даже заночевала
в Сарове. После кончины старца она быстро ушла в Дивеево. Старица Матрена Игнатьевна,
увидев ее, спросила: "Здоров ли батюшка?" Та, помолчав, сказала: "Скончался".
"Я закричала, заплакала, - рассказывает старица, - оделась наскоро да как безумная
без благословения убежала в Саров".
Проводив последних посетителей из мира сего, О. Серафим снова направился к новому
обиталищу своему, к месту погребения. Долго стоял он тут, смотря в землю безмолвно...
Как зрелый плод, готовый упасть при малом колыхании от ветра, клонился святой
старец к "земле, от нее же взят бысть". Так делал он до трех раз. 
Вечером, в новый год, сосед о. Павел слышал, как старец в своей келье пел пасхальные
песни "Воскресение Христово видевше; Светися, светися, новый Иерусалиме; О, Пасха
велия и священнейшая, Христе!" и другие победные духовные песнопения. Это пение
было чрезвычайно знаменательно для праведника, было завершительным победным гимном
всей его жизни: подвиг его переходит в славу воскресения. 
Не покаянные воздыхания, не слезы о нераскаянном, а слава Новому Иерусалиму,
небесному бессмертному блаженству ожидания "невечерняго дня Царствия Христова"
как продолжения и полноты христианской жизни на земле, сущность которой есть
"стяжание благодати Святого Духа", - вот о каком совершении пел св. Серафим в
последний вечер своей жизни. 
 Про одного старца рассказывается, что однажды его послушник приготовил ему несколько
лучшую пищу, может быть, сваренных бобов. Авва спросил его о причине такой перемены.
"Ныне, - объяснил ученик, - Пасха". "А у меня, - ответил старец, - всегда Пасха
в душе". Так бы мог и про себя, особенно про последние годы свои, сказать о.
Серафим. И он это часто выражал посетителям, встречая их пасхальным приветом:
"Христос Воскресе". А ныне и пропел в последний раз пасхальные гимны... Как он
провел остальные часы ночи, можно судить по его концу: он молился. Когда другие
спали, св. Серафим, подобно Спасителю в саду Гефсиманском, отдал свои часы Богу,
Которому служил всю свою жизнь. 
 Между тем 2 января в свое время в монастыре ранним утром начали богослужение.
Часов около шести о. Павел, выходя из своей кельи на раннюю литургию, почувствовал
близко запах дыма. Постучал с молитвою в двери к о. Серафиму; но ответа не было,
а дверь была на крючке. Было еще темно, о. Павел вышел на крыльцо и позвал братию,
проходившую в церковь. Один из послушников, Аникита, бросился к келье старца,
откуда чуялся запах, и сорвал дверь с запора. В ней было темно. Старца не было
видно сначала. На скамье тлели некоторые холщовые вещи и книги. Бросились за
снегом и потушили огонь. Когда же принесли свечу, то увидели, что старец в своем
обыкновенном белом балахоне-подряснике стоял на коленопреклоненной молитве пред
малым аналоем. 
 Пред ним стоял образ Пресвятой Богородицы Умиления. На аналое лежала богослужебная
книга, по которой О. Серафим совершал свое молитвенное правило. На ней лежали
крестообразно сложенные руки, а на них склонилась честная глава святого старца:
так записано в издании Жития старца от 1863 года. Но Н. А. Мотовилов в своей
записке "Достоверные сведения о двух дивеевских обителях" пишет иначе: "Батюшка
скончался на коленях в молитве, со сложенными крестообразно руками, а не поникши
вниз и лежащим на книге, как в сем издании 1863 года изображено. А что он действительно
стоял на коленях, в таком именно, а не на книге, положении скончался, слышал
я тогда по приезде моем из Воронежа лично от самого игумена Нифонта и живших
возле батюшки отца Серафима - иеромонаха Евстафия и иеродиакона Нафанаила и которых
игумен Нифонт призвал к себе при мне для того, чтобы о нем подробно сами мне
сказали".
 Нужно более верить этому описанию кончины. Так писали и первые составители Жития
святого иноки Сергий, Георгий и Иоасаф. 
 И только позже них Елагин изобразил дело иначе. Можно думать, ему как светскому
человеку представлялось неестественным, чтобы умершее тело оставалось еще и на
коленях, а не упало вниз; потому он, вероятно, и истолковал проще и естественнее
кончину старца. 
 Но мы в Житии святого видели несравнимо большие чудеса. Поэтому останемся при
общем и установившемся предании, что о. Серафим скончался стоя коленопреклоненно
пред аналоем, а не на нем. 
 Так его изображают и прежние и последние иконы. Так приняла этот факт и Русская
Церковь в акафисте святому. С этим сходится и другое показание, что на груди
его висел материнский крест - благословение на монашество: иначе бы его не было
сразу видно под главою на книге. 
