ВКЛАД ФРАНКФУРТСКОЙ ШКОЛЫ. Часть II

Борис Ихлов

Счастье Юргена Хабермаса

Если Герберт Маркузе – идеологический лидер Франкфуртской школы, то Юргена Хабермаса называют самым влиятельным представителем второго поколения теоретиков школы. Философия Хабермаса доминирует в ведущих университетах США, ее сторонником является Барак Обама. Официальные лица ФРГ почитают Хабермаса как самого крупного из ныне живущих философов мира и гордость нации философов и поэтов. Что, безусловно, отражает степень деградации немцев и американцев.

Отец Юргена был членом НСДАП. Сам Юрген был убежденным членом гитлерюгенда. Что не помешало ему принять оккупировавших Германию американских военных как высшую расу.

По окончании аспирантуры был ассистентом Теодора Адорно.

Жил хорошо, сытно, преподавал в Гейдельбергском университете, никогда не был арестован и даже не был уволен из-за политики, его никогда не поливали грязью в СМИ. Выступил против революции 1968 года во Франции, в целом с конца 1960-х годов - умеренный социал-демократ, поддерживал политику Вилли Брандта. Как и СДПГ, приветствовал вторжение НАТО в Югославию. Правда, после бомбардировок Белграда задним числом, подобно троцкистам, выступил против. С 2002 - профессор психоанализа в Франкфуртском университете. Награжден десятками премий, в его честь назван астероид (59390) Habermas.

Российские политологи посвящают ему восторженные, полные наукообразия статьи, см. напр., А. В. Зайцев. Он честно пишет, что диалогическая интенция Хабермаса «предполагает установку на преодоление конфликтности, агрессии и противоречий» [1].

То есть: никакого диалога с буржуазией,  никакого диалога буржуазии и рабочих, но диалог исключительно философа с низшими классами. Диалог не с сексуальными меньшинствами, чтобы они не ущемляли прав нормальных людей, но диалог с нормальными людьми, чтобы они ущемляли свои права  пользу меньшинств.

Тема преодоления конфликтности в трудах Хабермаса стала продолжением темы социального партнерства, которая стала основной для Глобальных форумов по программе Альберта Гора в Рио-де-Жанейро в 1992-м и в Манчестере в 1994 году. Наиболее полно социальное партнерство между двумя антагонистическими классами, рабочими и буржуазией, было достигнут в гитлеровской Германии.

Хабермас сужает марксизм до категории нравственности, он считает, что Маркс и Энгельс понимали социализм не как процесс уничтожения старого общественного разделения труда, дробящего общество на антагонистические классы, а как «воплощение конкретной нравственности». Демократию Хабермас именует «волшебным словом» своей философии.

Хабермас уже не воитель против всяческого общественного сознания и «репрессивной» культуры, как Маркузе, напротив, он исходит не из субъективности «я», а из обеспечиваемой коммуникацией интерсубъективности, «я» изначально находится в ситуации общения с другой личностью. Однако из этой очевидности, как увидим ниже, он делает выводы вполне в духе буржуазного либерализма.

Если первое поколение теоретиков Франкфуртской школы оппонирует неопозитивизму, то Хабермас, напротив, в программу, как он выражается, «коммуникативной модификации философской рациональности» вписывает логический анализ речи, подобно Витгентшейну, Расселу, Попперу и др.

По сути, Хабермас отказывает Франкфуртской школе в праве на существование, записывает себя в западные марксисты, но объявляет свою позицию «бескомпромиссным ревизионизмом». Казалось бы, французский коммунист и литератор Андре Моруа говорил, что если бы Маркс был жив, первое, с чего бы он начал – с критики самого себя. Но ревизионизм Хабермаса, как мы увидим ниже, отвергает марксизм по его сути. То есть, Хабермас ничем не отличается от школы, от которой пытается отмежеваться.

Точно так же, как Маркузе, Хабермас критикует марксизм за непонимание возможностей «политической модификации рыночного экономического механизма» и защитных ресурсов капитализма. На самом деле это критика в адрес не марксизма, а сталинизма.

