В режимах, где нет легитимной ротации элит через выборы, ключевым фактором стабильности остается способность к самовоспроизводству. Но такая способность прямо пропорциональна возможности абсорбции потенциальной контрэлиты. Сейчас такие возможности сужает сама власть, делая ставку на чистку, а значит, формируются условия для латентной кристаллизации контрэлиты внутри элиты правящей
    


Будущую ротацию элиты в России часто анализируют исходя из деления политической элиты на правящий класс и оппозицию, где последняя также размежевывается на системную и внесистемную. Системную оппозицию все чаще причисляют к действующей власти – она воспринимается как ее вольный или невольный союзник или просто инструмент. В этом контексте именно внесистемная оппозиция воспринимается как контрэлита, которой суждено рано или поздно прийти на смену нынешней. Однако гораздо более перспективные источники формирования будущей контрэлиты находятся не вне, а внутри правящего класса.

Смены элит на постсоветском пространстве, бывало, делались руками радикалов, но в интересах части уже состоявшейся элиты, которая на определенном этапе приняла решение противопоставить себя власти. Виктор Ющенко, до того как возглавил революцию 2004 года, был премьер-министром у Леонида Кучмы. Курманбек Бакиев в Киргизии, до того как взять в 2005 году президентское кресло смещенного Аскара Акаева, также руководил некоторое время кабинетом министров. За сменщиками часто стоит крупный бизнес, региональные лидеры, видная часть политического класса, образовавшегося задолго до ротации элиты.

Также и в России ротация, скорее всего, будет происходить в пользу тех, кто сегодня уже занимает высокие посты, неплохо интегрирован во власть или имеет достаточно ресурсов, чтобы взаимодействовать с ней на уровне взаимовыгодного партнерства или умеренной конкуренции. Эти завтрашние фавориты, как некогда ельцинские и «семейные», быстро и плавно смогут адаптироваться к новым правилам и новой пирамиде ценностей. При этом речь вовсе не идет о крахе режима Путина: для кристаллизации контрэлиты достаточно лишь его заметного ослабления.
Технократы-бюрократы

Часто при описании политической ситуации в России правящий слой делят на технократическую и политическую часть. Технократами называют тех руководителей, которые, как правило, в системе исполнительной власти отвечают за техническую реализацию принятых политических решений, не имея собственных выраженных политических амбиций. Это стабильная бюрократическая прослойка плюс нанятые профессионалы, не относящиеся к крупным группам влияния или кланам. Это безальтернативные рычаги государственной управленческой машины, своего рода бюрократические монополисты. От начальников отделов до министров, от рядовых депутатов до руководства комитетов обеих палат парламента. Не все они, безусловно, остаются чистыми технократами – среди них много и политических назначенцев, но это именно тот уровень, где технократы обрастают спящими политическими перспективами. Практически все нынешнее правительство, несмотря на свою низкую эффективность, является технократическим в отличие от правительства Путина 2008–2012 годов или правительства Касьянова 2000–2004 годов.

Технократы часто остаются вне большой государственной политики, при этом имея критично большое влияние на ход ее реализации. Этот нейтралитет и позволит им быстро и безболезненно перестроиться под контрэлиту, когда придет время, и даже стать ее частью. Сейчас это особенно интересно с учетом того, что технические фигуры на протяжении последних месяцев стали вымещать политических тяжеловесов, генезис которых тесно связан со становлением Путина как чиновника, политика и правителя. С другой стороны, мы видим и контрудары по технократам, что подтверждает тезис: их, ни на что особенно не притязающих, воспринимают как соперников.
Объявление скрыто.

Это совсем другая психология элиты, обслуживающая, но не несущая вассальных обязательств чести. В отличие от тех, чье будущее (безопасность и сохранность состояний) зависит от благополучия Путина, технократы более свободны в своем выборе. Как опытные аппаратчики, они чувствуют, когда есть возможность высказываться более или менее свободно, а когда стоит придержать язык. Ротация элиты может сопровождаться высокой внутренней конкуренцией, политической дестабилизацией и ослаблением вертикали, что будет провоцировать квазиполитическую активность технократов. При такой дестабилизации неизбежно появление лоскутного политического вакуума, и именно у технократов, которые ближе всего к государственным механизмам, появится соблазн заполнить этот вакуум, определившись в пользу тех или иных политических трендов.