 Тело старца было еще теплым: точно дух отлетел от него только что. В это время
в церкви пели уже "Достойно есть". Один из молодых послушников, узнавший о кончине,
вбежал в храм и тихо оповестил о том некоторых из братии. Тотчас тесная келья
наполнилась народом. Доложили игумену. И по его благословению подняли тело старца
и положили в соседней келье иеромонаха Евстафия. Там омыли ему чело и колени
(разоблачать монахов не позволяется), положили в известный нам дубовый гроб и
тотчас же вынесли почившего в соборный храм. 
 После, разбирая вещи преподобного, заметили, что и Псалтирь, лежавшая на аналое,
тоже несколько обгорела: вероятно, свеча, которая горела пред аналоем, упала
на книгу и запалила ее, потом упала на другие вещи, и они затлелись. Так сбылось
предсказание о. Серафима, что его смерть "откроется пожаром".
 Для чего же именно случился небольшой пожар, трудно гадать: был ли он простым
указанием кончины согласно прозрению святого или он нужен был, чтобы братия была
очевидцем необыкновенной смерти коленопреклоненного старца, или же она имела
символический смысл тления всего мира для огня блюдомаго (2 Пет. 3,7). Бог весть...
 Только нам известно, что все подлежит разрушению через огонь, после этого будет
"новое небо и новая земля, на которых обитает правда" (ср. Откр. 21,1)- будет
новый духовный мир и духовный человек с духовным телом (Рим. 8,18-24;! Кор. 15,
35 - 51), подобным воскресшему Христу Господу (Ин . 3,2). 
Будет Новый Иерусалим (Отк. 20), о котором пел победные песни пасхальные преподобный
Серафим в последнюю ночь свою на земле, чтобы от нее перейти потом, в свое время,
к свету "невечернего дне Царствия Христова". 
 ... И одно нам несомненно, что на этой земле никогда не будет и не может быть
рая, о коем мечтательно гадают некоторые даже христиане, забывая, что сущность
христианства заключается, по учению Христову, Апостольскому, Отеческому и Серафимову,
"в стяжании благодати Святого Духа" еще здесь и в устроении "несозданного Царствия
Божия", по слову св. Григория Паламы, там. И новый мир будет совершенно иной,
духовный, а не материальный. Весть о кончине святого быстро распространилась
по окрестным местам, и отовсюду потекли тысячи православных на поклонение угоднику.
Больше всех скорбели и горевали теперь действительно оставшиеся сиротами дивеевские
сестры. 
Прасковья Ивановна, которой передал преподобный последние 200 рублей, успела
в день кончины купить обители муки и возвращалась в Дивеево. По дороге она услышала
горестную весть и, не заезжая в монастырь, забыв о хлебе насущном для сестер,
повернула лошадь и помчалась к батюшке в Саров. 
Скоро там уже были и остальные сестры. Иеромонах Феоктист утром 2 января двинулся
в путь домой. Но на дороге у него оборвалась завертка от саней, и он вынужден
был кое-как добраться до близкого Дивеева. А там уже оплакивали кончину батюшки.
Отец Василий Садовский был в это время в отъезде по делам благочиния. Сестры
и попросили проезжего невольного гостя отслужить первую панихиду по общему отцу
их. 
Так сбылось и это предсказание о. Серафима: "Ну, так ты в Дивееве отслужишь".
Восемь дней стояли мощи святого в храме и, несмотря на чрезвычайную духоту от
множества народа и свечей за все эти дни прощания, не чувствовалось ни малейшего
запаха тления. 9 января было отпевание. Когда духовник О.Серафима о. Иларион
хотел положить в руку его разрешительную молитву, то она сама разжалась. Свидетелями
этого чуда были о. игумен, казначей и другие. 
 Видел это и бывший послушник монастыря впоследствии ризничий Невской Лавры архимандрит
Митрофан, который и сообщил потом о знамении. После отпевания тело преподобного
было предано земле в указанном им месте, возле собора, где и почивало до прославления
в 1903 году, то есть 70 лет. Впоследствии над могилою старца был воздвигнут чугунный
памятник в виде гробницы. На нем сверху такая надпись: "Под сим знаком погребено
тело усопшего раба Божия иеромонаха Серафима, скончавшегося 1833 года января
2 дня, который поступил в сию Саровскую пустынь из курских купцов на 17-м году
возраста своего, скончался 73 лет. Все дни его посвящены были во славу Господа
Бога и в душевное назидание православных христиан, в сердцах коих и ныне о. Серафим
живет".
