На днях мне позвонили из одной областной газеты.
Приятный женский голос представился редактором
отдела по молодежной тематике.
Суть предложения такова: изложить взгляд
человека старшего поколения на кинофильмы
ранних шестидесятых и застойных семидесятых, в
которых хорошее борется с еще лучшим. Написать
эссе о том, что обильное ретро, появившееся на
центральных телевизионных каналах, сильно
приукрашивает те годы и создает у части молодежи
обманчивую иллюзию об эпохе развитого
социализма с человеческим лицом. Короче,
заставляет ностальгировать по тому, чего
молодежь не видела и не знает.
Развеять остатки сиреневого тумана , имеющего
свойство по весне смущать молодые души, мне и
предлагалось. И я отказался. Нет, не оттого, что
редакторы тех газет, где кормишься, косо смотрят
на левую работу. Это везде и всегда. Смущало
другое. В предложении к сотрудничеству явственно
прозвучали нотки меморандума, уже исключающие
жанр эссе, предполагающего изрядную толику
своего субъективного мнения.
Сегодня многие пытаются понять, отчего в
недалеком прошлом такие слезно-веселые
мелодрамы, как Москва слезам не верит , Любовь
и голуби , Покровские ворота , обрели
немыслимую популярность. Мы рассматриваем на
экране нелепую скульптуру горниста или девушки с
веслом, и что-то проступает в глубинах памяти.
Вот пробивается среди поклонников артист
Харитонов, раздающий автографы. Десятитысячные
толпы на площади Маяковского восторженно
аплодируют юному Андрею Вознесенскому или
Евгению Евтушенко... Впрочем, и толпой площадное
действие назвать нельзя. Это благодарная
аудитория, такая же, как в Политехе, благоговейно
слушающая Булата Окуджаву.
Кинокамера запечатлела и донесла сорок лет
спустя выражение лиц моих сверстников, которое
теперь не увидишь. В них сиреневый туман
радости жизни и уверенности в завтрашнем дне.
Господи, да это же я, молодой, бегу, пытаясь
проскочить мимо вахтера в общежитие. Это ж мы с
Васькой перевозим молодожену Петьке рабочий
станок - диван-кровать в полученную от цехкома
однокомнатную... Потом на новоселье в нее
набьется наша третья бригада, и начальник смены
торжественно подарит громадный и тяжеленный
цветной телевизор. Его внесут четыре подкрановых,
от всеобщего внимания и восторга засуетятся и...
уронят.
Отчего, когда я уже в сотый раз смотрю
заключительные кадры Покровских ворот , щемит
сердце при виде горниста с отбитой рукой? Что это,
знак из тех далеких лет нам сегодняшним?
Предвестник гибели в Афгане Андрея, первенца
Петра и Галины? Комок нечеловеческой боли уже чернобыльца
Петьки, умирающего от рака? Слезы его вдовы,
учительницы литературы, когда ее ученики, не
успев проводить на пенсию, послали по матери в
заплеванном и прокуренном подъезде?
Ах, Галина, не сумела ты, учитель русского языка,
объяснить юным засранцам, что слово мать имеет
и другие смыслы. Мать-сыра земля, материк - основа
земной тверди, матица-балка, на которой держится
потолок в избе. Это и правда-матка, и Родина-мать.
Хотя, если бы и попыталась, нужно еще ответное
желание воспринять, услышать.
Ты потом рассказывала мне, что в твоем отчаянии
тебе помог ретро-фильм Пять вечеров . В нем
героиня, несмотря на личную трагедию, как ты
сказала, знала, чего от кого ждать. Можно ли
сейчас надеяться вообще на кого-нибудь? -
спросила ты, и я, помнится, ответил, что надеяться
можно только на самого себя. А государство,
церковь? - всплеснула руками в который раз
неугомонная ты наша с барабаном под юбкой и
красным галстуком в душе.
Государство тебе уже помогло Андреем в
Афгане и мужем в Чернобыле. Потому что это
государство было уже не государством
шестидесятых, а государством восьмидесятых. Все
течет и меняется, и государство тоже. Только
герои Весны на Заречной улице молоды по-прежнему
и жалеют о том, что давно гудка не слышно
заводского .
