Новости культуры в Русском Журнале / Text only

В редакции Петербургского театрального журнала прошло обсуждение творческих проблем Мариинского театра, в котором приняли участие оперные критики северной столицы. Подобные профессиональные обсуждения творческой политики ведущего оперного дома России не проводились с 1994 года, хотя интенсивность творческого процесса в театре Валерия Гергиева настолько высока, что нуждается в планомерном и регулярном осмыслении.

Участники: Елена Третьякова, Нора Потапова, Ольга Манулкина, Надежда Маркарян, Гюляра Садых-заде, Михаил Бялик, а также глава редакционно-издательского отдела Большого театра Дмитрий Морозов (который до недавнего времени возглавлял газету Мариинский театр).

Репертуарная политика

Гюляра Садых-заде: За последние девять лет в репертуарной политике театра преобладали две тенденции: "охранительная" и "экспериментаторская". В русле первой обновлялись старые послевоенные спектакли ("Мазепа", "Псковитянка"), создавались декорации по эскизам Коровина ("Садко", "Руслан и Людмила"). Такой подход оказался эстетически и художественно оправданным: ретро-спектакли были зрелищны, пользовались повышенным спросом публики и дома, и на гастролях.

В русле второй тенденции в репертуаре появлялись такие новаторские спектакли, как "Огненный ангел" (режиссер - Дэвид Фриман), "Саломея" (Джулия Теймор), "Катерина Измайлова". В последнее время все заметнее проявляется закономерность: удачные спектакли раньше времени снимаются с репертуара и ставятся заново. Последний яркий пример - "Саломея" в постановке Дэвида Фримана. Слабый, профессионально беспомощный спектакль вытеснил из репертуара вполне качественную и даже глубокую постановку Теймор.

Лет семь тому назад аналогичный случай произошел и со "Сказанием о невидимом граде Китеже и деве Февронии": если первый спектакль Алексея Степанюка казался не слишком убедительным, то заменившая его постановка Андриса Лиепы была просто плохой. Не расточительно ли два раза за семь лет обращаться к одним и тем же названиям? Тем более, что жалобы на финансовые трудности театра мы слышим постоянно... И не следует ли театру такого масштаба, как Мариинский, тщательнее взвешивать кандидатуры постановщиков, прежде чем принимать ответственные решения?

Для начала стоит вспомнить спектакли, которые за последние годы ставились по два-три раза: "Игрок", "Князь Игорь", "Свадьба Фигаро", "Аида", "Мазепа", "Борис Годунов".

Дмитрий Морозов: Скорее всего, вагнеровская опера "Золото Рейна" пополнит этот список. А если вспоминать спектакли, необоснованно снятые с репертуара, то стоит сказать о "Любви к трем апельсинам" Александра Петрова. Что касается второго "Китежа": театр не выбирал ни художника, ни режиссера. Это была идея Лиепы, которую тот пробил, заявив, что театру это ничего не будет стоить.

Г.С.: Гергиеву несут "в клюве" множество идей. Но эти идеи надо заранее оценивать. Как произошло сейчас, в случае с третьей постановкой "Китежа", которую доверили молодому режиссеру Дмитрию Чернякову - и выиграли. А в случае с Александром Хариковым, которого внедрили в театр, аттестовали в превосходных степенях, доверили ему "Князя Игоря" - и проиграли. Толком не узнав человека, собрались сделать его главным художником театра - и тут же озвучили это намерение на пресс-конференции, так что сенсационное известие прошло по всем информационным каналам.

Ольга Манулкина: Проблема перепостановки опер, уже имеющихся в репертуаре, - локальная. Она перекрывается другой, более крупной: спектакли ставятся ради премьеры и последующих гастролей, после чего их судьба перестает интересовать театр. Пример - "Пиковая дама" Александра Галибина, которая практически не идет, хотя поставлена недавно.

Г.С.: В театре порой происходит подмена целей: художественные цели замещаются PR-акциями. И вместо того, чтобы обеспечивать спектаклю нормальную сценическую жизнь, новый спектакль ставится как очередной информационный повод.

