Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Тайны и открытия

  Все выпуски  

Тайны и открытия Выпуск № 92 'О Гоголе'


ТАЙНЫ И ОТКРЫТИЯ
Выпуск № 92

"О Гоголе"
4 декабря 2006 г.
ТАЙНЫ И ОТКРЫТИЯ

Рассылка о новых открытиях, достижениях, сенсационных теориях.

Автор рассылки:
Татьяна Алёшина.

Адрес для писем:
aleshina@imperium.ru.
Сегодня в рассылке:

Здравствуйте!

Слово автору:


Иван Сергеевич Тургенев, прославившийся своим мягким, по его же словам, "бабьим" характером, однажды, гостя в Англии и будучи на великосветском обеде, чуть было не схватил знаменитого английского писателя Теккерея за грудки и не набил ему, выражаясь его же словами, морду. Спрашивается: за что? Оказывается, автор "Ярмарки тщеславия" имел неосторожность усомниться в гениальности Гоголя…

Самая большая загадка русской литературы.

Николай Васильевич Гоголь. Одна из самых загадочных фигур в русской литературе. И жизнь его, и творения до сих пор вызывают споры у литературоведов, историков, психологов, врачей, ученых. И немудрено: слишком уж отличался он от других -- и внешностью, и поведением, и мыслями.

Великий сладкоежка.


Гоголь был образцовым сладкоежкой. Мог, например, без посторонней помощи съесть в один присест банку варенья, гору пряников и выпить целый самовар чаю… "В карманах брюк у него всегда был запас конфет и пряников, он жевал не переставая, даже в классах во время занятий. Забирался куда-нибудь в угол, подальше от всех, и там уже поедал свое лакомство", -- так описывает Гоголя товарищ по гимназии. Эта страсть к сладкому сохранилась у него до конца дней. В его карманах, постоянно оттопыренных, всегда можно было отыскать уйму всяких сладостей: карамелек, крендельков, сухариков, недоеденных пирожков, кусочков сахара… Когда сахар в кармане таял и он начинал слипаться, Гоголь снимал фрак или панталоны, выворачивал карманы наизнанку, тщательно вылизывал языком слипшуюся ткань и… опять забрасывал в них новую порцию сластей.
"Живя в гостинице, -- пишет А. Смирнова, -- он никогда не позволял прислуге уносить поданный к чаю сахар, а собирал его, прятал где-нибудь в ящике и порою грыз куски за работою или разговором. "Зачем, -- говорил он, -- оставлять его хозяину гостиницы? Ведь мы за него уплатили". Происходило это, конечно, не от скупости. Гоголь никогда не был скупым".
Особенно любил Гоголь послеобеденные чаепития. Вот что рассказывает об этом Михаил Погодин, друг и издатель Гоголя: "Запас отличного чаю у него не переводился, но главным делом для него было набирать различные печенья к чаю. И где он отыскивал всякие крендельки, булочки, сухарики, -- это уже только знал он, и никто более. Всякий день являлось что-нибудь новое, которое он давал сперва всем отведывать и очень был рад, если кто находил по вкусу и одобрял выбор какою-нибудь особенною фразою. Ничем более нельзя было сделать ему удовольствия. Действие начиналось так. Приносился ужасной величины медный чайник с кипяченою водою… и… начинаются наливанья, разливанья, смакованья, потчиванья и облизыванья. Ближе часа никогда нельзя было управиться с чаем. "Довольно, довольно, пора идти!" -- "Погодите, погодите, успеем. Еще по чашечке, а вот эти дьяволенки, -- отведайте, -- какие вкусные! Просто -- икра зернистая, конфекты!"

"Ратуйте, людие!".


Если бы судьба не сделала Гоголя писателем, он был бы непременно великим артистом-поваром. Любимейшее блюдо -- макароны. Они вызывали в нем особенно хорошее расположение духа. Он сам готовил их, не доверяя этого никому. "Потребует себе большую миску и с искусством истинного гастронома начнет перебирать их по макаронке, опустит в дымящуюся миску сливочного масла, тертого сыру, перцу, перетрясет все вместе и, открыв крышку, с какой-то особенно веселой улыбкой, обведя глазами всех сидящих за столом, воскликнет: -- "Ну, теперь ратуйте, людие!"
Обыкновенно он недоваривал макароны и поедал их в огромном количестве. Несмотря на то, что после некоторые жаловались ему на тяжесть в желудке, Гоголь удивлялся и находил свои макароны очень удачными.
В Италии, когда он обедал в ресторане, местные посетители сбегались смотреть, как он ест: для того, чтобы возбудить в себе аппетит: Гоголь ел за четверых… "Бывало, зайдем мы, -- рассказывал Золотарев, -- в какую-нибудь тратторию пообедать; и Гоголь покушает плотно, обед уже кончен. Вдруг входит новый посетитель и заказывает себе кушанье. Аппетит Гоголя вновь разгорается, и, несмотря на то, что только что пообедал, заказывает себе или что же кушанье, или что-нибудь другое". При этом он говорил удивленным приятелям, что "это все ничего не значит, у меня аппетита настоящего нет. Это аппетит искусственный, я нарочно стараюсь возбудить его чем-нибудь, да черта с два, возбужу, как бы не так! Буду есть, да нехотя, и все как будто ничего не ел…"

Хороший матерщинник -- плохой любовник.


