Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Новости культуры в Русском Журнале Новости культуры в Русском Журнале


Новости культуры в Русском Журнале


Сегодня в выпуске
11.10.2006

Материализовать абстракцию

Интервью с художником. Я себе представляю Ренессанс как некую рациональную сторону человеческой деятельности, которая вышла на передний план. Люди всему придавали собственное измерение, то есть человек был мерой всех вещей.

В московском Музее современного искусства открылась ретроспектива Нонны Горюновой и Франциско Инфантэ. Совпадение по времени с выставкой Эрика Булатова на Крымском валу кажется символичным: возникает своего рода диалог, заостряющий внимание зрителя на метафизических проблемах даже больше, чем на каких бы то ни было жанрах (не случайно Вс.Некрасов в предисловиях и к тому, и к другому каталогу упоминает смерть искусства, с которой - а не, скажем, с другими направлениями - и у Булатова, и у Инфантэ идет постоянная полемика).

Главное сходство в том, что оба художника ставят какие-то очень странные, на первый взгляд, вопросы. Например, вопрос о горизонте. Или о плоскости. Или о соотношении абстрактного и реального. Но если Булатов все-таки конструирует свое рассуждение в картине, то у Инфантэ драма разворачивается прямо здесь, в осязаемой вселенной.

Главны! м ее выражением еще с начала 70-х годов стали артефакты: геометрические объекты, которые дополняют или подчеркивают какое-то свойство действительной реальности. Это может быть парящий в небе зеркальный круг, который отражает траву или деревья, тем самым "смешивая" их с облаками. Могут быть цветные полосы, неизвестно как наложенные на контур горы или озера. "Странствующий квадрат", зарытый то в песке, то в снегу, то слегка видный в воде. В этом методе можно найти общее с лэнд-артом, но смысл инсталляций Инфантэ совершенно в другом: здесь монументальная акция заменяется очень личным, субъективным наблюдением.

Четыре этажа выставки оставляют впечатление, что вариации на эту тему могут быть бесконечны. И это не случайно. Ведь, в сущности, то, что делают Инфантэ и Горюнова, в своем роде объяснение того, что такое взгляд художника. Только художнику придет в голову продолжить линию горизонта туда, где ее не видно, или подчеркнуть яркой палочкой контур тен! и, как бы желая навсегда зафиксировать ее или таким буквальным! подража нием научиться чему-то у природы. Эта почти детская инициатива на самом деле очень точно отражает старинную, еще с Аристотеля, проблему искусства: только ли оно подражает природе или все-таки творит вместе с ней?

Не случайно и то, что Инфантэ начинал с кинетических экспериментов, то есть буквального повторения заложенного в природе принципа движения. Для себя он определяет эту проблему как поиск бесконечности. Но двойное дно обнаруживается и здесь; ведь кинетический объект (как и артефакт) выражает не только драму сочетания рукотворной и нерукотворной природы, но и драму их отчуждения и в конечном счете - признание, что человек вечно останется наблюдателем и исследователем.

Нонна Горюнова и Франциско Инфантэ делают артефакты вот уже больше сорока лет, так что на выставку попали и разные документальные материалы, например, фотографии подготовки инсталляции - как сказала сама Горюнова, "разоблачение" процесса. Но как ни странно, эти кадры рядом с сам! ой работой не только не разоблачают ее, но даже придают некоторое живое дыхание привычному аскетизму геометрических композиций, как будто уверяя зрителя, что художники на самом деле - все-таки настоящие авторы и леса, и тени, и площади, потому что никто, кроме них, не сможет продолжить эту таинственную игру.


РЖ: Артефакт - это преобразование мира или дополнение? Мне всегда казалось, что в самой идее есть даже ренессансный момент, стремление выявить идеальную структуру природы человеческими категориями.

Ф.И.: Интересный вопрос... Я себе представляю Ренессанс как некую рациональную сторону человеческой деятельности, которая вышла на передний план и стала доминировать. Люди пытались анализировать все: препарировали трупы, изучали перспективу - в общем, всему придавали собственное измерение и свой человеческий масштаб, то есть человек был мерой всех вещей.

Я думаю, что изначально у нас был иной взгляд. Искусство мне! все-таки представлялось как некая тайна, которая наход! ит свое адекватное выражение благодаря мирозданию и встречному движению человека. Я имею в виду внутреннее усилие увидеть мир через призму собственного наблюдения. Искусство - это же персональное дело, да?