Хабермас повторяет и другую ипостась школы: феномен отчуждения не может быть понят только в качестве экономической нищеты, на смену «телесной» эксплуатации пришло психосоциальное обнищание.

Но этот момент, наоборот, является краеугольным камнем марксизма, что остается непонятым анархистами, сталинистами и троцкистами. «Телесная» эксплуатация заключается для Маркса в изъятии у рабочего прибавочной стоимости. Но саму прибавочную стоимость невозможно поместить в карман рабочего. Поэтому угнетение, эксплуатация приобретают новый смысл: капиталист узурпирует управление прибавочной стоимостью.

Во-вторых, Маркс не оперирует абстракциями, он указывает конкретно: на тяжелый, монотонный, отупляющий, обезличивающий труд именно рабочего, не журналиста или инженера. Никакой «смены» нет, т.к. «психосоциальное обнищание» генерируется в том числе «телесной» эксплуатацией, но, главным образом, доминированием абстрактного содержания в труде рабочего.  Именно из этого вытекает требование ликвидации старого общественного разделения труда, в первую очередь, на труд умственный и физический: конвейер делает из человека обезьяну.

Если Маркс указывает прямо, как избавиться от угнетения, какой же практический выход предлагает Хабермас? Никакой. Он всерьез считает, что после 1917 года исчез революционный пролетариат, а с ним и адресованный ему марксизм.

***

«Хабермас, – пишет в предисловии к книге Б. Ф. Марков, – принадлежит к числу тех философов, кто пытается спасти классический проект философии, где главная роль в достижении единства людей отводилась разуму» [2].

Демокрит и Аристотель, Сократ и Анаксагор, Сигер Брабантский и Аверроэс, Гегель и Фейербах и не подозревали, что они втиснуты в рамки кем-то задуманного проекта. Им и в голову не приходило назвать мировую философию – проектом. О единстве бедных и богатых и речи нет. но сравните с 11-м тезисом Маркса о Фейербахе: все философы прошлого объясняли мир, задача философов настоящего – его изменить.

Предисловие Маркова большое, просто огромное, 44 страницы. Но мы с вами приступим непосредственно к чтению текста самого Юргена Хабермаса.

Страницы книги усеяны якобы научными терминами: контрактуализм, пропонент, сотериологический, нонкогнитивизм, метаэтический, деонтологический и т.п. Но использование терминов не является доказательством чего-либо и не добавляет глубины суждению.

Приводятся также фамилии каких-то авторов, которые, видимо, по замыслу, должны добавить вес тексту, но эти авторы никому не известны. Например, кто такой Зель? Или кто такой Тугенхадт? Никто.

С другой стороны, категория отчуждения – одна из центральных для Франкфуртской школы, однако она даже не упоминается. Разумеется, нет в книге и понятий абстрактного труда, прибавочной стоимости, средств производства, даже социализма.

С первых страниц Хабермас объясняет, что общество, полностью подчиненное буржуазной идеологии. Почему-то плюралистично, но раздираемо «мультикультурными антагонизмами» (с. 47). Разумеется, плюрализм мнений – всего лишь пропагандистский штамп, как и мультикультурализм, и Хабермас следует штампу.

Хабермас пишет, что он отстаивает «равное уважение к каждому и всеобщую солидарную ответственность друг за друга». Сладкие, но пустые слова. Где практически что-то отстаивает Хабармас? Нигде, только на словах. Но что значит равное уважение к каждому? Как можно в равное мере уважить убийцу и жертву? Нужно ли уважать фашиста в равной мере как и борца с фашизмом, буржуа и рабочего, тунеядца и труженика? Что значит всеобщая ответственность друг за друга? Может ли эскимос, живущий в Гренландии, быть ответственным за индейца Патагонии, гражданин Петропавловска-на-Камчатке – за жителя Калининграда? И это сегодня, когда рабочие не желают быть солидарны даже в одном-единственном заводском цехе. В чем тут дело, отчего Хабермас непроходимо глуп, отчего настолько примитивен?

