Политика в Русском Журнале Политика в Русском Журнале

Любые "темники" от брателлы Путина и даже лукавые, лживые информационные мифы от олигархических брателл не так страшны и опасны, как переход телевидения к самоуправству низменного и убогого в коллективном сознании масс.

Пуфф в бокононовском смысле означает судьбу тысячи людей, доверенную дурре.

А дурра - значит ребенок, заблудившийся во мгле.

Курт Воннегут. "Колыбель для кошки"

Конец 2005 г. прошел под знаком противостояния между двумя лидерами телерейтинга - Михаилом Булгаковым и Евгением Петросяном. Совершенно неожиданно сериал по культовой книге советской интеллигенции, ставшей сорок лет назад символом приобщенности к подлинным ценностям культуры, собрал небывалую аудиторию на том самом телеканале, который успешно завершил 2005 г. шестичасовым петросяновским беспределом, воплощением антикультуры и торжествующей пошлости.

После нового года соревнование продолжилось. На сей раз телеканал "Россия" выставил в битве рейтингов "В круге первом", и оказалось, что сравнимый с булгаковским успех достигается и тогда, когда на экране - ни спецэффектов, ни бойкого сюжета, ни ! запомнившихся с детства броских цитат, а лишь одни "говорящие головы", проводящие время в тихих, спокойных, абсолютно невыигрышных "разговорах про умное".

И те же самые зрители, которые создали рейтинг этому удивительно "нерейтинговому" продукту, спешили по окончании каждой серии переключиться на "первый", к заунывной пошлятине по мотивам Ильфа и Петрова. Впрочем, наверное, социология могла бы подтвердить, что и рейтинги тошнотворного "Есенина", и присутствие бесчисленных клонов "Аншлага" на всех каналах - это результат "голосования включенными телевизорами" со стороны тех же "избирателей", которые так уверенно проголосовали за Солженицына и Булгакова: а откуда бы взялись другие?

Еще одним удивительным "спецэффектом" начала года стал кассовый спурт "Дневного дозора", обеспеченный простым и откровенным способом. Неделями в новостных эфирах людям рассказывали о том,! что на "Дозор" надо идти, что на него и так все иду! т, что н а него пойдут еще больше, и - пошли! Раз показывают по телевизору, значит, это правда! А если показывают по телевизору Петросяна, значит - и это правда тоже! И Булгакова - правда! И Есенина - правда, и что его жиды убили - правда, и что Христа распяли - правда тоже! И Гусману - ура, он Христа не распинал, потому что его по телевизору показывают, в КВН, каждый раз, и мы его любим!

Телевизор предстал в эти дни и недели источником удивительной массовой эхолалии, платино-иридиевым эквивалентом стиля мышления и способа поведения, "снимаемых" с экрана абсолютно некритически, в режиме "онлайн". И заставил вновь вспомнить о проблеме под названием "информация и власть".

Еще совсем недавно, в конце 90-х, эта проблема обсуждалась с использованием термина "медиакратия", описывавшего систему управления общественным мнением с использованием потенциала "медиасообщества", формирующего информационную повестку дня и систему значимы! х интерпретаций. Сегодня можно говорить о "телевидеократии" - воздействие на массовое сознание осуществляется непосредственно с телеэкрана, фактически без участия прежнего слоя "властителей дум".

Что произошло: авторитарный путинский режим взял под контроль СМИ, лишив их возможности формировать независимое общественное мнение, и теперь состояние дел на телевидении зависит исключительно от того, что решат кремлевские "брателлы"? Или сама медийная тусовка расписалась в своей патологической профессиональной несостоятельности и была отвергнута протрезвевшим обществом?

