Молодой психолог

 Инна Михайловна Конорейкина, красивая высокая девушка двадцати трех лет, прожила большую часть своей несовершеннолетней жизни в приемной семье, и, как никто другой, понимала ценность теплых, дружеских отношений между взрослыми и детьми. И вполне естественно, что после окончания школы направление получения ею высшего образования определилось психологией. Вырвавшись из опекунской семьи в небольшую однокомнатную квартирку, Инна, поступив и успешно окончив местный педагогический институт, решила всецело посвятить себя помощи таким, как она, – брошенным и одиноким. А где еще можно найти применение своим порывам, как не в детском доме. С горячим сердцем и кучей идей по улучшению жизни несчастных и обездоленных, Инна, после телефонного звонка о наличии свободной вакансии психолога, направилась в описанный детский дом. Окинув нового сотрудника быстрым, всепроникающим взглядом, директор отправила Инну в отдел кадров для оформления документов. Написав заявление, подписав у директора, сбегав через весь этаж в бухгалтерию для снятия копий с документов, и сдав копии в отдел кадров, Инна, окрыленная столь удачной возможностью реализовать себя, отправилась знакомиться со своей непосредственной начальницей.

 – Проходите, не стойте между косяков, – голос начальницы показался дружелюбным, – значится, директор расширяет штат и набирает молодых и горячих сотрудников. Вы знаете, куда пришли?

 После этого вопроса у Инны случилась остановка сознания, судорожно забегали мысли в затылке, хаотично предлагая ответы, и параллельно выдавая версии мотивов такого вопроса.

 – Вы даже не представляете, что это за работа. Вас она касаться будет в небольшой степени. – Главная по психологии отпила большой глоток чая из замысловатой, даже для психолога с многолетним стажем, чашки.

 Мысли в голове Инны дружно остановились и подняли белый флаг. Видимо, не стоит отвечать или делать выводы. Надо дождаться. Но чего?

 – Так вот, – облизнув сухие губы, продолжила причина предынсультного состояния Инны, – это ад, а не работа! Вы даже себе не представляете, сколько отчетов, планов мероприятий мне приходиться писать. И никакой помощи. Ни от кого, – уже уныло протянула начальница.

 Слава Богу! Мысли голове выстроились в ровные шеренги и разложились по полочкам. Но, видимо, не все.

 – А работа с детьми в чем заключается? – писклявенько донес потерявший ориентацию мысли язык Инны.

 – В чем? Странный вопрос. Даже неуместный. – Лицо начальницы стало серьезным и надменным. – Вы ведь закончили псих. фак., правильно?

 – Да, – неуверенно выдавила из себя Инна, сомневаясь в правильности интерпретации столь неоднозначного сокращения.

 – Значит, вы должны знать свои должностные обязанности. И четко их выполнять, как и все сотрудники учреждения, – и тут последовал приобретенный непонятно из каких соображений и выводов, абсолютно неадекватный вопрос – Или вы намекаете, что я только бумагу перевожу? – Благородный гнев стал наполнять красным оттенком склеры глаз начальницы. – Милочка вы моя! Если я не соберу с вас отчеты за прошедшую неделю и планы на предстоящую, я не смогу составить свой отчет и свой план. За это меня, как руководителя отдела, не погладят нигде. А сколько еще бумаг приходится заполнять. То характеристики, то консилиумы, то на письма отвечать. То ищешь, где сотрудники шляются. А заполнение отчета по количеству оказанных услуг! Это ведь ваша будущая зарплата. Если я не укажу, сколько и чего вы сделали за истекший месяц, вы на премию можете не рассчитывать. Кстати. Вот вам и первое задание. Составить план работы на следующую неделю. И возьмите список детей, которые к вам прикреплены, – начальница протянула напечатанный на неровно оторванном клочке бумаги список.

 – А можно еще и образец плана? – Инна, как смогла, выразила на своем лице заинтересованность столь важным заданием.

 – Возьмите у коллег. Заодно с ними и познакомитесь, – потеряв всякий интерес к выскочке, ответила заведующая психолого – педагогическим отделением. О том, что разговор закончен на сегодня, можно было догадаться по устремленному в монитор лицу и полному погружению в мегабайты отчетов. Инна, не прощаясь (прошел только час рабочего времени), вышла из кабинета.

 Общий кабинет для рядовых психологов находился через стенку, так что путь на новое рабочее место занял всего несколько секунд. В кабинете никого не было. Это несколько удивило Инну, и, одновременно, обрадовало. Можно спокойно привыкнуть к обстановке, разложить свои вещи по ящикам стандартного стола. В кабинете было 3 стола, небольшой диван и этажерка с разнообразной психологической литературой. Сев за стол, Инна взяла в руки список прикрепленных к ней детей, и тупо уставилась в не о чем не говорившие ей фамилии и имена. Не имея понятия, где искать «закрепленных», Инна впала в легкую панику. Коллег не было. Просить совета у начальницы Инна не решилась. День только начался, а слушать этот противный голос лишний раз уже не хотелось. На душе было тревожно. Ощущения нереальности происходящего стало выходить из подсознания. «Вот так попала, – промелькнуло в голове. – Вроде и коллеги, одинаковый факультет окончили, и такое странное отношение к новому сотруднику. Что-то тут не так». Просидев в таком анабиотическом состоянии, и с пустой головой около получаса, Инна решила для начала найти и познакомится с «закрепленными» и воспитателями.

