В жизни Иосифа Бродского была тайна, которая определила всю его судьбу. И разгадка этой главной тайной поможет нам понять не только жизнь Бродского, но и наше время.
В СССР за Бродским почти всё время пристально следил Комитет государственного безопасности. В особенности после того, как во время поездки в Самарканд в декабре 1960 года Бродский и его друг, бывший лётчик Олег Шахматов, говорили о планах захватить самолёт для бегства за границу. 29 января 1961 года Бродский был задержан, двое суток просидел в изоляторе КГБ, но был освобождён.
Бродскому, по его собственным словам, «Гранд Мезон» (так они называли КГБ) предлагал «стучать» на друзей, и за это его бы печатали на финской бумаге. Однако Иосиф «стучать» отказался.
КГБ знал почти всё о планах и действиях Бродского. «Если бы я появился на улице Пестеля, фасад Эрмитажа сорвался бы и побежал доносить в КГБ», – шутил Иосиф.
Так, может быть, кто-то «стучал» на Бродского?
Этот вопрос я задал близкому другу Иосифа Бродского Якову Гордину.






В известной беседе со своим другом Рейном, Иосиф Бродский говорил о том, что «Гранд Мезон», как они именовали КГБ, предлагал ему «стучать», видимо, на своих друзей. И за это ему обещали печатать его издания на финской бумаге. Бродский отказался быть «стукачём». Но, судя по тому, что КГБ так хорошо знал обо всех передвижениях, почти обо всех мыслях и помыслах Иосифа Александровича, видимо, кто-то «стучал» на него. Как Вы считаете, такая версия имеет право на существование? – спросил я у Якова Гордина, близкого друга Иосифа Бродского.

«Имеет, имеет», – ответил Яков Гордин со знанием дела. – «Это могло быть, очевидно, году в 1962-ом, когда он три дня сидел в «Большом доме». Это дело Уманского-Шахматова. Он прошёл как свидетель. Это могло быть тогда. Позже ему уже вряд ли предлагали. Ну, они всем предлагали, кого им удавалось зацепить. Насчёт финской бумаги … Это ничуть не компрометирует его, но в интервью его иногда несколько заносило. ... Ему могли, естественно, обещать благоприятствование в изданиях.

– То есть, публиковали бы его стихи, если бы он был «стукачём»?
– Всё равно это повело бы за собой требование писать другие стихи. Публиковать те стихи, которые он писал, в любом случае бы не стали. А финская бумага, я думаю, это такая фигура речи.

– Так кто же на него стучал?
– Нет, но вот это я сказать не могу, кто именно стучал на него. То, что, как оказалось, в нашей среде был человек, который потом сам признался, и он этого не скрывает, был завербован ещё в институте, это Владимир Соловьёв. Я думаю, что у Соловьёва было довольно сложное положение.

– Тот Владимир Соловьёв, который сейчас живёт в Нью-Йорке?..
– Да. У него было довольно сложное положение. Потому что, с одной стороны, он моложе был, очевидно, был возраста Иосифа. Но Иосиф как-то очень быстро повзрослел. Мы были приятелями. Он был таким младшим приятелем нашим. И ему, конечно, стучать на нас не хотелось. И я думаю, что он максимально избегал давать компрометирующую информацию. Но факт остаётся фактом. Повторяю: он сам в этом признался. Он, по-моему, и сейчас этого не скрывает. И, в общем, в конце концов, ему пришлось уехать из Ленинграда, когда всё это выяснилось, и уехать из страны. Поэтому к его откровениям в фильмах, что о Бродском, что о Довлатове, я отношусь с большим сомнением. Ещё там Лена Довлатова могла иметь с ним дело. Что касается Бродского, то огромные сомнения, что он вообще подпускал его к себе.

Спустя два дня после интервью, 11 июня 2015 года, я получил электронное письмо от Якова Гордина, в котором просил не называть фамилию Соловьёва. «Я подумал-подумал и решил, что все же называть фамилию Соловьева не будем. Пусть это будет "один наш младший приятель". Знаете ли, дети, внуки. Времени прошло много. Он как был прохвостом, так и остался...»

Однако видеозапись интервью я уже выложил в Интернете, о чём сообщил Гордину.

Догадывался ли Бродский, что кто-то из близких друзей доносит на него в КГБ?

