Отношение мира к нефти после того, как цена на нее побывала на отрицательных уровнях, скорее всего, изменится. Что в этих обстоятельствах делать России, которая за последние 20 лет не слишком продвинулась в сторону снижения нефтяной зависимости?

Убьет ли коронавирус окончательно спрос на нефть или самое ценное энергетическое сырье последнего столетия переживет пандемию мировой экономики, лишь слегка покашляв? Давать однозначный ответ на этот вопрос я бы не стал, несмотря на постепенное снятие карантинных ограничений во всем мире и начало оживления глобальной экономики. Ясно одно: переболев взявшимся вдруг из ниоткуда вирусом, мир поймет, что нефть перестала быть переоцененным из-за геополитических рисков и ликвидным товаром. Этот психологический рубеж (один из штампов инвестиционных аналитиков) взят.

Противостояние России, Саудовской Аравии и США, как и вирус, обрушило нефть. Цена на нее впервые в истории стала отрицательной: на торгах Нью-Йоркской товарной биржи (NYMEX) фьючерсы на сорт WTI упали ниже нуля — до минус $40 за баррель в моменте. И это принципиально новая ситуация. Еще недавно казалось, что процентные ставки не могут быть отрицательными, ведь классическая экономическая теория говорит: со временем деньги обесцениваются, они сейчас стоят дороже, чем в будущем, а не наоборот. Оказывается, нет, если вы живете в Швейцарии, Германии и ряде других европейских стран. И вот мы видим следующую ступень «новой нормальности»: продавцы нефти должны как бы доплатить, чтобы товар у них забрали. Хотя пока речь идет только о торговле деривативами, а не живыми баррелями. Рекордное падение фьючерса на WTI накануне срока исполнения 21 апреля было техническим, так как сам он предусматривал поставку товара, а все хранилища нефти были переполнены, поэтому владельцы бумаг пытались избавиться от них любой ценой, глубоко загнав ее в итоге на красную территорию. Терминал Кушинг в Оклахоме залит по горло, у побережья Калифорнии дрейфуют десятки заполненных до краев нефтяных танкеров — это про ликвидность товара.

Что делать России? Президент(ы) и правительство уже 20 лет диверсифицируют экономику и ставят ее на инновационные рельсы, чтобы слезть с нефтегазовой иглы. Кое-какие успехи есть, но в целом ситуация меняется мало. В 2006-м, перед парой самых тучных в истории лет углеводородного благополучия, нефтегазовые доходы федерального бюджета составляли 46% (2,9 трлн из 6,3 трлн рублей), в кризисном 2009-м — 41% (3 трлн из 7,3 трлн рублей), в переломном для отношений с Западом 2014 году — 51% (7,4 трлн из 14,5 трлн рублей), в 2019-м — 39% (7,9 трлн из 20,2 трлн рублей). С другой стороны, именно «кубышка Кудрина» — Фонд национального благосостояния, накопленный благодаря нефтегазовым доходам, дает российской экономике неплохой шанс не умереть от коронавируса.

Особенность текущего момента еще и в том, что курс рубля к доллару перестал реагировать на скачки нефти (от $10 до $30 за баррель и обратно) и прибит гвоздями (Центробанком) на отметке около 75 рублей. На рынке, где почти не осталось иностранцев, у ЦБ есть все возможности и, главное, желание удерживать курс рубля, ведь при его резком снижении и без того напряженная обстановка в обществе может обернуться взрывом. Хотя самый действенный, простой и проверенный способ оживления российской экономики — глубокая, резкая девальвация. И, скорее всего, власти еще не раз его применят. Но поможет ли это бюджету при нулевой цене на нефть?