Дело в том, что «марксисты» СССР и западные марксисты отличались как гарем и публичный дом, точнее, панель. На «марксистах» СССР лежал отсвет, вернее, лежала тень власти, они были обязаны быть квалифицированными, уличение «марксистом» кого-либо в антимарксизме влекло за собой последствия. Западные философы лишены возможности быть в тени власти, они никому не нужны, они могут быть примитивными, они вольны продавать себя кому угодно.

Но Хабермас разъясняет, что речь отнюдь не идет об уважении человека к человеку, не о доброте и гуманности, но вполне конкретно об уважении к тем, кто резко на тебя не похож: «равное уважение к каждому распространяется не на себе подобных, но на личность другого или других в их инаковости» (с. 48). Что ж, вполне откровенно: нужно уважать не мать и отца, не товарища по работе, а гомосексуалистов, нерях, алкоголиков, тех, кто не чистит зубы, кто откровенно уродлив, наркоманов и пр. Под формулу Хабермаса, правда, подпадает уважение к фашистам и к буржуа, но то уже издержки производства. Но будет ли уважать меня Хабермас, если моя инаковость состоит в неуважении и даже презрении к нему?

Далее Хабермас будто переписывает из либерального учебника, он пишет об основах «понимания демократии и правового государства», о «народном суверенитете», о «правах человека» (с. 50).

Кто мыслит абстрактно? – смеется Гегель. - Базарная торговка мыслит абстрактно: «Да сволочь он!» Все качества, все признаки человека теряются, остается одна абстракция – сволочь».

Демократии не было ни в античности, не было вчера, нет и сегодня. Потому что демократия – это не свобода выбора того, кто будет тебя подавлять следующие 4-5 лет, это власть демоса и власть каждодневная.

Правовое государство – это пропагандистский миф, потому что право – это более или менее адекватное юридическое выражение соотношения социальных сил. Право не есть нечто даваемое господом свыше и обязывающее.  Если рабочие не организованы, не вооружены, они лишены прав. Гаагский трибунал, избрание Байдена – вот пример «правового государства».

Народный суверенитет – еще более нелеп, само понятие народности – абстракция. Т.к. фашисты или буржуа – тоже народ, не кибернетические же устройства.

Абстрактное понятие наполняется содержанием наиболее мощной, наиболее организованной силой. Потому такую абстракцию, как абстрактные права абстрактного человека наполняют содержанием наиболее могущественные США.

Поразительное дело: Хабермаса считают марксистом, а его «философия» - полностью следует интересам главного в мире буржуа, США.

В программе Франкфуртской школы – борьба с религией. Но Хабермас и не думает с ней бороться, он дотошно излагает принципы христианской морали. Зачем бороться? Если с переходом к плюрализму религии сами собой распались (с. 62). Особенно распался Ватикан, не говоря уже об исламе.

Впрочем, Хабермас призывает к религиозной терпимости [3].

На 108-й странице Хабермас возвращается к главной теме: «… коммуникативные действия переплетались со взаимообменом позиций, а коммуникативные формы жизни – с отношениями взаимного признания…»

Хабермас пишет о коммуникативной форме жизни, следовательно, он обнаружил в природе другие, некоммуникативный формы существования человека! Археологи посрамлены. Но почему Хабермас не желает взаимного признания позиции тех, кто нормально сексуально ориентирован теми, кто сексуально извращен? Стоило одному молодому американцу написать на плакате «White lives matter», как он был тут же избит неграми, вся толерантность нуда-то немедленно испарилась.

Коммуникация должна быть свободной от внешнего и внутреннего принуждения, пишет Хабермас (с. 115). Всерьез ли это пишет Хабермас, коль скоро толерантность стала политической дубинкой в руках Госдепартамента США для принуждения тех или иных правительств следовать в фарватере политики Вашингтона.

У Хабермаса сложилось стойкое убеждение в наличии «политической автономии граждан демократического правового государства», что на самом деле есть миф.

