СОЦИАЛИЗМ ПО ЧИЧЕРИНУ

Борис Ихлов

Правовед, консервативный либерал Борис Чичерин, в честь которого ныне устраивают «научные» конференции, в 1882 году в книге «Собственность и государство» выступил против социализма. На первых страницах – сплошь бессодержательная болтовня ни о чем. Через сотню станиц автор переходит к делу.

Родоначальником теории социализма Чичерин всерьез считает не Томаса Мора, не Кампанеллу, не Лабриолу, Штирнера, Сен-Симона, Фурье, Оуэна или Гесса, а всего лишь журналиста Луи Блана, одного из левых лидеров буржуазной революции 1848 года во Франции, которого с потрохами купила буржуазия, как купила лидера революции 1968 года во Франции Кон Бендита.

Термин «социализм» впервые был использован в работе философа и политэконома Пьера Леру 1934 года «Индивидуализм и социализм».

Свои познания о социализме Чичерин черпает не у Маркса, Энгельса или Плеханова, а у Родбертуса, нещадно раскритикованного Марксом:

«… всякая искусственная организация, имеющая в виду установить между промышленными силами иные отношения нежели те, которые возникли бы из свободной их деятельности, неизбежно влечет за собою подавление свободы, а вместе с тем нарушение экономических законов и уменьшение производства, которое поражается в самом своем корне.

К этому именно ведет социализм. Промышленность, предоставленную самой себе, по выражению Родбертуса, социалисты хотят заменить общею организациею, получающею свое направление сверху. С этою целью из четырех означенных деятелей производства три сосредоточиваются в руках общественной власти. Общество является и землевладельцем, и капиталистом, и предпринимателем. Такова по крайней мере окончательная и наиболее последовательная форма, к которой пришло социалистическое учение… по этой теории вся промышленность должна руководиться государством. Ему принадлежат все орудия производства. Оно является и землевладельцем, и капиталистом, и предпринимателем.

Если бы кто-нибудь предложил план, по которому всякая инициатива в науке или в искусстве была бы отнята у частных лиц, и все ученые и художники сделались бы органами и орудиями государства, которое взяло бы на себя руководство всех ученых исследований и всех художественных работ, то, без сомнения, подобное предложение было бы принято за бред сумасшедшего. А между тем именно этого требуют социалисты в приложении к промышленной деятельности, которая, точно так же как наука и искусство, составляет проявление человеческой свободы и дело личного начинания.

Как свободное существо человек имеет такое же право на свободную деятельность в материальном мире, как и в мире мысли, и эта свободная деятельность составляет начало всякого промышленного развития. Тут личная польза и общественная совпадают. Человек, прилагая свою мысль и свой труд к покорению материальной природы, стремится к личной своей выгоде; он хочет устроить свою судьбу по собственному усмотрению и имеет на то неотъемлемое право. Общество же в этом пробуждении личной энергии и самодеятельности находит источник всех достающихся ему материальных благ. Где нет самодеятельности, там нет и промышленного развития, нет и богатства».

Стало быть, развитие и богатство общества Чичерин связывает не со стремлением принести пользу обществу, а с алчностью, жадностью, корыстолюбием, наживой, словом, с прибылью.

Неужели Чичерин не знаком с трактатом Мандевиля о пчелах, в котором тот описывает всю грязь грядущего капитализма, проистекающего как раз из того, что во главу угла ставится чистоган? Маркс одобрительно отозвался о трактате.

С другой стороны. Чичерин не желает замечать, к чему ведет свобода предпринимательства – к анархии производства. Которая, с одной стороны, генерирует гигантские издержки производства, с другой – является одной из причин кризиса перепроизводства, банкротств и локаутов (массовых увольнений). Свобода конкуренции ведет к уголовщине, ибо нет такого преступления, на которое бы не пошел капитал, если прибыль достигает 300%.

Нетрудно видеть, что Чичерин будто повторяет пропагандистские штампы либеральных демократов 80-х. Но неужели правовед не понимает. что свобода одного может быть осуществлена лишь за счет ограничения свободы другого, как объяснял Кант? Все не могут быть буржуа или помещиками, у буржуа и помещиков должны быть рабочие и крестьяне, лишенные свободы предпринимательства.