Еще раз напомним об устройстве "медиакратии". Роль первичной фабрики по выработке и запуску в "информационное поле" интерпретаций и представлений о состоянии "информационной повестки дня" (т.е. о том, какие новости и в каком порядке должны быть упомянуты и как оценены) играли так называемые "качественные СМИ". Так называли себя малот! иражные московские издания, принадлежавшие, как правило, "! ;олигарх ам" (приближенным к власти и бюджетным потокам привилегированным бизнесменам), изготавливаемые командами, состоящими из представителей уже упомянутого "медиасообщества" (привилегированных журналистов, допущенных в московскую политическую и бизнес-тусовку), и потребляемые, в основном, в пределах аудитории, составленной из числа авторов и героев своих публикаций.

Повестка дня, сформированная на основании "коллективного мнения" изготовителей информационного поля "качественных" СМИ, перехватывалась читателями этих СМИ - т.е., собственно, героями публикаций, ведущими представителями тусовки, - и уже через них ретранслировалась на экраны телевидения, откуда поступала в непосредственное пользование массового сознания. По той же цепочке в массовое сознание перекачивались и интерпретации основных событий, которые начинали жить собственной жизнью: некоторые из них быстро отмирали или опровергались другими, некоторые - становились основой для ус! тойчивых стереотипов массового восприятия, способных жестко ограничивать возможности свободного понимания и непредвзятого анализа действительности.

В устроенной подобным образом информационной реальности довольно быстро сформировались механизмы собственно медиакратии. Поначалу владельцы "фабрик интерпретаций" не считали нужным координировать усилия, использовали свои ресурсы для сведения мелких счетов с конкурентами и самоутверждения, а в остальном информационное поле оказывалось результатом свободного взаимодействия призраков, создаваемых в медийной тусовке - во всех этих "клубах любителей съезда", "московских хартиях" и пр. Вскоре после президентских выборов 1996 г. (когда координация медиаусилий впервые выявила масштаб ресурса), а особенно после информационных войн 1997 г. механизм информационно-политического управления превратился - как недавно сформулировал один популярный эксперт - в социально-политическое "оружие массового пор! ажения", сила которого неоднократно демонстрировалась пуб! лике. С его помощью снимались правительства, рушились репутации, выигрывались выборы. Возник миф о всемогуществе пиара.

Между тем, накануне 2000 г. контроль за основными медиа оказался сосредоточен в руках нескольких "олигархических" групп. Но ни Березовский, ни Гусинский, ни иные владельцы медиаресурса не обладали ни должным уровнем ответственности, ни способностью соотносить свои желания и их последствия, а главное - не были стеснены экономическими, юридическими и моральными рамками: прежде всего в силу неразвитости пресловутого "гражданского общества". К началу 2000 г. стало ясно, что главной опасностью "олигархической" медиакратии является не сама по себе принадлежность СМИ частным лицам, а полное несоответствие масштаба ответственности и вменяемости этих "лиц" с масштабом последствий применения ими медийного ресурса. Власть почувствовала себя в положении сказочного императора, окруженного мотыльками, топающими ногой - и способными с! помощью своего топанья управлять судьбами мира и настроениями подданных.

"Разоружение" медиаолигархов было в тот момент не способом борьбы с демократией, а вопросом самосохранения общества, вопросом выхода из кризиса, угрожающего непредсказуемыми и неограниченными по своим последствиям медиатрясениями, чреватыми социально-политическим крахом.

Губительный характер медиакратии на рубеже 2000 г. ощущался не только в элитах, но и в обществе - именно поэтому ни "гусинское НТВ", ни "березовское ТВ-6" не вызвали реального сочувствия и поддержки за пределами именно в те годы оформившейся "либеральной шизы". Люди "наелись" медийного беспредела, когда волей отмороженных телекиллеров и экающих аналитиков в стране начинались "рельсовые войны", подыскивались претенденты на царский престол и, главное, в любой момент могло быть взорвано социальное спокойствие. По всей видимости, именно на это общественное согласие оп! иралась и власть, которая резко разделила две сферы СМИ - &quo! t;качест венные СМИ" и связанное с ним "медиасообщество" было оставлено, в общем-то, в прежнем виде, а вот телевидение - это самое ОМП, непосредственно вступающее в некритический, управляющий контакт с массовым сознанием - взято под контроль и отделено от каналов свободного распространения интерпретаций.

