КИТАЙ И РОССИЯ,
взаимоотношения и история

No 32

ОТ АВТОРА

Мы временно откладываем эту почти неисчерпаемую тему русской эмиграции. К сожалению, из-за объема задачи не удалось рассмотреть самое главное для наших целей, на основе поставленного историей эксперимента в Харбине, Шанхае и некоторых других культурных автономиях: возможности адаптации, совместного проживания и взаимопроникновении русских и китайцев этносов. Кстати в этих городах существуют клубы проживающих в них русских. Кроме того, недостаточно оказалась освящена и другая проблема – переходные процессы конфликтного столкновения двух культур на компактной территории и взаимоотношения доминантного и подавляемого этносов. Это во многом обусловлено тем, что целостных, и главное аналитических материалов по этой теме мне не известно, одна из наиболее подходящих для этих целей работ, процитированная в рассылке – Камкина «Русские белогвардейцы в Китае», на самом деле вызывает ряд вопросов, так как сам Камкин так и остается загадкой, даже найти его инициалы оказалось невыполнимой задачей. Тем более удивительно, что его работа была опубликована спустя всего год после возвращения в СССР, что дает возможность выдвинуть гипотезу об псевдониме, возможно агентурном, что снижает доверие к тексту. Кроме того, он описывал не Маньчжурию, а Илийский край, где собственно китайцев практически и не было, а часть уйгуров до сих пор пытаются сформировать отдельное государство.

Тем не менее, к выдержкам по этой тематике мы еще вернемся.

В этом и следующем выпуске будут представлены фрагменты работы Т.В. Кузнецовой, подготовившей ряд работ по информационному полю российской эмиграции, а именно издательствами, книгами, периодикой и другими печатными материалами. И готовящей в настоящий момент материалы по влиянию русской культуры на культуру Китая посредством информационного воздействия книги и периодики/

Ее книга, цитируемая в этом выпуске, вышла малым тиражом – 500 экз. При содействии клуба Дальневосточников она сейчас доступна в Интернет, в частности на Озоне (доступны всего последние два десятка экземпляров).

Хотелось бы привести отзыв на книгу Кузнецовой Т.В. «Русская книга в Китае» из электронного журнала-препринта РБА, № 7, май 2005 «Библиотечные фонды: проблемы и решения»:

Монография зам. директора Дальневосточной государственной научной библиотеки, канд. ист. наук, посвященная истории русского книжного дела в Китае. В основе исследования лежат печатные и неопубликованные материалы за период с ноября 1917 г. до октября 1949 г., большинство из которых впервые вводится в научный оборот. Автором на основе многих источников в хронологической последовательности прослеживается эволюция русского издательского дела, распространения и использования книг, газет и журналов на русском языке на территории, соседней с российским Дальним Востоком. Рассматриваются основные этапы создания центров русского книжного дела в Маньчжурии и в других районах компактного проживания россиян в Китае.
Исследуемый материал сгруппирован в двух хронологических разделах, включающих сведения о русском книжном деле в Китае 1917-1931 гг. и 1932-1949 гг. Подрубрики этих хронологических разделов идентичны, что позволяет более четко представить динамику развития рассматриваемого процесса социального бытования русской книги в Китае в первой половине ХХ века.
Новый подход к изучению рассматриваемой проблемы автор ярко обосновывает во введении, представляя историю изучения данного вопроса в эмигрантских, отечественных и зарубежных исследованиях.
В основу анализа рассматриваемой в монографии проблемы взято положение Н.К. Пиксанова о <культурных гнездах>, получившее дальнейшее развитие в работах Н.В. Здобнова и других авторов. Согласно их мнению понятие <центра русской книжной культуры> идентифицируется с понятием <крупный очаг книжного дела> в стране или ее провинции. Характерно для автора монографии и то, что, признавая геополитический характер распространения русской книги, он вслед за И.Е. Баренбаумом, понимая книгу в широком значении, включает в это понятие и такие издания, как газета, журнал и др.
В соответствии с этими основными положениями исследователя, материал в двух разделах располагается по двум идентичным подразделам:
1. Издание и распространение русской книги в Северо-Восточном Китае;
2. Издание и распространение русской книги в местах компактного проживания русского населения в Китае.
В первом подразделе рассматриваются общее состояние полиграфической базы и издательского дела, тематика книжной продукции. Здесь же дается оценка проблемы книгораспространения и библиотечного дела, бытовавших в то время периодических и продолжающихся изданий.
Во втором подразделе приводятся сведения о таких местах компактного проживания русского населения в Китае, как Пекин, Тяньцзинь, Шанхай, Циндао и центры деятельности советских специалистов.
Монография завершается заключением автора и хорошо подготовленным справочным аппаратом: примечаниями, краткими биографическими сведениями, именным указателем и списком сокращений.
В целом эта научная работа, написанная хорошим литературным языком, открывает новые страницы из истории книжных связей двух великих государств: России и Китая.
Методологический подход автора монографии позволяет читателю получить комплексное представление обо всех основных звеньях русского книжного дела в Китае: полиграфии, книгоиздании, книжной торговле, библиотечном деле и, в меньшей степени,- библиографии. Публикуемая книга обогащает знания всех интересующихся судьбой русских эмигрантов, дает представление об их вкладе в развитие русской культуры за рубежом.
Книга, включающая ранее не известные сведения по истории русской книги, рассчитана на специалистов в области истории культуры, книговедов, библиотекарей, студентов.