«Введение социалистического порядка – пишет правовед, - было бы только заменою естественного деятеля искусственным, хорошего - плохим. Мы видели уже, что государство менее всех обладает качествами, нужными для предпринимателя. Здесь же оно поставлено в условия самые выгодные для промышленного производства. Оно избавлено от всякого соперничества, следовательно от всякого побуждения к деятельности; оно не имеет нужды сообразоваться и с требованиями потребителей, ибо у потребителя нет выбора; он должен довольствоваться тем, что ему дают, и теми ценами, которые ему назначают. Единственным результатом социалистического устройства будет замена главного двигателя промышленного производства, личного интереса, бюрократическою рутиною и формализмом. Известно, что таковы, в большей или меньшей степени, свойства всякой бюрократии, а тем более бюрократии, обладающей монополиею».

Ничего не смыслящий в производстве Чичерин будто повторяет за Путиным и Медведевым агитационное клише 80-х: «Государство – неэффективный собственник». То есть Чичерин не понимает, что для крупных проектов необходима консолидация средств, он мыслит как мелкий буржуа.

Но и Швеция, и Япония, и Китай показывают примеры именно эффективности государства как предпринимателя. Кроме того, с одной стороны, крупные буржуа и землевладельцы составляют государственную машину: Ширак во Франции, Берлускони в Италии, конгрессмены в Аргентине. В США весь Конгресс занять предпринимательской деятельностью в виде посредничества. С другой стороны, даже в США в 80-е государству принадлежало 25% акций всех предприятий, тогда как контрольный пакет был определен в 22,5%.

Далее: «Неизбежное при социалистическом устройстве умаление производства усилится еще тем, что вместе с личною самодеятельностью будет подавлено и стремление к сбережению. К чему, в самом деле, сберегать, когда государство является не только единственным предпринимателем, но и единственным капиталистом? Все орудия производства находятся в его руках; портной не смеет приобрести себе иголку, плотник топор, земледелец соху. Социалисты не говорят, имеет ли сочинитель право писать своими перьями, или он непременно обязан употреблять казенные. Выше уже было указано на то, что подобное ограничение представляет отрицание права собственности, а вместе и подрыв семьи, неразрывно связанной с наследственною передачею приобретенного. С экономической же точки зрения подобная система ведет к уничтожению важнейших побуждений к труду и к накоплению капиталов; следовательно, она составляет существенный подрыв всему промышленному производству».

Стало быть, важнейшее побуждение к труду физика, школьного учителя, музыканта, инженера, поэта, врача  и т.д. – это нажива. Спасибо.

Но ведь Чичерин здесь рисует не социализм, а социализм по Дюрингу, скажет грамотный читатель, знакомый с книгой Энгельса «Антидюринг». В книге Энгельс, в частности, разъясняет:

«Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями». Государственная собственность не отменяет частную, наоборот, частная собственность становится абсолютной, по выражению Маркса, в своей всеобщей форме.

Энгельс смеется над отождествлением социализма и государственной собственности:

«В последнее время, с тех пор как Бисмарк бросился на путь огосударствления, появился особого рода фальшивый социализм, выродившийся местами в своеобразный вид добро­вольного лакейства, объявляющий без околичностей социалистическим всякое огосударствление, даже бисмарковское. Если государственная табачная монополия есть социализм, то Наполеон и Бисмарк несомненно должны быть зачислены в число основателей социализма. Когда бельгийское государство из самых обыденных политических и финансовых соображений само взялось за постройку железных дорог, когда Бисмарк без малейшей экономической необходимости превратил в государственную собственность главнейшие прусские железные дороги просто ради удобства приспособления и использования их в случае войны, для того чтобы вышколить железнодорожных чиновников... - то все это ни в коем случае не было шагом к  социализму, ни прямым, ни косвенным, ни сознательным, ни бессознательным. Иначе должны быть признаны социалистическими учреждениями королевская Seehandlug, королевская фарфоровая мануфактура и даже ротные швальни в армии, или даже всерьез предложенное каким-то умником при Фридрихе-Вильгельме III огосударствление... домов терпимости.» («Развитие социализма от утопии к науке», Маркс К., Энгельс Ф., Избр. Соч., М., 1985, т. З, с. 179-180).

