Авторы: Cергей Богатырёв, Анна Денисенко, Сергей Карасёв, Татьяна Колесникова, Мария Лукичева, Виктория Мардарь, Ирина Соколова

Научные руководители: В. Е. Водяницкая, Е. Г. Губанова, И. Б. Мардарь

«Новочеркасск! Из роковых городов России. Как будто мало было ему рубцов Гражданской войны, – просунулся еще раз под саблю. – Так начинает рассказ о событиях в Новочеркасске Александр Солженицын. – Новочеркасск! Целый город, целый городской мятеж так начисто слизнули и скрыли! Мгла всеобщего неведения так густа осталась, – и большинство наших сограждан даже по имени не знает такого события: Новочеркасск, 2 июня 1962 года»[1].

Накануне

«Как вы жили тогда, в 62-м?» – этот вопрос мы задавали родным, знакомым, прохожим на улицах нашего города. Мы хотели понять, что заставило горожан, переживших голод 30-х годов, оккупацию, разруху после войны, перемолчавших, перетерпевших все, подняться на заранее обреченное восстание. Ответы мы услышали разные: «Трудно было тогда, а сейчас еще хуже». Так ответили многие.

«В магазинах были только крупы и горох; мясо, молоко, творог, колбасу мы не видели, а продукцию мясокомбината увозили по ночам в Москву», – рассказал нам один прохожий. В городе начались перебои с хлебом. Одна из свидетельниц тогдашних событий вспоминает, что в столовой Новочеркасского политехнического института ей, беременной, отказались продать маленькую булочку. «Картофеля в магазинах тоже не было, только на рынке. В столовых на гарнир давали только кукурузу и горох» – об этом рассказалаД. Ф. Горних. А в рабочем поселке НЭВЗа[2] было еще труднее, так как люди жили во временных бараках, без газа, с общей кухней. На заводе не было душевых, раздевалок. Большую часть рабочих составляли люди, освободившиеся из мест заключения. Кадровые рабочие шли на завод неохотно, и руководству приходилось принимать людей, имевших судимости. Но хрущевские преобразования сделали свое дело. Люди поверили в то, что ушли сталинские времена и повторения репрессий не будет. А жизнь легче не становилась. Регулярно проводились снижения расценок на все виды работ без внедрения необходимых технических улучшений. Вот как вспоминает об этом П. П. Сиуда: «С января 1962 года на Новочеркасском электровозостроительном заводе в очередной раз снижались расценки до 30–35%. Последним снизили расценки рабочим сталелитейного цеха. Это было уже в мае… На заводе не решалась жилищная проблема, а плата за частные квартиры составляла в ту пору от 35 до 50 рублей в месяц, то есть 20–30% месячной зарплаты рабочего…»[3]

Было ли это известно городскому и областному начальству? Да. Существует, например, несколько документов, содержащих такую информацию, которые были направлены управлением КГБ в обком КПСС.

Таким образом, причинами, вызвавшими забастовку, стали и катастрофическая ситуация с продуктами в городе, и ежегодное плановое снижение расценок на НЭВЗе, и отсутствие нормальных условий труда, и жилищная проблема. Наконец, последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало повышение цен 1 июня. 

Электровозостроительный завод 1 июня 1962 года

«В пятницу 1 июня было опубликовано по Союзу одно из выношенных любимых хрущевских постановлений о повышении цен на мясо и масло. А по другому экономическому плану, не связанному с первым, в тот же день на крупном новочеркасском электровозостроительном заводе (НЭВЗ) также и снизили рабочие расценки – процентов до тридцати. С утра рабочие двух цехов (кузнечного и металлургического), несмотря на всю свою послушность, привычку, втянутость, не могли заставить себя работать, – уж так припекли с обеих сторон! Громкие разговоры их и возбуждение перешли в стихийный митинг»[4].

