4 июня – 11 июня, кинотеатр «Аврора», билет 50 ру

САМЫЙ ГЛАВНЫЙ БОСС DIREKTOREN FOR DET HELE

Дания, Швеция, Исландия, Италия, Франция, Норвегия, Финляндия, Германия, 2006, цветной, 99 минут, на датском, исландском, английском и русском языках, перевод субтитрами. по новелле Якоба Уолсера автор сценария и режиссер ЛАРС ФОН ТРИЕР оператор ---- монтаж МОЛЛИ МАРЛЕН СТЕНСГОРД в ролях: ЙЕНС АЛЬБИНУС ПЕТЕР ГАНЦЛЕР МИА ЛИН ЛАРС ФОН ТРИЕР (рассказчик за кадром) ФРИДРИК ТОР ФРИДРИКСОН и др.   НОМИНАЦИИ Номинация на национальную датскую премию кинокритики Bodil Award за лушую эпизодическую мужскую (Фридрик Тор Фридриксон) и женскую роль (Миа Лин), Копенгаген, Дания, 2007. Номинации национального датского кинофестиваля Robert Festival за лучшую мужскую роль (Йенс Альбинус), лучший оригинальный сценарий (Ларс фон Триер) и лучшую эпизодическую мужскую роль (Петер Ганцлер), Копенгаген, Дания, 2007. Участник конкурсной программы международного кинофестиваля в Сан-Себастьяне, Испания, 2006.   ССЫЛКИ Официальный сайт фильма (на англ. и датском яз.)   Равн, владелец небольшой датской фирмы, десять лет морочил голову своим сотрудникам рассказами о "самом главном боссе". От его лица Равн принимал жесткие и несправедливые решения, от его лица вел с коллегами переписку по электронной почте, и вот теперь, снова от его лица, он продает свою фирму исландской компании. Но исландские партнеры требуют личной встречи с "самым главным боссом". Как же организовать эту встречу, если никакого "самого главного босса" не существует на самом деле? Равн решает нанять актера, который бы исполнил роль верховного начальника.   "К НАМ ЕДЕТ РЕВИЗОР!" Кто такой самый главный босс? Господь Бог, государство, директор IT-компании или, возможно, сам Ларс Фон Триер? А может быть, этакий высоконравственный Хлестаков, стремящийся к саморазоблачению? Датский режиссер, постоянно находящийся в интимном кино-общении со зрителем, в очередной раз делает невинное лицо и словно говорит: понимай, как знаешь. Новый фильм Триера - комедия про датский офис. В основе сюжета - мистификация под кодовым названием "Самый главный босс". Директор фирмы, занимающейся информационными технологиями, придумывает "самого главного босса", чтобы от его лица принимать непопулярные решения. Но вот наступает время предъявить сотрудникам и партнерам этого мифического персонажа, на чьей совести уже накопилось столько тяжких грехов, что остается неясным, как земля его до сих пор носит. В роли "самого главного босса" предстает неудачливый, но чистый сердцем актер Кристоффер. Он преклоняется перед драматической школой Гамбини (чье реальное существование так же призрачно, как существования самого главного босса), а создателя национального норвежского театра, Генрика Ибсена, величает придурком. Что нимало не трогает режиссера всего действа, циничного директора компании Равна, и вводит в некоторый ступор остальных сотрудников этого горемычного офиса. Борец с косностью жизни и искусства, Триер вновь отказывается от исчерпавших себя приемов, вновь ищет, чем задеть и удивить зрителя. Он прибегает к жанру комедии и проявляет при этом, в свои 50, непосредственность ребенка, готового смеяться над шутками, которые взрослые давно отнесли к сфере дурновкусия. При этом нити, с помощью которых этому режиссеру всегда удавалось манипулировать зрительскими эмоциями, по-прежнему остаются в его руках. И поэтому зал даже не смеется, а просто ржет в голос, когда бедняжка Метте с визгом отскакивает от включившегося принтера, а круглолицый и румяный датчанин в приступе деревенской меланхолии дает собеседнику кулаком в нос. Помимо жанровой новизны, "Самого главного босса" отличает интересная технология монтажа, вносящая в построение картины элемент случайности. По-умному это называется automavision (компьютер, согласно заданным параметрам, сам выбирает каждый следующий кадр из нескольких вариантов), но для зрителя это просто непредсказуемая смена кадров, заставляющая периодически вздрагивать и глупо моргать. Резкие монтажные переходы Триер применял и прежде (и на этом