Чичерин не читал ни Томаса Мора, ни Маркса, ни Мандевиля, ни Энгельса, он не знаком с одним из важнейших положений теории социализма об отмирании государства.

«Работник, - пишет Чичерин, - работающий чужими орудиями, не имеет интереса в их сохранении; нужен хозяйский глаз, а тут он заменяется надзором чиновников, имеющих столь же мало интереса в деле… По закону справедливости новое орудие принадлежит тому, кто его изобрел, и это составляет одно из сильнейших побуждений к изобретениям. Здесь же изобретателю воспрещается обладание каким бы то ни было орудием; он не может надеяться и на частную предприимчивость, которая при существующем порядке берет испытание на свой риск и старается о введении новых изобретений с целью получить перевес над соперниками. При социалистическом устройстве изобретателю предоставляется только право представить свое изобретение правительству в надежде получить награду. Он должен подчиниться суду чиновников, которые, с одной стороны, не вправе рисковать казенною собственностью, а с другой стороны, не имеют никакого интереса в том, чтобы введено было новое производство, но весьма часто, напротив, заинтересованы в том, чтобы оно не было введено, ибо этим нарушается господствующая рутина и причиняются новые хлопоты».

Итак, Чичерин признает, что работник на капиталистическом производстве, работающий чужими орудиями, не имеет интереса в их сохранении. Выход из положения – хозяйский кнут. Кнут государственный, ничтоже сумняшеся утверждает Чичерин – слабенький кнут.

Что касается изобретательства. Действительно, в СССР изобретатели-рабочие не стремились регистрировать свои изобретения, поскольку часть премии нужно было отдать начальнику. С другой стороны, внедрение изобретения приводило к повышению производительности труда и – к срезанию расценок. Потому рабочие не только утаивали изобретения, но и ломали оборудование, сделанное по новым технологиям. В 80-е изобретение «затухало» в среднем на 3% предприятий.

Но и капитализм точно так же душит изобретательство, в США в 80-е внедрялось лишь 10% изобретений. Ленин в работе «Империализм как высшая стадия развития капитализма» приводит пример, как буржуа сознательно тормозят прогресс.

Илон Маск – изобретатель? Его челнок – торжество частной инициативы? Никоим образом, Маск не досидел два года в институте, за ним ни единого научного открытия или проекта, создание челнока курировалось и обеспечивалось исключительно государством.

«Социалисты кафедры, не потерявшие всякого чувства правды и не закрывающие совершенно глаза на действительность, не думают даже это отрицать. Они готовы признать, что с введением социалистического порядка производство может уменьшиться; но они утверждают, что от этого выиграет распределение богатства, которое гораздо важнее, ибо оно составляет цель производства», - сообщает Чичерин.

Это не социалисты, а уравнительные коммунисты, прудонисты, которых критиковал еще Маркс в своей «Новой Рейнской газете», Чичерин и здесь не в теме. Что ж Чичерин не упомянул австромарксистов. Адлера, Каутского, Гильфердинга, Бауэра, которые отрицали тезис о диктатуре пролетариата.

Любой марксист в курсе, что распределение – вторично от производства, и Чичерин с этим согласен: «Надобно сначала произвести достаточно вещей, а затем уже распределять произведенное». Ленин в брошюре «Великий почин» прямо указывает, что  социализм (если это социализм) – это более высокая в сравнении с капитализмом производительность труда. Но производительность труда в СССР в лучшие годы составляла 60-75% от производительности труда в развитых странах. Следовательно, говорить о социализме в СССР не приходится.

«Понятно, какая нестерпимая тирания должна водвориться при таком общественном устройстве. По-видимому, цель социализма состоит в том, чтобы поднять достоинство человека: всякая частная зависимость прекращается, и остаётся одно служение обществу. Но в действительности эта перемена состоит лишь в замене свободных частных отношений подчинением правительственной регламентации и произволу бюрократии», - пишет Чичерин.

Кто же спорит? При социализме по Дюрингу, то есть, при государственном капитализме – именно так. Когда государство вбирает в себя всю собственность на средства производства, отмечает Энгельс в «Антидюринге», эксплуатация доводится до предела.

