Доброго времени суток, уважаемые читатели рассылки. Сегодня мы продолжим с Вами разговор о том как мы изучаем историю. Речь у нас пойдет о том, что во множестве, правильнее сказать в большинстве сочинений об истории (причем даже самых авторитетных и признанных) история изучается (осуждается) в свете какой либо идеи, концепции и т. д. Предлагаю Вам отрывок из книги одного из наиболее проницательных русских историков Вадима Валерьяновича Кожинова "История Руси и русского слова"
История вокруг нас.
История в повседневной жизни и повседневная жизнь в истории.
Выпуск No 12
2010-07-23
Доброго времени суток, уважаемые читатели рассылки. Сегодня мы продолжим с Вами разговор о том как мы изучаем историю. Речь у нас пойдет о том, что во множестве, правильнее сказать в большинстве сочинений об истории (причем даже самых авторитетных и признанных) история изучается (осуждается) в свете какой либо идеи, концепции и т. д. Предлагаю Вам отрывок из книги одного из наиболее проницательных русских историков Вадима Валерьяновича Кожинова "История Руси и русского слова":
"Окончив "Войну и мир", Толстой взялся — уже не в первый раз — за чтение изданных к этому времени томов "Истории..." Соловьева и написал 4—5 апреля 1870 года в своем дневнике следующее:
"Читаю историю Соловьева. Все, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать... Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России.
Но как же так ряд безобразий произвели великое единое государство?
Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли?.. Кто и как кормил хлебом весь этот народ?.. Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России,
а не Турции или Польше?..(Как видим Толстой обращает внимание на то же, что и Т. Эйдельман в прошлой статье -Н.Б)
История хочет описать жизнь народа — миллионов людей. Но тот, кто... понял период жизни не только народа, но человека... тот знает, как много для этого нужно. Нужно знание всех подробностей жизни... нужна любовь.
Любви нет и не нужно, говорят. Напротив, нужно доказывать прогресс, что прежде все было хуже..."
Вопросы, которые как бы ставит перед Соловьевым, да и большинством историков России Толстой (важно напомнить, что Толстой отнюдь не принадлежал к пристрастным "русофилам" и догматическим патриотам), можно бы до бесконечности множить. Как совместить, например, представленное в их сочинениях сплошное "безобразие" русской истории с такими ее плодами, как "Слово о законе и Благодати" Илариона, храм Покрова на Нерли, "Предание" Нила Сорского" фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре и т.п.?
Толстой выявляет один из главнейших и поистине тиранических "стимулов", руководивших множеством историков России,— идею "прогресса" — едва ли не самую популярную и едва ли не самую легковесную из "идей" XVIII—XX веков. Историки не столько изучают историю, сколько судят или, вернее, даже осуждают ее в свете этой "идеи". К тому же идея эта, если можно так выразиться, оказывается предельно беспринципной.
Так, характеризуя эпоху конца XI — начала XIII веков, Русь беспощадно судят за "феодальную раздробленность", а переходя ко времени конца XV — XVI века, те же самые историки проклинают "деспотизм" российского единовластия. А между тем совершенно, казалось бы, бесспорно, что без этой самой "раздробленности" не могла бы создаться самобытная жизнь и культура Новгорода, Пскова, Твери, Ростова, Рязани и т. д., а без "единовластия" все это многообразное богатство не смогло бы слиться в великую общерусскую
жизнь и культуру. И, между прочим, эта историческая "диалектика" (единое государство — раздробленность — новое единство и, как правило, "деспотическое") присуща истории всех основных стран Западной Европы, а вовсе не одной России...
Толстой говорит, что для познания истории нужна "любовь". Это звучит вроде бы совсем "ненаучно". Но если под этим понимать приятие тех или иных периодов и явлений русской истории такими, каковы они есть, толстовское слово вполне уместно. Известно превосходное пушкинское требование: "Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным",— то есть принимать его творение в его реальном своеобразии. Это, в сущности, применимо и к исторической эпохе, тем более что Пушкин
не раз сближал драму (где "автора" как бы и нет, а есть только поступки и высказывания героев) с "драмой" самой истории и, естественно, с воссозданием этой "драмы" в сочинении историка. Он писал о "падении Новгорода" в противоборстве с Москвой в XVI веке:
"Драматический поэт, беспристрастный, как судьба, должен был изобразить... отпор погибающей вольности как глубоко продуманный удар, утвердивший Россию на ее огромном основании. Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине"
(выделено мною.— В. К.).