Нора Потапова: В нашей позиции я вижу уязвимые места: в большинстве западных театров спектакль идет года три-четыре - правда, речь идет о нерепертуарных театрах. Частые смены спектаклей там - нормальное явление. И право Гергиева √ решать: ставить "Саломею" заново или нет. В конце концов, это он добывает деньги на новую постановку. Мне, как и вам, безумно жаль прошлую "Саломею" и постановку "Золота Рейна" Иоханнеса Шаафа, которую, кажется, постигнет та же судьба. Но мы не можем повлиять на ситуацию. Мы можем высказывать в рецензиях все, что мы думаем про каждый конкретный спектакль, а не рассуждать, почему Гергиев заменил один спектакль другим.

Д.М.: Что касается "живучести" спектаклей в западных театрах - то в репертуарных театрах типа венской Staatsoper, берлинской Deutsche Oper спектакли порой сохраняются по сорок лет. Нельзя сравнивать репертуарные театры, каким является Мариинский, с театрами staggione, в которых спектакли идут "блоками" и возобновляются каждые три-четыре года. И вообще, нужно разбирать каждый конкретный случай: оправданы ли замены. В случае с "Саломеей" - нет. А в случае с "Китежем" - ясно, что заново ставить его в третий раз было необходимо.

Михаил Бялик: Из ваших слов можно сделать вывод, будто на театр надвигается кризис. Мы просто забываем, как нам всем повезло, что у нас есть Мариинский театр. Такой блистательной эпохи, как сейчас, Мариинский театр еще не переживал со времен Направника. И расцветом театра мы обязаны гениальному человеку, который в сложное для страны время сумел сделать так, что театр не просто поднялся, а буквально взлетел на недосягаемую высоту. То, что происходит в Мариинском, просто фантастично.

Потому я выношу за скобки нашего разговора Гергиева и то невероятное ускорение, которое он придал театру, и то чудо, которое он собою являет и которое вам всем знакомо. Как многие великие художники, он увлечен тем, что создает в настоящий момент. А потом, когда спектакль уже поставлен, он охладевает к нему. Потому его совершенно не интересует ни дальнейшая сценическая жизнь спектакля, ни то, как ее обеспечить и поддерживать.

Поскольку театр развивается в кризисное время и создание нового неизбежно связано с ломкой косных форм, весь процесс развивается сложно и противоречиво. И главное противоречие - между талантом Гергиева и отставанием организации дела. Организация не соответствует требованиям современного театрального процесса. И потом - у Гергиева нет команды, по существу он один решает все проблемы: и творческие, и административные, и гастрольные. Но один человек не в состоянии охватить все - даже Гергиев. Хотя он может сделать гораздо больше простого смертного. Главный недостаток, который я вижу в Мариинском театре, - это отсутствие планов на будущее. Если за три года известно, как будет работать Covent Garden, в котором часу кто с кем поет и кто стоит за пультом, - то в Мариинском такое просто трудно себе представить.

Однако Гергиев - таков, какой он есть. Идеи приходят ему в голову мгновенно, он нетерпелив и не может долго выяснять, что представляет собою его будущий сотрудник, - а уже зовет его работать. У него нет времени взвешивать, выбирать, наводить справки - и потому мы наблюдаем столь частые "проколы".

О.М.: Вы выносите Гергиева за скобки. Но кто определяет систему, политику театра, если не он? Ту самую, которой вам недостает. Когда мы видим и слышим Гергиева за пультом, это компенсирует многое. Но как только он уезжает на гастроли и на его место встает другой дирижер, мы рискуем лишиться тоже многого. Мы счастливы быть зрителями премьер, и в этот момент мы получаем примерно тот же по качеству художественный продукт, что и зарубежная публика. Слушатели последующих спектаклей получают остатки с барского стола.

Г.С.: Система отсутствует столько лет не потому, что он не может ее создать, а потому, что он не хочет ее создавать. Гергиеву гораздо ближе хаос, чем регламент, и он себя в нем лучше чувствует. Кроме того, он не создает команду потому, что она ему не нужна. Свидетельство тому - то, что он взял на себя функции генерального директора, причем добивался этого. Он хотел единоличной власти - и получил ее.

Н.П.: Гергиев не хочет создавать команду - но это данность, которую мы должны учитывать. Представим себе, что все в театре встало на свои места, все идет по утвержденному за три года распорядку, дела ведутся аккуратно, все обязанности распределены - и Мариинский исчезнет. Потому что завтра Гергиев, со всем своим хаосом, со всем своим безумием, уйдет - и мы не будем иметь ни этого безумия, ни этих взлетов.