«В частном договоре, - утверждает Чичерин, - работник является одною из договаривающихся сторон, равною с другою. Он сам заявляет о своих условиях и нередко в состоянии на них настоять; если он недоволен, он может отойти и искать себе работы у другого хозяина. Здесь же нет другого предпринимателя, кроме государства; поэтому у работника нет выбора: он должен поступить рабочим в казённое предприятие на тех условиях, какие ему будут положены. Частный предприниматель сам в значительной степени зависит от рабочих, ибо если у него не будет рабочих, то он разорится; государство же никогда не разорится и может спокойно ожидать, чтобы голодающие рабочие приняли его условия. Высота заработной платы зависит здесь не от обоюдной сделки, а от того, что остаётся за удовлетворением этих общественных потребностей. Частный предприниматель сначала удовлетворяет рабочих, а затем уже, за вычетом издержек, получает свой доход; государство, напротив, сначала берёт себе то, что нужно для возмещения издержек и для умножения капитала, и затем уже остальное распределяет между рабочими. И это распределение производится исключительно по его усмотрению».

Чичерин настолько не знаком с производством, что не знает, как образуется чистая прибыль. Изначально капиталист должен заплатить налоги, затем выделить средства на амортизацию оборудования, на развитие производства, а уж затем оплатить труд рабочих.

Но мы видим, что либеральные демократы 80-х и 90-х не придумали ничего нового. Всё до них уже сказал Чичерин, причем опять же не своими словами, перепевая Родбертуса, Блана, Прудона, Шеффле и пр.

И нобелевский лауреат по экономике Ф. А. Хайек лишь повторяет Чичерна: по Хайеку централизованное планирование экономики неизбежно влечёт утрату личной свободы. Цель Хайека понятна: обеспечить корпорациям США свободный доступ к рынкам СССР.

В среде неформалов 80-х, а именно, «социал-демократов», чьими лидерами были Орлов и Румянцев, был реанимирован тезис о якобы равноправии рабочего и работодателя. У буржуа - средства производства, у рабочего – его руки. Оба собственники! Якобы если рабочему не понравился буржуа, он может тут же найти другое место работы. Что такое биржа труда, Чичерин не знает. Что такое картельный сговор, устанавливающий зарплату на наиболее низком уровне, правовед не ведает.

Но ведь это явная нелепость: приравнивать обладающего средствами производства, банковским капиталом буржуа и ничего этого не имеющего рабочего, который вынужден продавать свою рабочую силу, чтобы не умереть с голоду!

Данный миф о равенстве рабочего и работодателя раскритиковал еще Энгельс. Однако тезис социал-демократов 30-х, тезис Орлова – Румянцева о «социальном партнерстве» между равными сторонами, идеологию искусства переговорщика при продаже рабочей силы уже в 90-е подняла на свое знамя КПРФ. По сей день мировая буржуазия оплачивает семинары для российских рабочих, посвященные искусству переговоров – только бы не бастовали.

Далее Чичерин еще раз показывает свою полную неосведомленность.

«Оценка труда по его качеству зависит либо от решения чиновников, вовсе не заинтересованных в выгодах предприятия, либо, что ещё хуже, от голоса рабочих, заинтересованных в том, чтобы другой не получал большей платы в ущерб им самим. Недовольному закрыта всякая возможность протеста. Он не может ни искать себе другого хозяина, ибо другого хозяина нет, ни сам сделаться предпринимателем, ибо это ему воспрещено. Единственный исход для рабочего, единственная для него возможность выйти из подчинённого положения, это вступить в разряд чиновников. Поэтому в противоположность тому, что происходит при существовании частной предприимчивости, интерес рабочего класса будет состоять в безмерном размножении чиновничества. За это будут стоять все, чувствующие в себе какие-нибудь способности, и только сознающие себя совершенно неспособными будут против. А это опять же не может не отразиться пагубно на производстве, тем более что именно на этом поле будут разыгрываться все человеческие страсти.