Ф.В. Чижов, будучи с Гоголем в Риме в 1843-44 годах, отмечает, что основным содержанием разговоров Гоголя "были анекдоты, почти всегда довольно сальные". Переписка Гоголя просто пестрит непечатными и грубыми выражениями сексуального свойства. Современники Гоголя передают, что он любил всякого рода непристойности, цинические песни, стишки, "скоромные анекдоты", которые не стеснялся рассказывать даже при дамах. Отчего так?
Гоголь всю жизнь прожил девственником, так и не познав радостей сексуальной жизни. Он, как и всякий нормальный человек, испытывал позывы Эроса, но, считая это в худшем случае грехом, а в лучшем -- непростительной слабостью, запрещал себе любую разрядку. Непотребными словечками и выражениями он как бы возмещал отсутствие какой-либо скабрезности в личной жизни: все его либидо уходило, что называется, в гудок.
В письмах Гоголя помимо "грубых выражений сексуального свойства" можно обнаружить несколько странноватое на первый взгляд внимание к… физиологическим отправлениям кишечного тракта. Например, в письме к Тарновскому: "Что, как твое здоровье? Как сре…ь ты -- вкруть или всмятку? Регулярно или нерегулярно?.." Или -- к А. Данилевскому: "Удивительное производят действие на желудок хорошие сушеные фиги… слабят, но так легко, можно сказать подмасливают дорогу гов…у". Это не просто сальность. Увы, но постоянное переедание, а также неуемная страсть к мучному и сладкому уже к двадцати годам "подарят" ему сначала хронический запор, а затем и геморрой. Вскоре сам факт опорожнения кишечника превратится для него в радостное событие… Письмо к Данилевскому: "Ничего не случилось в дороге, кроме только того, что сегодня поутру поср…л на дороге и от радости позабыл на том же месте, где поср…л, моего итальянского Курганова".

Странный, очень странный…


Глава первого тома "Мертвых душ" оканчивается таким образом: один капитан, страстный охотник до сапог, полежит, полежит и соскочит с постели, чтобы примерить сапоги и походить в них по комнате; потом опять ляжет и опять примеряет их. Кто поверит, что этот страстный охотник до сапог -- не кто иной, как сам Гоголь? В его маленьком чемодане платья и белья было ровно столько, сколько необходимо, зато сапог -- всегда три-четыре пары…
Гоголь поражал странностями. У него была страсть к рукоделию; с величайшей старательностью кроил он себе платки и поправлял жилеты. Писал только стоя, а спал -- только сидя. Однажды во время приступа малярии (он заболел ею в Италии) его тело сильно окоченело, и присутствовавшие решили, что он умер… С тех пор, боясь как бы его вновь не приняли за мертвого, он проводил ночь, дремля в кресле и не ложась в постель. С рассветом он взбивал и разметывал свою постель для того, чтобы служанка, прибиравшая комнаты, не могла ничего заподозрить… Страх быть погребенным заживо преследовал его всю жизнь.
Одна из многочисленных причуд писателя -- страсть к катанию хлебных шариков. Поэт и переводчик Николай Берг вспоминал: "Гоголь либо ходил по комнате, из угла в угол, либо сидел и писал, катая шарики из белого хлеба, про которые говорил друзьям, что они помогают разрешению самых сложных и трудных задач. Когда он скучал за обедом, то опять же катал шарики и незаметно подбрасывал их в квас или суп рядом сидящих… Один друг собрал этих шариков целые вороха и хранит благоговейно…"
По воспоминаниям Дмитрия Погодина, Гоголь любил совершать продолжительные пешие прогулки… дома. "В крайних комнатах, маленькой и большой гостиных, ставились большие графины с холодной водой. Гоголь ходил из одной в другую и через каждые десять минут выпивал по стакану. Ходил Гоголь всегда чрезвычайно быстро и как-то порывисто, производя при этом такой ветер, что стеариновые свечи оплывали к немалому огорчению моей бережливой бабушки. Когда же Гоголь очень уж расходился, то моя бабушка, сидевшая в одной из комнат, закричит, бывало, горничной: "Груша, а Груша, подай-ка теплый платок: тальянец (так звала она Гоголя) столько ветру напустил, так страсть". -- "Не сердись, старая, -- скажет добродушно Гоголь, -- графин кончу, и баста".