В самом деле, а кто в нынешнем государстве не
беспомощен? Банкиры, промышленные тузы, олигархи?
Так их то в персональной иномарке наемные убийцы
прикончат, то просто дадут коленкой под зад те,
кто в данный момент оказался сильнее. А может, это
тайные или явные спецслужбы не беспомощны? И их
все время трясут и тасуют как колоду карт, отчего
внутри пьянство и коррупция.
Тогда, может, бандиты, мафия? Но и над ними
носится некая темная сила, периодически
истребляя целыми кланами и группировками.
Церковь? Да ни Боже мой! У нее одна проблема: как
бы не ошибиться, кого из правителей завтра
славословить и окучивать .
Тогда Запад в России хозяйничает? Но Западу наш
кошмар вкупе с малоконтролируемыми
радиоактивными веществами - как корове седло.
Взять, в общем-то, у нас особо нечего. Нефти,
алмазов, золота им самим девать некуда. Клепать сушки
и миги для продажи тоже не дадут. Их и в застойные
годы мы не столько продавали, сколько давали в
долг, который и теперь получить не можем, да и
стоит он как нынешняя копейка против тогдашнего
рубля.
Остается только пресловутая духовность,
подкрепляемая ретро-фильмами типа киноэпопеи Сибириада .
Беда в том, что нефтяные и газовые фонтаны с тех
пор превратились в капли, которые нужно качать
вакуумными насосами. Главный газовик с ретро-именем
Рэм так на днях и сказал: осталось на донышке .
Короче, нужно срочно засучить рукава и сверлить,
сверлить новые дырки. До изнеможения, до обморока,
до чертиков в глазах... И как знать, может, в
условиях недостаточного финансирования еще
придется вспомнить трудовой энтузиазм героев Сибириады .
В конце концов брались ведь русские мужики,
поплевав предварительно на ладони, за гуж,
помогая себе песней Эх, дубинушка, ухнем...
А вера в дубину, которая сама пойдет , уже
витает в воздухе. Нужно только чутко воспринять
новые веяния. Массы созрели, и идея усиления
государственного патернализма будет принята на
ура. И как знать, может, фильм, в котором герой
отказывается получить премию, будем смотреть
другими глазами. Без смефуечков , а цитируя: Ведь
были ж люди в оно время... А что тут необычного? В
нашей истории случалось не единожды, когда
возвращались на круги своя . Тьфу, тьфу, конечно,
но лезут в голову строки из Сорок сороков : И
нас не купишь на испуг/ ни по дешевке, ни по пьянке./
История опишет круг/ и завершится на Лубянке .
Нет, я совсем не собираюсь пугать читателя-демократа
от макушки до пяточек . Просто согласно
субъективному жанру эссе пытаюсь рассуждать. На
то, что кто-то извне нам поможет, мы уже губу не
раскатываем. Нам не в нее положили, а по ней дали.
Я имею в виду тот подавляющий, в буквальном
смысле, слой населения, за чертой бедности
получивший от осла уши и дырку от бублика.
Единственно, что дешево на нашем обезьяньем
рынке - это человеческая жизнь, которая не
ценится ни в грош. В нем душегубствовать, что мух
бить. Телевидение и газеты завалены трупами.
Среди умных редакторов уже зреет понимание того,
что горячий криминал не поднимает рейтинги и
тиражи.
Вот отчего и ностальгия по ретро, в котором не
душегубствуют, а строят хрущевки и прокатные
станы. Отдыхают по профсоюзной путевке на
Черноморском побережье. Справляют комсомольско-молодежные
свадьбы, гуляют запросто по ночным улицам и поют
про последний троллейбус .
Вглядываясь в мир, окружающий нас со всех
сторон, через судьбы знакомых, соседей, друзей,
через экран ТВ или страницу газеты, невольно
задаешь себе вопрос: Что если сложить хотя бы за
последний год людей, которых поубивали, и
разделить на общий вес всех убиенных? Тогда
получится килограмм человечины куда дешевле
килограмма говядины. Таков наш рынок.