 Знакомство с детьми

Инне достались дети из отделения младших подростков на втором этаже. Первым делом молодая психолог посчитала, и небезосновательно, что надо познакомиться с воспитателями. Кто же еще, кроме них, должен хорошо знать подопечных? Придя в воспитательскую, Инна обнаружила лишь младшего воспитателя, – пожилую женщину лет шестидесяти. В более старых номенклатурах эта почетная должность называлась «уборщица». Ну а местные шутники, в свете новых воззрений на труд, обращались не иначе как «менеджер по чистоте». Менеджер – уборщица тихонько, как ей казалось, ругала одного «балбеса, который настолько тупой, что в приготовленную к стирке машинку с белым бельем, засунул свои черные джинсы».

 – Господи, вот дебилы, – причитала младший воспитатель, разбирая постиранное белье, получившее новую гамму красок. – И куда теперь это девать? Ирка это носить не будет, – посмотрев на свет на блузку, выглядевшую как половая тряпка для мойки туалетов, сказала она. – Еще и истерику устроит, что ее вещь испортили. Может, хоть она этого идиота прибьет?

 – Добрый день! – Инна решила обратить на себя внимание менеджера по чистоте, – вы не подскажете, где я могу найти воспитателей?

 – Здрасте. А вы кто? – отложив разбор груды испорченных вещей, поинтересовалась уборщица.

 – Я – ваш новый психолог! – торжественно выпалила Инна.

 – Мне психолог уже не поможет. Ваша начальница сказала, что мне к психиатру уже надо. Таблетки и уколы мне только помогут, – обыденно произнесла младший воспитатель, устало присев на стул. Морщинистые руки перебирали тряпку. Уставшие глаза пытались разглядеть новоявленного сотрудника сквозь запотевшие стекла в перемотанной изолентой оправе. Костюм на менеджере соответствовал занимаемой должности: непонятного, но все же, ближе к серому, цвета, с оттопыренными карманами, которые провисали под тяжестью чего-то ценного и, видимо, очень необходимого для работы. Туфли имели потрескавшийся вид, и характерно скрипели при ходьбе.

 – Я неправильно выразилась. Я буду заниматься с детьми вашего отделения, – засмущалась своей неточности Инна. Ее коробил этот оценивающий взгляд. Хотелось быстро покинуть это место, но приходилось терпеть. Надо было найти воспитателей или, хотя бы, своих детей.

 – А им тем более вы не поможете. Вот посмотрите на эти вещи. Это ж каким конченым дебилом надо быть, чтобы черные джинсы засунуть к светлым вещам! – вновь запричитала младший воспитатель. – Вот вы психолог. Вот вам и первая работа будет. Научите одного дебила цвета различать. И не смешивать темное и светлое в одной машинке. Ему же жить самостоятельно придется.

 – А разве не воспитатель должен учить этому? – Инне не нравилось, когда ей указывали, что она должна делать. И особенно люди, стоящие далеко от ее профессии.

 Нет, Инна не относилась с презрением к людям, выполняющим грязную работу. Ей самой приходилось втайне от приемных родителей, которые были очень строги в отношении к деньгам, и не позволяли ни себе, ни детям лишние траты, подрабатывать уборщицей в институте после занятий. Просто, как заметила Инна за свою недолгую жизнь, все люди, практически кого не спроси на улице, вне зависимости от образования, жизненного опыта, очень хорошо разбирались в двух вещах – в спорте и психологии. И каждый, узнав на каком факультете она училась, сразу заваливал ее советами, какую книгу прочитать, чтобы стать настоящим психологом. Какой фильм посмотреть, чтобы лучше понять душу человеческую. Первое время Инна пыталась сопротивляться таким наставлениям, но потом решила, что проще выслушать, помахать головой, сказать «спасибо» за дельный совет, и тут же его забыть, чем вслед еще выслушивать упреки в неблагодарности.

 – Воспитатели. Они у нас очень занятые. То все чай пьют, то типа в школу ушли за деток договариваться. А сами приходят с полными пакетами, или бумагами от нотариуса на новую квартиру. Нет, видимо, не должны, – тон причитания сменился на требовательный. – Вот вы мне скажите, психолог, кто должен заниматься с детьми по поводу насваев?

 – Каких насваев? – не поняла вопрос Инна.

 – А вы разве не знаете? И какой вы после этого психолог? – разочаровалась менеджер по чистоте.

 – Может, я не расслышала, о чем вы спросили? – стушевалась Инна.

 – Насваи, – начала тоном преподавателя просвещение неграмотного психолога младший воспитатель, – это шарики черного цвета из куриного дерьма, и еще чего-то. Жуют они их постоянно.

 – А, насваи, – поняла, о чем шла речь, Инна, – в них табак содержится, известь и куриный помет, – попыталась она задавить знаниями зазнавшуюся уборщицу.

 – Не знаю я подробности. Но только эти паразиты постоянно плюют этой гадостью на стены возле кроватей. Потом не отмоешь эти харчки никак. Целый день трешь. А на следующий день опять и в тех же местах. Как же они задолбали.

 – А все-таки, вы не подскажите, где я могу найти воспитателей? – Инна почувствовала, что разговор на подобные темы может продолжаться вечно.

 – Одна ушла в школу, а вторая где-то здесь бегает, – немного обиженно сказала уборщица. Ей явно хотелось еще много чего поведать про этих паразитов, а тут так бесцеремонно оборвали.

 – А за детьми кто смотрит? – удивленно спросила Инна.