Какое же значение может иметь при таком порядке свобода в выборе занятий, которая будто бы предоставляется отдельным лицам, а равно и заработок, который присваивается им как собственность? Человек может выбирать себе какое угодно занятие, но от единственного хозяина, государства, зависит принимать его или нет. Государство определяет, какое количество рабочих ему нужно в каждой отрасли, а так как рабочие находятся совершенно в его руках, то и распределение зависит вполне от него. Если в известной отрасли есть лишние, то оно просто перемещает их в другую, где недостает рабочих сил. При частной предприимчивости рабочие сами стремятся туда, где есть недостаток, ибо там им предлагаются более выгодные условия; но при социалистическом производстве условия везде одинаковы, и перемещение зависит не от воли или выгоды рабочих, а исключительно от усмотрения государства. Рабочий волею или неволею должен подчиняться, ибо у него нет иного исхода; государство же с своей стороны имеет не только право, но и обязанность распоряжаться работою по своему усмотрению, ибо, сделавшись единственным предпринимателем, оно взяло на себя обязанность всем давать работу и устроить эту работу так, чтобы все потребности были удовлетворены. Таким образом, всё находится в его руках. Свободный выбор занятий при такой монополии обращается в фикцию. Рабочий имеет право требовать, чтобы ему давали работу и притом на одинаковых с другими условиях; но какую работу ему дадут, это зависит от воли государства».

Возможность рабочих выбирать между капиталистами – иллюзия точно такая же, как и возможность для рабочих стать предпринимателями. Ибо и в СССР, и в Австрии, и в США промышленность ежегодно требовала и требует определенное количество рабочих. Чичерин отвергает возможность того, чтобы все рабочие стали чиновниками, но допускает возможность, чтобы все рабочие стали предпринимателями. С другой стороны, в отсутствие начального капитала любое предпринимательство обречено.

Ни о какой свободе выбора занятий при капитализме нет, дети рабочих, как правило, становятся рабочими. Чичерин упоминает перетекание труда, но забывает, что это перетекание возникает исключительно по воле буржуа.

Между прочим, в Перми в 80-е рабочие завода им. Дзержинского получали 7 коп. с рубля стоимости продукции, завода им. Ленина – 9 коп., завода им. Свердлова – 12 коп. Хочешь перейти с завода на завод – вольному воля. Переехать поближе к столице – оплата еще больше. Хочешь больших денег – работай сверхурочно. Очень больших денег – есть шахты Кольского полуострова и другие богатые места.

Рассуждения правоведа буквально детские.

«К уничтожению свободы труда ведёт и самый способ определения заработной платы. В социалистическом производстве заработок определяется не частною сделкою между хозяином и работником, а долею участия каждого в совокупном производстве. Из народного дохода выделяется то, что нужно для общих потребностей, и затем остальное распределяется между рабочими. Следовательно, доля каждого зависит от работы всех других. А потому каждый имеет право требовать, чтобы все другие работали так, чтобы он мог удовлетворить своим потребностям. Но как скоро возникает подобное требование, так работа необходимо становится принудительною. Социалистическим производством установляется всеобщая солидарность, а всеобщая солидарность влечет за собою всеобщее принуждение, ибо тут возникают юридические требования всех на каждого и каждого на всех. Свобода лица исчезает совершенно. А так как свободный труд производительнее невольного, то и с этой стороны неизбежно происходит уменьшение производства. Не все социалисты решаются признать эти последствия своей теории. Шеффле, например, возмущается против всемогущества государства и объявляет социализм, подавляющий свободу, "безумием и убийством в отношении к цивилизации". Из стремления сочетать свободу с социализмом возникают изложенные выше учения анархистов и поборников самоуправления. Но самая несостоятельность этих попыток указывает на несовместимость обоих начал».

С одной стороны, Чичерин признает, что более свободный труд – более производителен. Именно поэтому Плеханов назвал свою группу «Освобождение труда». Но где в заводской казарме Чичерин разглядел свободу?!

Что до определения заработка - как бы сказать попроще. Капитализм возникал из двух ветвей: ростовщическо-торгашеской (купеческой) и «масонской». То есть, из лож, лоджий, цехов, где трудились ремесленники, в том числе масоны, от free mason, вольный, легкий, податливый камень типа гипса. Позднее из ремесленников выделились фабриканты.

Капитализм – это качественный скачок в концентрации и в дроблении труда. То есть: никакого отдельного дохода, а только совокупный труд. Сегодня одну зубную щетку производят несколько предприятий со множеством рабочих, никто из рабочих не делает отдельную щетку в одиночку. Одна из сторон основного противоречия капитализма между трудом и капиталом – между общественным характером производства и частной формой присвоения. Чичерин обвиняет социализм в язвах капитализма.