В следующем заключительном выпуске по тематике России и Китая до дискредитации Сталина небольшой фрагмент из Альбома «Планета Харбинъ» посвященного 100-летию КВЖД и составленного по архивным материалам г. Хабаровска, одним из авторов составителей которого также является Татьяна Валентиновна Кузнецова.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ. ИСТОРИЯ: ДО ДИСКРЕДИТАЦИИ СТАЛИНА

Кузнецова Т.В. Русская книга в Китае (1917-1949) – Хабаровск: Дальневост. гос. науч. б-ка, 2003. – 256 с. ISBN 5-98162-001-3

Северо-Восточный Китай столетиями оставался одной из глухих окраин Цинской империи, заповедной зоной, связанной с династическими интересами маньчжуров. В первые десятилетия ХХ в. он начал превращаться в экономически развитый район: по темпам формирования современной промышленности и торгово-предпринимательской деятельности обгонял другие районы страны. “Никакими искусственными мерами, никакими парками, аллеями, прекрасно оборудованными гостиницами нельзя было заманить предпринимателей в Дальний, – писал Генеральный консул в Харбине в своем донесении на имя посланника в Пекине, – а между тем Харбин, при всей его неблагоустроенности, тянул к себе народ со всех концов... Царство произвола и полное отсутствие правосудия не устрашало массу, которая пробиралась сюда часто неизвестно какими путями...” Интенсивная китайская колонизация Маньчжурии и приток сюда иностранных капиталов были главными движущими силами этого процесса. Первые русские поселенцы появились в Северо-Восточном Китае в конце XIX в. в связи со строительством КВЖД. Капиталовложения России, затраченные на постройку дороги, составили около 330–340 млн руб. КВЖД не только улучшила сообщение Китая с внешним миром, содействовала развитию сельского хозяйства и торговли, но и способствовала проникновению достижений мировой науки, культуры и техники в Китай.

Город Харбин, построенный русскими, стал со временем крупным “культурным гнездом”. Его превращение в центр русского торгово-экономического влияния в Cеверо-Восточном Китае и в соседних китайских провинциях способствовало развитию книгоиздания, книжной торговли и возникновению библиотек в этом городе. Роль печати и книжного дела была особо значимой для русских жителей города, возникшего как административный и экономический центр полосы отчуждения КВЖД. Вся русская печатная продукция прежде всего способствовала сохранению национальных корней, поддерживая у наших соотечественников чувство национального достоинства. В то же время печать играла роль объединяющего фактора в сфере духовной жизни всех национальных групп поселенцев, прибывших из Российской империи. Причастность к великой русской культуре подтверждают слова одного из харбинцев нерусской национальности, сказанные после отъезда из Китая: “Мы все из одного города Харбина с его объединяющей русской культурой”.