 – А че за ними смотреть? Куда они денутся? Кому надо, тот уже ушел. Остальные в компутер играются. Слышите, какой шум стоит? – Из дальних комнат доносился рык монстров и однообразные басы. – Это они веселятся. Меньше будут в комнатах сидеть – меньше нагадят. Лучше бы в школу пошли, – объяснила свою позицию менеджер по чистоте.

 Инна решила пойти на шум компьютерной игры. Может, там отыщутся ее дети. Зайдя в крайний блок из двух комнат, Инна споткнулась о чей-то ботинок, и чуть не наступила на лежавшее рядышком полотенце. Дверь в одну из комнат была по центру криво заклеена картинкой из журнала, за которой виднелась сквозная дыра размером с женский кулак. В другую комнату дверь была открыта. Из открытой двери доносился механический громкий звук и человеческая речь. За двумя соседними столами сидели игроманы, и активно, не обращая внимания ни на Инну, ни на реплики болельщика, сражались между собой на виртуальном поле брани. Они настолько были погружены в тот мир, что настоящий для них временно не существовал. Помогала так же им в этом музыка, если так можно назвать монотонно вылетающие басы из двух динамиков музыкального центра, стоявшего на подоконнике, и пары колонок, из которых и доносился душераздирающий рев погибающего юнита. Болельщик лишь беглым взглядом обратил свое внимание на гостью, и стал еще активнее жестами помогать одному из геймеров. Инна встала за спиной игроков и попыталась понять смысл игры. Эта была стандартная стратегия в реальном времени, в которых живет половина подростков, когда не играет в «контру» или «ГТА». На коробках многих игр стоит возрастной ценз. Но и алкоголь с сигаретами у нас можно продавать только совершеннолетним. А откуда тогда у нас столько бронхитов у юных курильщиков и передозировок алкоголем у подростков? Сколько детей к окончанию школы становятся алкоголиками и токсикоманами? Да, курение относится к болезням. И называется такая болезнь никотиновой зависимостью. А получить ребенка в свои цепкие лапки производителям легального одурманивающего вещества, вызывающего зависимость не слабее героина, в подростковом возрасте – это значит, обеспечить себя постоянным покупателем на тридцать-сорок лет вперед. Некурящих воспитанников можно было пересчитать по пальцам. Причем, возраст курителей начинался с девяти лет. Так что, любовь к компьютерным играм была не самым тяжелым пороком в этом заведении.

 Инна постояла около минуты, наблюдая за реакцией мальчишек, которая нередко сопровождалась отдельными словами из лексикона сапожников, на происходящее на экране, и поняла, что для них она просто мебель, только без пыли. Пора было обратить на себя их, прикованное к игре, внимание.

 – Добрый день! – постаралась перекричать динамики Инна. Реакции не последовало. Даже болельщик не повернулся. Инна подошла сбоку от столов, чтобы попытаться попасть в поле зрения детей, и повторила, но уже громче:

 – Добрый день!

 – Да добрый. Че так в ухо орать? – возмутился сидящий ближе к Инне игрок, и нажал на паузу. Инна удивилась, как ее голосок смог перебить децибелы динамиков и вызвать неприятные ощущения. Но своей цели она достигла – на нее обратили внимание.

 – Блин. Я из-за вас проиграл, – расстроился ее собеседник.

 – Да ладно, «из-за вас», тебе все равно трындец был. С одним орком на мою армию, – праздновал победу второй геймер. – Не умеешь играть – не садись.

 – Это я-то не умею? Выиграл у меня первый раз за сколько времени, и сидит, хвалится, – пытался осадить развеселившегося соперника проигравший. – Пошли покурим, и я тебя сделаю.

 Инна по-прежнему чувствовала себя мебелью. Мальчишки свободно и непринужденно разговаривали между собой на тему, разрешенную нашим правительством к обсуждению только с возраста совершеннолетия, не обращая на нее никакого внимания. И, не стесняясь присутствия взрослого, обсуждали способ получения никотиновых палочек.

 – Иди, попроси у Кати пару сигарет, – пытался послать победитель болельщика.

 – Не даст она мне. Она же знает, что я не курю, – отмазался болельщик.

 – Вот ты, все-таки, Коля – гад. А как в комп поиграть, так «все, что хотите, сделаю», – передразнил его проигравший.

 – Ага. Вы мне за булочки еще не дали поиграть, – напомнил болельщик. Это был мальчик лет двенадцати, невысокого для своих лет роста, с лохматой головой, и жующий что-то, не источающее привычный ментоловый аромат.

 – Мы тебе другим отдали. Не ной, – обрезал дискуссию победитель.

 – Ребята, – врезалась в разговор Инна, – извините, что перебиваю. Но мне надо найти некоторых воспитанников.

 – А вам зачем? – спросил Коля.

 – Я ваш новый психолог и мне надо поговорить со своими детьми, – получился какой-то бред в ответе, но Инна решила не исправляться, чтобы совсем не выдать, как она волнуется.

 – А у вас список есть? – полюбопытствовал Коля, и, без оглядки на правила поведения, сунул свои глаза в принесенные с собой бумаги Инны.

 – Да. – Инна пробежалась по списку, и не нашла в нем воспитанника с именем Коля. – Но тебя в нем нет. А с тобой разве не занимается психолог?

 – Еще чего, – обиделся Коля, – что я, псих какой-то?

 – Вообще-то, с психами занимается врач-психиатр, потому что у человека есть психическое заболевание, – разъяснила Инна, – а психолог занимается с нормальными людьми, у которых есть проблемы. Например, с общением или поведением.