приемы, используемые в фильмах "Догмы", явно не исчерпывались), но здесь он впервые отказался от контроля за построением кадра в пользу компьютера. Ход, на сто процентов вписывающийся в концепцию нового фильма, где самый главный босс предстает фигурой иллюзорной и управляет всем руками помощника, от которого сам получает указания. "Самый главный босс" снят на датском языке, с датскими актерами и с шутками про исландцев, "Эдду" и Ибсена. Контекст выглядит предельно узким, специфически датским, максимум - скандинавским. Но эта кажущаяся узость выполняет ту же функцию, что нарисованные мелом дома в "Догвиле". Оставаясь смешной историей про интриги в IT-компании, "Самый главный босс" предлагает безграничные возможности для обобщений. Маленькая мистификация в каждый момент времени может пониматься как мистификация вселенского масштаба. А Ларс Фон Триер предлагает смеяться - и над датчанами, и над исландцами, и над офисными работниками, и над актерами, и над философами, углядевшими в "Боссе" универсальную схему мироздания. И даже над самим Ларсом Фон Тиером, если только в карнавальной путанице ролей кому-то удастся до него добраться. По материалам сайта filmz.ru   "Вот мы и встретились. Я - директор", - говорит помятый, почему-то перемазанный сажей Кристофер (Йенс Альбинус) своему робкому отражению в зеркале. Получается не дико убедительно, и он повторяет: "Я - директор". И еще раз. Безработный актер, бесконечно осмысляющий провал единственного спектакля (трехчасовой одноактной комедии малоизвестного средневекового итальянца Гамбини о трубочисте - потому сажа), подписывается на не очень законную, но вроде безобидную халтуру - изобразить гендиректора компьютерной фирмы на переговорах с инвестором, собирающимся фирму купить. Планируется, что он просто покивает, подпишет, где надо, и все. Но жлоб покупатель (исландский режиссер Фридрик Тор Фридрикссон в неописуемой шапочке) вычитал в "Старшей Эдде", что дела надо вести с самым главным, - так что весь предпродажный период фальшивому директору приходится ходить на работу. Тут оказывается, что настоящий владелец (Петер Ганцлер) придумал этого персонажа еще много лет назад; более того - все это время от его имени увольнял, урезал, надувал с бонусами, слал сотрудницам неприличные е-мейлы и проч. В ситуации, когда один подчиненный с ходу бьет его в лицо, а другая лезет в штаны, герой видит вызов себе как актеру. Вживаясь в образ, он проявляет себя перфекционистом, а ближе к середине истории еще и идеалистом - а поскольку это фильм Ларса фон Триера, вопрос лишь в том, какой из двух "-измов" грозит большей бедой. Триер, снимающий малобюджетную офисную комедию, это, конечно, Мухаммед Али со скакалкой - ну или Шумахер на детском автомобиле с педальками. В добровольный дауншифтинг в его случае никто, конечно, не поверит - все уверены, что у него кризис, чему порукой и свежий триеровский манифест с заголовком (внимание) "Гений в кризисе". В манифесте наш герой, вкратце, обещает две вещи - экономить и не выпендриваться. Про экономить ему, конечно, виднее (он вроде правда сильно потратился на "Мандерлай"), а вот насчет кризиса, это, простите, бессовестное кокетство. То есть понятно, что с неоклассицистическими проповедями на материале американской истории надо делать перерыв, там и так уже одна выжженная земля вместо Америки; и понятно, что непонятно, куда идти дальше, но если Триер банкрот - такого блистательного, остроумного, уверенного в себе банкрота мир не видел. "Не волнуйтесь, нравоучений не будет. Нас ждет комедия в самом безобидном из возможных смыслов. Что может быть слаще, чем похихикать над высокими устремлениями других?" - после вступительного слова Триер влезет с комментариями еще дважды: в середине - объяснить, что действие буксует и надо ввести нового персонажа, и в конце - извиниться, что фильм в целом вышел не ахти. Последний раз такой придурочный конферанс он позволял себе 10 лет назад, в сериале "Королевство" - тоже своего рода комедии, послужившей водоразделом между вымороченным символизмом "Е-трилогии" ("Элемент