Бродский умер в 55 лет. А многие его друзья ещё живы и пишут о нём воспоминания.
Так ныне живущий в Нью-Йорке Владимир Исаакович Соловьёв (тот самый, о котором говорил Яков Гордин) в своей новой книге «Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества. Юбилейное издание» пишет: «Пусть Бродский даже гений (допускаю), но не святой…»

Если агент переехал в Америку, то, либо сбежал, либо для того, чтобы там продолжить свою работу?

Страшно представить, если вдруг архивы откроют, и мы узнаем, как друзья-писатели стучали друг на друга в КГБ.

26 мая 2015 года я побывал в музее современного искусства «Эрарта», где Лев Лурье рассказывал о жизни Иосифа Бродского.





Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде. Его отец Александр Иванович Бродский (1903—1984), был военным фотокорреспондентом, вернулся с войны в 1948 году, работал фотографом и журналистом в нескольких ленинградских газетах.
Мать поэта – Мария Моисеевна Вольперт (1905-1983) работала бухгалтером.
Родители часто ссорились, отец иногда наказывал сына.
Иосиф Бродский с горечью говорил: «у моей матери был очень несчастливый брак».



Раннее детство Иосифа пришлось на годы войны, блокады, послевоенной бедности. В 1942 году после блокадной зимы Мария Моисеевна с Иосифом уехали в эвакуацию в Череповец.
После окончания войны и возвращения в Ленинград Иосиф в 1947 году пошёл в школу № 203 на Кирочной улице. В 1950 году перешёл в школу № 196. В 1953 году учился в школе № 181 в Соляном переулке, где его оставили на второй год.

С детства Иосиф мечтал о море. В 1954 году он подал заявление во Второе Балтийское морское училище, но принят не был. Пришлось продолжить учёбу в 7-ом классе школы № 276, что на Обводном канале.

В 1955 году родители переехали в знаменитый Дом Мурузи на Литейном проспекте, где в их распоряжении было «полторы комнаты» общей площадью 40 квадратных метров – по тем временам довольно много.

В 2015 году в день рождения Иосифа Бродского 24 мая я был на открытии музея «Полторы комнаты» в доме Мурузи. Это было СОБЫТИЕ! Ничего подобного я не видел уже давно. Очередь растянулась до Литейного проспекта.





В 1955 году в неполные шестнадцать лет, закончив только семь классов, Бродский бросил школу и поступил учеником фрезеровщица на завод «Арсенал».
«У Иосифа были амбиции на взвод. Он не мог учиться, при том, что это был умнейший человек», – так говорят современники.



В течение пяти лет после ухода из школы Бродский работал истопником в котельной, матросом на маяке, безуспешно пытался поступить в школу подводников; загорелся идеей стать врачом, месяц работал помощником прозектора в морге при областной больнице, анатомировал трупы, но в конце концов отказался от медицинской карьеры.
С 1957 года был рабочим в геологических экспедициях на Белом море, в Восточной Сибири и в Северной Якутии.
Летом 1961 года после нервного срыва вернулся в Ленинград. В это время Иосиф много, но хаотично читает: поэзию, философскую и религиозную литературу, самостоятельно изучает английский и польский языки.





По словам Бродского, он начал писать стихи в восемнадцать лет. Однако существует несколько стихотворений, датированных 1956 годом. «Пилигримы», «Памятник Пушкину», «Рождественский романс» — наиболее известные из ранних стихов Бродского.

В 1957 году Бродский познакомился с молодым поэтом Яковом Гординым. В 1959 году Бродский знакомится с Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Булатом Окуджавой, Сергеем Довлатовым.

14 февраля 1960 года состоялось первое крупное публичное выступление Бродского на «турнире поэтов» в ленинградском Дворце культуры им. Горького. Прочтение им стихотворения «Еврейское кладбище» вызвало скандал.

Первым опубликованным стихотворением Бродского стала «Баллада о маленьком буксире», напечатанная в сокращенном виде в детском журнале «Костёр» № 11 за 1962 год.

В августе 1961 года Евгений Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, которая жила на своей даче (или, как она выражалась, в «будке») в посёлке Комарово.
Ахматова очень заботливо отнеслась к молодому поэту.



Бродский всегда с уважением высказывался о минутах, проведённых возле Ахматовой.
Ахматовой приписывают слова о том, что была эпоха Пушкина и, наверное, когда-нибудь будет эпоха Бродского. Любопытно, что сегодня музей Бродского экспонируется в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме на Литейном.

После смерти Ахматовой в 1966 году Бродский и Анатолий Найман долго искал и решили, что место для захоронения Анны Андреевны должно быть на кладбище в Комарово.