Пресловутые "темники" (рекомендованные "сверху" списки тем, подлежащих приоритетному освещению, и тем, подлежащих игнорированию), о которых любят сейчас трагически шептаться в кулуарах российских СМИ, и о которых так грозно гомонили более года назад в кулуарах украинских СМИ, всего лишь заменили собой другие "темники", разворачивавшие телевизионную машину произвольным образом по произволу безответственных и неадекватных "частных" планировщиков. Однако что же получилось в результате, и кто взял под контроль процесс управления массовым сознанием?

С одной стороны - казалось бы - власть и лояльное ей руководство основных ! телеканалов. Теперь "информационная повестка дня" оказалась фактически отделена от той, которую продолжает формировать "медиасообщество", концентрирующееся вокруг нескольких "качественных" СМИ ("Коммерсант", "Ведомости", "Независимая", отчасти - "Газета", "Известия" и некоторые еще более мелкие печатные СМИ - и, разумеется, радио "Эхо Москвы", ставшее своеобразным "заповедником медиасообщества", куда в массовом порядке поступают "на сохранение" бывшие медиафавориты, выдавленные с других теле- и радиоканалов). В результате та часть информационного планирования, которая связана с политической составляющей вещания, оказалась прямо и жестко противопоставлена информационной работе "медиасообщства", на глазах превращающейся во все более консолидированную антиправительственную пропаганду.

При этом политизированная часть аудитории разделилась на либеральное ! меньшинство, фактически игнорирующее позицию и оценки "го! сударств енных" телеканалов, и политизированное "лоялистское" меньшинство, всерьез, осмысленно воспринимающее телеагитки про шпионские булыжники. Есть все основания предполагать, что, по самым смелым и завышенным оценкам, все они вместе - и фрондеры, и лоялисты - это не более чем 10 процентов аудитории. Именно эти потомки пикейных жилетов, звенящие своими честными и гневными голосами в эфире "Эха" и (или) способные без перевода понимать, что хотел сказать Павловский в "Реальной политике", - именно они становятся объектами воздействия "темников", какая бы тьма эти "темники" не порождала. Именно на них рассчитаны "двухминутки ненависти", оставляющие равнодушными 90 процентов телеаудитории.

Впрочем, в классической книге все было примерно так же. Там "двухминутки" тоже были рассчитаны исключительно на "партийцев" (ну и что, что у нас "внешняя партия" двухпартийна - с кем не бывает?). Зато! для остальных (помните? prols & animals are not human beings) в министерстве правды работала специальная структура. Называлась "порносек".

Главное отличие нашей ситуации от мира "Большого брата" - в стадии развития общества. Там общество прошло большой путь в направлении к биогенетическому разделению на элоев и морлоков. Там пролы - почти уже морлоки - не нуждались в пропаганде, не участвовали (хотя бы раз в четыре года) в принятии политических решений. От них ничего не зависело в жизни "партийцев", и их следовало всего лишь приморозить в их предморлочьем состоянии - и когда еще дело дойдет до окончательного разделения на два биологических вида, и когда еще морлоки выйдут на ночные улицы элойских городов в поисках питательного нежного мяса...

В современной России все по-другому. Здесь вся операция по прекращению медиакратического беспредела была затеяна именно потому, что в "! ;партийные" игры с помощью телевидения вовлекались слишко! м широки е массы. Все дело было именно в специфике наших постсоветских "масс" - слишком образованных с точки зрения развития личности, чтобы считаться пролами, и совсем недостаточно развитых с точки зрения развития гражданской ответственности, чтобы самостоятельно ориентироваться в новой политической реальности. Именно поэтому они, как правило, оказывались не способны к самостоятельной критике и были готовы воспринимать голубой экран на голубом глазу, что бы там ни показали: прокушенный телекиллером тазобедренный сустав маститого политика или кирпич на тысячу гигабайт.