 
ПРОСЛАВЛЕНИЕ СВЯТОГО
После праведной кончины слава о святой жизни о. Серафима не только не ослабела,
но стала все более распространяться. Этому способствовали и новые чудеса его,
о которых приходили вести отовсюду. Там он являлся во сне и исцелял болящих,
в других местах чудодействовала вода из его источника или даже слитая с кусочков
от камней его; в Сарове и Дивееве исходили бесы от несчастных одержимых; кому
помогал песочек от его могилы или кусочки хлеба, раздаваемые в Дивееве, в память
сухариков о. Серафима; творили чудеса частицы мантии его и т. д.  И всех чудес
поистине невозможно ни собрать, ни записать. Нам известно от собеседников Саровского
игумена о. Иерофея, что обитель и не очень стремилась предавать письменам рассказы
тысяч людей о помощи преподобного,
таких было много. Да и более смиренным считали иноки молчать о них, чтобы не
показаться людям славолюбивыми для корысти в пользу обители... Особенно полна
преданиями о батюшке и его чудесах прилегавшая к Сарову земля на 100 - 200 верст
в окружении. Не было почти дома, где путешественникам не пришлось бы услышать
рассказы о батюшке.  И вот с самого момента кончины его стали служить панихиды
по нем... И нередко можно было видеть в домах его изображения: то кормящим медведя,
то молящимся на камне, то шествующим по лесу с топориком...  Так голос церковного
предания, движимый Духом Божиим, еще ранее открытого прославления уже канонизировал
о. Серафима как несомненно святого. И оставалось только признать это официальным
и торжественным решением церковной власти. Впервые на свет Божий вынес эту святую
мысль официально настоятель Саровский архимандрит Рафаил. Еще при нем была составлена
особая комиссия по вопросу о прославлении О. Серафима. Она собрала материалы
о житии и чудесах преподобного и представила их в Тамбовскую Духовную консисторию...
Но дело почему-то заглохло. Однако да будут благословенны имена первых делателей
сих, и особенно архимандрита Рафаила. Далее мы еще упомянем его благословенное
имя. Канонизация была назначена на 19 июля 1903 года, на день рождения О. Серафима.
 К этому времени в Саров со всех концов Святой Руси сошлись не меньше ста тысяч
человек, для размещения которых был создан вокруг монастыря целый временный городок
из дощатых бараков. Святая Русь пришла на торжество своего святого, родного "нашего
батюшки". С великою верою обходили богомольцы святыни Саровские. И снова и снова
потекли чудеса... Вот двенадцатилетний мальчик Вася Иовлев, немой от рождения,
пришел из далекой Сибири, из села Илисского Енисейской губернии, со своею бабушкой.
Выкупался в источнике О.Серафима и... заговорил. ...Вот молодая девушка Агриппина
Табаева, из села Тазиева Симбирской губернии, слепая от рождения, после вторичного
купания в том же источнике стала видеть...
Вот 50-летний мещанин из г. Спасска Рязанской губернии Василий Богомолов, разбитый
параличом 7 лет назад, привезенный в Саров на источник о. Серафима, встает и
говорит...   костыли тут же бросает...
Вот несчастная мать четырех детей, горемычная вдова, страдавшая слепотою уже
16 лет, оставляет и дом и детей и идет из города Верного, пройдя 600 верст пешком,
и получает зрение... 
Само прославление происходило так. Еще 3 июля митрополит С.-Петербургский Антоний
с епископами Нижегородским Назарием и Тамбовским Иннокентием перенесли гроб с
мощами о. Серафима из его могилы в больничную церковь св. Зосимы и Савватия и
переложили их в новый кипарисный гроб, дар государя и государыни. 
А этот гроб в свою очередь был вложен в дубовую колоду и поставлен на середине
храма до дня прославления.
19 июля была совершена панихида в Успенском соборе и во всех других храмах обители
за почивших государей, святителей Тамбовских, игуменов монастыря, живших во время
подвижничества о. Серафима и до последних лет, и за родителей преподобного Исидора
и Агафию, а также и за самого приснопамятного иеромонаха Серафима. А народ все
прибывал. Шли крестные ходы с разных концов Руси... Общества хоругвеносцев из
Нижнего Новгорода, Суздаля, Тулы, Рязани, Москвы, Ярославля и пр. и пр. несли
свои жертвы - хоругви в Саров святому Серафиму... 17 июля из обители вышел крестный
ход навстречу двум крестным ходам монахинь из Дивеева и Понетаевки. Впереди их
несли Серафимову икону Умиления Божией Матери. Сироты его дождались прославления
своего батюшки...Умилительное то было зрелище. Как будто сам Серафим встречал
своих чад духовных... Немало слез пролито было тут всеми... 
В тот же день к вечеру прибыли государь с обеими императрицами, великий князь
Сергей Александрович с великою княгинею Елизаветою Феодоровною, великие князья
Николай и Петр Николаевичи и иные царственные лица и сопровождавшие их министры:
Плеве, Хилков, Саблер, Воронцов-Дашков и др. Народ радостно приветствовал своего
царя. В 7 часов того же 17 июля была отслужена заупокойная утреня (парастас)
за О. Серафима. А в 11 часов ночи гроб его был перенесен из больничного храма
в прежнюю могилу, которая к
тому времени была прекрасно отделана мраморными плитами и в нее был сделан спуск
по железной лестнице. 18 июля в 5 часов утра совершена была ранняя литургия во
всех храмах обители. Император и обе императрицы присутствовали в Антониевском
приделе Успенского собора и сподобились причаститься Святых Тайн. А после поздней
литургии благовест пригласил всех совершить последнюю поминальную панихиду по
рабе Божием О. Серафиме. Присутствовал и император. А после нее митрополит Антоний
освятил чудную раку и сень над будущим местом почивания угодника Божия, устроенную
иждивением государя и государыни. Действительно то было роскошное произведение
художества в русском стиле царственной Москвы. Рака - из желтовато-серого мрамора.