преступления", "Эпидемия", "Европа") и будущей революционной доктриной "Догмы-95". Фокус "Королевства", если кто забыл, заключался в том, что Триер, до того со свинцовой серьезностью живописавший мир, утративший ориентиры и правила (и, как считается, зашедший в этом живописании в некий тупик), - вдруг топнул, хлопнул и сделал на ту же тему телевизионный ситком. В "Самом главном боссе" он проделывает аналогичный трюк. Тут через дурацкое комедийное сито пропущена другая излюбленная им и не менее апокалиптическая тема - лейтмотив "Танцующей в темноте" и "Догвиля" с "Мандерлаем" - "человек хочет как лучше, а получается даже еще страшнее, чем всегда". Если в "Догвиле" в этой связи расстреливали, тут бьют по носу. Протагонист бесконечно задается вопросом, директор он или нет. От Триера, как обычно, ждут ключ к шифру (в случае с "Догвилем" кодовое слово было "Брехт", с "Мандерлаем" - "де Сад"), а он подсовывает этого своего Гамбини - самыми простодушными почему-то оказались англичане, у них в малотиражной интеллектуальной периодике уже вовсю чирикают: "Gambini-esque", "финал вполне себе гамбиниевский" (притом фамилию драматурга Триер, конечно, списал чуть ли не с грузовика с овощами). Это не шаг назад - Триер, как крокодил, ходить назад просто не умеет. В "Боссе" он по многим параметрам заходит дальше, чем в фильмах американской трилогии. Эстетика студийного брака, которой он традиционно лечит себя от тяги к красивостям, тут доведена до полного совершенства (и окончательного идиотизма): в соответствии с очередной новой доктриной Триер теперь снимает без оператора, камеру произвольно наводит и фокусирует компьютер, а монтажные склейки рубят диалоги на полуслове. И, как всегда, в своей битве против формы и красоты наш герой блистательно проигрывает: сколько ни портит он пленку, сколько ни выкручивает себе руки, все равно получается красиво и в чисто кинематографическом смысле до невозможности хорошо - лучше, чем когда бы то ни было. Есть тут и более важная подвижка. Отношения Триера со зрителем всегда немножко напоминали известную сцену из начала "Семи самураев", когда человека приглашают зайти в открытую дверь, а потом со всей дури бьют по голове палкой. Так повторялось из фильма в фильм - и интерес был уже почти спортивный: войти во всеоружии и снова получить по мордасам, причем каждый раз под каким-то неожиданным, доселе неизвестным драматургическим углом. В "Боссе" - иначе. Тут чувствуешь себя тем самым последним, седьмым самураем, который, вместо того чтоб сунуться в дверь и огрести, останавливается на пороге и с улыбкой говорит хозяину: "Я вас очень прошу - без таких шуток". У Куросавы после этих слов гость и хозяин оказывались старинными друзьями и садились пить чай и говорить о главном. С Триером тоже намечается что-то в этом роде - кажется, закончились проверки зрителя на прочность и начинается какой-то совсем другой разговор. Это немного неожиданно, но тем и здорово - и, как говорят в таких случаях английские интеллектуалы, вполне себе Gambini-eque. Роман Волобуев, сайт www.afisha.ru   РЕЖИССЕР МИРА СЕГО Ларс фон Триер про "Самого главного босса" и не только. Интервью газете "Коммерсантъ", комментирует Анна Наринская Нацисты. Нацисты, а еще рабы и рабовладельцы. В нашей семье это были крайние образы зла. Я до сих пор выясняю - действительно ли эти образы выражают абсолютное зло. Мои родители имели совершенно четкие представления, что такое добро, а что такое зло, что такое кич, а что такое настоящее искусство. Все, что было для них аксиомой, я ставлю под вопрос. Я объявил войну себе самому, тем ценностям, с которыми я был воспитан. Моя мишень - успокоенность "хороших людей", их уверенность в собственной правоте, которая царила в моей семье. Отношения с родителями, вернее с их способом жить и думать, и соответственно с нацистами, рабами и рабовладельцами Ларс фон Триер выясняет до сих пор. Наблюдая за жизнью своих родителей, я стал думать о том, чем философские и нравственные убеждения оборачиваются в жизни. Я думаю об этом до сих пор. Меня занимает вопрос, почему