И сколько ни объясняй вьюноше , что лубочное
изобилие рынка в фильме Кубанские казаки - блеф,
в подкорке у него все равно запечатлеется
раскрашенная в десять лет во все цвета радуги
целлулоидная картинка. Психоаналитики скажут,
что такова человеческая натура. Великий поэт
воскликнет: Ах, обмануть меня нетрудно, я сам
обманываться рад . Шекспир: Народ беды не видит,
пока беда не близко . И тогда...
Тогда остается искать веру в историческом
багаже. А одну и ту же историю можно увидеть и
изложить по-разному. Как в фильме Акиро Курасавы,
где четыре свидетеля по-разному рассказывают то,
что видели. Мудрейший царь Соломон, оказавшись в
роли судьи, сказал, выслушав семейную заморочку ,
сначала жене, а потом мужу: И ты прав .
Приукрашивание прошлого - вечный сюжет мировой
культуры. Иосиф Виссарионович Сталин, которого
скоро в связи с 55-летием Победы будут поминать по-всякому,
в свое время догадался об этом и оживил героев-предков.
Они, срежиссированные вождем, стали рядом с ним в
картинах, фильмах, романах и оттуда осеняли наши
победы. Будили, в ком не проснулся,
патриотический дух.
Потом настали другие времена и зазвучали
другие песни о главном. В словах все, что было не
со мной - помню неожиданно прозвучала
ироническая нотка. Ведь помнили большинство то,
что видели в ретро-фильмах. Сегодняшние
культурологи сказали бы, что в них был
талантливый пиар . Еще бы не талантливый! Неталантливых
авторов в оно время даже не клали на полку, а
ставили к стенке.
Обласканный красный граф Алексей Толстой,
как теперь излагают литературоведы-историки, до
того напужался нелестного отзыва Вождя-друга
всех писателей по поводу сценария Ивана
Грозного , что умер. Натурально от страха. Сжимая
в руке трубку, подаренную генералиссимусом.
Видишь, читатель, как бывает? И курительные
трубки иногда стреляют. В самое сердце.
Вообще с ретро надо осторожно. Не всякому,
особенно молодому, дано умение читать между
строк или видеть то, что за кадром. Иногда те, от
кого в жизни пахнет кровью, с экрана пахнут Шипром .
Или Сиреневым туманом . Такая вот аберрация
обоняния. Поэт Тимур Кибиров об этом:
Чуешь, сволочь, чем пахнет?
Еще бы!
Мне ли местному нос воротить?!
Политурой, промасленной
робой,
Русским духом, едрить-колотить!
Пахнет МХАТом
и пахнет бытовкой,
Люберецким дурным кулаком,
Елисеевским и Третьяковкой,
Русью пахнет, судьбою, говном...
И еще Яблочным цветом у офиса чеченца Умара
Джабраилова, где под объективами телекамер в эту
субботу мыли шампунем мостовую. И трупным
запахом полусгоревших тел 60 боевиков в подвале
дома села Комсомольское, куда попали снаряды от супер
Змея Горыныча и Буратино , в пыль превращающие
бетонные укрытия. И смрадом от предательства
Иуды-полковника...
И первой листвой зеленки оттуда, из далекой
Чечни. И там, в Чечне, ретро: как в сорок пятом на
танках и БТРах не триколор, а красные знамена. И в
телерепортаже из траншейного укрытия убили
негра, убили негра, суки, замочили вдруг сменяет
переворачивающая душу песня: Вставай, страна
огромная, вставай на смертный бой! С бандитской
силой темною, с чеченскою ордой...
Ее прямо в телеглаз с вызовом и отчаянием поют
девятнадцатилетние ребята в рваных камуфляжах.
Такое вот ретро. В Останкино выпускающий
редактор хватается за сердце, но перегнанную
через сателлит картинку вместе со звуком дает-таки
в эфир. По-своему тоже бросаясь грудью на
амбразуру, как Александр Матросов в одноименном
фильме.
Нет, все-таки старые фильмы, в которых авторы
воспевали самопожертвование, самоотверженность,
перешедшие ныне в разряд глупости, не прошли
даром. Вот только нет у меня ответа на вопрос: кто
мы были в том времени - негры или белые люди?