 – О! – воскликнул победитель компьютерной баталии. – Этому точно надо к психологу, – и, не больно, больше для показухи превосходства, ткнул Колю в грудь кулаком.

 – Заткнись уже, Рустам, – не выдержал Коля. – Тебя самого отправляли к психиатру.

 – Не твое дело, трепло, – попытался остановить слив информации незнакомке Рустам. Он был выше присутствующих, хотя и такой же худощавый. Вообще, в детском доме невозможно было найти среди мальчиков крепыша. Все были как на подбор – худые и сутулые.

 – Так, значит, ты Рустам? – И Инна вновь пробежалась глазами по списку. – Нет, тебя тоже нет у меня. Ну а тебя как зовут? – обратилась Инна к пареньку, чем-то похожему на Рустама.

 – Меня Тимур зовут, – гордо сообщил напарник Рустама. – И, как можно чаще, с улыбочкой, – попаясничал проигравший решающую битву. – Меня тоже у вас нет. Я к другому психологу ходил. К Свете. А вас как зовут?

 – Извините, не представилась. Меня зовут Инна Михайловна.

 – Инна Михайловна, вы курите? – решил проявить смелость Коля. Ему хотелось заслужить право игры на компьютере. А новая психолог вроде не представляла явной опасности, и можно было попытаться.

 – Нет. Так же как и ты.

 – Во ты баран, – подивился Рустам. А Тимур лишь покрутил пальцем у виска. – Ладно. Пошли. Вы не против? – обратился Рустам к Инне. – Нас же в вашем списке нет.

 – Не против. – Как Инна вообще могла быть против их решения уйти. – А где мне найти воспитателя?

 – Не знаю, – пожал плечами Рустам. – Наверное, сидят где-то, чай пьют. Или покурить вышли.

 – Понятно. – Инна решила, что надо искать другие источники информации.

 Они вместе вышли из комнаты.

 – А вы пойдите к охране, в «аквариум». У них монитор есть. На нем по камерам можно найти почти везде, – посоветовал Тимур.

 – Спасибо, Тимур. Может, и сами охранники знают, где воспитатели.

 Спустившись на первый этаж, ребята побежали на улицу, а Инна отправилась в «аквариум». В кабинете охраны сидели, развалившись на стульях, двое мужчины не первой свежести. Один из них был одет в форму чоповца и шлепанцы. При этом, аккуратно выбрит, причесан, и с легким запахом перегара. Второй выглядел значительно лучше. Был свеж, одет в джинсы и полосатый свитер.

 – Добрый день. Я – новый психолог. Не могу найти воспитателей со второго этажа.

 – Здравствуйте, – ответил первым чоповец. – А, шляются где-то, – поделился он ценной информацией.

 – Добрый день. Я – дежурный по режиму. Вам с какого отделения надо? – решил помочь мужчина в полосатом свитере.

 – Я даже не знаю, – растерялась Инна.

 – Хорошо. Которое над нами, или ближе к администрации? – предложил на выбор дежурный.

 – Которое над нами. То есть над вами, – почти запутавшись, исправилась Инна.

 – Теперь понятно. Одна воспитатель ушла. А вторую сейчас по камерам поищем. – Пробежав глазами по изображениям с двенадцати камер, и не найдя нужного силуэта, дежурный расстроился. – Присаживайтесь, – предложил он Инне стул, – сейчас откуда-нибудь выйдет, и мы ее увидим.

 – Я уже около часа не могу найти их, – немного приврала Инна.

 – Это что. Вот когда приходит кто-то посторонний, – например, родственник чей-нибудь, – мы не просто по монитору ищем их, а приходится побегать по этажам, чтобы отыскать их, – пожаловался чоповец.

 – Вот, кажется, и она, – обрадовано ткнул пальцем в монитор дежурный, – из администрации вышла, и опять пропала. Камеры не совсем удачно расположены.

 – А как она выглядит? – зорче орла всматриваясь в монитор, спросила Инна. Она не успела рассмотреть прошмыгнувшее изображение.

 – Как и большинство здешних сотрудников. Большая и в черном, – буркнул дежурный. – Я вообще не понимаю этих воспитателей. Чего они по всему зданию бегают? Есть рабочее место, вот и работай на нем.

 – А ну быстро разуваться, – крикнул чоповец прибежавшей с улицы детворе.

 – Ага. Щас, – он получил в ответ еще и незамысловатую фигуру из пальцев, характерную для общения в американских фильмах.

 – А ну стоять! – Охранник попытался поймать непослушных, ринувшись в проем двери. Но их шаги уже удалялись вверх по центральной лестнице, разнося по ступенькам свежую осеннюю грязь.

 – Вот мерзавцы, – прошипел охранник. Ему хотелось, несмотря на свой пенсионный возраст, порисоваться перед молодой сотрудницей. Но не вышло.

 – И так всегда. А мер воздействия на них нет. Права ребенка должны соблюдаться, – пожаловался дежурный.

 – А почему вы не скажете об этом воспитателям? – наивно спросила Инна.

 – Говорили уже сто раз. А все без толку. Зато потом директор на нас отрывается: «Почему пропустили в обуви? Куда смотрите?». А разуваться или нет, – не от нас должно идти. Это от воспитания зависит. А воспитатели неизвестно где ходят. Придешь, выскажешь им. Они тупо посмотрят на тебя, покивают головой, и сидят дальше чай пьют в ожидании окончания смены. Это не воспитатели. Их переименовать надо в присутствующих. Пришли на смену, поприсутствовали, и ушли. Для них главное, чтобы ничего не произошло, а то баллы не поставят.