А над нею сень высотою 12 аршин из позолоченной бронзы с пятью главами. Кругом
чудные лампады.
 В последний раз помянули приснопамятного иеромонаха Серафима как простого человека.
Отныне он будет прославляться уже во святых. В 6 часов вечера началась всенощная.
Народ не мог вместиться в монастырь даже в третьей части своей и молился вокруг
него. Когда пришло время литии, все зажгли свечи, и крестный ход направился в
храм св. Зосимы и Савватия. Все сначала поклонились земно мощам преподобного.
А после каждения вокруг гроба государь и великие князья с назначенными архимандритами
вынесли его наружу, где он был поставлен на носилки и поднят высоко над головами
всех. Это был потрясающий момент. 
Раздались рыдания, потекли слезы. Под крестный ход подстилали холст, полотенца.
А по сторонам лежали больные и убогие. С пением литии крестный ход двинулся вокруг
Успенского собора. 
При мерцании тысяч свечей, при чудном богослужении и пении митрополичьего Петербургского,
архиерейского Тамбовского хоров, при общем пламенном молитвенном настроении,
а главное, благодатью святого угодника Божия Серафима был такой молитвенный подъем,
что невозможно было удержаться от слез.
И в это время совершилось еще несколько чудес. Вера Чернышева из Астраханской
губернии, два года находившаяся в параличе со сведенными ногами, встала с одра
и пошла за крестным ходом, другая исцелилась от припадков. Но зачем нам перечислять
новые чудеса? И тех, которые совершены были при жизни о. Серафима, не вместить
человеку! А сколько их еще будет потом... 
После литии святые мощи были поставлены посреди храма. Приблизился момент полиелея.
За все эти дни было сказано много проповедей и архиереями, и проповедниками из
Петербурга, протоиереями Орнатским и Рождественским, а  ко времени самого прославления
вышел говорить местный Тамбовский святитель Иннокентий. 
 В заключение своего слова он сказал: "Еще мгновение - и откроется крышка этого
спасительного гроба, явятся благодатные останки дивного во святых Божиих Серафима,
но кроткого и убогого в земной жизни. И в умиленной радости веры нашей воспоем
ему: "Ублажаем тебя, преподобный отче Серафиме!" Все духовенство вышло на середину
храма. После пения "Хвалите Имя Господне" все стали на колени, а священнослужители
запели величание преподобным: "Ублажаем, ублажаем Тя, преподобне отче Серафиме,
и чтим святую память твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов". Этот момент
и считается церковным прославлением святых. После прочтения Евангелия, когда
архидиакон Александро-Невской Лавры Иоанн читал прошение "Спаси, Боже, люди Твоя",
он среди святых упомянул в первый раз "преподобного и богоносного отца нашего
Серафима Саровского и всея России чудотворца", их же молитвами "Многомилостиво
Господи, услыши нас, грешных, и помилуй". И понеслись впервые молитвы Православной
Церкви: "Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй" - двенадцать раз.
Священнослужители, а за ними царствующие лица и народ начали прикладываться к
мощам святого.  
 Служба продолжалась, а народ все продолжал прикладываться. Кончилась она уже
к полуночи, а храм был открыт, и тысячи людей шли и шли и шли к новопрославленному
святому с верой и просьбами... 
19 июля поздняя литургия началась в 8 часов утра. На малом входе при пении духовенством:
"Приидите поклонимся и припадем ко Христу", священноархимандриты взяли кипарисовый
гроб с мощами и понесли его вперед всех в алтарь... Так святой угодник Божий
предшествовал в поклонении Господу и Спасителю...
Невольно вспоминается при этом тот далекий момент, когда смиренный иеродиакон
Серафим удостоился видения Самого Господа Иисуса Христа, тоже на литургии и приблизительно
почти в тот же момент ее. Сбылось таинственное благословение. которым тогда усладил
душу его Спаситель, исполнив его Божественною любовью... 
 Потом мощи, после обнесения их вокруг престола, были снова вложены в дубовую
колоду - гроб, но уже не на середину храма, а в уготованную преславную раку под
чудной сенью... 
 Здесь нашел обиталище убогий Серафим, всю жизнь избегавший славы и за малейший
соблазн поставивший себя на тысячу дней и ночей на камни... "Смиривыйся вознесется"...
 При этом моменте случилось новое чудо. Среди богомольцев стояла приехавшая из
Москвы Евдокия Масленникова (из купеческого сословия) со своей больной дочерью
Екатериною, 12 лет. Девочка страдала припадками эпилепсии и уже два года ничего
не могла говорить. Доктора не помогали. При пронесении гроба мимо мать коснулась
его платком и потом отерла им лицо больной дочери. И та на глазах у всех произнесла
имя своей матери и начала говорить как здоровая. После она была сподоблена митрополитом
причащения Святых Тайн. В конце литургии произнесено было слово архиепископом
Казанским, бывшим Тамбовским, Димитрием в честь и память преподобного. В нем
между прочим он выразил обычную для православного сознания мысль о том, что "Святая
Церковь в силу богодарованной ей власти несомнительно всенародно удостоверила
и утвердила эту общую веру в святость и ходатайственную силу перед Богом великого
подвижника веры и благочестия, которого с глубоким умилением и благоговением
давно уже ублажают и прославляют вси роди земли Российской". 