Что идеология без политических партий, и Хабермас переходит к одному из важнейших пунктов буржуазной идеологии – многопартийной системе. У партий – эгоистические интересы, если они выходят за рамки своего рационального эгоизма, они «приобретают хотя бы отдаленное сходство с моральными личностями».

Хабермас исходит из представления, что партии являются представителями различных социальных слоев и отстаивают их интересы. Однако партии настолько не являются представителями социальных слоев, что социальные слои и не думают поддерживать свои партии. Власть платит партиям за участие в выборах, без этих денег партии прекратили бы существование.

Хабермас исходит из представления, что партии что-то значат в политике. На самом деле партии не играют никакой роли в политике, парламент является ширмой, за которой осуществляется политика, с одной стороны, и способом канализирования недовольства в безопасное русло голосования на выборах – с другой.

Хабермас исходит из представления, что в обществе нет антагонистических противоречий, моральные партии всегда смогут договориться.

Таким образом, Хабермас полностью стоит на позициях буржуазного либерализма. Ничего марксистского в Хабермасе нет.

И далее Хабермас погружает читателя в пучину своих больных фантазий: «Факт плюрализма и перекрывающийся консенсус» (с. 135), т.е. пишет о том, чего нет в природе. Здесь он полемизирует с неким никому не известным Роулзом, таким же демагогом, который написал абсолютно бесполезную книгу «теория справедливости». Справедливость Роулз понимает как честность (о, господи), имеющая политический характер. Играет ли перекрывающийся консенсус, на котором стоится теория справедливости, ставит Хабермас бездонной глубины и важности вопрос, когнитивную или же только инструментальную роль? (с. 136). Сколько духов может уместиться на кончике иглы? Задача сложная, но интересная! То факт, что не существует справедливости вообще, что справедливость каждым общественным классом понимается по-своему, и справедливость в понимании буржуа есть грабеж, убийства, войны, для Хабермаса не существует.

Беседы с таинственным Роулзом продолжаются долго, до 196 страницы. Кто такой Джон Роулз? Этого не знает даже исследователь данной книги Ашкеров Ю. А [4], он называет его не так, как написано в книге, а Роулсом. Википедия рубит прямо: Джон Ролз - американский политический и моральный философ, теоретик социального либерализма, основоположник либерально-государственной концепции внутреннего и международного права, в значительной степени лежащей в основе современной политики США. Зачем миру нужен этот заурядный штатный пропагандист? Ответ знает только сам Хабермас.

Далее Хабермас задается вопросом, который в СССР задавали студентам на лекциях по научному коммунизму: есть ли будущее у национального государства? Преподаватели, задававшие этот вопрос, подразумевали, что студенты достаточно потрудились дома и прочитали у Маркса и Ленина, что развитие капитализма ломает государственные границы, что рано или поздно все нации в мире ассимилируются. Таков закон развития общества. Что же пишет Юрген Хабермас?

«… сегодня национальное государство окончательно восторжествовало над прежними политическими формациями» (с. 198).

Так утверждает философ в тот момент, когда объединение Европы разрушает суверенитет Греции, стран Восточной Европы, когда сам Евросоюз подчинен США, и даже националистические Украина и Израиль находится в подданстве США. Можно ли говорить о национальном Китае? В какой-то мере да, но стоит учесть и многочисленную китайскую диаспору, разбросанную по всему миру. Говорить же о суверенитете прочих стран-лимитрофов, оставшихся после распада СССР, не приходится.

Хабермас приводит в пример утверждение Гегеля, что всякая историческая форма в момент обретения ею зрелости обречена на упадок. И далее намекает на складывающиеся в Европе, Азии, Северной Америке наднациональные организации континентальных режимов.

С одной стороны, Хабермас зря поминает Гегеля, поскольку диалектика Гегеля останавливается в тот момент, когда Гегель начинает рассуждать о государстве. Государство у Гегеля незыблемо, как Кёльнский собор.