Когда Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве, Анна Андреевна выступала в защиту Иосифа. Когда Бродского отправили в ссылку, Ахматова сказала: "Какую биографию делают нашему рыжему!»
Именно Анна Андреевна первая заметила, что Бродский похож на кота.

Говорят, есть люди – птицы, есть люди – собаки, и есть люди – коты. Бродский был котом. Свою любовь к котам Бродский сохранял на протяжении всей своей жизни. Он себя вёл соответствующе повадкам кота.



Молодой Бродский был любвеобилен. Баб у него было много. Но бабником он не считался, поскольку был разборчив.
В 1962 году двадцатидвухлетний Бродский встретил молодую художницу Марианну Басманову, дочь художника П.И.Басманова. Отношения у них были неровные: они то расставались, то вновь сходились. 8 октября 1967 года у Марианны Басмановой и Иосифа Бродского родился сын – Андрей Осипович Басманов. В 1972-1995 годы М.П.Басманова и И.А.Бродский состояли в переписке. Поэт посвятил своей возлюбленной многие лирические стихи.



«Если учесть количество греха на душу принятого и количество стихотворений в связи с этим написанных, то я думаю, последний меньше, чем первого», – признавался Бродский.

Современники отмечали: Бродский – самородок. Он учился сам. Это был «человек-остров». «Есть два человека: Бродский как поэт, и Бродский как личность. Оба качества не идеальны и не безупречны. Но в обоих качествах это человек с отблеском гения. Это был великий поэт. И его подпитка – было одиночество».

…
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
…
1970

Родители признавались, что стихов сына никогда не понимали. Не понимали они и его поведения, нежелания работать на одном месте, потребности быть свободным от всяческих уз.

Свобода к полной независимости была основной чертой характера Бродского.
Не всякий жаждет свободы. Бродский свободы жаждал. Она была ему необходима для творчества.

Бродский был личностью, не желал приспосабливаться и быть винтиком в бескомпромиссно устроенном механизме советского государства.
В общественном устройстве СССР Бродский был антиобщественным типом. Он был человеком свободомыслия – свободным в несвободной стране, чужим среди своих.
Всё время искал и находил себе соперников. Он не хотел вписываться в обычную советскую среду. Он вываливался из советского стандарта. Он был как городской сумасшедший.

Но быть индивидуалистом в обществе коллективистов было опасно. В условиях строительства коммунизма всякий не строящий вместе со всеми коммунизм считался тунеядцем.

29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная Я.Лернером, М.Медведевым и А.Иониным. Авторы статьи клеймили Бродского за «паразитический образ жизни».
«Как видите, этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он «любит родину чужую», Бродский был предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине…
Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде».



Было очевидно, что статья является сигналом к преследованиям и, возможно, аресту Бродского. Позднее Лернер признался, что этот фельетон он написал не по своей воле, что его заставили.

Я поинтересовался у Якова Гордина его мнением относительно Я.Лернера и его пасквиля «Окололитературный трутень».
Яков Аркадьевич ответил:
– Лернер был мелкий прохвост, которого использовали, Комитет использовал в качестве провокатора и организатора такого рода акций. Потому что у него были подвиги и до этого схожие. Просто он прославился на деле Бродского. Ну, таких, как Лернер, было довольно много. Он особенно яркая фигура. … Он был не просто «стукачём». «Стукач» – это человек, работающий под прикрытием, как говорится. Это он среди нас … а даёт информацию. А Лернер был совершенно открыто таким мелким агентом.

8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского».
13 января 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. Провели принудительную психиатрическую экспертизу на предмет вменяемости и установили, что у Бродского черты психопатической личности.
14 февраля у него случился в камере первый сердечный приступ. С этого времени Бродский постоянно страдал стенокардией, которая напоминала ему о возможной близкой смерти.

Однако, больше чем арест, суд и приговор, Бродского занимали мысли о разрыве с Марианной Басмановой. Любимая женщина изменила и стала встречаться с близким другом Иосифа – Дмитрием Бобышевым. Вынести такое предательство двух близких людей было невозможно.
Марина навещала Иосифа, когда он находился на обследовании в психиатрической больнице, но больше не показывалась. В результате Иосиф предпринял попытку самоубийства.

Весной 1964 года состоялось два заседания суда над Бродским, которые проводила судья Дзержинского суда Е.А.Савельева. Второе заседание суда проходило 13 марта 1964 года в зале Клуба строителей набережная Фонтанки, 22.
Запись судебного процесса, сделанная Фридой Вигдоровой, была опубликована во влиятельных зарубежных изданиях, даже читалась по «Би-би-си».