Вырастет число внутриправительственных споров о пути развития, конфликтов между ведомствами, снова появятся выраженные группы влияния (сейчас такое размежевание во многом выхолощено), ориентированные на различные политические силы. Подобный весьма богатый опыт России уже удавалось пережить в 1990-х, когда правящая элита находилась в состоянии перманентных, подвижных расколов и группы влияния активно играли в «большую политику», например, делая ставку на различных потенциальных преемников Бориса Ельцина (можно вспомнить, например, как пресс-секретарь Сергей Ястржембский поддерживал Юрия Лужкова, за что, собственно, и был потом уволен). Те, кто сегодня преданно служит Путину, скрупулезно реализуют поставленные президентом задачи – придерживаться политкорректной риторики, завтра могут оказаться оппонентами Кремля внутри власти.
Когда декорации оживают

Политический режим в России нередко называют декоративной демократией, и для нашего исследования удобно использовать термин «декорации», говоря об армии политических, партийных, парламентских функционеров, обеспечивающих работоспособность внешне демократических процедур. Работа такого декоратора несложная, хотя уже и не очень приличная, скорее рутинная. Декораторами можно назвать всех, кто так или иначе вовлечен в обеспечение функционирования парламентских институтов, системных партий и выборов (включая и членов центральной и региональных избирательных комиссий).

Среди декораторов много обиженных. Это, пожалуй, самое слабое место режима. Нынешняя власть с ними особенно не церемонится, ценится их труд низко, а вышвырнуть могут в любой момент, если момент того потребует. Кремль сегодня решил, что Госдуму нужно обновить, более половины нынешних депутатов вылетели в никуда. Куда им податься? Неслучайно одной из главных проблем праймериз партии власти была проблема перетеканияединороссов к системным оппозиционным силам. Те, кто был снят на пути к победе из-за того, что требовалось расчистить кому-то дорогу, те, кто получил вторые-третьи места или проиграл нечестно, – все они отбрасываются на периферию, невзирая на чины и звания, но сохраняя при этом ресурсы (узнаваемость, рейтинг, связи), амбиции и желание занять более высокое место в политической иерархии.

С новым думским набором ситуация, кажется, еще страшнее: неопытные, с минимальным персональным политическим багажом, но идеологически заряженные и не совсем осторожные думские новички готовы проявлять себя, не спрашивая лишний раз старших товарищей. Наталья Поклонская уже пишет запросы в Генпрокуратуру с требованием защитить чувства верующих от оскорбляющих их фильмов, которые пока никто не видел. Новоизбранный вице-спикер Петр Толстой защищает патриотизм от сарказма, призывая «жестко пресекать» (интересно, как?) мемы, высмеивающие «традиционные ценности».

Формируется новый слой элиты, для которой «традиционные ценности» могут оказаться важнее президента, которая ощущает себя легитимно избранным проводником истинных интересов «российской нации». Что помешает «Ночным волкам» сегодня поставить на место президентского пресс-секретаря Дмитрия Пескова, а завтра усомниться в правильности курса главы государства? Альтернативность путинизма без Путина, кажется, становится реальностью провластного пространства.

Как может происходить размежевание внутри системной оппозиции, было хорошо видно на примере «Справедливой России», где во время массовых протестов 2011–2012 годов выявилось либеральное крыло, поддержавшее митингующих. В 2010 году размежевание наблюдалось и в КПРФ, что было хорошо видно по ситуации вокруг Владимира Уласа. Внутри партии в период протестов или оттепели всякий раз обострялись споры о том, стоит ли и дальше идти на поводу у Кремля, или следует ужесточить торг и начать собственную политическую игру. Протесты 2011–2012 годов быстро затухли, но более длительный период политических волнений мог привести к громким конфликтам и расколам в системных партиях, где часть прогрессивного актива изучала перспективы присоединения к антипутинским акциям.

Наконец, весьма хрупкой выглядит и избирательная вертикаль –система избиркомов – в условиях гипотетического ослабления политического режима. Фальсификации, манипуляции на выборах – преступления, которые совершаются под негласные гарантии режима. Когда режим ослабевает, гарантировать непреследование уже никто не сможет. Буквально каждый участник избирательных механизмов будет вынужден взвешивать «за» и «против»: идти ли на сомнительные с точки зрения закона манипуляции или выйти из игры. Кстати, известный барвихинский прецедент, когда избирком был вынужден самораспуститься после скандально проведенных выборов, еще сыграет свою непоследнюю роль в осуществлении этого будущего выбора.
Предприниматель – снова олигарх

Ротация элит неизбежно будет определяться настроениями в бизнес-среде: в крупных финансово-промышленных группах и банках. Так же как и в политической сфере, мы привыкли к тому, что бизнес-среда практически полностью лояльна власти. Путину понадобился один год (конец 2003 – начало 2004), чтобы олигархов, открыто инвестирующих в политику, превратить в простой бизнес, инвестирующий туда, куда разрешит или попросит власть.