О режиссуре и режиссерах

Г.С.: О прорывах в режиссуре, которые периодически происходят в театре. Давно замечено, что эти "прорывы" зачастую никак не закрепляются, успех, достигнутый в отдельной постановке, никак не развивается и не отражается в дальнейшей жизни театра.

У Галибина получилась удачная "Пиковая дама", на чем сошлось большинство критиков. И как строит театр дальше свои взаимоотношения с режиссером, принесшим театру успех - причем не только здесь, но и на фестивале в Баден-Бадене? А никак: никуда не зовет, ничего не предлагает, на фестиваль "Золотая маска" спектакль не пускает. Спектакль разрушается уже после двух-трех премьерных показов, потому что внутри него все "проходки" и мизансцены выверены с геометрической точностью, а она без догляда быстро утрачивается.

Как бы ни ругали "Дон Жуана", режиссер Иоханнес Шааф сделал спектакль профессиональный, даже с блеском. А его "Золото Рейна" вообще признано критиками лучшей премьерой сезона. Оба спектакля выдвинуты на "Золотую маску". И что же? Шааф, чуть было не заработав инфаркт перед самой премьерой, изгоняется из театра, так и не поставив "Кольцо" целиком. Оправданно ли решение отстранить Шаафа от постановки? Да какие бы разногласия с Гергиевым у него ни возникли, дело и соображения качества ведь должны быть превыше всего! Так почему же, когда появляется режиссер, хорошо работающий, яркий, - театр не делает попыток продолжить с ним сотрудничество? Что это - ревность? Стремление к новизне? Перфекционизм Гергиева?

М.Б.: В большой степени это связано с тем, что Мариинский театр "дирижероцентричен". Когда Гергиев только пришел в театр, ему все говорили, что он недооценивает режиссуру. После "Огненного ангела" и "Саломеи" показалось, что ситуация меняется. Появился спектакль Ирины Молостовой "Катерина Измайлова": в нем также было немало хорошего. Казалось, позиции режиссуры в театре укрепились.

Но на самом деле, похоже, Гергиев до сих пор считает сотрудничество с хорошими режиссерами необязательным. Он выходит за пульт, и для него не так уж важно то, что в этот момент происходит на сцене. Главное - это оркестр, его звучание. И отсутствие системы сказывается во многих казусах. Из них самый досадный - "Саломея" в постановке Фримана.

Едва ли Гергиев хотел, чтобы было хуже. Я убежден: пригласив хорошо зарекомендовавшего себя в "Огненном ангеле" Фримана, он надеялся получить интересный спектакль. Конечно, он не ожидал такого конфуза. Повторюсь: все дело в несоответствии творческого процесса и организации. Речь идет не о деловой, технической стороне, а скорее об идеологии.

Надежда Маркарян: В театре много подспудных мотивов и подводных течений, которые остаются скрытыми от постороннего глаза. Не в последнюю очередь появление того или иного названия в репертуаре зависит от западных заказов: от организаторов фестивалей, продюсеров записывающих фирм.

Елена Третьякова: Бесспорно, раздражает ситуация, в которой отсутствуют театральные ориентиры. Каждый раз не можешь предугадать, получится ли спектакль современным, ударится в "музей" или в неоклассику. Я не могу для себя определить вкуса и художественных резонов человека, который решает, кто будет ставить очередной спектакль.

Критика и театр

Н.М.: Складывается впечатление, что мы говорим не о той стране, и не о той профессии. Критика не нужна сегодняшнему российскому театру - ему нужна информация и имиджевая пресса.

Г.С.: Критика призвана лишь отражать художественный процесс. Она ни в коем случае не влияет на него и не должна ставить перед собою таких задач.

Н.М.: Разве кто-нибудь из присутствующих изменил хоть как-то театральный процесс своим вмешательством?

Г.С.: Единичные случаи: например, отменили повешение Сенты в "Летучем голландце" после единодушного осмеяния критиками такого финала. А в возобновленном "Мазепе" в сцене казни Мария со стуком роняла свежеотрубленную голову Кочубея - это тоже отменили.

Д.М.: В частностях критика может подправить какую-то деталь, но она не влияет на развитие глобальных тенденций театрального процесса.

Н.М.: Но тогда и угол рассмотрения проблем Мариинского театра должен быть иным. В Петербурге Мариинского театра как бы нет: для обычного зрителя он недоступен. На премьеры попадает элита, потом спектакль увозят за границу, а потом он не идет годами. Гергиев существует сам для себя. А театр обслуживает его амбиции, его абсолютное одиночество, человеческое и творческое. Не очень художественная, но насущная проблема: взаимоотношения внутри коллектива Мариинского театра.