Хлестаков в жизни.


"Во мне заключалось собрание всех возможных гадостей, каждой понемногу, и притом в таком множестве, в каком я еще не встречал доселе ни в одном человеке", -- признавался Гоголь. И тут же добавлял, что большую часть своих пороков и слабостей он передавал своим героям, осмеивал их в своих повестях и таким образом избавлялся от них навсегда.
Двадцатилетним молодым человеком Гоголь приезжает в Петербург. Ищет места, нуждается. Выпустил под псевдонимом свою поэму "Ганц Кюхельгартен", где говорит в предисловии, как будто от лица издателей: "Мы гордимся тем, что по возможности споспешествовали свету ознакомиться с созданием юного таланта". В журналах жестоко высмеяли и предисловие, и саму поэму. Гоголь бросился по книгопродавцам, отобрал свою книжку и сжег ее.
"В 1832 году, -- рассказывает Вересаев, -- уже автором "Вечеров на хуторе близ Диканьки", Гоголь приезжает в Москву -- и в подорожной своей делает подчистку: вместо "коллежский регистратор" (один из самых мелких чинов) пишет: "Коллежский асессор" (штаб-офицерский чин, которым так гордится Ковалев в гоголевском рассказе "Нос"). И это с той целью, чтоб под таким чином фигурировать в списке приехавших, публиковавшемся в "Московских Ведомостях". Ну, чем не Хлестаков?"
Выпускает в свет "Арабески" и, совсем как бы мог сделать Чичиков, пишет издателю: "Пожалуйста, напечатай в "Московских Ведомостях" об "Арабесках" в таких словах: что теперь, дескать, только и говорят везде об "Арабесках", что сия книга возбудила всеобщее любопытство…"
В 1833 году уверяет Пушкина, будто три года назад ему, Гоголю, безвестному молодому человеку 21 года, помощнику столоначальника в Департаменте уделов, предлагали профессорскую кафедру в Московском университете. "Это, -- комментирует Вересаев, -- вроде того, как Ноздрев уверял, что руками поймал за задние ноги зайца…"
Только-только познакомившись с Пушкиным и уже успев подвести его (обещал доставить "Повести Белкина" из Царского в Петербург и не заехал за рукописью), Гоголь ставит Пушкина в неловкое положение, наказав знакомым без согласия последнего писать ему, Гоголю, "на имя Пушкина в Царское Село". Для чего? Для эффекта, для понта, для создания соответствующего реноме. Конечно, это -- дурной тон, Гоголь понимал это и, чтобы сгладить неприятные последствия, письменно извинялся и изворачивался…

Безобразный и нелюдимый.


Наружность Гоголя была очень непривлекательна. Кто не знал его в лицо, тот никогда бы не догадался, что под этой некрасивой оболочкой кроется личность гениального писателя, которым гордится Россия. "Боже мой, что за длинный, острый, птичий нос был у него! Я не мог на него прямо смотреть, особенно вблизи, думая: вот клюнет, и глаз вон", -- вспоминал о нем современник. Если к "птичьему носу" добавить длинные, давно не чесанные и не мытые волосы, безобразный по виду и цвету костюм, то картинка получится далеко не живописная…
О неряшливости Гоголя ходили целые легенды, и именно она была причиной всех язвительных шуток над ним. Он редко когда мыл себе лицо и руки по утрам, всегда ходил в грязном белье и выпачканном платье. В юности, во время учебы в гимназии, из-за его неряшливости и золотушного вида (у него текло из ушей) многие ученики брезговали подавать ему руку, отказывались брать его книги -- это был настоящий ад для нормального человека. "Гоголь постоянно косился на нас, держался в стороне, всегда смотрел букою…"
Гоголь с детства культивировал свое одиночество, наполняя его всевозможными странностями: в хоре он больше всего фальшивил, по улицам ходил всегда по противоположной стороне, поминутно сталкиваясь с прохожими, часто не договаривал фразы, причесывался и стригся только по великим праздникам…
Нет сомнения в том, что он остро переживал свою безобразность. Никем не любимый, он внушил себе, что он неловок, безобразен, безнадежен. И потому всегда сторонился незнакомцев. Если он ехал в дилижансе, то, чтобы не разговаривать с попутчиками, отворачивался к окну и делал вид, что спит… Если в обществе находился кто-то ему незнакомый, от него нельзя было услышать и слова… Как только являлся гость, Гоголь исчезал из комнаты, а если приходили к нему, то он и вовсе сбегал, используя для этого окно... Зная об этом, многие из его близких друзей заранее удаляли прислугу, приказывая ей без зова не ходить… Однажды забыли предупредить няньку, чтобы она не являлась в обычный час прощаться с детьми. Едва Гоголь уселся и водворилась вожделенная тишина (Гоголь собирался прочесть несколько новых глав из "Мертвых душ"), -- "дверь скрипнула, и нянька с вереницею ребят, не примечая никаких знаков и маханий, пошла от отца к матери, от матери к дядюшке, от дядюшки к тетушке. Гоголь смотрел-смотрел на эту патриархальную процедуру вечернего прощания детей с родителями, сложил тетрадь, взял шляпу и уехал".