 – Какие баллы? – Инну не просветили про такие методы оценки работы.

 – Вам не рассказали? – удивился дежурный. – Это такой способ делить ежемесячные премии. Главное, работать без косяков.

 – Хорошо, что у нас нет баллов, – влез в разговор чоповец, – заступил на смену утром, на следующее утро сдал смену, и в конце месяца получил деньги. Все стабильно.

 – Все. Ваша пропажа пошла по коридору в свое отделение. Можете ее там попытаться поймать, – радостно сообщил дежурный, показывая пальцем в монитор.

 – Спасибо за помощь, – поблагодарила Инна, и направилась в отделение.

 – Ну что вы, это наша работа, – неслось вслед стандартно-чоповское.

 Зайдя вновь в воспитательскую, Инна обнаружила грузную, но еще довольно нестарую женщину, наливавшую в чашку кипяток. Одета она была в черную длинную юбку, и такого же цвета блузку. «Может траур у человека. Хотя по выражению лица не похоже», – подумалось Инне.

 – Добрый день. Меня зовут Инна Михайловна. Я новый психолог ваших подопечных, – обрадовала своим появлением Инна.

 – Здрасте. На счет нового – это вы переборщили, – помешивая ложкой чай, сообщила воспитатель. – Чтобы вы были новым психологом, надо, чтобы до вас был старый. А его мы отродясь не видели.

 Инна уже подустала от высказываний местных философов, и решила перейти сразу к делу:

 – Посмотрите список детей. С кем из них я могу сейчас познакомиться?

 Воспитатель, чье имя для Инны так и осталось загадкой, пробежалась по списку глазами, не переставая громко отхлебывать чай.

 – Не мой, не мой, – водя пальцем по списку, отфильтровывала не своих детей воспитатель. – Да тут почти все не мои. Давайте ручку, я вам отмечу, кто из списка – мои.

 Инна протянула карандаш, взяв его со стола. Ей не хотелось портить вид списка. Воспитатель с ухмылкой посмотрела на нее, и поставила три жирных креста напротив фамилий своих воспитанников, чуть не продырявив листок, и вернула список.

 – Только моих сейчас нет.

 – А где они?

 – Кто где. Двое в школе, а Юрка бегает где-то. Его вчера вечером отпустили погулять. Так он до сих пор не пришел.

 – А как же школа? – удивилась Инна.

 – Он на домашнем обучении. И вы все равно с ним не поговорите. Он не разговаривает со взрослыми. Только записки пишет и мычит.

 – А почему он так общается? – заинтересовалась Инна. Это был явно необычный мальчик. – А с детьми он разговаривает?

 – А кто его знает, почему не разговаривает. Видимо, ниже своего достоинства считает опускаться до нас, – однобоко рассудила воспитатель, подперев свисающую часть грудной клетки. – Сначала, когда приехал к нам, были отдельные слова, что-то иногда просил. А потом совсем замолчал с нами. Мы уже привыкли, что он с нами или мычит, как Герасим, или записки пишет. Он вроде даже в дурдоме лежал. Но, видимо, не помогло. А с детьми еще как разговаривает. Особенно хорошо разговаривает, когда матерится. У него слова четко вылетают. Да и в магазине же он как-то покупает себе сигареты, конфеты.

 – А сколько ему лет?

 – Уже шестнадцать.

 – А давно он в детском доме живет?

 – Лет восемь или девять. Я уже и не помню.

 – А им кто-то занимался? Я имею ввиду, психолог, психотерапевт? Ведь у него, наверное, какая-то психологическая травма была. Не зря же он только со взрослыми не разговаривает, – пыталась на ходу найти причину избранной бессловесности молчуна Инна.

 – Да кто его знает, что у них бывает до прихода сюда. Может, и стресс какой. Но он состоит на учете у психиатра. Даже инвалидность есть. Деньги дополнительные на книжку капают. К восемнадцати годам миллионером будет. И с квартирой, – не скрывая зависти, задумчиво и, заметно, что не в первый раз, высказалась воспитатель.

 В нашем обществе принято не просто считать чужие деньги, но и откровенно завидовать людям, имеющим какой бы то ни было капитал. Эта тема является центральной в общении людей любого достатка, и, стыдно сказать, но прошловековая революция не уничтожила этот вид человеческого общения, злословия по телефону, при встречах, на корпоративах. Но почему же не посчитать чужие деньги, коли свои все пересчитаны, потрачены или перепрятаны? А то и вовсе нет их. Но зачем считать деньги, которыми государство, общество, и каждый из нас в виде налогов откупается от таких детей? Вы завидуете их деньгам и квартирам? Тогда поменяйте свое детство с родителями, своими игрушками, возможностью перекусывать когда угодно, уверенностью в завтрашнем дне, на койку в комнате, куда в любой момент может зайти кто угодно, и сделать что угодно, в том числе и с вами. Но это точно будет не мама с нежными, любящими руками.

 – Как же мне его застать? Да и других ребят тоже надо увидеть, – специально вслух, надеясь на помощь, произнесла Инна.

 – Ну не знаю. Наведывайтесь к нам почаще. Вот и застанете, – заскучала воспитатель.

 – А они к обеду не приходят?

 – Покушать они любят. Но если в интернет-клубе сидят, или гуляют, то до позднего вечера могут не вернуться.