Д.М.: Модель театра как команды единомышленников и воспитанного вокруг театра зрителя невозможна для театров такого ранга, как Мариинский, Большой, Covent Garden, Metropolitan Opera. В этих театрах принципиально царствует полистилистика: не бывает ни единого стиля, ни команды.

Допустим, мы в очередной раз выскажем свое отношение к тем или иным спектаклям - скажем, к "Войне и миру" в постановке Андрея Кончаловского. Но у театра есть и другой ориентир, гораздо более убедительный для него: триумф спектакля в Лондоне. Мы все считаем, что это пошлый конъюнктурный спектакль. А Гергиев читает лондонскую прессу, где пишут, что это шедевр. Мы все считаем выдающимся достижением "Семена Котко" в постановке Юрия Александрова, а в Лондоне его не приняли.

Е.Т.: Сознательно или нет, но театр на критику реагирует. В любом случае, критика и художественная жизнь театра взаимодействуют, влияют друг на друга. Потому что критика - самосознание искусства. Люди искусства делают его, а мы призваны размышлять по этому поводу. И в конечном итоге из всего спектра мнений Гергиев выбирает те, что резонируют с его взглядами и ощущениями. Хотя его собственные эстетические ориентиры остаются неясными.

О.М.: Перепостановки, вероятно, происходят от того, что Гергиев хочет улучшить результат. Бесконечная работа над ошибками. Но она тоже выглядит хаотично - скорее всего потому, что критерии оценки визуального ряда, режиссуры весьма расплывчаты и изменчивы.

Г.С.: Зато у него есть четкие музыкальные критерии. Ему нравится "Китеж", он любит эту музыку - и хочет, чтобы постановка была адекватна ей. И "Китеж" ставят три раза. Ему нравится "Парсифаль" и Вагнер вообще - и он ставит его оперы.

М.Б.: Нужно позаботиться о том, чтобы заставить театр изменить свое отношение к критике в целом, донести мысль, что без критики полноценная жизнь театра невозможна, что игнорировать эту форму общественного сознания невозможно и неприлично. Мы можем указать на образцы взаимоотношений с критикой, которые культивируются в западных театрах. Обозначить свое отношение к принятой в Мариинском театре практике: критик написал плохо - его в театр не пускать.

Вокруг Гергиева много людей, которые ему подсовывают негативные материалы, составляют дайджесты прессы. Кое-что он читает, но объективной картины не получает.

Н.М.: Проблему взаимоотношений критиков с театром во всем мире относят к прерогативе Закона о средствах массовой информации. Отношение театра к критику и получение им места на премьеру - вещи абсолютно не связанные. Я как-то спросила у немецких коллег: "Возможно, чтобы критик не получил места на какой-нибудь концерт?" Сначала они долго не могли понять, о чем я спрашиваю, а когда поняли, рассмеялись и сказали: "Ну, может быть, если мы всю жизнь об оркестре писали плохо, на юбилей в ресторан нас не позовут. Но чтобы не дать места на концерт - такого не бывает никогда".

Г.С.: Механизм взаимоотношений с прессой в крупнейших театрах мира отлажен до мелочей. В венской Staatsoper всегда зарезервирован ряд, а то и два для критиков. Одно правило: на премьерный показ идут представители от общенациональных газет и специализированных изданий, на второй - критики из местных и городских изданий.

О.М.: На каждой пресс-конференции нам повторяют, как тяжело финансовое положение театра. В то же время не устают говорить, что Мариинский - это европейский театр, который входит в тройку или десятку лучших в мире. Нам предлагается видеть его глазами (и слышать ушами) западных коллег, оценивающих "гастрольный" (то есть экстраординарный) уровень спектакля, и при этом рассматривать его на фоне российской нищеты. В сумме это означает: поражаться мариинскому чуду и не предъявлять никаких требований к качеству.

Г.С.: Мариинка, наладив десять лет назад относительно хорошие отношения с прессой, сейчас постепенно сворачивает их. Ее связи с внешним миром, осуществляемые, в частности, и через критику, постепенно ослабевают. Фактически, Мариинский становится все более закрытым театром, с развитой и даже изощренной пропускной системой.

Подготовила Гюляра Садых-заде

• Рецензия на новый "Китеж" в постановке Дмитрия Чернякова с фотографиями