добрые намерения никогда не приводят ни к чему хорошему? Почему ни к чему не привели прекрасные намерения моих родителей? Почему мои собственные прекрасные намерения ни к чему не привели? Тем, к чему приводят прекрасные намерения, Триер вплотную занимается в "американской" трилогии. Прекрасную Грейс (в "Догвилле" ее играет Николь Кидман, а в "Мандерлае" - Брис Ховард) они довели до самого плохого. Ее проблема в том, что у нее очень определенное представление о демократии. И она уверена, что другие люди должны его разделять. Я думаю, что в Ираке под Саддамом царила своего рода мораль. Я не в восторге от этой морали - те, кто ее придерживался, убили и сгноили в тюрьмах множество людей. Но невозможно просто выбросить старую мораль, старые правила на помойку и заставить всех жить по новым - прекрасным. Моральные традиции развиваются изнутри. И мне просто смешны те, кто считает, что существует один правильный путь, которого должны придерживаться разные общества. В своем последнем фильме "Самый главный босс" Триер вроде бы не занимается вселенскими проблемами. Эту снятую в почти "догматическом" стиле комедию из жизни датских айтишников режиссер задумал в момент творческого кризиса. Он полгода пытался написать сценарий "Васингтона" (sic!) - заключительного фильма из американской трилогии, куда входят "Догвилль" и "Мандерлай". И ничего не получалось. Тогда Триер сам сказал себе те слова, которые всегда говорил режиссерам, приходившим к нему жаловаться, что "все застопорилось": "А вы примите маленькую таблеточку Догмы. Это расслабляет". "Самый большой босс" - та самая таблетка Догмы. Триер принял ее перед тем, как снова взяться за препарирование американцев, которые ему, как кажется, уже порядком надоели. С "маленькими таблеточками" у датского режиссера вообще особые отношения. Он боготворит сильный и вызывающий привыкание антидепрессант прозак: Когда ты разламываешь капсулу, оттуда высыпается сладкая пудра. Я люблю рассыпать ее в кармане: опустишь туда руку, а оттуда - такой сладкий запах. Триер уверяет, что именно прозак спас его, когда умерла мать: Я был в ужасном состоянии - не мог выйти из своей спальни. Довольно трудно снимать фильмы, не выходя из спальни... И вот кто-то принес эти таблетки и они помогли. Тяжелая депрессия, в которую впал тогда Триер, связана не только с тем, что он не мог справиться с потерей. На смертном одре его мать - убежденная коммунистка и не менее убежденная нудистка - объявила Ларсу, что человек, с которым он прожил всю жизнь - такой же убежденный коммунист, нудист и к тому же еврей,- не его отец. А его настоящий отец - датчанин немецкого происхождения, потомок датского композитора Хартмана. Пораженный Триер попытался увидеться со своим настоящим отцом, но тот заявил, что будет разговаривать с новоявленным сыном только через адвоката. Что еще ожидать от человека, многие поколения предков которого были немцами. И знаете что? И во мне есть что-то такое,- признал Триер, когда немного успокоился.- А я-то всегда недоумевал - откуда во мне такая жесткость. Ведь я думал, что мои предки - евреи. А теперь я понимаю, откуда во мне это нацистское. А вот мой приемный отец был человеком мягким. Он был очень любящим человеком, и не могу сказать, чтобы откровение моей матери меня обрадовало. В менее оцененном, чем "Догвилль", "Мандерлае" триеровская герония Грейс пытается разобраться с рабством - одним из основополагающих зол из триерова детства. Она хочет привить группе черных рабов идеалы свободы и демократии. Конечно, ее ожидает провал. Но на пути к нему она успевает вдоволь помечтать о страстном сексе с большим черным мужчиной. Идея вроде бы дешевая, но для Триера немаловажная - источником, вдохновившим его на "Мандерлай", он называет знаменитую "Историю О" - книгу, где рабство предстает мазохистской сексуальной фантазией. За "Мандерлай" датского режиссера, конечно, обвиняли в "сексизме", в одностороннем, грубом понимании женщин. Только про Триера это совсем не правда. Когда этот режиссер выводит настоящего героя, он всегда - героиня. Потому что