Ни инженеры, ни главный инженер успокоить рабочих не могли. Пришел директор завода Курочкин. На вопрос рабочих: «На что теперь будем жить?» – он ответил: «Ешьте пирожки с ливером». Эта фраза, ставшая потом крылатой в нашем городе, и была той искрой, которая привела к трагедии. Включили заводской гудок.

Вспоминает В. Рыбаков (дедушка Ани Денисенко): «Не помню, чтобы гудел гудок, но народ с поселков стал собираться к заводу. Двинулись на заводоуправление, начали его громить. Рабочие боялись, что толпа бросится громить и цеха, но все перешло в стихийный митинг. Люди поймали на заводе главного инженера, требовали объяснений. Никто его не бил, хотя рубашку на нем порвали».

К полудню забастовка охватила весь огромный НЭВЗ. Послали связных на другие заводы, те колебались, но, в конце концов, не поддержали.

Вот что вспоминает Виктор Николаевич Клименко, мастер сборочного цеха: «Первого июня 1962 года в сборочный цех пришла группа рабочих сталелитейного цеха (условия труда в этом цехе были самые тяжелые) и стала подбивать всех рабочих прекратить работу и начать забастовку. Они говорили, что за копейки работать не будут, так как не смогут прокормить свои семьи.

В этот момент я как мастер пытался организовать своих рабочих, призывал людей не крушить оборудование, не растаскивать заводское имущество. Сборщики поддержали забастовку. Оставив свои рабочие места, трудящиеся всех цехов толпами собрались у заводоуправления. В руках у них были лозунги и плакаты. За один из таких плакатов – «Хотим масла, мяса, молока» – художник Попов был осужден впоследствии на семь лет строгого режима. Были также плакаты «Нам нужны квартиры».

«Вблизи завода проходит железнодорожная линия Саратов–Ростов. Для того ли, чтобы о событиях скорее узнала Москва, для того ли, чтобы помешать подводу войск и танков, – женщины во множестве сели на рельсы задержать поезда; тут же мужчины стали разбирать рельсы и делать завалы. Размах забастовки – нерядовой по масштабу всей истории русского рабочего движения. На заводском здании появились лозунги: „Долой Хрущева!“, „Хрущева на колбасу!“»5].

Свидетелями событий были вездесущие мальчишки. Отец Володи Мирошниченко рассказал нам: «В тот день меня разбудил гудок, который сам по себе не был необычным, так как по нему люди уходили на работу, но этот гудок продолжался и продолжался, не прекращаясь. Это меня встревожило, хотя мне и было в то время всего десять лет. Я оделся и вышел на улицу. Сначала я не заметил чего-либо необычного, но, подойдя к заводу, увидел, что состав, который почему-то остановился слишком далеко от станции, остановился не просто так, а из-за того, что перед электровозом была сооружена баррикада из деревянных и железных предметов. А вокруг нее собралась группа людей, которые сильно шумели, и мне даже показалось, что я слышу голос своей матери, я хотел подойти ближе, но взрослые меня не подпустили близко. И я побежал к дому, мы жили тогда по улице Гвардейской, дом № 32. В это время я увидел, что со стороны автобусной остановки подъезжает бортовой грузовик, в котором, стоя, вплотную, ехали милиционеры. Так вот, когда машина остановилась, они начали выпрыгивать из нее и бегом направились к скоплению людей у железнодорожного полотна, но, попав под сильный град камней, они быстро развернулись и побежали назад.

Я обратил внимание на одного милиционера, которому камнем пробили голову, и он был весь в крови. Какие-то женщины, которые обычно сидели у дома, на лавочках, пришли ему на помощь и забрали с собой. Как я впоследствии узнал от матери, она действительно была там, где стоял состав. Она рассказала мне, что призывала людей успокоиться и разойтись, но за это какие-то люди стали избивать ее. Спасли ее бывшие ученики (она преподавала в электротехническом техникуме историю). Она мне также сказала, что заводилы в этой толпе избивали ни в чем не повинного машиниста остановившегося поезда».