Далее снова обращение к пониманию социализма Родбертусом.

«Более последовательные социалисты не обманывают себя на этот счет. Вместо идиллических изображений свободы они свой идеальный быт прямо приравнивают к деспотизму. Так например, Родбертус, желая показать характер социалистического производства, начинает с изображения восточного деспота, "собственника земли и людей", распоряжающегося тем и другим по своему произволу. На место "этой единой собственности единого деспота", говорит он, представьте себе землю и произведения, принадлежащие совокупно народу, который руководит производством совершенно так же, как делает восточный деспот через своих слуг, и так же полновластно распоряжается всеми производительными средствами, как органы старо-персидского монарха в силу его права собственности. Очевидно, что при такой системе о свободе не может быть речи. Люди, равно как земля, принадлежат новому деспоту – народу. И чем меньше лицу предоставляется простора, тем, по этой теории, лучше. "Чем централизованнее организм, – говорит Родбертус, – тем он совершеннее".»

Именно так, как Родбертус, понимает дело Анатолий Вассерман, который считает, что экономика, полностью спланированная компьютером, и есть социализм.

«К чему же служит заработок при таком порядке? – разъясняет великий специалист в области экономики Чичерин. - Единственная его цель заключается в удовлетворении потребностей, ибо сбережение тут неуместно, капитализация воспрещена. Собственник остаётся исключительно потребителем. Но каково положение потребителя при социалистическом устройстве? В частном производстве потребитель является судьею производителя: он предъявляет свои требования, он предлагает свою цену. Вся задача производителя состоит в том, чтобы угодить потребителю; если он не умеет этого сделать, он разоряется. Конкуренция производителей и преимущество одних перед другими основаны единственно на том, что одни лучше других умеют достигнуть этой цели. При социалистическом производстве, напротив, потребитель становится в полную зависимость от производителя. Государство не разорится оттого, что оно не умеет угодить потребителям. Самое потребление, так же как и производство, находится в его руках. Оно определяет, что потребителям нужно и по какой цене должны брать произведения. Выбора у них нет; они имеют перед собою монополиста, который заставляет их делать из полученного ими заработка то употребление, которое нравится не им, а ему».

И здесь мы тоже слышим эту пропаганду 80-х – 90-х, якобы потребитель диктует капиталисту.

На деле, как отмечал Рикардо, капиталистическая монополия устанавливает цену товара, наплевав на потребителя, по максимуму покупательской способности.

Бразильские апельсины более качественные, чем североамериканские, но правительство США, наплевав на потребителя. Запретило ввоз бразильских апельсин, чтобы не вытеснить местных буржуа, поставляющих апельсины.

После 1991 Россия долго не могла достичь западного уровня фальсификации продуктов питания – западные буржуа и в этом плане плевали на потребителя.

Наконец, уже в начале 90-х американские консьюмеристы (общества потребителей), к своему изумлению, выяснили, что антимонопольное законодательство в США не действует. Потребитель в США – никто.

Далее – снова изложение социализма людьми малосведущими.

«Вспомним приведенные выше слова Шеффле: "дело идёт, – говорит он, – не о том, чтобы просто свести к общему итогу личное, то есть часто в высшей степени неразумные и вредные для общества потребности, и признать их, не заботясь об общественных интересах. Некоторые потребности следует отчасти исключить, отчасти затруднить. Другие надобно ввести и облегчить. Личной свободе потребностей должно положить границы, узду и побуждения в интересах сохранения целого". Шеффле прямо даже признаёт потребление общественным делом. "Цель потребления, – говорит он, – состоит в получении социально употребимой силы и в извлечении социальной пользы из персонала и из имущества".»

Маркс пишет более точно: прогрессивный буржуа всегда хорошо содержит рабочего – для конкурентоспособности производимого этим рабочим товара.