Неузнанный.


Женщина. В биографии Гоголя это едва ли не самое темное место. Скрытный вообще, Гоголь с особой тщательностью оберегал от других свое отношение к женщине. "Много, слишком много времени нужно для того, чтобы узнать человека и полюбить его, и не всякому послан дар узнавать вдруг. Сколько было людей обманувшихся! А сколько, может быть, исчезло с лица земли таких, которые таили в душе прекрасные чувства, но они не знали, как их высказать; на их лицах не выражались эти чувства, и жребий их был умереть неузнанными". Гоголь всю жизнь оставался холостяком. Не известна ни одна женщина, с которой бы он сходился. Гоголь не был подвержен греху рукоблудия и не имел, как сейчас говорят, нетрадиционных сексуальных контактов. В одном из писем он говорит, что, поддайся он своим страстям, пламя в одно мгновение превратило бы его в прах, и только твердая воля отводит его от пропасти. "Твердая воля", крепнувшее с годами убеждение, что всякая любовь к женщине греховна, еще сильнее угашали его "физиологический аппетит". Ему казалось: все женщины -- ведьмы, знаются с нечистой силой, порочны, лишены духовной красоты… "О, Господи, на свете и так много всякой нечисти, а ты еще и жинок наплодил!"
Гоголь принудил себя вести целомудренную жизнь. Это отмечают Анненков и другие его современники. Отказ от женщины обошелся ему дорого. Его болезнь, очевидно, отчасти связана с его половым воздержанием. В одном из писем Шевыреву Гоголь бросает такую любопытную обмолвку по поводу Константина Аксакова: "И в физическом, и в нравственном отношении он остался девственником. Как в физическом, если человек, достигнув тридцати лет, не женился, то делается болен, так и в нравственном. Для него даже лучше бы было, если бы он в молодости своей ... (непечатное слово. -- А.К.). Но воздержание… устремило все силы у него к духу". Эти слова с полным основанием должны быть отнесены и к самому Гоголю.
Если Гоголь не интересовался женщинами, это не значит, что женщины не интересовались Гоголем. Многие дамы, незнакомые с ним лично, но знакомые с его произведениями, желали его видеть. Но писателя трудно было уговорить прийти в гостиную, когда там сидела незнакомая ему дама. Одна из них особенно желала познакомиться с автором "Ревизора" и "Мертвых душ". А потому Вера и Константин, дети Аксакова, так пристали с просьбами к Гоголю, что каким-то чудом уговорили его войти в гостиную. Дама, взглянув на него, не сумела сказать ему ни слова, и он, пробыв с ней несколько минут, ушел. На вопрос Константина, как он нашел эту даму, он сказал, что не может судить о ней, потому что не слыхал от нее ни слова. И притворно рассердился: "А ведь вы мне сказали, что она желает со мною познакомиться!"

"Будьте живые, а не мертвые души!".


Когда Гоголь был маленьким, его бабушка, Татьяна Семеновна, рассказывала ему о божественной лестнице: ее спускали с неба ангелы, подавая руку душе умершего… Последними словами Гоголя были: "Лестницу! Поскорее давай лестницу!"
После его смерти среди многочисленных бумаг был обнаружен странный лоскуток бумаги с запиской, написанной, судя по всему, уже после сожжения второй части "Мертвых душ": "Будьте живые, а не мертвые души!" Странная вещь: человек, который никого не любил, включая самого себя, и всегда убегавший от яркого света и шума жизни, вдруг заявляет: будьте живые души! Что это -- сожаление об утраченном? Неожиданный вывод после подведения итогов жизни? Божественное озарение?
Может быть… Однако больше всего это похоже на завещание. Наверное, это и есть то самое главное, что хотел сказать нам, своим потомкам, великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь.

Александр КАЗАКЕВИЧ


Информация о рассылке.

Архивы предыдущих выпусков лежат здесь:

http://subscribe.ru/archive/science.news.nauka/

В рассылке использованы материалы еженедельника "Комок"

© «ТАЙНЫ И ОТКРЫТИЯ» 2006 г.

В избранное