Наталья Менчинская

В то время как о Коктебеле Серебряного века и первых советских десятилетий написаны десятки, если не сотни книг и мемуаров, о Коктебеле «оттепели» и «застоя» — тоже своего рода культурном феномене — знают значительно меньше. А ведь со второй половины 1950-х и вплоть до середины 1980-х годов он был одним из центров единения интеллигенции, местом, где творческие люди чувствовали себя свободными и счастливыми.

Помимо многократно описанного неповторимого ландшафта, моря, гор, удивительных прогулок, какой-то особой ауры этого места, людей притягивали к себе несколько коктебельских домов. Прежде всего это был, конечно, Дом Волошина, который «держала твердой рукой» его вдова Мария Степановна до самой своей смерти в 1976 году. Были также дома Габричевских, Шагинян, Шульца, Арендтов, Коноваловой, была «киселевка». Каждый из домов был замечателен по-своему, у каждого были свои приверженцы и поклонники. Однако самым открытым, свободным и привлекательным для многих, в том числе и для меня, был дом пианистки и певицы Марии Николаевны Изергиной.

В этом небольшом доме бывало множество людей: известные в официальных и неофициальных кругах писатели, поэты, диссиденты, художники и музыканты; менее знаменитые, но не менее творческие и эрудированные ученые, переводчики, архитекторы, искусствоведы; а также самые обычные совслужащие и научные работники. Всех привлекала своим обаянием, светскостью, широтой натуры, певческим и пианистическим даром, а главное — яркостью и своеобразием своей личности хозяйка дома, Мария Николаевна Изергина.

Среди друзей дома были Мария Степановна Волошина, Анастасия Цветаева и Григорий Петников. Эти трое «стариков» были звеньями, связывавшими М.Н.Изергину с их великими современниками: Максимилианом Волошиным, Мариной Цветаевой, Велимиром Хлебниковым. Эту связь времен, преемственность поколений ощущали все, бывавшие в Доме. При этом Мария Николаевна была удивительно терпимой, открытой всему новому, неординарному, талантливому, поэтому находила контакт с людьми любых возрастов, профессий, уровня образования. Единственные качества, которые она не терпела в людях, были ординарность и серость. Таким людям в ее Доме было неуютно.

(...)

В 1998 году, после смерти М.Н.Изергиной, Дом был продан ее наследниками и хладнокровно снесен новыми владельцами. Тем более стало необходимым сохранить память о нем и его хозяйке, собрать воспоминания известных людей, посещавших Коктебель и Дом М.Н.Изергиной в те годы.

В журнале публикуются воспоминания хорошо известных всем «коктебельцев»: писателя В.Аксенова, поэта Е.Рейна, художника Д.Плавинского, музыкантов А.Козлова и Е.Бачурина, собирателей И.Сановича и Л.Талочкина. Подборка составлялась и готовилась к печати немало времени. Какие-то реалии, зафиксированные в мемуарах, в последние годы изменились. Одного из авторов не стало на этом свете…

Нас тянет в Коктебель ушедши лет,

Которого уже на свете нет,

В тот Коктебель, где ждал нас милый Дом.

О, как давно мы не бывали в нем!

Леонид Талочкин

Леонид Прохорович Талочкин (1936–2002) — инженер–энергетик, коллекционер произведений советского андеграунда. В 2002 году его собрание стало основой музея «Другое искусство» при РГГУ.

Это было в начале шестидесятых, я никого здесь не знал — приезжал как обычный отдыхающий. Тогда была известная традиция: когда приедешь, надо сходить на могилу Волошина, отметиться сразу. Перед этим нужно красивых камешков набрать... В тот год весной пионеры из местных деревень разорили могилу.

Преподаватели в школе говорили им, что Волошин был белый офицер, который расстреливал красных командиров. Они поднялись и снесли весь этот холмик, который состоял из местных камешков, там и сердолики попадались... Я познакомился с Екатериной Анатольевной Сорокиной — парижской женой Эренбурга, и ее дочерью Натальей, они все лето проводили в Коктебеле...