В 1916 г. в Харбине из почти 70-тысячного населения проживало более 34 тысяч русских. До 1917 г. полоса отчуждения КВЖД была территорией, где российские подданные пользовались правом экстерриториальности. Многие считали полосу КВЖД российской территорией, а Харбин – русским городом. Издание и распространение русской книги являлось цементирующим фактором развития русской культуры в Китае. <...>

Русские люди, жившие в Харбине в 1917–1931  гг., представляли собой далеко не однородную массу единомышленников, что не могло не отразиться на книгоиздательской деятельности тех лет в Китае. Вопрос о будущем Родины волновал выходцев из России, оказавшихся вдали от нее. Многообразие их точек зрения отражало сложную картину политической жизни российских эмигрантов. В Харбине, как нигде более, печатная продукция издавалась самого разного толка: монархического, либерального, социалистического и т.п. <...>

Русская диаспора обладала значительным интеллектуальным потенциалом. Об этом можно судить по письму В.В. Ломанского (16 сент. 1927) академику В.Л. Комарову: “За последние 5–6 лет здесь скопилось много интеллигентных сил, и благодаря этому много всякого рода затей, порой удачных”. Число подобных свидетельств легко увеличить.<...>

Оказавшись в чужой стране, в другой языковой среде, русская диаспора стремилась адаптироваться, облегчить свою жизнь в Китае. В связи с этим создавались учебные пособия для изучения русскими китайского языка. <...> В то же время близкое соседство двух народов требовало обоюдного сближения, поэтому выходили пособия по изучению русского языка китайцами <...>

Итак, основными видами местных изданий были учебники и учебные пособия, словари, произведения русских классиков, прочая беллетристика, как отечественная, так и переводная, научные труды (главным образом по востоковедению, экономике и праву), религиозно-нравственная литература, сборники поэзии и прозы местных авторов, альманахи, настольные календари, юбилейные сборники.

Русская книга в Китае оказала воздействие на китайскую издательскую практику и, естественно, на китайского читателя. Политика Гоминьдана после 1927 г. создавала чрезвычайно большие препятствия в отношениях между СССР и Китаем. Тем не менее культурные связи народов обеих стран неуклонно развивались. В тяжелых условиях Гражданской войны в Китае как в советских районах, так и в районах гоминьдановского господства широко издавалась марксистско-ленинская литература. <...> Хорошо расходились советские художественные произведения. Основоположник современной китайской литературы Лу Синь писал: “Последние десять лет внимание читателей к советской литературе не ослабевало. Дипломатические отношения могли прерываться и восстанавливаться, издание переводов могло разрешаться и запрещаться, но внимание читателей все росло и росло, вопреки всем запрещениям и наперекор разрывам в дипломатических отношениях. Ясно, что наши читатели смотрят на Россию не с точки зрения эгоистичных подхалимов. Наш читатель, даже бродя в потемках, давно уже понял, что растет и вырастает на ее огромных черноземных просторах”<...>

Русские жили во всех городах Маньчжурии, но самые многочисленные колонии располагались, кроме Харбина, в Мукдене (ныне Шэньян), Чанчуне, Дальнем (китайское название Далянь, японское – Дайрен), Хайларе, Гирине. Много русских проживало в пристанционной полосе КВЖД. Только в Трехречье (район на северо-западе Маньчжурии вблизи советской границы) довольно компактно расселились около 15 тысяч забайкальских казаков и насчитывалось 19 чисто русских станиц и сел. Помимо этого, в отрогах Большого Хингана проживала большая колония староверов. Часть из них переселилась сюда из России в начале века, другая часть (с верховьев Енисея) – в годы революции и Гражданской войны. Несмотря на достаточно широкое распространение русского населения на территории Маньчжурии, издательская практика была характерна в основном для Харбина. В других упомянутых местах русские издания выходили и распространялись в 1917–1931 гг. не столь регулярно и полно. <...>

В Харбине появлялось и так же быстро исчезало множество газет самых разных направлений. Этому способствовали происходящие исторические перемены. Численность выходцев из России, покинувших страну в годы революции и Гражданской войны, трудно поддается определению. Архивные документы и литература весьма противоречивы, что связано с отсутствием тщательного учета, а также подвижностью эмигрантов. По мнению большинства авторов, численность российских эмигрантов в Китае в начале 20-х гг. составляла почти 200 тыс. человек. Известный ученый О.И. Сергеев определяет их число на момент пика в 500 тыс. человек.

Поздний и “остаточный” характер восточной эмиграции отразился и на ее социальном составе. В Харбине собрались представители известных дворянских фамилий, потомки поэта Языкова, семьи Баратынских, Карамзиных, Аксаковых, князей Львовых, Ухтомских, Голицыных, Воейковых. Среди эмигрантов встречались беженцы из Петрограда, Москвы, Киева и других западных городов. Это были дворяне, высшее офицерство, адвокаты, ученые, педагоги, врачи, крупные коммерсанты, высокопоставленные чиновники и члены их семей. Мещанство составляло основную часть средних слоев и включало мелких торговцев, домовладельцев и ремесленников.