 – И что, до вечера будут ходить голодными? – встревожилась Инна, мама которой долго боролось то с чрезмерным, то с отсутствующим у нее аппетитом. После того, как однажды Инна упала в обморок прямо во время беседы с деканом на фоне очередного приступа похудения, она завязала с экспериментами в области лишения организма калорий.

 – Может, и голодными. А может, что у родственников перехватят. Или на улице денежку на еду выпросят. Подают им. Даже на интернет-клуб хватает. Но чаще находят среди одноклассников друзей, и у них дома чай пьют. Выкрутятся.

 – А вы не должны разве следить за тем, чтобы они вовремя кушали? – Инна не смогла сдержать в себе этот вопрос.

 – Мне их что, по городу собирать что ли? – возмутилась воспитатель. – Пока я за одним бегать буду, другие разбегутся. А еще эти чертовы планы мероприятий, отчеты постоянные.

 «И здесь отчеты и планы. Но почему они все так напрягаются из-за этого? Наделали шаблонов и только даты меняй. Ну, иногда фамилии, – недоумевала Инна. – Так про детей у нее не узнать. Может, хоть общие принципы работы отделения сможет объяснить».

 – А по какому принципу распределяют детей по комнатам? – попыталась переключиться на более нейтральную, как подумалось Инне, тему разговора. Но тут же получилось, что въехала в очередной забор.

 – В смысле, «распределяют по комнатам»? – не просто не поняв вопрос, а зависнув на нем, переспросила воспитатель, чуть не опрокинув пустую чашку.

 – Я имею ввиду, проводятся ли при расселении детей по комнатам какие-нибудь тесты на совместимость характеров, возраста, интересов? – Инна удивилась такой реакции человека с высшим педагогическим образованием. И по выражению полного недоумения, и набирающей обороты, плохо скрываемой ненависти, начала понимать, что нажила себе не то чтобы врага, но, как минимум, не союзника в работе с детьми.

 – Аааа, – с облегчением выдохнула воспитатель, – вот вы про что. Все очень просто. Кто первый пришел, того и комната. У нас не гранд-бордель, чтобы у каждого спрашивать, какую комнату кто хочет, и какой вид окна предпочитает в это время года.

 Вид из окна. Инна обратила внимание, что окна всех жилых комнат в детском доме выходили на одну сторону. Не самую лучшую, но одинаково типичную картину. Взору через редко чистое окно открывался вид на оборотную сторону здания детского садика, мусорные контейнеры и хозяйственные постройки. Редкие сибирские деревья дополняли этот унылый пейзаж.

 – И как они уживаются? – не поняла и не приняла разумом воспитательского ответа психолог. – Ведь даже взрослым людям трудно ужиться в одном комнате, а тут дети – подростки из разных семей, с разным воспитанием, с разными проблемами.

 – Вот так и уживаются, – кратенько ответила воспитатель, по манере появившегося кривляния слов Инны которой было понятно, как эта новенькая психолог уже ее достала.

 Да, вопрос был явно не по адресу. Надо попробовать обсудить его со своей очень занятой начальницей.

 – Ну хорошо, я, пожалуй, позже зайду, – не зная, как иначе обрадовать своим уходом «многоречивую» воспитателя, завершила разговор Инна.

 – Приходите, будем ждать, – пробурчала воспитатель, разворачивая очередную конфету.

 Выйдя в коридор, Инна услышала несколько детских голосов, доносившихся из актового зала. «Может хоть с ними удастся нормально поговорить и узнать где мои дети», – все еще пытаясь выполнять свои служебные обязанности, подумала Инна.

 Этот зал носил название «радужного», хотя, надо иметь очень большое воображение, чтобы представить его в соответствии с таким названием. Двери на входе в зал помнили еще первые собрания воспитанников, и уже плохо выполняли свою основную функцию. Стены были бледно-розового цвета, с отошедшими, местами, обоями под покраску. Потолок украшали не везде целые, и иногда со следами потопа, квадратики, такие, которые обычно обнаруживаешь в дешевых офисах. Стулья, хоть и добротные, но все же офисные, были расставлены в семь рядов. Посадочных мест для зрителей представлений, или участников собраний-заседаний, регулярно не хватало, и объяснить этого никто не мог. Так же, как и попытаться исправить. И те, кто приходил не вовремя на назначенные мероприятия, скромно, независимо от ранга, стояли вдоль стены. На полу перед стульями лежал немолодой ковер, имитирующий сцену. Из оборудования зала можно было отметить наличие пианино, расстроенного ровесника Моцарта, телевизор, показывающий исключительно «снежное шоу», висевший навсегда прибитым к потолку, и периодически раскручиваемый, экран для проектора, который внизу удерживался посредством стальной проволоки, десятикилограммовым блином для штанги. На журнальном столике располагался музыкальный пульт, подключенный к единственной, но очень мощной колонке. Пульт был, как уже вы могли догадаться, старым и пользоваться им в полной его мере, и по назначению, мог только профессиональный, и музыкально одаренный человек. Но его, к сожалению, сократили. И теперь перед каждым мероприятием ответственные за его проведение ломали свои, и так не крепкие, головы над проблемой правильного помещения штекера от микрофона и от колонки в гнезда пульта. Происходило это, как правило, давно разработанным, и общепринятым в странах бывшего союза методом «научного тыка». При таком подходе гнезда пульта постепенно расширялись, а во время процедуры подключения из колонки вырывалась какофония звуков, схожая с артподготовкой при штурме Берлина. Мероприятия чаще проходили после полдника, и, соответственно, подготовка музыкального сопровождения проводилась в часы, которые в детских учреждениях принято называть «тихими». За импровизированными кулисами стоял стол с наваленными на него разнообразными ватманами, искусственными цветами и тканью. Тут же помещался макет деревянного домика, неоднократно участвовавшего в постановках народных сказок о добре и зле, и сказаний земли сибирской. Домик был блеклый, и с проломленной рамой окна на чердаке. Но, несмотря на непрезентабельный, даже для домашнего театра, вид, честно справлялся с ролью единственной декорации.