Мы пошли искать камешки, весь пляж был усыпан, но хотелось взять что-то особенное. И вот где-то под самым Кара-Дагом нахожу серовато-голубоватый базальт в форме плавника акулы или паруса — огромный! Килограммов семьдесят, не меньше. Принес рюкзак, подложил подушку к спине и понес, а по дороге, у литфондовской столовой, решил взвесить — семьдесят пять!..

Лучше бы не взвешивал — легче идти было бы. Но ничего, дошел, донес камень! Сел на волошинскую скамеечку покурить, отдышаться, а тут как раз идет Виктор Андроникович Мануйлов, известный питерский знаток Лермонтова и волошиновед с целой экскурсией интеллигенции.

Он увидел камень и замер:

«Откуда здесь такой потрясающий камень? Кто его принес?»

— «Вот этот молодой человек».

— Екатерина Анатольевна показала на меня. На следующий день был день рождения Волошина, меня пригласили в дом к Марии Степановне, и там я познакомился с Павлом Николаевичем Шульцем.

Мы подружились, я стал бывать у них, и однажды Наташа, дочка Павла Николаевича, взяла меня в гости к Марии Николаевне Изергиной. Дом был полон гостей, веранда тогда еще не была застеклена...

Я никого не знал, сел с краешку на скамейку, и тут ко мне подошел пес (это был, наверное, предшественник Джима — Босс) и положил мне голову на колени, я стал чесать ему нос.

Тут появилась Мария Николаевна:

«Я вас не знаю, но что вы дали моей собаке?»

— «Ничего не давал...»

— «Этого не может быть. Он вообще не любит, чтобы его гладили. Почему он к вам подошел?..

Ну что же, раз моя собака вас приняла — давайте знакомиться»...

Так через камень я познакомился с Волошиным, а потом через собаку я познакомился с Марией Николаевной.

У меня с собаками всегда складываются отношения, а кроме того я им сразу начинаю правильно чесать носы, что они обожают. Помню, в один из последних моих приездов в этот дом, я подошел к калитке, собаки сразу бросились ко мне, подставили носы, и тут слышу как Мария Николаевна говорит кому-то: «Интересно, кто это там пришел? А, это Талочкин пришел! Собаки побежали встречать и не залаяли...»

В волошинский дом я приходил как турист. Там в отведенные часы можно было зайти в библиотеку. Мы сидели и переписывали от руки все неизданные тогда стихи Волошина. Это было при Марии Степановне, с ее разрешения. Музея тогда еще не было... Позже, когда я приезжал в Коктебель зимой, Мария Степановна приглашала меня к себе. Погода была мерзкая, и я целыми днями сидел в библиотеке — сначала просто перебирал...

Вот, например — Юнг, а вот еще какой-нибудь философ-поэт, все это после революции не издавали, невозможно было найти — с придыханием смотрел на них, гладил книжки!.. Обычно я поселялся в доме Шульцев, брал ключи у соседей, топил печку. Поселок был совершенно пустой, Мария Николаевна уезжала на зиму в Питер.

А летом я предпочитал шляться где-нибудь в горах... Интересно, но сколько я был в Крыму (причем в одиночку приезжал), ни одного курортного романа у меня не было. Мне было некогда! Бежать! По горам! Знакомства были, даже потом перераставшие во что-то в Москве. Но в Коктебеле я был всегда в пути. Если бы попалась какая-нибудь девица, которая бы за мной бежала по всем этим Мангупам, тогда да...

Страшные истории бывали на Кара-Даге. Как-то один альпинист из Красноярска приехал покорять Кара-Даг. До этого он у себя облазил все Красноярские Столбы. Привели его к Чертову пальцу, он посмотрел, сказал: «Ерунда!» — и полез вверх как кошка без всяких приспособлений, минут через пять был наверху. Встал, помахал всем рукой — и в этот момент у него громадный камень из-под ноги вылетел...