Постепенно забастовка приобретала более организованный характер, и к вечеру 1 июня рабочие собрались на площади за пределами завода на митинг. Сами собой возникли лидеры, в выступлениях все сильнее звучало недовольство действиями правительства.

Стало темнеть. Из портретов Хрущева, изъятых из кабинетов заводоуправления, был устроен большой костер. Очевидцы того митинга рассказывают, что выступающих было много.

«Поначалу я не намерен был выступать на митинге, – вспоминает П. П. Сиуда, – но меня беспокоили призывы к захвату госучреждений. Эта попытка была чревата слишком тяжкими последствиями. Позже эти призывы были охарактеризованы следствием и судами как требование захвата власти в городе. Я выступил на митинге с призывами продолжить забастовку, соблюдать выдержку, твердость и организованность. Я предлагал на следующее утро идти всем в город демонстрацией, выработать общие требования и предъявить их властям»[6].

Призывы к захвату госучреждений были отвергнуты, но позже использованы следствием для огульного обвинения участников волнений. Решено было на следующее утро идти в город организованной колонной на демонстрацию.

«К заводу (он стоит вместе со своим поселком в 3–4 километрах от города за рекой Тузлов) в те же часы были стянуты войска и милиция. На мост через реку Тузлов вышли и стали танки. С вечера и до утра в городе и по мосту запретили всякое движение. Поселок не утихал и ночью. За ночь было арестовано и отведено в здание городской милиции около 30 рабочих – „зачинщиков“»[7].

«В первый день власти в городе фактически бездействовали, – утверждает Алла Михайловна Рыбакова. – Только тех, кто выступал на митинге, схватили и посадили в городское отделение милиции. Вечером за ними пришли родственники, их всех впустили во двор, а затем закрыли ворота».

Многих потом судили, не помогали никакие характеристики с завода.

Кроме того, коммунистам на заводе дали команду круглосуточно охранять цеха, так как все еще боялись погромов. На НЭВЗе установили дежурство. Рабочих на территорию завода впускали строго по пропускам и только тех, кто должен был работать в данную смену. Дежурные садились в цехах на краны, ездили по цеху из одного конца в другой и наблюдали сверху, чтобы не было беспорядков.

Таким образом, поводом к конфликту послужила грубость начальства, нежелание идти на компромиссы, даже просто на переговоры с рабочими. На митинге было решено добиться от руководства города объяснений и получить какие-то гарантии улучшения материального положения рабочих и вообще жителей города. Выдвинутые требования: улучшение условий труда, повышение расценок на труд, решение жилищной и продовольственной проблем. Но руководство обкома партии приняло решение ввести в город войска, в том числе и танки, и в случае необходимости применить их против восставших рабочих. 

2 июня. Дворцовая площадь

С утра 2 июня бастовали и другие предприятия города (но далеко не все). На НЭВЗе – общий стихийный митинг, решено идти на демонстрацию в город и требовать освобождения арестованных рабочих. Вот как описывает утро 2-го дня Е. И. Мардарь (дедушка Вики Мардарь), работавший в то время в кузнечном цехе: «Утром 2 июня трамвай шел своим неизменным путем: Свердлова–НЭВЗ. Он был полон. Люди обменивались мнениями о вчерашних событиях, беспокоились о том, что будет дальше. А дальше была цепь солдат вдоль железнодорожного полотна под мостом, повсюду военная техника. Трамвай с недоумевающими рабочими приближался к НЭВЗу. На проходной – солдаты. У входа в цех – целый взвод. У других цехов – то же самое. Работать под дулом автомата? Никогда. У нас в кузнечном цехе происходило вот что: кузнецы, не входя в цех, усаживались на лавки. Работать никто и не думал. Обстановка еще больше накалилась. На требование офицеров начать работу ответили: „Работайте сами, раз оккупировали завод!“ И рабочие вновь стали собираться в огромную толпу на главной аллее завода. Появились знамена и портреты Ленина. Прозвучал призыв идти к зданию горкома партии. Толпа скандировала: „В город!“ и в очередной раз, выломав вновь установленные на ночь заводские ворота, направилась в центр города. Мы шли так, как не ходили даже на демонстрацию. Четкие шеренги. Знамена. Единый порыв, сплотивший нас. И понеслось над колонной: „Смело, товарищи, в ногу!“, „Вставай, проклятьем заклейменный…“ Мы совсем не напоминали группу хулиганствующих элементов, какими были впоследствии представлены. Да и хороша была „группа“ – чуть ли не половина населения города. Мы шли не захватывать власть, а выразить свой протест против невыносимых условий жизни, выдвинуть свои экономические требования. Мы хотели, чтобы нас просто выслушали».