Однако исключительно путинским, преданным президенту бизнес-сообществом является не такая большая его доля. Значительную часть предпринимательства продолжают составлять те, кто сформировался в 1990-е годы и собственно президенту ничем не обязан. Путинские финансовые ресурсы, «кошельки» – это либо топ-менеджеры, не имеющие права собственности на крупные активы («Ростехнологии», «Роснефть» и т.д.), либо бизнес, построенный на близости к государству и госкомпаниям (госзаказы, госпроекты). Зависимость такого бизнеса от политической дееспособности власти – критическая, в то время как независимый от власти бизнес, сформированный в 1990-е, при политических колебаниях не только не утратит, но скорее усилит свое политическое влияние.

Бизнес прагматичен. Если при консервативном тренде в политике власть пополняется носителями охранительной идеологии, то в бизнесе подобных трансформаций не происходит. Любой капитал вынужден анализировать и понимать происходящее, ориентироваться на тренды развития страны и, главное, готовиться к разным сценариям, включая и естественную ротацию элит. Бизнес был бы не бизнесом, если бы не задавался вопросами: что будет в случае падения рейтинга Путина; кто может составить конкуренцию нынешним элитам; в пользу кого будет происходить будущая ротация, мирная или насильственная; на кого ориентироваться в случае политических пертурбаций и вообще – за кем в России будущее? Это профессиональный вопрос выживания, а не политических предпочтений.

Вспомним, насколько вырос интерес инвестиционных компаний к фигуре Навального на рубеже 2011–2012 годов. Тогда же Навальный впервые раскрыл имена своих спонсоров, среди которых были топ-менеджеры крупных российских компаний. Подобный интерес нельзя назвать исключительно результатом политической оттепели: тогда говорить можно было свободнее, а интерес, вероятно, не исчезает и сейчас. Так кто же в такой ситуации потенциальная контрэлита: Навальный или финансирующий его крупный бизнес? Вопрос оставим открытым.

Как бы ни стремился Кремль не пущать бизнес в проекты, связанные с оппозицией (самый громкий пример из последних – признание фонда «Династия» иностранным агентом из-за поддержки ФБК), запретить интерес к оппозиционным проектам невозможно. Любой крупный капитал будет внимательно следить за судьбами потенциально перспективных оппонентов власти, изучать их и, возможно, если позволит ситуация, поддерживать, прагматично диверсифицируя свои риски. Можно очень долго играть по самым плохим правилам, пока они тебе не мешают зарабатывать. Но как только диктуемые властью правила начинают исчисляться миллиардами неполученной прибыли и сотнями нереализованных возможностей, прагматичное отношение сменяется мечтами о смене режима.
Малая знать в большой политике

Если на федеральном уровне политическое поле относительно зачищено, то на региональном режимы остаются очень разными, от управляемых демократий до диктатур. Найти для каждого региона своего надежного лидера Кремлю не только трудно, но и опасно: сильный политик с устойчивой электоральной базой будет менее управляем. Нужны эффективные менеджеры (даже не крепкие хозяйственники), которых можно быстро и безболезненно снять, если что-то пойдет не так. На них можно свалить ответственность за кризис, демонстративно ставить на место. Но такая ситуация подразумевает гораздо более проблематичное управление региональным политическим пространством: строить партию власти, системные силы, бизнес таким губернаторам сложнее, чем популярным лидерам путинского образца.

Новая кадровая политика Кремля в отношении губернаторов, в которые не стремятся «эффективные менеджеры» и «крепкие хозяйственники», но выводятся на стажировку чекисты и президентские охранники, будет снижать качество и эффективность губернаторского корпуса. И не только в управлении социально-экономическими и государственными вопросами, но и политической средой. Солдат проявлять инициативу не заставишь, хотя приказы они часто понимают по-своему. Стремление Кремля упростить и ужесточить губернаторскую вертикаль будет вести к росту числа ошибочных, стратегически опасных решений на региональном уровне.

На региональном политическом поле в отличие от федерального множество конфликтов, самые традиционные из которых – это конфликты между федеральной и региональной партией власти, между партией власти и системной оппозицией (которую, как правило, финансирует часть местного истеблишмента), а также между губернатором и мэром региональной столицы. Яркий пример – противостояние мэра Владивостока Игоря Пушкарева и губернатора Приморского края Владимира Миклушевского: у каждого была своя команда на праймериз «Единой России», своя команда на выборах в региональный парламент. Существующие политические механизмы не позволяют Кремлю эффективно разруливать подобные конфликты: приходится принимать радикальные решения, что в данном случае закончилось арестом Пушкарева.