Судья: Гражданин Бродский, с 1956 года вы переменили 13 мест работы. Вы работали на заводе год, потом полгода не работали… Объясните суду, почему вы в перерывах не работали и вели паразитический образ жизни?
Бродский: Я в перерывах работал. Я занимался тем, чем занимаюсь и сейчас: я писал стихи.
Судья: Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в том, что вы часто меняли место работы?
Бродский: Я начал работать с 15 лет. Мне все было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.
Судья: А что вы делали полезного для родины?
Бродский: Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден... я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу, и не только сейчас, но и будущим поколениям.
Судья: Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят людям пользу?
Бродский: А почему вы говорите про стихи «так называемые»?
Судья: Мы называем ваши стихи «так называемые» потому, что иного понятия о них у нас нет.

Все свидетели обвинения начинали свои показания со слов: «Я с Бродским лично не знаком…».
Смирнов (свидетель обвинения, начальник Дома обороны): Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, что, если бы все граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить.

Сорокин: Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатываете?
Бродский: Можно. Находясь в тюрьме, я каждый раз расписывался в том, что на меня израсходовано в день 40 копеек. А я зарабатывал больше, чем по 40 копеек в день.
Сорокин: Но надо же обуваться, одеваться.
Бродский: У меня один костюм — старый, но уж какой есть. И другого мне не надо.

О чём думала судья Савельева, вынося заведомо несправедливый приговор Иосифу Бродскому за то, что он жил на 80 копеек в день? Чем оправдывала себя судья, обвиняя будущего нобелевского лауреата в том, что он жил на сумму, чуть большую, чем содержание в тюрьме?

Мне тоже приходилось жить на 1 рубль в день, когда в 1981 году я работал дворником, жил на служебной площади и учился вольнослушателем на философском факультете Университета.

Судья: А лучше объясните, как расценить ваше участие в нашем великом поступательном движении к коммунизму?
Бродский: Строительство коммунизма — это не только стояние у станка и пахота земли. Это и интеллигентный труд, который...
Судья: Оставьте высокие фразы. Лучше ответьте, как вы думаете строить свою трудовую деятельность на будущее.
Бродский: Я хотел писать стихи и переводить. Но если это противоречит каким-то общепринятым нормам, я поступлю на постоянную работу и все равно буду писать стихи.
(Цитируется по воспоминаниям Якова Гордина «Дело Бродского», «Нева»№ 2, 1989 год).

Я спросил у Якова Гордина:
– Судья Савельева судила по закону, а не по совести?
– Она судила как раз не по закону. Потому что доказать, что он тунеядец, было невозможно на самом деле. …
– То есть у неё был политический заказ?
– Ну, естественно, это было задание. Потому что у неё были свидетели защиты, на которых она, если бы она была добросовестным юристом, могла опереться и тут же его отпустить. … Она сделала то, что ей приказывали».





13 марта 1964 года на втором заседании суда Бродский был приговорён к максимально возможному по указу о «тунеядстве» наказанию — к пяти годам принудительного труда в отдалённой местности.

В моей жизни тоже был случай, когда меня хотели посадить за моё творчество. Работники службы занятости написали на меня клеветнический донос, будто бы я не хочу работать и обманываю государство, получая пособие по безработице. В октябре 1999 года на книжной ярмарке ко мне подошли двое мужчин и пытались спровоцировать меня на незаконные действия. Это были офицеры налоговой полиции, которые, якобы, совершили «контрольную закупку» моего романа, хотя я предлагал взять бесплатно.
«Бороться с системой бесполезно, – сказал один из офицеров. – С правоохранительными органами нужно сотрудничать. Мы вас если не так, то иначе, но всё равно посадим, если захотим».
Когда я отказался сотрудничать, они быстро «сшили» уголовное дело, которое отвезли прямо в суд, минуя обязательное утверждение прокурором (знали, что тот не утвердит).
Благодаря юридическому образованию и опыту работы, мне удалось на суде доказать собственную невиновность. Я описал это в романе-быль «Странник»(мистерия).
Позже я узнал, что был «заказан» самыми высокими инстанциями.