 После литургии начался молебен новому чудотворцу. При пении тропаря "От юности
возлюбил еси Христа, блаженне" гроб был вынут из раки и передан на руки государя
и великих князей, коими при участии архимандритов был вынесен из собора для шествия
вокруг храма. Высокое религиозное одушевление снова охватило тысячи людей. Затем
мощи были водворены на свое место уже для постоянного поклонения. Этим закончилось
прославление, или канонизация, святого праведника. На другой день государь и
другие лица посетили Дивеево и поклонились иконе Умиления Божией Матери, осматривали
пустыньки о. Серафима и прочие реликвии. После их отъезда, на другой день, 21
июля было совершено освящение в Сарове нового пятиглавого храма в честь новопрославленного
святого. Храм сооружен над кельею его, которая помещена в западной части храма...

 Всю северную сторону этой кельи-часовни занимает большая картина явления Богоматери
преп. Серафиму 25 марта 1831 года. В ней хранились все перечисленные выше вещи
батюшки. Сюда же были составлены и пожертвованные хоругви и иконы ко дню прославления
его.
 А 22 июля освящен левый придел во имя преп. Серафима в храме Св. Троицы Дивеевского
женского монастыря. Здесь так верили в святость и прославление батюшки, что еще
с 1875 года заготовили особый придел для о. Серафима. Так вера не посрамляет
чад ее.
 Пока кончилась святая история... 
 Еще будет продолжение ее. В предвидении ее вспомним и о других останках от святого
человека Божия... Не хочется еще расставаться с ним... Все дорого - Серафимово...
И мы не сомневаемся, что и читателям дороги самомалейшие воспоминания о святом
и великом светильнике России и всего мира, потому поместим описание автора Летописи
Серафимо-Дивеевского монастыря, отца Л. Чичагова, впоследствии митрополита Петроградского
Серафима, лично проверив шего справедливость нижеизложенного. Как мы видели,
одно Св. Евангелие, обгоревшее при пожаре, досталось ближайшему сотаиннику дивного
откровения о "стяжании благодати" Н. А. Мотовилову. Он же сообщает и о других
вещах: 
 "Игумен Нифонт также благословил меня и образом Божией Матери Жизнеподательницы,
он небольшой на кипарисе; тот самый, которым благословила его родительница его
при дозволении ему остаться навсегда в Сарове. Мне отдали еще ту самую книжку
"Алфавит духовный" (Димитрия Ростовского) с недостающими сначала несколькими
листами, по которой он сам, великий старец Серафим, учился духовной жизни. И
из двух крестов, всегда бывших на нем, маленький крест, вырезанный его руками
и обложенный серебром из того старинного рубля серебряного, который дала ему
его матушка, отпуская его на богомолье в Киев, и который был на нем. "А медный
большой другой крест осьмиконечный, его благословение, - сказал мне тогда игумен
Нифонт – и образ Божией Матери, Радости всех радостей, пред которою он
стоял на коленях и скончался, отдал я в его девическую Дивеевскую обитель" .

 Скоро после погребения родилась сама собою мысль о сохранении памяти о достоблаженном
старце Серафиме.  
 Стали собирать и хранить его портреты. Так, мать дивеевской сестры Анастасии
Протасовой, имея большую приверженность к о. Серафиму, просила раз у него благословения
списать его портрет. Отец Серафим отвечал на это: "Кто я, убогий, чтобы писать
с меня вид мой? Изображают лики Божии и святых, а мы - люди, и люди-то грешные..."
Но мать сестры Анастасии стала умолять его с настойчивостью не отказать ей. Тогда
только из уважения к ее усердию он уступил ее желанию и сказал: "Это в вашей
воле. Пусть будет по вашему усердию". Благодаря таким убеждениям были собраны
и доныне находятся в Саровской обители, в квартире настоятеля, два верных изображения
старца Серафима: одно написано в то время, когда старцу было около 50 лет. Отец
Серафим представлен с открытою главою; лицо у него чистое, белое, глаза голубые,
нос прямой, с небольшим возвышением, волосы светло-русые, густые, с проседью;
усы и борода густые, тоже с проседью; рука одна с другой соединены на груди.
Старец стоит одетым в мантию. Этот портрет написан художником Академии Дмитрием
Евстафьевым для госпожи Анненковой и ею передан в Саровскую пустынь.
 Другой портрет, находящийся также в келье Саровского строителя, написан с натуры
лет за пять до кончины старца. Отец Серафим изображен в мантии, епитрахили и
поручах, как он приступал к причастию Св. Тайн. По этому портрету видно, что
лета и иноческие подвиги имели влияние на внешний вид старца. Здесь лицо представлено
бледным, удрученным от трудов. Волосы и на голове, и на бороде густые, но не
длинные и все седые. Правая рука положена на епитрахили у груди. 