РЖ: Но тем не менее конструкция "вмешивается" в природу. Значит, происходит ее преобразование?

Ф.И.: Это очень важный момент. Конечно, никакого преобразования на самом деле не происходит. Божий мир существует таким, какой он есть, мы - часть этого мира. И переделать, преобразовывать его мне кажется недопустимым, просто потому, что это противоречит всякой человеческой этике. Но что-то понять в этом мире мы имеем право, как и сформулировать свое понимание, прибегнув к определенному языку. Проблема, скорее - найти этот язык и приобщить к нему других. Но переделывать мир, конечно, я не собираюсь - при всем том, что номинально происходит какое-то внедрение.

РЖ: В чем же тогда его цель?

Ф.И.: Это внедрение, во-п! ервых, временное, и существует только для того, чтобы быть зафиксированным при помощи фотоаппарата. На самом деле никаких природных связей мы не нарушаем, ничего не ломаем, природа всегда остается такой же чистой, какой была до нашего присутствия, это принцип. Мы все оставляем, как было, - в отличие от каких-нибудь лэнд-артистов, которые роют канаву в километр длиной и как-то нарушают экологию. Тем самым мы пытаемся сформулировать свои представления о том, как устроен наш мир, настоящий.

РЖ: Но геометрия и природа все-таки противопоставляются?

Безусловно, на этом строится какая-то драма внутри контекста. Дело в том, что мы живем в насквозь техницизированном мире, который сейчас настолько гипертрофирован, что мы просто не представляем себе существования без этой "второй природы". Мир, созданный человеком, мир артефактов, существует как данность, игнорировать его просто нелепо: мы все пользуемся телефоном, летаем на самолетах, смотрим телев! изор, знаем об освоении космоса и так далее.

Поэтом! у артефа кт - это определенный символ. Природа нам представляется неорганизованной, неким подобием хаоса, но все-таки это высший порядок, и мы это знаем, потому что все создано Богом, и уж Он-то лучше нас понимает, что именно делать. Это только наше восприятие фрагментарно из-за неспособности человека охватить мир целиком, наполненно присутствовать в каждый момент жизни.

РЖ: Может быть, самый главный артефакт - это архитектура, ведь освоение природы началось именно с нее?

Ф.И.: Ну где же быть человеческому произведению, как не в природе! Другого нам не дано, только земной шар. Конечно, все связано. Но все-таки я вижу цель архитектуры в создании искусственных условий, комфортных для человека. Чтобы дождь не мочил, ветер не дул. Хотя формально архитектура - это, конечно, отношения вертикали и горизонтали. Они могут существовать в разных комбинациях, но в сущности это вертикаль и горизонталь. Началось ведь с дольмена: камушек, на нем другой - вот и архит! ектура пошла. Она не изменилась с тех пор.

РЖ: Интересно, насколько вы ощущаете эту непрерывность в остальных жанрах, хотя бы в связи с кинетическими направлениями?

Ф.И.: Да, традиция была прервана очень искусственно - мы знаем, каким образом. Все мы пытались наладить связи с предыдущей культурой, которая соответствовала нашим заинтересованным представлениям. Меня однажды очень поразило, что мир бесконечен. Я это почувствовал. Стал искать адекватный язык, используя те средства, которые мне были доступны как художнику.

РЖ: То есть художественную школу?

Ф.И.: Как сказать... Меня не учили рисовать спирали, я пришел к этим формам сам. Рисование пригодилось, скорее, как мышечная память руки - в остальном оно оказалось лишним. Ведь рисовал я не мир природы, а мир вот этих своих абстрактных форм, которые позволяли решать проблему бесконечности. Постепенно возник треугольник, квадрат, круг, спираль - как-то само собо! й, без особых усилий и напряжения. Хотя внутренние усилия я, н! аверно, всегда прилагал. Важно даже другое - что я не предал своих переживаний на том фоне академического рисования и вообще нашей жизни. Мы ведь были запечатаны, как в консервной банке. Так что упертость оказалась для меня даже спасительной.

РЖ: При этом у вас была какая-то система отсчета, ориентир?