В конце концов, блок ставился на пути у возможности "искушать малых сих" без достаточных на то оснований. Однако вместо этого их просто вывели за рамки политической информации, и предоставили им другое. Петросяна и Малахова. Нагиева и документальный сериал "Как и с кем трахался Чебурашка" (с участием крокодила Гены и старухи Шапокляк). И все в прайм-тайм. С аудиторией на десятки милл! ионов. В общем, тот самый "порносек".

Генпродюсеры "порносека" - каждый по-своему - продвинутые, интеллигентные люди, кто с высшим биологическим, кто с историческим образованием. И оправдывают они свою политику вполне убедительно, ссылаясь на экономические и социально-психологические аргументы. "Если ты насильно показываешь тот программный продукт, который нравится тебе или ты считаешь, что это правильно показывать миллионам телезрителей, - полагает Константин Эрнст (интервью "Эху Москвы", 1 января 2006 г.), - то человек, который принимает такое решение, довольно странный человек, он, видимо, решил, что может пасти народы. Вследствие того, что я себя не отношу к подобному типу людей, мы тщательно следим за пристрастиями аудитории. И если, увы, к моему огромному сожалению, аудитория безмерно радуется довольно примитивному юмору, ну, наверное, аудитории нужен этот тип телевизионного вещания для того, чтобы расслабиться".

Пол! итическая логика тех, кто санкционировал именно такую практику! телевид еократии, понятна: если методы Эрнста позволяют нагнать в кинотеатры зрителей на 20 миллионов баксов, если Петросян собирает у экранов десятки миллионов, то когда-нибудь - когда понадобится этим десяткам миллионов объяснить что-то действительно важное, например, про то, за кого голосовать на президентских выборах, - налаженная машина пригодится.

Однако на самом деле это - псевдологика. А позиция "генпродюсеров" - это всего лишь еще одна декларация безответственности, очень похожая на объяснения адептов свободы слова, которые любили рассказывать, что колоссальный перевес "чернухи" в информационном вещании - это всего лишь честное и профессиональное исполнение журналистами своих обязанностей. "Что ж я буду сообщать в эфире, что лодка НЕ УТОНУЛА, - грохотал в своем эфире один из глашатаев медиакратии в августе 2001 г., - это никому не интересно!"

Понимание политической свободы слова как санкции на моральную безответственность в обращени! и с огромным потенциалом влияния СМИ на общество, по существу, было опасно одним: включался контур "положительной обратной связи", усиливающей всякую негативную информацию и подавляющий позитивную. Наличие такого контура - факт из элементарной физики - делает систему неустойчивой: всякое негативное вешнее воздействие неограниченно усиливается, возникает резонанс, и колебания продолжаются до пределов прочности, т.е. пока все не рухнет.

Нынешние идеологи "телевидеократии" защищают свою экономическую свободу - тема "свободы слова" им неинтересна, и вместо того, чтобы создать систему с нормальной обратной связью, они ее - обратную связь - попросту разорвали. А "экономическую свободу" они - вослед своим предшественникам - воспринимают как санкцию на ту же самую моральную безответственность. Только речь идет теперь не об информационно-политической сфере, а об эмоционально-психологической, о культурно-развлекательной. Теперь на этом ур! овне запущен механизм "положительной обратной связи"! , обеспе чивающей - по принципу экономии мышления и творческих усилий - максимальный прирост рейтинга за счет наиболее грубых, примитивных приманок.