В этом рассуждении Пушкина вполне уместно будет заменить "драматического поэта" историком. И та "любовь", о которой как о необходимом качестве историка писал Толстой,— это любовь, или, скажем более нейтрально, приятие не Москвы и не Новгорода (тут-то как раз требуется "беспристрастие" в отношении борющихся и имеющих каждая свою правоту сил), а приятие самой великой драмы (или даже трагедии) Истории.
Пушкин и как художник, и как историк обладал этой чертой в высшей степени. В "Борисе Годунове" беспристрастно воссозданы и Борис, и Григорий Отрепьев, и все остальные; столь же беспристрастен Пушкин (о чем уже сказано) и в художественном, и в собственно историографическом воссоздании Петра и его непримиримых врагов.
О несравненном, в сущности уникальном даре и умении Пушкина точно говорит посвятивший свою жизнь познанию его наследия В. С. Непомнящий, исходящий, по его определению, из "фундаментального, основополагающего качества мироощущения Пушкина, а именно: для него бытие есть безусловное единство и абсолютная целостность, в которой нет ничего "отдельного", "лишнего" и самозаконного — такого, что нужно было бы для "улучшения" бытия отрезать и выбросить... Смерти и убийства, измены, предательства,
виселицы и яд, трагические разлуки любящих, бушевание разрушительных природных и душевных стихий, крушение судеб, холодность и эгоизм, смертоносное могушество мелочных предрассудков и низменных устремлений -- все это буквально наводняет и переполняет мир Пушкина... Почему, невзирая на весь трагизм этого мира, мы обращаемся к Пушкину вовсе не как к трагическому гению света, рыцарю Жизни?.."
Суть в том, подводит итог В. С. Непомнящий, что Пушкин "именно "во всей истине".... "воскрешает" изображаемые события.
Во всей истине... (Выделено мной - Н.Б.)
Если у большинства из нас роль точки отсчета играет какая-то часть истины, понятная нам и устраивающая нас, то у Пушкина такой точкой отсчета является "вся истина", вся правда, целиком, никому из людей, в том числе и автору, персонально не принадлежащая и не могущая принадлежать. Эта "вся истина" и есть солнце пушкинского мира, и вот почему, будучи полным сумрака и зла, он так светел и солнечен. Ведь правда, полная правда дает ясность, то есть верное представление о реальном порядке и реальной связи вещей...
Без такого представления... невозможна полная жизнь, в которой человеческий дух только и может находить радость. Мир Пушкина светел потому, что это не хаос, из которого можно извлечь любые комбинации элементов, вызывающие ужас или ненависть, тоску или отрицание ценностей, ощущение бесмыслицы и безнадежности, желание "все утопить" ("Сцена из Фауста") или все перекроить по-своему... (а именно так и подается история России в массе сочинений! -- В.К.); мир Пушкина -- это в своем изначальном существе
космос... в котором все неслучайно, все неспроста, все осмысленно и по сути своей прекрасно...".
Это относится, конечно, вовсе не только к художественным творениям Пушкина, но и ко всему его наследию -- в том числе и собственно историографическим сочинениям и заметкам. Но пушкинская традиция, увы, почти не продолжена (Выделено мной - Н.Б.). В исторических трудах о России весьма редко встречается это "беспристрастие", это приятие истории как она совершалась..."
А как Вы считаете, правильно ли мы изучаем историю? Жду Ваших мнений в комментариях.
За сим прощаюсь. До скорых встреч на страницах блога и рассылки.
Ну вот вроде на сегодня и все!
Жду от вас пожелания и замечания, а возможно и критику!
С искренним уважением, Баранов Николай. E-mail: nikola@nikbaranov.ru Сайт: http://nikbaranov.ru