«Но если лицо, - пишет Чичерин, - относительно удовлетворения своих нужд вполне зависит от общества, то, с другой стороны, в силу самого этого начала оно обращается к обществу с требованием, чтобы оно удовлетворяло этим нуждам. При всеобщей солидарности заработок, как мы видели, зависит не от работы лица, а от работы всех. Он получается из общего дохода от совокупного, руководимого государством производства. Заработок представляет не только участие каждого в этой совокупной работе, но и требование, обращённое к государству, чтобы работа всех была достаточная для удовлетворения нужд. Мало того: требования лица идут ещё далее. Кроме платы за работу государство обязано ему и помощью, на него падает всё, что при свободном устройстве совершается благотворительностью, человеколюбием, милосердием, дружбою. Сделавшись единственным предпринимателем, снявши с граждан попечение о будущем, оно взяло на себя обязанность удовлетворять всем их потребностям, а потому они имеют право требовать, чтобы оно исполняло эту обязанность вполне. Вследствие этого общий фонд становится источником для удовлетворения всех возможных нужд, и заработная плата перестает быть мерилом этого удовлетворения. Каждый работает для государства по его указаниям, а взамен того получает от государства всё для него потребное. Социалистическое производство последовательно влечёт за собою социалистическое потребление. Социализм становится коммунизмом.
Значительная часть социалистов отрекается от коммунизма. С социалистическим производством они хотят совместить свободу и собственность. Некоторые считают даже клеветою, когда социалистов обвиняют в отрицании этих начал. Но мы видели уже, что при социалистическом производстве свобода и собственность обращаются в призрак. Государство берет себе всё: и землю, и капитал, и предприятие, оставляя человеку один личный труд, которым оно же располагает по произволу. Самое потребление и деторождение ограничиваются государством. При таких условиях одно, что может сделать человек, – это обратиться к нему с требованием, чтобы оно взяло на себя и удовлетворение всех его нужд. Человек сделался рабом общества; оно обязано его кормить. В этом и состоит коммунизм, который составляет крайнее, но последовательное приложение социалистических начал».

Каким образом Чичерин увидел социалистическое производство тогда, когда его еще в природе не было – загадка. Каким образом у Чичерина социализм становится коммунизмом, т.е. обществом без классов – еще большая загадка.

Действительно, Маркс указывал («Критика Готской программы»), что при социализме сохраняются все буржуазные отношения неравенства.

Действительно, иные «социалисты» полагали и полагают, например, Репке, Ланге, Лернер, что при социализме, помимо частной собственности государства, должна существовать частная собственность отдельных лиц на основные средства производства.

Но не было и нет социалиста, который бы отрицал возможность при социализме получать по труду (Маркс).

И капитализм ограничивает потребление, нельзя произвести количество рулей вдвое больше количества кузовов. Возможность заработать больше обеспечивает только сдельная форма оплаты труда.

Отличие в том, что социализм провозглашает оплату по живому труду, а капитализм – по овеществленному, т.е. по оцененному на рынке продукту труда.

Ни в 1917-м, ни в 1921 году оплата по живому труду возможной не стала. При низком уровне развития производительных сил в отсталой аграрной России «ввести социализм», как говорил Ленин в 1919 году на съезде земледельческих коммун, оказалось невозможным. Абстрактный труд рабочего требовал рынка. Поэтому в 1921 году на Х съезде партии Ленин ввел НЭП.

«Нет сомнения однако, - переводит Чичерин полемику в философскую плоскость, - что коммунизм не что иное, как высшее выражение того внутреннего противоречия, которое лежит в основании всех социалистических стремлений. Коммунизм ставит себе целью возвеличение человека, и обращает его в раба; он провозглашает высшее нравственное начало, братство, и делает это начало принудительным, то есть лишает его нравственного характера; он хочет удовлетворить всем человеческим потребностям, и уничтожает всякое побуждение к труду, следовательно, делает невозможным сколько-нибудь широкое удовлетворение потребностей. Всякое одностороннее начало заключает в себе внутреннее противоречие, ибо оно пытается частью заменить целое, сохранить полноту жизни, выкинувши из неё одну половину».

Гегельянец Чичерин слаб в диалектике: не только одностороннее начало, но и целое заключает в себе внутреннее противоречие, которое отнюдь не что-то негативное, но является источником развития.

С другой стороны, именно доминирование в обществе частного предпринимательства делает братство принудительным, не только в армии или во время захватнических войн, оно вынуждено и в профсоюзе.