женщины больше склонны к мученичеству, чем мужчины. Когда я был маленьким, у меня была детская книжка с картинками, которая называлась "Золотое сердечко". Мне она очень нравилась тогда и нравится теперь. Эта сказка про маленькую девочку, которая отправилась в лес. Когда она входила в лес, она была хорошо одета и в карманах у нее было полно всяких вещей, а выходила она оттуда совершенно голая - все раздала. Последняя строчка в сказке была такая: ""Ну, ничего, со мной все будет в порядке",- сказала Золотое сердечко". По-моему, эта строчка предельно четко выражает роль мученика в мире. Только этот мученик почти всегда оказывается мученицей. История Бесс из "Рассекая волны" - из этой книжки. В протестантской, то есть не признающей мучеников Дании, Триер должен считаться по ним экспертом. В католичестве, которое он уже десять лет как исповедует, мучеников принято чтить с особым рвением. Правда, заявивший о своем обращении во всеуслышание "только чтобы позлить своих очень протестантских соотечественников" Триер особым религиозным рвением не отличается. Ну, не знаю, насколько я настоящий католик. Скорее всего, нет. Я католик, но не ради католицизма как такового. Мне было необходимо испытать чувство принадлежности к религиозному объединению, к Церкви. Потому что мои родители были убежденными атеистами. Кажется, что за все, что мы получили от Триера, мы должны быть благодарны паре почивших коммунистов-нудистов. Например, за знаменитый манифест "Догма 95", заставляющий подписавших его режиссеров работать по весьма строгому регламенту. (Кстати, манифест назван так не только из-за года, в котором был провозглашен, но и в честь девяноста пяти тезисов, которые Мартин Лютер прибил к двери Виттенбергского собора в 1517 году.) Поскольку мои родители были коммунистами, в детстве мне разрешали делать то, что я хотел, и не делать того, чего я не хотел. Моих родителей не интересовало, что я сегодня делал - ходил в школу или попивал белое винишко. После такого детства хочется загнать себя в жесткие рамки. Мне необходимы формальные правила, ограничивающие мою свободу, в том числе и эстетическую. Потому что самое лучшее место для мыслей о свободе - это тюрьма. В своем последнем фильме "Самый главный босс" Триер довел необходимую ему несвободу практически до абсурда. Во всяком случае, в техническом плане. Это фильм снят без оператора. Режиссер использовал новый способ съемки, изобретенный им, "чтобы свести к минимуму человеческий фактор". Его изобретение называется Automavision. Выставляется кадр, а потом камера сама с помощью компьютера решает, когда ей менять фокус, отъезжать или наезжать. Я годами снимал фильмы "с плеча", потому что я помешан на контроле - хочу все контролировать сам. А с Automavision я только выставляю кадр, а потом уже ничего не контролирую - компьютер все контролирует. Отснятый контролирующим все компьютером, "Самый главный босс" рассказывает практически притчу (как, впрочем, и все триеровские фильмы) о "лжи во спасение". И о сущности актерства. Руководитель датской айтишной фирмы придумывает некоего "самого главного босса", который обретается, конечно, в Штатах, для того чтобы сваливать на него непопулярные решения. А когда находится покупатель, согласный выложить за фирму порядочную сумму (им оказывается злобный, но полный сюрпризов исландец, ненавидящей датчан-оккупантов), обманщик нанимает безработного актера, чтобы тот сыграл роль этого "самого большого босса" и подписал договор. Название фильма легко было бы счесть метафорой: "Самый главный босс", безусловно, Бог. Соответственно, сюжет, изложенный в фильме, можно было бы счесть историей о людях, которые верили в Бога, а потом со всей очевидностью убедились, что его нет. Мрачный голос Триера своевременно предупреждает нас, чтобы мы этого не делали. Скрывающийся за кадром режиссер в самом начале произносит с очень убедительной интонацией: "Вот фильм. Это комедия. Она безобидна". В последние слова почему-то не верится. www.kommersant.ru     на РАСПИСАНИЕ

разработка и поддержка сайта Консалтинговая группа "ВЕКТОР"