Именно здесь возникает определенная разница между прежней и нынешней ситуациями. Тогда "медиасообщество", падкое на чернуху, приучало само себя и потребителей информации к определенному шоу, и этим пользовались "олигархи" и прочие претенденты на управление массовым сознанием. Добиваясь своих целей, они раскручивали маховик медийного негатива, раздражали и сбивали с толку миллионы телезрителей и в этой мутной воде добивались решения своих задач - будь то избрание "своего" кандидата в губернаторы, будь то оспаривание итогов приватизационного аукциона. К счастью, эта история не была доведена до своего логического предела - до окончательного выхода массового раздражения из-под контроля, до социально-политической катастрофы.

Сегодня недобросовестные медиаманипуляторы отсечены от возможностей прямого у! частия в телеуправлении массовым сознанием. На их пути поставлены преграды - цензурные, организационные. Осознав это, они и сами ушли в сторону, сосредоточившись на возделывании собственной площадки в ожидании того дня, когда удастся восстановить прежнюю цепочку управления "свободой слова".

Но при этом их места не занял никто. Содержание и стилистика наиболее рейтинговых, наиболее влиятельных телепередач не определяются теперь ни интересами влияния и PR-задачами олигархов, ни политическими установками властей: собакой виляет исключительно рейтинг. Который, как четко разъяснил Эрнст, формируется за счет наиболее примитивных, деструктивных потребностей массового сознания. А эта ситуация, пожалуй, еще более опасна для стабильности режима, чем любая медиаолигархия. Березовский и Гусинский покушались на лояльность масс, их деятельность вела к истеризации аудитории. Рейтинг, занявший место олигархов, включает контур положительный обратной связи и раскачивает в общ! естве процесс тотальной социально-психологической, культурной ! дегенера ции - процесс куда более глубокий и непоправимый, чем любые политические катаклизмы.

Ответственность за включение этого контура - персонально - лежит на тех, кто сейчас в своем декадентском благодушии отмахивается от претензий заумных критиков. Потому что опыт применения телевидеократического механизма показал: общество еще не дегенерировало. В нем - как и в любом отдельно взятом человеке - сосредоточены с разными весами разные вероятности развития. В своем многомиллионном единстве общество подобно недавно родившемуся существу, оно воспринимает и закрепляет те образцы поведения, которые видит перед собой. Окажется "Мастер и Маргарита" - заворожено замрет в поисках "настоящей, верной, вечной любви". Окажется Петросян - громко заржет, в промежутках между взрывами гогота сплевывая: ну как это можно показывать по телевизору такую фигню?!

В любом, самом убогом и порочном, человеке живет другой человек - тот, который сдерживает, который стыдит, кото! рый смотрит по сторонам и думает: а что скажут люди? Такой внутренний голос сдерживает и молодых людей, которые подозревают, что говорить так, как говорит братан Толян в подъезде, и любить так, как любят друг друга Колян и его телка в ближайшем хлеву - это, может быть, не совсем правильно. Сдерживает до тех пор, пока с ближайшего телеэкрана - идет ли там "Дом-2", орут ли там друг на друга налитые кровью рожи из "Пусть говорят" - не поступает сигнал: именно ТАК можно, именно так нужно, именно так единственно правильно. Если бы речь шла о биологическом развитии популяции, то именно в этот момент мы бы зафиксировали факт неблагоприятной мутации, факт закрепления в генетическом коде дегенеративных изменений.

Социум мутирует, и в нем распадаются сформировавшиеся за сотни лет способы развития, которые обеспечивали потенциал выживания и прогресса русской цивилизации. Социум дегенерирует, и Россия необратимо превращается во второсортную страну, не способну! ю ни к социальным революциям, ни к полетам в космос, ни к поли! тической самостоятельности в полном конфликтов мире, ни к конкурентоспособной экономике, ни к эффективному бизнесу, удовлетворяющему запросы генпродюсеров современного телевидения.

Вот почему любые "темники" от брателлы Путина, и даже лукавые, лживые информационные мифы от олигархических брателл не так страшны и опасны, как переход телевидения под управления к брателле Хаосу, к самоуправству низменного и убогого в коллективном сознании масс. Брателло Хаос лишен целеполагания и в этом смысле кажется менее опасным, чем Березовский с Гусинским, но он способен лишить способностей к целеполаганию всех остальных - от первого до стасорокамиллионного, и тогда все достижения борцов с медиакратией будут обессмыслены, а падающий рейтинг раздавит страну, отброшенную назад, а точнее - в непоправимое "никогда".