С другой стороны, именно поле распада СССР начался не взлет истории национальных государств, а обратный процесс их разрушения – глобализация. При этом в 1996 году до образования союза США – Великобритания – Австралия (Канада всегда шла в русле политики США) оставалось еще четверть века.

Хабермас пишет о росте культурного многообразия, которое недопустимо останавливать «путем этнических чисток» (с. 215). Т.е. он верит в миф об этнических чистках, мышление философа полностью подчинено манипулированию с помощью СМИ.

Причем далее Хабермас указывает, что ФРГ лишена суверенных прав – но не в смысле подчинения США, а в смысле растворения в ЕС… Однако то, в таком случае, стоит его утверждение о торжестве национального государства?

Поскольку пропаганда не обязана следовать какой-то логике, Хабермас предостерегает от отказа политического вмешательства – и мы понимаем, чьего вмешательства. Хабермас пугает социальными последствиями, в частности, тем, что «низший класс создает социальное напряжение, которое разряжается в бессмысленных разрушительных мятежах и может контролироваться только репрессивными средствами» (с. 223).

О какой связи с марксизмом можно говорить после этой фразы? Оказывается, не капиталисты угнетают рабочих, а рабочие сами по себе создают социальное напряжение – очень хотят внешнего политического вмешательства, как в Белоруссии, и тут уж их надо кнутом!

К чему же движется человечество? Хабермас знает ответ: «Конечной точкой является совершенно децентрированное мировой сообщество, распадающееся на неупорядоченное множество самовоспроизводящихся и самоуправляемых функциональных систем» (с. 225). Адекватен ли философ? Его пропаганда устарела уже тогда, когда ее писали.

Уровень интеллекта философа легко определяется по его рассуждениям о праве нации на самоопределение.

Хабермас приводит в пример мнение Канта, который якобы утверждал, что «каждый человек имеет право иметь права» (обратите внимание на формулировочку Хабермаса), а также пользоваться равными свободами (с. 246). Однако Кант не повинен в подобной демагогии, свобода одного, утверждал Кант, всегда осуществляется за счет ограничения свободы другого.

Теперь читайте, как Хабермас представляет себе возникновение государства: «… общая воля к основанию государства и, как следствие этого решения, именно практика разработки конституции приводит к тому, что его участники конституируются как нация граждан государства» (с. 247).

Сравните с книгой Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Мало того, что Хабермас безграмотен в истории, он даже не в курсе, что в Великобритании, например, нет конституции.

Далее Хабермас говорит о коллективном праве, об «индивидуальных отношениях интерсубъективного признания», словом, толчет воду в ступе. Вот его основное утверждение: «… пока все граждане пользуются равными правами, и никто не подвергается дискриминации, убедительных в нормативном плане оснований для отделения от наличного общественного целого не существует. … Постановление Генассамблеи ООН… хотя и гарантирует всем народам право на самоопределение, однако не использует понятие «народ» в этническом смысле… притязание на отделение от таких государств, которые веду себя сообразно принципам равноправия и права народов на самоопределение… категорически отрицается» (с. 251).

Хабермас даже не замечает противоречия в своем утверждении: если категорически отрицать притязание на отделение, это и означает не вести себя сообразно праву народов на самоопределение.

Хабермас ссылается на работу A. Verdross, B. Sima 1984 года, однако в Уставе ООН нет ничего подобного, право на самоопределение не оговорено никакими условиями. Именно поэтому не было никаких препятствий для проведения в Шотландии референдума об отделении от Великобритании.

Суть вывертов Хабермаса ясна: да здравствует грузинский, украинский, латышский, молдавский сепаратизм, долой право на самоопределение Приднестровья, Южной Осетии, Абхазии.

Но Хабермас сосредоточен лишь на юридической стороне вопроса. Сравните, как разъясняет Ленин: право нации на самоопределение прогрессивно на ранней стадии развития капитализма, поскольку капитализму удобнее развиваться в национальных границах. Таким образом, это буржуазное право. И это право становится реакционным при развитом капитализме, оно рвет устоявшиеся технологические цепочки, возводит стену между рабочими разных наций.