С одной стороны, через праймериз партии власти для региональных нотаблей Кремль открывает путь наверх по партийной вертикали. С другой стороны, рост конкуренции провоцирует появление большего числа проигравших, чем победителей. Конкуренция за места на первых рядах кардинально выросла. Региональная элита при этом и политически более гибкая: можно находиться в жесткой оппозиции по отношению к губернатору, но оставаться системным по отношению к Кремлю. Но если завтра федеральный центр не сможет больше гарантировать стабильность вертикали, то те, кто вчера был в оппозиции губернатору, но лоялен Кремлю, превратятся в оппозицию и по отношению к федеральной власти, ведь ценность соблюдения политических приличий резко снизится.

Ослабление федеральной власти может привести к тому, что подавляющая часть политического истеблишмента регионального уровня окажется в противостоянии с федеральным центром, причем компанию им могут составить и правящие региональные круги, ведь у них появится соблазн проявить самостоятельность. Поэтому буквально вся региональная элита, за исключением тех, кто персонально имеет отношение к президенту, формирует потенциальную базу для контрэлиты.
Добро пожаловать в систему

Как ни парадоксально, но внесистемная оппозиция – последнее, откуда будет формироваться контрэлита, несмотря на то что в периоды политической нестабильности и массовой уличной активности именно она обеспечивает значительную часть сдвигов в политическом пространстве. Уличные акции можно назвать мотором перемен, но востребованность этих акций резко снижается после того, как ротация элит завершается. Нынешние лидеры оппозиции интересны тем, кто строит сценарии будущего и распределяет свои риски. Однако для обладателей ресурсов – капиталов и власти – лидеры протеста слишком опасны и непредсказуемы. Улица дает легитимность новой смене политиков, но лидеры улицы за редкими исключениями остаются на периферии истории.

Тем не менее нынешняя внесистемная оппозиция, несмотря на разобщенность, конфликты, скудность социальной базы и полный провал на выборах, тоже источник формирования правящего класса будущей России. И условиями успеха выходцев из внесистемной оппозиции будут вовсе не коллективные заслуги, вроде гипотетических (хотя пока и нереальных) 5% на выборах в Госдуму, складной программы или способности к коалициям, а индивидуальный опыт каждого из активистов. Вероятно, именно такой логикой определяет свои действия Михаил Ходорковский, назвавший малоуспешное участие своих кандидатов в думских выборах кастингом для будущей элиты. Новая эра наступит тогда, когда внесистемная оппозиция станет системной и не пустить ее на выборы Кремль, кто бы в нем ни был, не сможет себе позволить, опасаясь политического взрыва.
Совы не то, чем кажутся

Сегодня российское политическое поле выглядит консервативным. Так, наблюдатели попадают в ловушку, ища будущую контрэлиту среди идеологических, но системных оппонентов Кремля, включая все тех же либералов. Кудрина – Грефа только ленивый не противопоставляет власти, в числе потенциальных альтернативных центров в окружении президента называют и Чубайса. Однако даже самый последовательный идеологический противник Путина, но из числа его приближенных, в действительности в переломный момент может оказаться более пропутинским, чем самые видные сегодня охранители.

Начало ротации элит приведет к эрозии пропутинских идеологических клише, консерватор больше не будет синонимом охранителя, ура-патриотизм, «крымнаш» и георгиевская лента утратят свои функции идентификаторов для политического класса по линии свои – чужие. Раздел может пролегать между «людьми Путина», не решившимися отречься от своего лидера, и остальными; между «истинными» и «ложными» «патриотами»; между сторонниками статус-кво и партией «назад в прошлое». Идеология в выборе политического лагеря, возможно, будет играть последнюю роль, уступая место чисто прагматичным «генетическим» связям политических фигур с автором системы. Системные либералы вполне могут оказаться охранителями, а рьяные патриоты и адвокаты режима – в числе последовательных оппонентов власти.

В режимах, исключающих легитимную ротацию элит (прежде всего через процедуры выборов), ключевым фактором стабильности остается способность к самовоспроизводству. Но такая способность прямо пропорциональна возможности абсорбции потенциальной контрэлиты. Сейчас такие возможности сужает сама власть, делая ставку на чистку, а значит, и самовоспроизводство в среднесрочной перспективе будет задачей более сложной, чем прежде. Условия для латентной кристаллизации контрэлиты внутри правящей постепенно формируются, система самопрограммируется на перемены, которые могут вывести страну как к либерализации, так и к более жесткому и чистому авторитаризму.