Ф.И.: Так нет, в том-то и дело. Ни учителей, ни авторитетов. Ничего не было. Сейчас я уже отношусь к себе, каким я был 45 лет назад, как к другому существу, пытаюсь проанализировать и удивляюсь, как хватало энергии преследовать эту цель, а не соблазниться на что-то другое - уйти в профессию или рисовать Ленина, как многие делали. Видимо, был какой-то внутренний компас, какая-то стрелка, которая указывала движение под этим углом.

РЖ: А знакомство с западными аналогами?

Это было только потом, когда уже информация стала просачиваться сюда. Тогда была библиотека иностранных языков около Кремля, мы туда ходили листать журналы, попад! ались какие-то странные художники. Вот Сулажа, например, помню... Как-то все это было дико, но то, что эти абстракции печатались в журналах, оказывало реальное воздействие. То есть вряд ли они стали бы заниматься такой ерундой, если бы это правда была ерунда. Тогда и проникло в сознание, что есть еще какой-то другой, западный мир, и те вещи, которые делал я или друзья, были небезосновательны.

РЖ: Но родственности при этом не чувствовалось?

Ф.И.: Нет-нет, никакой. Родственность я почувствовал потом, когда узнал о Малевиче. С Малевичем она была.

РЖ: А когда вы узнали?

Ф.И.: Это был уже где-то 1962 год. Тогда люди ходили в музейные запасники, где можно было что-то увидеть, по знакомству. У меня не было никаких знакомств, я долгое время ничего не видел. А когда узнал, сразу понял: все нормально! Правильной дорогой идете, товарищи!

РЖ: Вы сейчас примерно понимаете, как оказалась устроена эта! дорога?

Ф.И.: Трудно сказать. Развитие ! происход ит всегда как-то дискретно, а не последовательно. Я думаю, что форма артефакта, которую мы с Нонной осваиваем, бесконечна в смысле внутренних возможностей. Некоторые люди судят поверхностно: "а, опять он артефакты делает, сколько можно..." Но что же я другое могу? Очевидно, нет повторения и пробуксовки, все циклы очень разные. Это очень важный, осознанный момент. А вот направление движения может осознаваться как-то интуитивно, но не рассудочно.

РЖ: Не рассудочно?

Ф.И.: Да. Мне кажется, это большой дефект современного искусства: рассудок страшен тем, что приводит к выхолощенности, к нехудожественному образу - безжизненной, стерильной ситуации, где продукт уже совсем не имеет значения как искусство, это точно. Это что-то антиэстетическое выходит, как правило, или порнографическое. В шоу-бизнесе это еще возможно. Но что касается искусства, рассудок здесь мешает, важны другие механизмы.

РЖ: На выставке неожиданно много э! скизов и подготовительных материалов к инсталляциям, но они выглядят как автономный жанр, даже иногда как картина.

Ф.И.: Номинально наша работа - это фотография, по существу, это артефакт. Что касается подготовительного этапа, то существует такая форма выражения, как проект. Другое дело, что результат проекта может оказаться совсем другим: природа дает массу животворных случайностей, которые важно не пропустить, потому что они обогащают процесс. Человек, конечно, не может продумать и решить все до конца. Возможно, художник так поступает в картине, но, я думаю, случайности возникают и в процессе написания. У нас все наоборот: процесс инсталляции занимает очень много времени, а фиксация происходит за 1/125 долю секунды. Остается свет на фотопленке, вот и все.

РЖ: В таком случае, насколько должно быть выражено присутствие художника?

Ф.И.: Если вы помните, на выставке есть один цикл, он единственный у нас в практике, и, на мой в! згляд, самый неудачный - именно потому, что там присутствует ч! еловечес кая фигура. Дело в том, что артефакт вообще может создать только человек, никто другой. Это настолько очевидно, что нет смысла вводить его в кадр... В том цикле, правда, были другие задачи, но я думаю, что он меньше воспринимается именно в силу избыточности присутствия. Ведь эта упорядоченность, геометрия, абстрактная идея не реализуема сама по себе: материализовать ее может только человек.

Беседовала Надя Плунгян

Московский Музей современного искусства, Ермолаевский переулок, 17. Выставка открыта по 6 ноября 2006 года с 12.00 до 20.00 ежедневно, кроме вторника.

Подробнее

Поиск по РЖ
Приглашаем Вас принять участие в дискуссиях РЖ
© Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией. Подписывайтесь на регулярное получение материалов Русского Журнала по e-mail.
Пишите в Русский Журнал.

В избранное