Разумеется, Хабермас поминает необходимость государственной (следовательно, законодательной) поддержки и феминистского движения, и «классификацию половых ролей».

Здесь философ в точности следует политике Франкфуртской школы. Но, в отличие от Маркузе, Хабермас честен: он не прикрывает суть поддержки «аутсайдеров», меньшинств, «инаковых» и т.п. фразой, что таким образом он якобы стремится дискредитировать капитализм. Он без обиняков поддерживает интересы главного в мире империалиста – США.

Хабермас оговаривает особый тип агрессии – «гуманитарную интервенцию». Особенно для поддержки национально-освободительных движений и при «нарушениях прав человека со стороны диктаторского режима», правда, указывает, что это не его собственное мнение, а некоего Уолцера (с. 259).

Правам абстрактного человека посвящена целая 4-я глава, свыше ста страниц наукообразного словоблудия, переливания из пустого в порожнее. Вот образчик: «Суть права мирового гражданства состоит, скорее, в том, что его действие, минуя коллективные субъекты международного права, распространяются на индивидуальные субъекта права, подводя основание под их не-опосредованное чувство в ассоциации свободны и равных граждан мира» (с. 300). Нет у гражданина мира иных ценностей, кроме общечеловеческих. В переводе на русский: «Только американская буржуазия имеет право на национальный интерес. Прочая – нет».

Как можно призывать к толерантности по отношению к национальным меньшинствам, коль скоро отрицается национальное право большинства?

Не стоит и полагать, что Хабермас чем-то лучше Маркузе.

В дни перестройки его пригласили прочесть лекции в московском Институте философии. Он читал свои лекции, стоя на кафедре под транспарантом «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» (Ленин). В заключение цикла лекций к нему подошла группа советских «марксистов» с просьбой выступить на днях творчества, посвященных экзистенциалисту Мартину Хайдеггеру. Хабермас отказался, дескать, ему, как представителю левых, не пристало присутствовать на чествовании людей, входивших в нацистскую партию, да еще писавших доносы в гестапо.

Двуличие, лицемерие – вот то общее, что связывает Хабермаса с Маркузе.

То, что при капитализме больше прав у того, у кого больше денег – эмпирический факт. Имущественное расслоение есть расслоение общества по отношению к закону.

Но вот как заканчивает властитель муд свой бестселлер: «Частная автономия равноправных граждан может быть обеспечена лишь синхронно с активизацией их гражданской автономии» (с. 415). Словом, свобода – это не вседозволенность!

Хабермас необычайно плодовит, работ у него значительно больше, чем у Маркузе. Хабермас востребован. При этом Хабермаса продолжают числить близким марксизму! Такой апологет капитализма, как Роджер Скрутон, редактор консервативного журнала The Salisbury Review, в своем памфлете [5] не придумал ничего лучшего, как критиковать Хабермаса в одном ряду с Сартром, Мишелем Фуко, Делезом, Жижеком, Адорно, Альтюссером, записывая в марксисты этих мелкобуржуазных идеологов. В марксисты ли? Если он приписывает перечисленным восхваление ГУЛага. Свой своя не познаша? Отнюдь. Скрутон прекрасно знает, что он вместе с Хабермасом, Сартром и прочими воюет на одной стороне баррикады.

Литература

1. Зайцев А. В. Юрген Хабермас и его диалогика: понятие и сущность. Вестник КГУ. №5. 2012. С. 190-196.
2. Хабермас Ю. Вовлечение другого. СПб: Наука, 2001, вышла в ФРГ в 1996.
3. Хабермас Ю. Религиозная толерантность как пионер прав культурной жизни. В сб. «Между натурализмом и религией». М.: 2001.
   4. Ашкеров Ю. А. Мораль, разум, глобализация. Социологическое обозрение. 2002. Т. 2. №2.С. 69-84.
4. Скрутон Р. Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых. М.: Издательский дом ВШЭ, 2021.

Октябрь 2021