Недавно демократические власти России задумались о возвращении уголовной ответственности за тунеядство. В декабре 2015 года Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провёл опрос россиян. Согласно данным опроса, за то, чтобы наказывать тех, кто уклоняется от трудоустройства свыше шести месяцев при наличии подходящей работы, исправительными работами на срок до одного года выступают 45% опрошенных. Против подобных санкций за «тунеядство» выступают 47% опрошенных. Не смогли сформировать своего мнения по этому вопросу 8%.
Однако по телевидению упорно говорится, что половина россиян поддерживает и одобряет возвращение уголовной ответственности за тунеядство.

По приговору суда Бродский был сослан (этапирован под конвоем вместе с уголовными заключёнными) в Коношский район Архангельской области. Поэт поселился в деревне Норенская. Несмотря на тяжёлый труд, Бродский вспоминает о поселении в деревне как об одном из лучших периодов своей жизни. Он сочинял стихи, изучал иностранные языки, английскую поэзию, творчество Уистена Одена. В августе и сентябре 1965 года два стихотворения Бродского были опубликованы в коношской районной газете «Призыв».



В Норенской Бродского навещали его друзья: Евгений Рейн, Яков Гордин и другие.



Приезжала в Норенскую и бывшая возлюбленная Марианна Басманова вместе с бывшим другом Иосифа Дмитрием Бобышевым (к которому ушла Марина). Иосиф и Дмитрий чуть было не подрались на топорах из-за любимой женщины.

При активном участии Ахматовой велась общественная кампания в защиту Бродского. Фрида Вигдорова и Лидия Чуковская на протяжении полутора лет неутомимо писали письма в защиту Бродского во все партийные и судебные инстанции и привлекали к делу защиты Бродского людей, пользующихся влиянием в советской системе.

По мнению Якова Гордина: «Хлопоты корифеев советской культуры никакого влияния на власть не оказали. Решающим было предупреждение „друга СССР“ Жан-Поля Сартра, что на Европейском форуме писателей советская делегация из-за „дела Бродского“ может оказаться в трудном положении».

В сентябре 1965 года под давлением советской и мировой общественности (в частности, после обращения к советскому правительству Жан-Поль Сартра и ряда других зарубежных писателей) срок ссылки был сокращён до фактически отбытого, и Бродский вернулся в Ленинград.
Освобождён он был прежде всего в связи со сменой власти в Кремле. Сажали Бродского при Хрущёве, а новый генсек Брежнев поэта освободил.
Бродский был арестован и отправлен в ссылку 23-летним юношей, а вернулся 25-летним сложившимся поэтом.

В условиях холодной войны Запад пытался сформировать в СССР оппозицию, делая ставку прежде всего на диссидентов и деятелей культуры.
Суд над поэтом стал одним из факторов, приведших к возникновению правозащитного движения в СССР.
Бродский противился навязываемому ему — особенно западными средствами массовой информации — образу борца с советской властью.
Из Бродского неформала всячески пытались слепить диссидента, а он стремился быть собой и всячески открещивался от навязываемого ему имиджа. «Мне повезло во всех отношениях. Другим людям доставалось гораздо больше, приходилось гораздо тяжелее, чем мне». И даже: «… я-то считаю, что я вообще всё это заслужил».

Бродский – человек, который боролся не с системой, он боролся за право быть самим собой. Иосиф настойчиво уходил от имиджа „жертвы режима“ к имиджу „self-made man“» (человек, сотворивший себя сам).

В октябре 1965 года Бродский по рекомендации Корнея Чуковского был принят в Группком переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей СССР, что позволило в дальнейшем избежать новых обвинений в тунеядстве.
Бродский подрабатывал внештатным рецензентом в журнале «Аврора», случайными «халтурами» на киностудиях.



В конце 1965 года Бродский сдал в Ленинградское отделение издательства «Советский писатель» рукопись своей книги «Зимняя почта (стихи 1962—1965)». Год спустя, несмотря на многочисленные положительные внутренние рецензии, рукопись была возвращена издательством. Судьба книги решалась не в издательстве. В какой-то момент обком и КГБ решили в принципе перечеркнуть эту идею.

Бродский продолжал писать стихи. За 1966 и1967 годы были опубликованы только 4 стихотворения поэта (не считая публикаций в детских журналах). Зато в самиздате стихи Бродского расходились довольно широко и были хорошо известны в особенности молодёжи.

Когда в 1968 году Бродскому пришло приглашение принять участие в международном поэтическом фестивале, в ответ на приглашение советское посольство в Лондоне заявило: «Такого поэта в СССР не существует».

За границей Бродского считали гением. У нас КГБ считал поэта бездарем и тунеядцем. Бывший могущественный начальник 5-го управления КГБ СССР Филипп Бобков и в свои 90 лет убеждён по поводу мнения о Бродском: «…Выгнали и выгнали. Дрянь человек…».