Колонна с женщинами и детьми, с портретами Ленина и мирными лозунгами прошла мимо танков на мосту и, не встретив преграды, направилась в город. Здесь она быстро обрастала любопытствующими горожанами, мальчишками. Один из демонстрантов, по фамилии Катков, пытался открыть у танка люк ломом. Позже его посадили в тюрьму и дали двенадцать лет (по материалам судебного процесса).

Василий Михайлович, очевидец событий, случайно оказался на пути следования колонны: «2 июня с утра я пошел в районное отделение милиции. Там было пусто, никого, кроме женщины-секретаря. Я пошел домой и решил дойти пешком до „круга“. Город был пустой. Около „круга“ (пл. Революции, ныне Троицкая пл.) я увидел цепь солдат, ими командовал какой-то офицер, а ниже, около Триумфальной арки, стояли танки. К танкам приблизилась толпа людей, шло несколько сотен человек. Они спокойно перелезли через танки, пошли дальше. Рабочие приблизились к солдатам. Из толпы закричали: „Что, на рабочих оружие?!“ Люди в первой шеренге сцепились друг с другом локтями и пошли на солдат. Они смяли цепи солдат, и рабочие пошли дальше».

Действия демонстрантов и милиции подробно описывает И. Б. Мардарь: «Сорвав входную дверь, демонстранты выбили вторую и проникли в помещение горотдела, оттеснив военнослужащих 55-го полка, охранявших здание. В милиции арестованных накануне зачинщиков не было, но ворвавшиеся об этом не подозревали… Работники милиции не оказали никакого сопротивления… Оттесненные на второй этаж солдаты внутренних войск затем блокировали нападавших. Вряд ли те, кто рвался освобождать арестованных, знал, где находится комната с оружием. Это уже позже следствием было представлено так, будто хулиганы рвались к автоматам, чтобы потом устроить кровавое побоище… В результате борьбы, происшедшей на узкой лестнице, одному из демонстрантов удалось вырвать автомат из рук рядового Репкина… Рядовой Анистратов выстрелил очередью и убил нападавшего. Вместе с ним были убиты и ранены еще несколько человек. Демонстранты стали выпрыгивать из окна прямо во двор горотдела милиции… При этом всех, кто выпрыгнули (человек 30), положили на землю и тут же арестовали»[8]. Во время стрельбы погибли четыре человека.

А вот что рассказал нам один из очевидцев, Василий Михайлович: «Мы пошли в город искать мою маму и сестру, не вернувшихся с демонстрации. Там уже было полно людей, слышались выстрелы. Мы прошли мимо отделения милиции. Демонстранты хотели освободить арестованных товарищей, в них стреляли разрывными пулями. Я видел огромное количество крови, куски мяса. Какой-то инвалид собирал их в ведро и выливал их на танки».

«Дальше улица выводила к памятнику Ленина и горкому партии… Все улицы были забиты людьми, а здесь, на площади, – наибольшее сгущение. Многие мальчишки забрались на деревья сквера, чтобы лучше видеть, а горком партии оказался пуст – городские власти бежали в Ростов… Два десятка рабочих, пройдя дворец, вышли на его длинный балкон и обратились к толпе с беспорядочными речами»[9].