 Этот портрет написан художником Серебряковым, который был после иноком Саровской
обители и в ней опочил вечным сном. Художники Саровской пустыни кроме портретов
написали на полотне картину смерти св. Серафима, снимок с которой при жизнеописаниях
прилагался с немногими взятыми с действительности дополнениями в подробностях.
Те лица, у которых были вещи о. Серафима, тщательно стали хранить их у себя,
а другие старались приобрести что-нибудь из его вещей на память себе. По завещанному
с давних пор в Саровской обители порядку все вещи после смерти брата сносятся
в так называемую рухальную (кладовую рухляди) и делаются общим достоянием обители.
Всякий брат, в чем нуждается, то и берет из рухальной и, износивши одну вещь,
переменяет на другую. Вещи о. Серафима, поступившие в то же хранилище, не остались
 там, но по усиленным просьбам почитателей старца розданы были для них старшими
из братии - о. Нифонтом и о. Исаиею. 
 Так, у инока Саровской пустыни Гавриила был портрет о. Серафима. Счастливый
владетель так дорожил им, что не хотел никому показывать его, и если показывал
самым близким особам, то никак не выпускал его из своих рук. 
Крест медный, который о. Серафим всегда носил на себе поверх одежды, по благословению
преосвященного Иеремии, бывшего епископа Нижегородского, хранится в Дивеево в
церкви Преображения Господня. 
 Большой же железный крест, который носил старец под одеждою на шее, находится
в Саровской пустыни. 
 Господа Тепловы, прослышав о смерти старца Серафима, прислали из Таганрога нарочного
в Саров получить что-нибудь из его кельи. И им посланы были два кувшина, которыми
подвижник носил для себя воду. Оба кувшина были наполнены водою из Серафимова
источника. 
 У одной из сестер Дивеевской общины, а именно у Параскевы Ивановны, остался
топорик, которым работал о. Серафим в пустыни. Сестра берегла его еще при жизни
старца как необыкновенную драгоценность, потом согласилась передать его своей
начальнице для хранения в пустынной келье о. Серафима. 
 Госпожа Мария Колычева, бывшая в близком духовном общении с другим затворником
того времени Георгием Задонским, с восторгом написала ему, что она после смерти
о. Серафима получила из его кельи белый полотняный платок, лампаду и стаканчик,
обе последние вещи в звездочках. 
 Две ряски из оставшихся после смерти о. Серафима переданы были сестре Дивеевской
общины, из коих одну сестра носила на себе, а другую выпросила для себя госпожа
Колычева. 
 Волосы о. Серафима, два раза выпадавшие в виде войлока с головы его после двух
болезненных страданий, хранились у дивеевской церковницы Ксении Васильевны и
у Саровского старца о. Феодосия.
 Камни, на которых старец для умерщвления искушения врага восходил молиться в
течение тысячи суток, перенесены в Дивеевскую общину. 
 Тот из них, на котором он стаивал днем в своей келье, находится в прежнем своем
виде в Преображенской церкви в Дивееве. От другого из этих камней, на котором
О.Серафим молился ночью под открытым небом, остался один обломок, потому что
благочестивые посетители Сарова, осматривая места, на которых о. Серафим подвизался,
постоянно отбивали от него части и увозили с собою. 
 И этот остаток, имеющий около аршина в диаметре, вскоре после кончины старца
также перевезен в Дивеево и положен в той же Преображенской церкви. Келья, в
которой о. Серафим подвизался в дальней пустыни, куплена Н. А. Мотовиловым и
также перевезена в Дивеевскую обитель. 
 В ней совершается теперь неусыпное чтение Псалтири за упокой в Бозе почивших
представителей царского рода, пастырей Церкви, о. Серафима, усопших сестер обители
и других благодетельствовавших ей при жизни особ. А другая подвижническая келья
о. Серафима - в Дивееве же - обращена в алтарь храма Преображения Господня. 
Образ Царицы Небесной, Радости всех радостей, написанный на полотне, натянутом
на кипарисную доску, стоявший в монастырской келье о. Серафима, находится теперь
в соборе Дивеевской обители. Усердием Наталии Ивановны Богдановой на нем положена
серебряная вызолоченная риза. Пред ним в определенный день недели поется акафист
Спасителю и Божией Матери. 
 Благочестивые посетители питают особое усердие к иконе сей и по своей вере получают
от нее духовное утешение. Особенно известною сделалась одна вещь из оставшихся
после о. Серафима. 
 Незадолго пред кончиною своею он благословил начальницу Дивеевской обители
Ксению Михайловну Кочеулову полумантией, которую носил сам. Когда сестра обители
Елизавета Андреевна Татаринова отправилась в Петербург за сбором подаяний, ей
дана была в напутствие и мантия о. Серафима. Эта мантия в последнее время огласилась
в Петербурге даром исцеления над дитятей, которому искусство первых в столице
врачей отказывало в помощи. Из Евангелий, которые читал в келье о. Серафим, одно
находится в Сарове, а другое - в Дивеевской обители у Елены Ивановны Мотовиловой.