Закончим цитирование:

«Но одностороннее развитие начала, уже самого по себе ложного, ведет к крайнему противоречию. Коммунизм есть отрицание всей личной половины человеческой природы, то есть именно того, что делает человека единичным существом. Но так как природу уничтожить невозможно, то насильственно подавленная личность неизбежно проявится иным путем: она выразится в стремлении каждого пользоваться как можно более общественным достоянием, внося в него как можно менее с своей стороны. Чем недобросовестнее человек, тем легче это сделать. Тут внакладе будут не худшие, а лучшие элементы. Коммунизм, по меткому выражению Прудона, есть эксплуатация сильного слабым, и не в материальном только смысле, а также и в нравственном: это эксплуатация добросовестного недобросовестным. Только высшее религиозное одушевление, доводящее человека до полного самоотречения, может противодействовать этому злу. Поэтому коммунистические общества встречаются лишь между людьми, отрекающимися от всяких мирских помыслов во имя целей загробных. Но непременное условие для существования таких обществ состоит в том, чтобы они были добровольные. К государственным учреждениям такое устройство неприложимо. Как скоро вводится юридическое начало, так коммунизм обращается в рабство».

То есть, выше понимания социализма Прудоном Чичерин не продвинулся. Но, в отличие от Прудона, призывавшего к аскезе, к равенству в нищете, он под личностью, хотя бы ее половиной, понимает желание жить в роскоши. И не просто половиной – именно жажда наживы, согласно Чичерину, делает человека индивидуальностью. Примерно то же говорил Гегель: собственность делает человека личностью.

Видимо, Чичерин не читал Рикардо, который указывает, что любая капиталистическая монополия душит рынок, она ограничивает свободу частного предпринимательства.

И планирование есть завоевание не социализма, а капитализма, любая капиталистическая монополия планирует, причем весьма жестко. План работы существует и у каждого научно-исследовательского института в любой стране мира, Чичерин выдумал не существующую свободу творчества.

В преддверие революции Ленин пишет, что у большевиков в отсталой России нет и не может быть особой социалистической программы, в проекте Конституции – ни тени социализма. Ленин утверждает, что задача большевиков – модернизация, перенять у развитых капиталистических стран всё самое передовое, в том числе – планирование.

Итак, свободу человека Чичерин понимает исключительно как свободу лишь узкого социального слоя предпринимателей.

Социализм же, вопреки воззрениям Чичерина, понимает свободу предпринимательства для всех рабочих.

Если при капитализме планирование экономики узурпировано узким социальным слоем правящего класса буржуа, если в СССР планирование было узурпировано элитой КПСС, то социализм, как писали Маркс и Ленин – это «живое творчество масс».

Социализм, формулирует Ленин, это не просто госсобственность на ОСНОВНЫЕ средства производства, т.е. не на перья, иголки или топоры, это политическая власть в руках рабочего класса.

Социализм, пишет Ленин в работе «Очередные задачи Советской власти» - это когда каждый после отработки своего восьмичасового урока начинает заниматься государственной деятельностью.

Не госчиновник указывает при социализме, а госчиновнику указывают. «Сведем роль госчиновников к роли простых исполнителей воли трудящихся», - призывает Ленин в работе «Наказ от СТО местным Советам».

Диктатура пролетариата, пишет Ленин, не только и не столько подавление буржуазии, сколько способность рабочего класса, сколько способность рабочего класса взять всё управление экономикой страны в свои руки.

И мы видим, что осталось от социализма в период правления Сталина.

Практику дополнила «теория», как пишет С. Платонов, «современный «научный коммунизм», который многими ошибочно рассматривается как коммунистическая теория, на самом деле (в его части, касающейся деятельности уже победившего пролетариата) целиком относится к сфере идеологии, и слово «научный» в его названии не должно вводить в заблуждение».

Так что - удивительную узость мысли обнаруживает либеральный консерватор Чичерин.

Выхолащивание понятие социализм видим о по кандидату в президенты от буржуазной Демократической партии Сандерсу.

На самом деле ничего, кроме как ликвидации классов, ликвидации старого общественного разделения труда, обрекающего рабочего на монотонный, отупляющий, обезличивающий труд, который и генерирует стоимость, в коммунистическом учении нет.

Ноябрь 2020.