Бабушка Маши Лукичевой оказалась в самом эпицентре событий: «Второго июня я возвращалась домой по улице Московской… Там мы увидели массу народа, стоявшего по обеим сторонам улицы, а навстречу нам шла колонна людей с транспарантами, флагами, портретами правительства. Впереди шли дети – пионеры в красных галстуках. Колонна примерно в 150–200 человек направилась к зданию исполкома, а за ней повернули стоящие на улице люди – масса народа. Нас также повлекло в сквер. Когда на площадь проследовала колонна демонстрантов, от нее отделилась часть людей, и они кинулись к дверям исполкома, смяв охрану, ворвались в здание.

В это время на балкон вышел председатель горисполкома Замула и прокурор Проценко, но они ничего не успели сказать народу, так как были смяты ворвавшимися людьми (впоследствии названными хулиганствующими элементами). Затем на балконе появились опять эти люди и стали бросать с балкона портреты руководителей партии и правительства. Одна женщина трясла над головой батоном колбасы и кричала: «Смотрите, что они жрут!» Буфет в здании горкома был разгромлен».

Очевидцы утверждают, что, когда рабочие ворвались в здание, на балкон вытащили какого-то чиновника в галстуке. По лицу у него размазывали сливочное масло.

«Около 11 часов утра милиции в городе совсем не стало, а все больше войск… Солдаты заняли почтамт, радиостанцию, банк. К этому времени весь Новочеркасск вкруговую был уже обложен войсками и прегражден был всякий доступ в город и выход из него»[10].

«В 11 часов утра был перерыв в типографии, где мы работали, – вспоминают Надежда Зотова, Тая Михайлова и Надежда Федотова. – И мы пошли в столовую, расположенную неподалеку… Выйдя после обеда, мы увидели странное зрелище: по Московской шел танк, а навстречу, положив руки на плечи друг другу, шли юноши и девушки. Увидев в смотровую щель шествие, танкист приостановился, выстрелил холостым снарядом. Было много шума».

Бабушка Маши Лукичевой, Флора Владимировна, продолжает: «С началом выступлений с балкона толпа на площади взволновалась, поднялся шум, гам. В это время со стороны улицы Подтелкова и ограды городского сада появились танки с вооруженными стрелками… Они дали предупредительный залп в воздух. Люди стояли стеной, тогда стали стрелять в народ. Это было ужасно страшно. Падали с деревьев дети, падали люди, началась давка бегущих во все стороны людей».

Многие очевидцы неоднократно подчеркивали, что солдаты, стрелявшие в демонстрантов, были выходцами с Кавказа. (Власти сознательно использовали «национальный фактор» при расстреле демонстрации.)

Бабушка Ани Денисенко, А. И. Рыбакова, рассказала нам об удивительном факте самопожертвования рабочих, ранее нигде не упоминавшемся в источниках: «Толпу как покосило, все рванулись через сквер от горкома, с деревьев посыпались подстреленные и напуганные дети… Когда началась стрельба, рабочие встали цепью, прикрывая собой убегающих людей. „Мы защищаем всех людей собой“, – сказали они. Я очень испугалась и убежала… Дошла до кинотеатра „Победа“ и увидела, что за мной едут машины. Борта у них были плохо закрыты, и оттуда тянулись руки – там были живые люди, раненные».

В ходе самой забастовки рабочие продемонстрировали различные формы самоорганизации: установили охрану поезда, построились в колонны, сформировали делегацию к членам правительства, цепь прикрытия во время расстрела.

По городу ходило много легенд о погибших и исчезнувших людях. Официальные источники называют цифру 24 человека. Из них два человека так и остались неопознанными. Но в собранных нашей группой воспоминаниях очевидцев есть факты, подтверждающие, что число жертв могло быть больше. Дедушка Гали Кухаревой вспоминает о пропаже в то время своей соседки Хопряниновой. Василий Михайлович говорит об исчезновении друга своего брата.