Последнее Евангелие (в кожаном переплете) есть то самое, которое о. Серафим носил
всегда с собой в сумочке за плечами. Рассматривая его, мы увидели, что в этом
переплете собраны были вместе Псалтирь, Евангелие, Книги Деяний и Посланий св.
апостолов. В Дивееве же хранится малая часть книги Четьи-Минеи, первой трети,
тлевшая при пожаре, случившемся при кончине старца Серафима. 
 Из этого перечня вещей, оставшихся после старца Серафима, видно, что большая
часть из них приобретена Дивеевской общиной. Затем после смерти о. Серафима за
исключением немногих нераспечатанных писем ничего не осталось. 
 Из других источников постепенно открывались сведения о прочих достопамятных
вещах, связанных с именем преподобного. Например, у инока Саровской пустыни Киприана
была шапочка из черной крашенины, которую святой носил на голове своей. Получив
ее по смерти старца, о. Киприан стал надевать ее на больную свою голову. И "всякий
раз боль проходила", - писал он. Ко дню открытия мощей преподобного О.Серафима
в "Московских церковных ведомостях" (№ 2 за 1903 г.) появилась статья Л.
Денисова, автора Жития преп. Серафима, где он пишет подробно о вещах, оставшихся
в разных местах. После он же дополнил ее в Житии. Берем оттуда наиболее важное.

 В Сарове над могилой о. Серафима была устроена в 1861 году часовня. Об этом
позаботился игумен Саровский Рафаил. Это был незаурядный человек и настоятель.
Сын вятского артиллерийского чиновника, в миру Николай Иванович Трухин, он по
окончании военного образования, на двадцать третьем году жизни, удалился в Афонский
Пантелеймонов монастырь, где и проходил свое первоначальное монашество. 
 Потом, по глубокому почитанию имени преп. Серафима, поступил в Саровскую пустынь.
И здесь 31 декабря 1889 года назначен был настоятелем. Тотчас же он предался
попечению об увековечении памяти о. Серафима. 
 И за четыре с половиной года своего управления. Рафаил успел выстроить указанную
часовню; потом восстановил обе пустыньки преп. Серафима по прежним образцам,
перенесенным в Дивеево. При этом оказалось, что под полом дальней пустыньки сохранилась
в неприкосновенности кирпичная клеть, в которую о. Серафим удалялся от посетителей
на молитву, где хранил овощи и укрывался иногда от летнего зноя. 
 Отцом же Рафаилом были построены часовни: над целебным источником батюшки, над
местом камня, на коем молился тысячу ночей о. Серафим, над пнем дерева, на который
он вешал при молитвах этих икону Св. Троицы. Он же особенно усердно старался
собирать и записывать сказания о чудесах и исцелениях О. Серафима, приготовляя
таким образом все к грядущему прославлению св. старца. 20 июля 1864 года о. Рафаил
был назначен начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме с возведением в
сан архимандрита. 
 Келья, в которой скончался преп. Серафим, вошла в храм Пресвятой Троицы, заложенный
в 1867 году и освященный при канонизации святого в 1903 году. В этой келье в
бронзовых витринах хранятся: мантия преп. Серафима и его черная суконная шапочка,
железный крест, носимый на шее, волосы о. Серафима, кожаные четки-листовки, Евангелие,
читанное им пред кончиною, часть камня, на коем он молился тысячу ночей, скамейка,
сделанная его руками, сохранилась в неприкосновенности стенка кафельной печи
с лежанкой. 
 Недалеко от часовни над источником хранилась и пещерка в береговом скате над
рекой Саровкой, в которую о. Серафим уединялся для молитвы. 
 Хранятся несколько картин - изображений из жизни его: явление Богоматери в 1831
году, моление на камне, кормление медведя, кончина старца и др. Есть еще несколько
портретов и в Сарове, и в других местах России, большею частью копии с указанных
выше, а некоторые и самостоятельного происхождения от неизвестных художников.
 В архивах монастыря хранился, как мы видели при описании удаления о. Серафима
в пустыньку, и билет, выданный ему в 1794 году, 20 ноября, за подписью нового
игумена о. Исаии. 
 Из вещей, находящихся в Дивееве, кроме перечисленных в летописи Чичагова, еще
хранятся: черная суконная мягкая камилавка, холщовая епитрахиль и поручи, деревянные
четки, изгрызенные бесноватыми, бахилы (род кожаных сапог в виде чулок), лапти
из лыка, три иконы: Спасителя, Богоматери и Иоанна Предтечи, подаренные преп.
Серафимом Дивеевской общине, когда она еще не была открыта официально, и обрубок
из кельи его. 
 В Понетаевском монастыре хранятся следующие вещи: медный крест, найденный Саровским
иеромонахом Анастасием при раскопке дальней пустыньки, несколько частиц камня,
на котором молился о. Серафим, часть дерева от пустыньки, три восковые свечи
из его кельи, части мантии, волосы, часть рубашки и два полотенца. 
 В Москве, в домовой церкви великого князя Сергея Александровича, хранилась мантия
преподобного. Несомненно, мантий было несколько: одни отдавались преподобным,
другие брались из рухальной монастырской или приносились в дар ему. Эта мантия
во время прославления о. Серафима была выставляема для поклонения в Успенском
Московском соборе в Кремле. 