Так называемые русские патриоты, как им и было положено, в глубине души порадовались тому, что погибли под крышей кровли Басманного рынка не "наши", а какие-то там рыночные азербайджанцы, которые "понаехали тут".

Обрушение кровли Басманного рынка - как бы ни было кому-то больно от осознания этого факта - "рядовая чрезвычайная ситуация". Человеку трудно привыкнуть к тому, что гибель людей в мирное время может быть рядовым явлением, но по здравому размышлению все именно так. Каждый день на перенаселенной человеками земле что-то обрушивается, взрывается, тонет - все эти банальные истины известны и ребенку (в школах даже проходят специальный предмет "безопасность жизнедеятельности", который должен по идее научить человека выживать в современном мире). Человек по природе своей склонен цепляться за любую возможность проверить свою нервную систему на прочность. Отсюда такое количество страстных комментариев, патетичных возгласов и мрачных предчувствий, связанных с недавней трагедией.

Трагедия - об этом стыдно забывать - явление совершенно будничное, в некотором роде даже нормальное. Косвенным подтверждением будничности всего произошедшего стало многочисленное св! едение старых счетов. У давних врагов появился всего лишь новый повод нанести друг другу удары под дых. Все, кто смог, этим правом воспользовались.

Так называемые русские патриоты, как им и было положено, в глубине души порадовались тому, что погибли под крышей кровли Басманного рынка не "наши", а какие-то там рыночные азербайджанцы, которые "понаехали тут". Эта реакция при всей своей нелицемерной открытости (да, мол, такие вот мы, "полюбите нас черненькими") - кристально чистый пример чудовищного цинизма, который сродни цинизму анатома: это отношение к миру и человеку выпадает из логики "этичное - неэтичное", и рассматривать его в категориях "категорического императива" и "нравственного закона внутри нас" давно уже бессмысленно. Законы за ненадобностью сданы в архив, и нет в этом ничего ужасного.

Потому-то пафос Николая Суханова, ярого борца с русским национализмом, так же нелеп и избыточен, как и поби! вание моря плетьми. Точнее, он очень походит на детские вопрос! ы к папе (или человеческие к Богу): "Папа, почему есть на свете несправедливость?". Бог отвечать не уполномочен, а вот любой папа ответит, что есть, сынок, несправедливость, да что уж тут поделаешь... Но публицист, прекрасно знающий ответ, не унимается:

"Комментарии, исходящие из лагеря профессиональных любителей русского народа, по-прежнему поражают, хотя, казалось бы, уже "всего можно ожидать". "Хачиков завалило", "торговые пособники кавказских оккупантов", пылкие сравнения случившегося с партизанскими диверсиями 1940-х на территории, занятой немцами, - в какой реальности должны жить существа, так реагирующие на катастрофу?"

В какой? В самой обыкновенной, рядовой и заурядной реальности, в которой, благодаря множеству факторов, в принципе возможно вообще все. И сосуществование трагически погибших азербайджанцев с партизанскими диверсиями 1940-х еще не самый стра! нный случай той эклектики, которую принято называть "постмодернизмом". Бывают случаи и поинтересней, и пострашней. Никого они особо не шокируют. Четырнадцатилетние девочки, продающие себя за бутылку водки, - это ведь тоже часть того русского народа, который защищают его защитники. Но они же, эти самые девочки, - неизбежная примета той "России 90-х", которую периодически воспевает Николай Суханов в качестве образчика истинной свободы. Меж тем и защитники народа, и Николай Суханов знать ничего не хотят о том, что в трех шагах от них маленький живой человек каждый день продается за бутылку водки.