Вечером люди снова вышли на площадь. Отец Светы Михайловой (в то время ему было двенадцать лет) возвращался из библиотеки через площадь. Вот что он рассказал: «Около горисполкома асфальт был разворочен гусеницами танков, на нем были лужи воды. Видимо, асфальт вымыли, убрали битое стекло. По центру города выставили репродукторы, транслировалось выступление Микояна под сопровождение маршевой музыки. Примерное содержание сводилось к тому, что во всех беспорядках обвинялись безответственные элементы».

Митинги гораздо меньшего масштаба продолжались до трех-четырех часов ночи, несмотря на комендантский час. Тот же Василий Михайлович вспоминает, что вскоре после восстания в городе появились все продукты: мясо, масло, колбаса, молоко. А Анина бабушка запомнила, что за год построили для рабочих НЭВЗа благоустроенные пятиэтажные дома.

По документам, КГБ значительно расширил штат своих сотрудников, на предприятиях появились 1-е отделы. 

После событий

После разгона демонстрации тела погибших не были переданы родным, а были тайно вывезены за город и захоронены в общих безымянных могилах на трех заброшенных кладбищах Ростовской области. Власти продемонстрировали свою жестокость и по отношению к мертвым. Погибшие, завернутые в брезент, были сброшены в общие ямы. Люди утратили право на собственное имя, покоясь в безымянных могилах.

Те, кто получил ранения и увечья, несмотря на оказанную им медицинскую помощь, впоследствии не имели права говорить, при каких обстоятельствах они получили травмы, и претендовать на социальные выплаты и льготы. В их документах стоял диагноз – бытовая травма и ни слова об огнестрельных ранениях. Государство отказалось признать свою ответственность и возместить этим людям ущерб. Только после Указа президента в 1996 году оставшиеся в живых инвалиды смогли пройти освидетельствование и получить компенсации.

О правосудии, которое вершилось в те тревожные времена, мы можем судить по нескольким источникам. Это воспоминания участников судебных процессов, а также документы – приговоры судов, жалобы, запросы пострадавших, постановления правительства.

По свидетельствам очевидцев, суды носили закрытый характер. Лишь одному процессу было уделено особое внимание. Он был призван стать показательным, устрашить взбунтовавшийся город. Именно в этом процессе должен был прозвучать приговор – высшая мера наказания. О том, что происходило в зале суда, можно судить, читая «расстрельный» приговор. Выступления «простых рабочих» на процессе были призваны продемонстрировать народное осуждение. Имевших иную точку зрения на этот суд просто не пригласили. А если такие и были в зале, то они были просто напуганы происходящим и не могли свободно выражать свое мнение, боясь перейти в разряд подсудимых. Адвокаты подсудимых не играли никакой значимой роли в защите своих клиентов, их присутствие было формальностью. Некоторые даже не являлись на суд. Это зафиксировано в протоколах. Свидетели по делу часто лишь подтверждали факт участия подсудимого в демонстрации, но мало что могли рассказать о его действиях. Но это, похоже, следствие и суд мало волновало. Даже человек, не имеющий юридического образования, может увидеть несоответствие содеянного людьми и избранной меры наказания. Например, Сотников был приговорен к расстрелу не за сами действия, а за возможные последствия (отключение газа на одном из крупнейших заводов города могло повлечь за собой взрывы и разрушения). За нецензурную брань в адрес правительства один из участников получил десять лет лишения свободы, хотя за эти действия полагается административное наказание – штраф или пятнадцать суток ареста. А «бандой» была признана группа людей, мало знакомых друг с другом, впервые увидевших друг друга на суде, не имеющая признаков банды с точки зрения здравого смысла. Во всяком случае, в приговоре это не прослеживается, не собраны убедительные доказательства.