 Зайдя в зал, Инна обнаружила несколько воспитанниц и одного воспитанника, с яркими признаками заболевания, дающего право не посещать любое учебное заведение. Дети сидели на ковре-сцене, и перебирали, судя по наличию мишуры и бахромы, сценические костюмы. Для какого театрального действия мог подойти этот реквизит, с первого раза догадаться было крайне трудно. Инна прошла в зал и села на стул, ближайший к детям.

 – Здравствуйте.

 – Здрасте, – отозвалась первой рыжеволосая девушка, больше похожая на воспитателя, – вы к нам из студии?

 – Нет, – Инне стало неудобно, что она не та, кого ждали, – я новый психолог.

 – А. А мы ждем из студии. Уже на полчаса опаздывает, – посетовала рыжеволосая. – А как вас зовут?

 – Инна Михайловна. А вас?

 – Меня Анжела. Со мной еще полгода можно на «ты» разговаривать.

 – А почему только полгода? – потерялась Инна.

 – Через полгода мне будет восемнадцать, и я буду взрослой. И наконец-то уйду отсюда. На – всег – да, – мечтательно раскинув руки, по слогам произнесла Анжела.

 – Здесь так плохо живется? – Инна решила сосредоточить начало беседы на Анжеле. Остальные подтянутся в разговор позже, когда увидят, что в собеседнике нет опасности.

 – Не так плохо. Но и не хорошо. А вы у кого на группе будете? – решила поменять тему разговора Анжела.

 – На младших подростках. Только я своих ребят найти не могу. Я сегодня первый день, еще никого не знаю. Может, поможете мне? – Инна с надеждой протянула список.

 – Давайте. – Анжела на коленях придвинулась к Инне, и протянула руку. – Так, посмотрим. Этот в школе. Этот тоже. И эти. Они скоро придут. Просто в первую смену учатся, – обнадежила Анжела психолога.

 – Ого, смотри. Тут и Юрка есть, – воскликнул определенно недалекий парнишка.

 – Да вижу я, – перебила его радость Анжела. – А вы про него знаете? – Анжела пристально посмотрела на Инну.

 – Воспитатель сказала, что он не любит разговаривать со взрослыми.

 – Ну, не со всеми. Он точно не разговаривает с работниками детского дома, учителями и психологами.

 – Значит, у меня нет шансов? – расстроилась Инна.

 – Ну почему же. Может, вы ему понравитесь. Правда, воспитатки пытались по-всякому его разговорить. И деньги обещали, и конфеты. Не получилось. Если ему надо – пишет. А так мычит.

 – Ага, – вмешалась в разговор девочка с непонятным цветом волос, переживших не одно мелирование. По ее переливающимся цветами радуги волосам можно было защитить лабораторную работу по физике, – а помнишь, как они его гулять не отпускали два дня. Сговорились, и решили заставить его говорить. Так он на второй день им стол сломал, цветочным горшком стекло в окне разбил. И все равно убежал.

 – Да, помню. Его потом три дня не могли найти. А он сам пришел, и написал им, что извиняется. Вот они и решили отстать от него.

 – А зачем с ним связываться? Через два года уйдет отсюда, – решила подытожить рассказ о Юрке девочка-радуга.

 – А давно это было? – Инна вкратце записывала рассказ в ежедневник, и хотела уточнить дату.

 – Около года назад. Он потом злой ходил несколько месяцев. А потом стал с нами разговаривать.

 – Вы не спрашивали, почему он не разговаривает со взрослыми?

 – Спрашивали, – решилась наконец-то вступить в разговор упитанная девица, сидящая дальше всех, – он говорит, что дома постоянно его затыкали и били, когда он хотел что-то сказать. Когда Юра приехал сюда жить, сначала говорил, а потом поругался с одним мальчиком. Он уже здесь не живет. И это мальчик, Ваня кажется, его ночью по голове ударил стулом. Ну, Юра пожаловался дежурному воспитателю, а то его послал. Спать хотел, наверное. И Юрка с тех пор только с нами разговаривает.

 – Мы ему говорили, что есть нормальные воспитатели. А он не верит больше никому. – Анжела отложила костюм, и задумчиво посмотрела в окно.

 – Была старая директор. Так она с ним долго разговаривала. Он даже с ней вроде иногда словами говорил. А сейчас некому, – не отрываясь от окна, с грустинкой произнесла Анжела.

 – А новый директор с ним не общается? – Инна отложила на соседний стул ежедневник, и приготовилась запоминать. По глазам детей стало понятно, что она затронула какую-то не очень приятную тему. Обычно, на такие вопросы люди отвечают, когда видят, что руки у тебя не заняты записывающими предметам, и более полно могут раскрыться в беседе.

 – Ха, новая директор. Она даже с нами не здоровается. Проносится мимо, и не смотрит, кто ей на встречу идет, кто с ней разговаривает, – прорвалось у Анжелы.