Большинство тех, кто не указал свое сословие, были чиновниками (до восьмого класса) и представителями интеллигенции; как известно, в целом этот слой не принял революцию и в знак протеста покинул Россию. Среди эмигрантов оказалось немало писателей, поэтов, журналистов и издателей. Они пополнили литературные ряды и способствовали бурному развитию русского печатного дела в Харбине. В то время в Харбине появилось так много газет и журналов, что другой подобный пример трудно отыскать в истории мировой журналистики. Естественно, что это было связано с резко возросшим контингентом русской читающей публики. <...>

В 30-е гг. XX в. российское дальневосточное зарубежье оказалось в центре острых противоречий между СССР и Японией. В 1931 г. Япония оккупировала северо-восточные провинции Китая. В начале 1932 г. падением Харбина был предопределен захват Маньчжурии Японией. На политической карте Восточной Азии появилось марионеточное прояпонское государство Маньчжоу-Го со столицей в Чанчуне, переименованном 1 апреля 1932 г в Синьцзин. Этот город стал центром японского контроля за издательской деятельностью в стране. Императором Маньчжоу-Го был провозглашен последний представитель маньчжурской династии Цин Пу И. В декларации об образовании нового государства говорилось, что оно является врагом коммунизма. <...>

Сведения о численности русских, проживавших в Маньчжурии в 30-е гг., в разных публикациях различны и представляют собой приблизительные подсчеты. Точного учета населения в то время не велось, и вопрос еще усложнялся тем, что это были не только русские, но и люди самых разных национальностей, населявших Российскую империю. По данным В. Аварина, к 1930 г. в Маньчжурии с населением в 36 млн человек проживало 150 тыс. граждан СССР, 100 тыс. российских эмигрантов и около 15 тыс. бывших русских подданных, принявших китайское гражданство. К началу же 1934 г. в Маньчжурии осталось 110 тыс. граждан СССР, 90 тыс. эмигрантов и около 20 тыс. китайских граждан русской национальности. В Харбине находилось до 90 тыс. выходцев из России, включая 40 тыс. эмигрантов и русских китайского подданства . Согласно подсчетам статистического бюро КВЖД, в 1935 г. на территории Маньчжоу-Го проживало 34 194 980 человек, из них 150 000 – японцев, 103 080 – российских эмигрантов и 85 902 – граждан СССР . В Харбине в тот год проживало 500 526 человек; российские эмигранты по численности занимали второе место после коренных жителей маньчжуров (34 169 человек), количество японских граждан составляло – 21 008 человек, советских подданных – 20 824 человек.

Испытывая недоверие к многочисленным выходцам из России, опасаясь разведывательных органов СССР, японские военные власти решили объединить различные российские эмигрантские организации. Согласно резолюции Министерства внутренних дел Маньчжоу-Го, в декабре 1934 г. было учреждено “Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи” (БРЭМ). Оно объединяло 142 общественно-политические, корпоративные, национальные, культурно-просветительные и религиозные организации эмигрантов. Бюро не имело аналогов в российском зарубежье. Свои задачи оно формулировало так: руководство общественной деятельностью различных эмигрантских организаций и отдельных лиц, регулирование проблем, возникавших между ними, представление в правительственные органы проектов по вопросам улучшения жизни выходцев из России. Обязанностью Бюро являлось также выяснение политической и гражданской благонадежности всех эмигрантов. Деятельность Бюро бдительно контролировалась японской военной миссией (ЯВМ) через своего представителя. Под контролем БРЭМ находилась духовная жизнь эмигрантов.

И все же Бюро было русским учреждением, нацеленным на оказание помощи выходцам из России, страдавшим на чужбине от экономических лишений и политического произвола. В БРЭМ было зарегистрировано свыше 44 тыс. эмигрантов. Бюро выступало против перевода их в подданство Маньчжоу-Го, против нелепой школьной реформы, за сохранение и развитие русской культуры, за содействие православной церкви. <...> При БРЭМ было несколько комиссий, в т.ч. культурно-просветительная. <...>