Наконец, подобает упомянуть о портрете - иконе преподобного Серафима, написанной
на паперти Успенской деревянной церкви Гефсиманского скита, близ Сергиевой Лавры,
на полотне, во весь рост натуральной величины его: 2 аршина, 7 и три четверти
вершка. 
Этот портрет, по преданию, был подарен сюда наместником лавры, архимандритом
Антонием, почитателем святого старца и духовником приснопоминаемого митрополита
Московского Филарета, в 1844 году, после основания скита. Это - знаменательный
дар, показывающий, что о. Серафима тогда уже почитали угодником Божиим, и притом
такие лица, как сам Филарет, тоже великий сокровенный подвижник и очень строгий
судья религиозных дел. На этой иконе угодник Божий изображен одетым в полушубок,
с полумантией поверх него, с монашеской камилавкой на голове и в кожаных бахилах.
Фигура его согбенная; правою рукою он опирается на суковатую палку, а в левой
руке держит четки-листовку. Здесь же хранится и мантия преподобного Серафима
из обыкновенной материи длиною около 2 аршин, переданная сюда тем же наместником
архимандритом Антонием.
Приведем здесь и рассказ об одном памятном событии и, может быть, сохранившемся
предмете от о. Серафима. В один из летних жарких дней к Сарову из Мурома по глухой
лесной дороге шли два инока, еще молодые. Это были о. Серафим, тогда еще послушник
Прохор, и муромский подвижник Антоний. Дошли они до местечка Крыжева сечь, или
Мокрое, и остановились отдохнуть. Вдруг о. Серафим говорит: "На этом месте, отче,
будет женский монастырь... Будет храм во имя Матери Божией "Утоли моя печали".
Сказав это, он своим топориком срубил два дубка и заострил один из них. А утвердить
перекладину для креста предложил о. Антонию. После этого они поставили его в
землю и пропели тропарь "Спаси, Господи". "Вот на этом самом месте будет соборный
храм". 
 Случайным свидетелем этого события и беседы был юноша Дубов, хотевший здесь
срубить оглоблю и притаившийся при приближении путников. После молитвы о. Серафим,
прозревший мальчика в кустах, обратился к нему, назвал его по имени и, подозвав
к себе, сказал: "Это будет, когда меня в живых не будет, а ты доживешь и до освящения
храма в обители". 
 Это происходило около 1785 года, после исцеления о. Серафима Божией Матерью
от водянки, в благодарность за что и принял он послушание от настоятеля собирать
жертвы на построение больницы с храмом св. Зосимы и Савватия над местом его кельи,
в которой явилась ему Божия Матерь. 
 Впоследствии, за два года до своей кончины, он сам рассказал одной старице Марфе
Артемьевне об этом событии так: "Когда я ходил по сбору в Муром, то на пути в
лесу я видел место, избранное Божией Матерью для монастыря. Я там сидел на дубовом
пне, и этот пень попадет под первую церковь; туда пойдешь в монастырь и ты. Когда
я там был первый раз, то удостоился, грешный, видеть, как на том месте, где будет
соборный храм, спустилась икона Божией Матери "Утоли моя печали". Я успел только
поклониться спустившейся иконе и встал, а икона уже исчезла. Я был тогда еще
молод (26 лет было ему). Место это святое: его возлюбила Царица Небесная". Прошло
с тех пор много лет, и на месте постав ленного креста была основана Неонилою
Захаровой община. А в 1858 году, 2 октября, был освящен и первый храм во имя
Всех Святых. На этом торжестве присутствовал и престарелый 85-летний Дубов. Плача
от умиления, он рассказал тогдашней начальнице Антонии Соколовой и всем присутствовавшим
о подслушанной им беседе и предсказании о. Серафима... Крест, вероятно, не сохранился
от времени, а пень должен быть под храмом, по неложному слову батюшки. Сюда пришла
и Марфа, окончив свои дни в глубокой старости в 1889 году. 
 Мы так подробно и долго задержались на посмертных вещах преподобного о. Серафима
потому, что нам весьма дороги и мельчайшие памятки от него. А главное, они являются
проводниками Божией благодати. И потому так хочется вспоминать о них именно после
кончины его. 
 И кто знает: может быть, Милосердый Бог по молитвам угодника приведет и нас
снова посетить эти места; и тогда данная книга может послужить вместо проводника
к священным реликвиям святого старца, как к живым свидетелям его жизни и подвигов,
облагодатствованным от него... А по пророчествам о. Серафима еще не конец Православной
Церкви в России, еще ожидает светлое будущее и Дивеево, и Саров. Еще будут петь
летом пасхальные песни... И к этому уже приближается время. Дай Боже, за молитвы
Твоего дивного угодника! 
"...Так о чем же унывать-то нам!.. С нами Бог! Надеющийся на Господа, яко гора
Сион, и Господь окрест людей своих... Господь сохранит вхождение твое и исхождение
твое отныне и до века; во дни солнце не ожжет тебе, ниже луна нощию."