Это подтверждают и другие приговоры. Жаров и Решетников были осуждены по ст.79 УК РСФСР («массовые беспорядки») соответственно на тринадцать и десять лет лишения свободы. В приговоре указывается, что Жаров написал в двух экземплярах листовку «клеветнического» содержания на советскую действительность. Это классифицировалось судом как возбуждение беспорядков. Затем оба подсудимых участвовали в споре с дружинником и ударили его, что можно характеризовать максимум как хулиганство, но никак не организацию массовых беспорядков. Эта же статья была применена к Щеголеву за выступление на митинге с призывом расходиться, к Бугайчику – за разговоры о «якобы неудовлетворительном материальном обеспечении его семьи», к Водяницкой – за выступление на митинге. При этом в выступлениях не содержались призывы к свержению существующего строя, следовательно, отсутствовал состав преступления.

Судьбы

Побывав в России, Джон Рид написал книгу «10 дней, которые потрясли мир». События октября 1917 года действительно изменили судьбы всего мира и людей, живущих в нем. Нашему городу хватило двух дней, и потому мы эту работу назвали «Два дня, которые потрясли Новочеркасск», причем даже сегодня они во многом определяют жизнь и случайных свидетелей, и участников событий.

26 человек погибли, около 90 ранены, 7 человек приговорили к смерт-ной казни, 120 – к различным срокам заключения. Этими цифрами не ограничивается число жертв новочеркасской трагедии. У осужденных и погибших остались жены, мужья, дети, родители. Они стали родственниками «преступников». Шестьдесят второй год изломал их жизни. Дети выросли, не видя отцов, матерей, некоторые оказались в детских домах.

Сергей Сотников. В 1962 году ему было 25 лет. Честный, искренний. Он боролся за права рабочих. Он просил суд дать ему возможность воспитать детей. Его приговорили к расстрелу.

Петр Сиуда. 22-летний рабочий получил 12 лет за участие в митинге на НЭВЗе. Только обращение матери к Микояну спасло его от расстрела в 62-м, но лагерь лишил его здоровья. Он первым в 1988 году начал борьбу за реабилитацию. Он так и умер, не успев все рассказать землякам. Страдания, поиски правды, безразличие чиновников сделали свое дело Не выдержало сердце, шестьдесят второй год убил его спустя двадцать восемь лет.

Многие из тех, кто видел или слышал о расстреле, всю жизнь боялись говорить и даже вспоминать о тех днях. Этот страх живет в них до сих пор. У многих жителей исчезли в те дни родные, знакомые, но искать их боялись.

Ольга Артющенко нашла своего 15-летнего сына в морге. Ей не дали его похоронить. За требование выдать тело сына ее отправили в психушку, уволили с работы. Лишь в 1993 году она смогла положить цветы на могилу сына.

Александра Пекуш утром 2 июня была здоровой, счастливой, ждала ребенка. Этот день лишил ее всего. Теперь она инвалид, одинокая, бессильная женщина. За что? И снова страх, слова сослуживцев: «Твое место в Сибири!» «Вся жизнь наперекосяк получилась! Вычеркнуть бы из нее 62-й год» – эти ее слова могли бы повторить многие.

Минуло почти сорок лет. За это время распался Советский Союз. Мы успели привыкнуть к митингам, забастовкам. В Афганистане и Чечне погибли тысячи. Что значит на фоне этих событий трагедия небольшого города? И, тем не менее, мы вновь и вновь возвращаемся к этой теме. Это не только помогает понять причины трагедии, но и дает возможность по-новому взглянуть на историю своей страны, своего города.

[1] Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. М., 1991. Т.3. С.356
[2] Новочеркасского электровозостроительного завода
[3] Цит. по: Мардарь И. Б. Хроника необъявленного убийства. Новочеркасск, 1992. С.6.
[4] Солженицын А. И. Указ. Соч. С.357
[5] Солженицын А. И. Указ. Соч. С.357
[6] Цит. по Мардарь И. Б. Указ. соч. С.18
[7] Солженицын А. И. Указ. соч. С.357
[8] Цит. по Мардарь И. Б. Указ. соч. С.21
[9] Солженицын А. И. Указ. соч. С.357
[10] Солженицын А. И. Указ. соч. С.358

http://urokiistorii.ru/article/264