Правда, об азербайджанцах интереснее?

Интереснее всем - и Николаю Суханову, и "профессиональным русским", и не менее "профессиональным" либералам. Семен Новопрудский, заместитель главного редактора "Времени новостей", обойдя вниманием погибших (чего уж церемониться?) и предварительно покаявшись, завел шарманку... о &qu! ot;деле ЮКОСа":

"Каюсь, когда узнал про обрушение кровли Басманного рынка в Москве, среди прочих мыслей была и такая: почему не Басманный суд? Просто именно Басманный суд по известным причинам стал символом стремительно съезжающей крыши у России. Потому что проблема крыши над головой - это прежде всего проблема наличия головы. Не будет головы - не будет и крыши".

Если бы обвалилась крыша Басманного суда, то место "профессиональных русских" заняли бы Новопрудский со товарищи. Они бы улыбались украдкой и потирали бы руки. Были бы, конечно, и аналогии - да почище, чем про партизан 1940-х. Валерии Новодворской, которая даже у Деда Мороза нашла черты чекиста, и не такие задачи по плечу. В общем, тот набор штампов о "бардаке в России", который наши либералы воспроизводят по любому удобному поводу, способна сгенерировать и машина. Сами либералы могут отдохнуть. С "профессиональными русскими" - та же картина. Пора уже использов! ать по назначению все достижения наноинженерии: пусть уже киборги помогают людям.

Такова в общих чертах та реальность, о которой спрашивал своего читателя Николай Суханов.

В этой реальности нет ничего специфически страшного. Бывали времена, как мы помним, и похуже. Главная же проблема времен нынешних - это проблема сочувствия. Собственно, если оставить в стороне тонкости архитектуры и таинства сопромата, то обвал крыши Басманного рынка предстанет перед нами исключительно в свете неубедительности сочувствия (и несочувствия; это тоже искусство - уметь не сострадать) жертвам трагедии. Ни защитникам русского народа, ни Николаю Суханову, ни Семену Новопрудскому я не верю. Как не верю всяческим пришлым на поминки людям, для которых сами поминки - лишь повод напиться за чужой счет. Некоторые так давно ходят по поминкам, что сама смерть для них - пустой звук, разрываемый случайно столкнувшимися стаканами. У нас теперь и за упокой чокаются, и на каждую интересующую тебя ! смерть откликаются в меру пафосным текстом.

Я не верю ни! чему и н икому, кроме жизни. А жизнь оставляет человеку очень простой выбор сочувствия и сострадания: или сострадать каждому погибшему, убиенному, утонувшему, или сострадать всем, кому удобно и проще сочувствовать именно сегодня, то есть никому. Есть еще, правда, возможность не сочувствовать вовсе. Никому, кроме самых близких и любимых, не сочувствовать. Последний выбор - наиболее тяжелый, но вместе с тем и наиболее честный. Стоит признаться самому себе, что невозможно физически сострадать каждому, а сочувствовать тем, кому хочется сегодня посочувствовать, - это та же подлость, только притворяющаяся чем-то похожим на справедливость.

Подмену распознать не так и сложно: стоит однажды не поверить в патетику детективного поиска правых и виноватых, и все само встанет не места. Сегодня у каждого есть неотчуждаемое право справедливого равнодушия, которое единственное может гарантировать спокойную и рассудительную позицию, без излишней и наигранной годами экспрессии. Это равнодушие сро! дни участию доктора в жизни пациентов. Ему не обязательно впадать в истерику каждый раз, когда у больного поднимается температура, или бежать на улицу рвать рубаху на груди после неудачной операции.

Врачу достаточно знать все, что творится в палате. И когда на опустевшую не так давно койку кладут изувеченную женщину, самое дурное, что может сделать настоящий врач, - приторно расплакаться над "бедненькой". Единственно возможная его доброта - молча взять скальпель и начать операцию. Без слез и предъявления мироустройству счетов за косность и несправедливость.