Он рухнул вниз и разбился насмерть! А еще под верхней точкой — там, где Мертвый город и со стороны моря фантастически красивые скалы, было одно убойное место...

Как-то раз там погиб один физик. Когда его доставали, оказалось, что метров семьдесят он летел, упал на какой-то выступ и приземлился на труп девушки, которая разбилась за две недели до него!.. Там такой коварный уступ — место ровное, но есть небольшой уклон и камешки мелкие сыплются. Человек семь там упали в те годы, всем почему-то хотелось подойти к краю и посмотреть...

Потом уже знали, что туда нельзя. Я там ходил много раз, экскурсии проводил, показывал, что сюда нельзя... Собирал группу не больше пятнадцати человек. В шесть утра, до жары, мы выезжали автобусом на Биостанцию, оттуда поднимались к скалам, там где Король и Королева, Трон — маршрут не сложный, по Карагачу — ближе к морю. Потом мимо Коба-Тепе, где Мертвый город, потом Кок-Кая, хребет Магнитный — скал вроде много, а забираться некуда, безопасный маршрут, если никто не пытается соваться куда-нибудь.

Спускались там, где южный перевал — к шоссе. За экскурсию на Кара-Даг рубль брал, с человека! Прекрасная экскурсия была в Старый Крым — там я уже по три с полтиной брал. Вначале литфондовским автобусом (надо было договориться) приезжали к подножию Агармыша. В шесть утра открывалась местная чайная. Там плотно завтракали — борщ надо было съесть обязательно. Кто не ел, того я с собой не брал.

Оттуда начинали подниматься на Агармыш, это невысоко — не выше Кара-Дага. Там всякие красоты: пещера Бездонный Колодец — туда я никого не пускал, еще бы — сорок пять метров лететь! Мы шли в пещеру Лисий Хвост, это небольшая сталактитовая пещера.

После этого шли на южный отрог — там такая карстовая воронка странной формы, называлась она Верблюжье Ухо. Потом спускались к деревне Кринички. Там посреди кукурузного поля торчала ржавая труба с двумя отростками, из которых круглый год текла сорокаградусной температуры вода с сильным сероводородным запахом. Это был подземный источник, пробурили его случайно вместо питьевой воды.

Потом там сделали и ванны, но к этому времени сероводород почти выдохся, и вода была уже холодная. А до того это была лужа, в которой лежали люди с блаженными улыбками!

Те, кого я приводил, сначала с ужасом смотрели:

«Мы что, тоже туда полезем?..»

— «Да нет, — я им говорил,

— только пыль смоем под краном, вода теплая, кроме того это полезно.

Сероводородный запах не такой противный — как минералка примерно...»

И вот я запускал их туда, а сам наблюдал, как они сначала садились, потом ложились, разомлевшие от сероводорода. Потом не хотели выходить — я их за ноги оттуда вытаскивал! А среди местных водителей грузовиков считалось, что кто лысый, у того волосы вырастают от этой воды.

И все местные лысые шофера приезжали туда по несколько раз в день, чтобы головой мокнуться в эту лужу!.. Кто-нибудь из них нас всегда оттуда довозил до Старого Крыма.

Сразу шли в тот знаменитый ресторан, там договаривались с шеф-поваром, заказывали на вечер еду. Ужинать приходили в одиннадцать вечера и сидели всю ночь. Утром те, кто был не в форме, отправлялись первым автобусом в Коктебель, а оставшиеся с рассветом поднимались в сторону Армянского монастыря и оттуда шли пешком в Коктебель. Там недалеко от горы Барыколь есть хребет, напоминающий окаменевшего дракона.

Огромный ящер лежит на горе — потрясающей красоты зрелище!..