С целью установления тотального контроля над населением Маньчжурии японскими военными властями был создан такой монстр, как Кио-Ва-Кай, его представляли как общество согласия и мирного сотрудничества народов. Японские военные службы понуждали руководителей БРЭМ к взаимодействию с обществом Кио-Ва-Кай, в котором был создан специальный русский отдел. Бюро должно было представлять руководителям Кио-Ва-Кай обзор своей деятельности. Кио-Ва-Кай занимался прояпонской пропагандой среди русской диаспоры. В 1938 г. в Харбине была издана на русском языке брошюра “Что такое Кио-Ва-Кай?”, в которой утверждалось, что “Ниппон и Маньчжоу-Го – оба государства связаны священным союзом и духовно представляют одно тело”. Кио-Ва-Кай называлось государственным органом и “единственной идеологической, культурной, политической и практической организацией, которая, охраняя дух и идеалы основания государства, воспитывает народ к воплощению государственной идеи Маньчжоу-Го”. Коминтерн и компартия объявлялись “заклятыми врагами мировой справедливости”. Для практической работы в Кио-Ва-Кай при Биньцзянском штабе был сформирован в 1935 г. Особый отдел, к работе в котором были привлечены русские сотрудники.

Закономерно, что в результате японской оккупации Маньчжурии, образования марионеточного государства Маньчжоу–Го и создания БРЭМ положение российского зарубежья в Северо-Восточном Китае серьезно осложнилось. Идеологическая обработка эмигрантской молодежи переходила в открытую подготовку к войне против СССР. Это, в свою очередь, усилило раскол эмиграции и ее отток из Маньчжурии. После 1932 г. русские стали покидать насиженные места, уезжать на юг, в Шанхай, под защиту иностранных концессий. Спасаясь от японского засилья, состоятельная интеллигенция выезжала в другие страны. В 1935 г. значительная часть людей, принявших советское гражданство, и эмигрантов после продажи КВЖД Маньчжоу-Го возвратилась на Родину. Харбин потерял большую часть своего русского населения. И все же здесь еще оставалась группа русских, не пожелавших выехать в СССР и не перебравшихся в Шанхай.

Противники советской власти в лице атамана Г.М. Семенова и руководителя БРЭМ В.А. Кислицина стали откровенно служить японцам, приветствовали нападение Германии на СССР. Другая часть эмигрантов, также не питавшая симпатий к большевикам, резко выступала против подчинения японским интересам; ее возглавили в 1920 – 1922 гг. бывший главком белой армии на Дальнем Востоке генерал Г.А. Вержбицкий и казачий генерал Е.Г. Сычев. Последний приамурский генерал-губернатор Н.Л. Гондатти отказался от всякой помощи японцам и БРЭМ. В Маньчжурии на почве антикоммунизма и русского шовинизма родилась Российская фашистская партия (РФП) во главе с К.В. Родзаевским.

Политическая разноликость российского зарубежья в Северо-Восточном Китае нашла свое отражение в книжном репертуаре периода 1932–1945 гг. Положение русской диаспоры в Маньчжоу-Го было тяжелым. Сокращение численности эмигрантов происходило и по причине высокой смертности, которая значительно превышала рождаемость; это было следствием серьезных материальных лишений выходцев из России. По данным переписи населения, проведенным полицейским департаментом Маньчжоу-Го, на конец 1940 г. в Маньчжурии насчитывалось 61403 российских эмигранта. Подавляющее большинство их не участвовало в политике и было занято поиском средств к существованию. Это отрицательно сказывалось на духовной стороне жизни русской диаспоры. Русское книгоиздание в таких условиях хирело. Японцами закрывались учебные и научные организации, что вело к сокращению выпуска русских книг. Русские издания периода Маньчжоу-Го подвергались жестокой цензуре со стороны японцев.<...>

Русский культурный центр в Китае в 30-е гг. переместился из Харбина в Шанхай. Его деятельность активизировалась благодаря соединению шанхайских и приехавших харбинских литературных, журналистских и издательских сил. Десятилетие 30-х гг. было временем исключительного расцвета русской книжной культуры в Шанхае. Являясь международным сеттльментом, город в эти годы, в сравнении с городами Маньчжурии, не был подвержен прямому японскому идеологическому и политическому воздействию.

Подобно закрытию российских эмигрантских изданий в Маньчжоу-Го, в Шанхае с приходом японцев ситуация повторилась. В начале 40-х гг. наблюдался упадок роли Шанхая как центра русской культуры в Китае. Но и после 1945 г., при гоминьдановском правительстве, в Шанхае к эмигрантам, оказавшимся во вражеском лагере во время войны, относились с недоверием. Кроме того, издательская активность эмигрантов резко пошла на спад из-за быстрого поредения самой эмигрантской колонии: одни вернулись на Родину, другие уехали искать пристанище в иные страны.