Бродский стал чрезвычайно популярен у иностранных журналистов, учёных-славистов, приезжающих в Россию. У него берут интервью, его приглашают в западные университеты. Но разрешения на выезд советские власти Бродскому, разумеется, не дают.

В 70-х годах прошлого века выехать из СССР было затруднительно. Поэтому был распространён такой способ получения «визы», как женитьба на иностранке. Это позволяло жить на Западе и приезжать в Россию. Так сделал, например, Владимир Высоцкий.

В 1971 году дочь высокопоставленного американского дипломата Кэрол Аншютц приехала на стажировку в Ленинград. Её отец был сотрудником Госдепартамента США.
Спустя сорок три года Кэрол Аншютц рассказала о своих отношениях с Бродским.
«Он очень хотел уехать за границу, жениться на иностранке. Таким образом он надеялся вернуться в Россию, возвращаться, когда он хотел. Мне предстояло сделать этот проект возможным. Во всяком случае мы влюбились, и он предложить жениться на мне. Я ответила «да».



«Американский консул в Москве, когда я к нему пришла, сказал: «русские очень этноцентричны, и этот брак кончится плохо; я не советую вам это делать». Бродский надеялся, что мы получим дату на регистрацию брака до того, как власти это запретят. Дали дату 10 мая. В тот день Бродского вызвали в ОВИР. Бродский сказал, что это КГБ. Бродский вышел в слезах. Его поставили перед выбором: то ли принудительного лечения в психиатрической больнице или эмиграция в Израиль. Он был почти в отчаянии. Я для него перестала существовать. Ему пришлось проститься со всем, кого он когда-нибудь знал в жизни. Как перед смертью. На этом наши отношения кончились».

КГБ всё знал о планах Бродского. 10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денечки» (в устах КГБ это означало допросы, тюрьмы и психбольницы). Бродский принимает решение об отъезде.

Перед отъездом из страны он пишет письмо главе СССР Л.И.Брежневу.
«Я принадлежу к русской культуре, чувствую себя её частицей, и никакая перемена места пребывания не может повлиять на конечный исход всего этого».

Иосиф Бродский всегда и везде был чужой странный непонятный необыкновенный чужак. На мой взгляд, Бродский – классический пассионарий. С этим согласен известный философ Александр Секацкий.





Бродский признавал: «Я не знаю, кто я. Я знаю, что я не самый замечательный человек. Я знаю, чего я натворил в этой жизни, кому я причинил зло. Ну конечно же я себя прощаю. Но в конечном счёте я простить себе этого не могу».
…
Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.
…

«Такие люди, как я, обречены на одиночество, а потому не нужно воспринимать это как трагедию. Чувствовать себя чужим среди своих, конечно, не очень-то приятно, но даже когда я старался быть как все, у меня всё равно ничего не получалось. Все мои попытки приспособиться, чтобы не выделяться среди окружающих были безуспешны.

Но что же мне с собой поделать?
Мне нужно всё иль ничего.
Я не хочу себя подделать
Ни под кого, ни подо что.
Да, я чужой себе и людям,
Странный — вот имя для меня.
Я не приемлю серых буден
И лжи с названием “семья”.
Пусть замерзаю средь бездушья,
Из слёз свою броню создав.
В ней одиночества удушье,
И задыхаюсь весь в слезах.
Как мотылек, я засыпаю
На холоде и на ветру,
И очень скоро, точно знаю,
Без понимания умру.
И если где-то в одночасье
Вдруг вспыхнет огонёк любви,
Лечу к нему сквозь все ненастья,
Чтоб в пламени сгореть свечи.
Но лучше ль жить так, замерзая,
Мне в одиночестве своём?
Пусть лучше, к смерти подлетая,
Всё лучшее в себе спасём.
И вот несусь, куда не зная,
Чтоб в пламени любви сгореть.
Пусть лучше буду жить мечтая,
Чем жить, чтоб только умереть».

(из моего романа «Чужой странный непонятный необыкновенный чужак» на сайте Новая Русская Литература





P.S. Страшно представить, какие ещё тайны хранятся в наших архивах. Читайте продолжение в моих статьях «Тайна творчества Иосифа Бродского» и «Тайна смерти Иосифа Бродского».

А по Вашему мнению, какова ТАЙНА ЖИЗНИ БРОДСКОГО?

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература – http://www.nikolaykofyrin.ru