Вот такие были экскурсии. Ходили со мной просто люди — с пляжа. В основном какая-то инженерная публика, послушная. Поэтической богемы как-то не попадалось, и потом богему тяжело водить, она не ходячая. Впрочем, один раз я повел на экскурсию постояльцев Марии Николаевны!

Как-то я приехал к ней и обнаружил всю ее ораву, которая дохла от тоски и никуда не могла выбраться. Я их всех вытащил в Старый Крым, правда без Агармыша, они не захотели. Мы пошли в Сурб-Хач, в Армянский монастырь, ну и в ресторане посидели... Мария Николаевна тоже тогда еще ходила в горы, правда недалеко — на Северный перевал к Малому Кара-Дагу. Не знаю, почему его называют Малым Кара-Дагом, вообще-то это отрог Святой Горы, там где Большой источник.

Это то самое место, где Шелесту устраивали «царскую охоту». Был такой интересный эпизод. Шелест был первым секретарем Украины. А «царская охота» — это была правительственная охота: тогда оцепили весь Кара-Даг, пограничников попросту выкинули взашей, потому что здесь крутое начальство, у них спецохрана.

Вдоль шоссе на Щебетовку стояли через каждые пятьдесят метров автоматчики и на Кара-Даг никого не пускали. Потом вертолетом завезли отару северных оленей. (Ну начальство же не знает, какой олень северный, а какой другой!)

А что — взяли транспортный самолет прямо из–под Мурманска, вогнали в него стадо оленей, где-то он под Симферополем приземлился, тут же на вертолетах этих оленей переправили на Кара-Даг. Нервничали только, как бы олени не передохли от жары, пока начальство подойдет...

Егеря на охоте их из-за камня и показывали: «Вон олень!»... Начальство — «бабах!», олень падает, его достреливают из пистолета. Олени эти не могли там бегать, сразу же падали, ломали ноги, они же к тундре привыкли. И вообще эта жара для них совершенно непригодная обстановка!

Вот их и стреляли почти в упор. И сбоку еще достреливали — начальство же попасть не может с первого раза, и промахнуться оно тоже как бы не может... В общем там была такая царская охота, после чего Шелест сказал: «Какое здесь место! Оленей полно! И чего хочешь!..» (Там же источник с водопадом! Ручей стекает в сторону Отуз, к Биостанции.) И Шелест решил строить на Кара-Даге правительственную дачу. Но его обманул его лучший друг Македонский, председатель коктебельского винсовхоза.

Когда Шелест решил строиться, Македонский сказал:

«А вода?»

— «А вот здесь источник».

Источник на самом деле есть и он неиссякаемый!

Там воды хватило бы на пять правительственных дач, и всего хватило бы, кроме оленей, но их можно завозить! Завезти туда что хочешь можно — хоть кенгуру!.. Но Македонский на следующий день пригнал в Симферополь цистерну вина прямо к Институту водных ресурсов. И они составили фальшивый отчет, что вода на Кара-Даге бывает только две-три недели в году, а в остальное время это все пересыхает!

Он привез эти отчеты, что воды нет и что бурить бесполезно. Они сказали: «А ладно! В Ялте построим! Дворцов много — займем!»... А так этот Шелест собирался все от Тепсеня до Биостанции занять под правительственную дачу, причем не только себе — там на все политбюро места хватило бы!

А Македонский прикинул другое — ему плевать, он бы и рад был правительственной даче, но на Кара-Даге были лучшие виноградники — их тоже пришлось бы начальству отдать... Он взял круговую оборону, залил всех вином, и все ему давали липовые экспертизы, что воды нет, того-сего нет, все валится, того и гляди откроется вулкан. Такую ахинею писали эти начальники!

Но вино лилось рекой — Македонский вина не жалел и отбился! Так Кара-Даг сам себя спас своими виноградниками...

Запись материалов и составление: Катя Голицына и Екатерина Шварц

источник

журнал "Наше Наследие" № 82 2007