 – Она и со мной не здоровается, – опять встрял паренек. – Я ей: «Здрасте!», а она пролетела к себе.

 – Да заткнись ты уже, – пухлая девица явно имела власть над ним, и без оглядки могла себе позволить такое выражение, – она как пришла, сразу заперлась в своем кабинете. Не пришла к нам, не представилась.

 – Да хотя бы собрала нас в зале, и сказала, что, типа, я новый директор, меня зовут так-то. Неа, – обиженно произнесла мелированная.

 – А вот еще прикол, – Анжела пододвинулась к Инне, – наши пацаны пошли к ней сами. Хотели поговорить об осеннем празднике, ну, типа, новый учебный год начался, отпраздновать надо. Так она им сказала, чтобы они с этим подошли к воспитателю, а тот уже ей доложит. Вот так. Не захотела с ними разговаривать. Они пытались с ней еще поговорить, но она сказала, что очень занята, и попросила их уйти.

 – А они что? – Инна почувствовала, что событие просто разговором не закончилось.

 – А что. Психанули. И не пришли ночевать. В подъезде просидели всю ночь. Утром пришли и спать легли.

 – Вот тут крику было, – дополнила девушка в теле. – Из директорской доносился ее рык на заведующих и воспитателей. Потом все воспитатки, что на смене были, два часа объяснительные писали по самовольному уходу.

 – Ага, – вернулась в тему Анжела, – она пыталась их к себе на беседу позвать. Они воспитаток послали. Она сама пришла к ним в комнату. Так они даже не посмотрели на нее. Только Погреб перднул громко, а остальные поржали. Но делали вид, что спят. Ох, она и разозлилась. Ушла к себе, и при этом очень громко хлопнула дверью их комнаты. Запретила охранникам их выпускать из детского дома. Но они выспались и свалили в тот же вечер. И все. С тех пор они враги.

 – Да правильно они сделали. Я бы ей бы еще и в морду бы дал, – разгорячился Шурик.

 – Ой, «правильно». А сам в комнате сидел и молчал, как мышь. Герой, – остудила Анжела. – Женя, заткни своего брата, – обратилась она уже к пышной девице.

 – Ну-ка, сядь и заткнись! – приказала Женя несмышленому брату.

 – Ладно, ладно. Че ты? – наигранно испугался Шурик, но присел рядом с Инной.

 – И после этого к ней никто не ходил? – Инна была ошарашена рассказом.

 – А че к ней ходить? Толку нет. Вот прошлая директор всегда к нам нормально относилась. И концерты организовывала. И одежду с нами ходила покупать. С ней всегда можно было поговорить. А эта…

 – Да она е…ая какая-то, – неожиданно вырвалось у Анжелы. – Ходит, как снежная королева. Сама в себе.

 – Ну-ка! Не ругаться здесь! – воскликнула громким командным голосом, тихонько вошедшая, хозяйка радужного зала. – Это что еще такое! Сколько раз я вам говорила, не материться при мне. А еще девочки. Ай-яй-яй. При взрослом человеке. И про взрослого. Да как вы смеете так говорить про директора? – больше заботясь о том, чтобы эти слова не дошли до директора, чем о моральной облике воспитанниц, назидательно произнесла заведующая культурой. Хоть и не она произнесла эти ругательства, но были, и, видимо, небезосновательные, опасения, что могли не так донести вольные слова, а потом будет тяжело доказывать, что ты не сухопутный транспорт пустыни. А человеку, державшемуся за эту работу, как за необходимую добавку к пенсии, это было совершенно не нужно. Она была человеком творческим, и хорошо могла организовать детей и подготовить, и, что немаловажно, провести концерт или спектакль. Но без участия воспитателей ее душевного огня на всех не хватало. А так как возраст был уже немолодой, то по закону сохранения собственного здоровья она выбирала только тех, кто либо сам приходил к ней, либо сразу откликался на ее призыв об участии в намеченном мероприятии. Желающих сразу кинуться в объятия славы было не много, и приходилось в буквальном смысле вытягивать самородков на подмостки. Самородки вяло упирались, боясь насмешек со стороны одногруппников. Да и воспитателей тоже. Приходилось уговаривать, убеждать, подкупать возможными, а чаще, фантастическими перспективами.

 – А что, я не права? – возмутилась упреком Анжела. – Скажите, не бойтесь.

 – Я сейчас не о праве на права говорю. А о том, что надо слова подбирать правильно. Ты же девушка. Скоро во взрослую жизнь пойдешь. А ругаешься, как сантехник. Да еще и при младших. Вот чему ты их учишь?

 – Ой, да ладно. Они сами могут научить, кого хочешь. И еще похлеще, чем я. Да, Шурик?

 Названный Шуриком паренек непонимающе посмотрел сначала на Анжелу, затем, почему-то, на Инну, и, покачав головой, ответил:

 – Не. Таких слов не знаю.

 – Да ладно. А кто сегодня с утра матерился на охранника, когда мимо него бежал? – прижала фактом к стене позора Анжела.

 – Так это, он не слышал, – оригинально оправдался Шурик.

 – Так, хватит на эту тему. Все, идите. Мне надо зал закрыть. – Хозяйка зала позвенела ключами перед лицами детей.

 – А как же? К нам должны были из студии прийти, – напомнил Шурик.

 – Не придет сегодня. Позвонила, сказала, что очень занята.

 – А когда придет? – расстроилась Анжела. Видимо, у нее были значительные планы на этого гостя. – Мы же о спектакле хотели поговорить.

 – Не знаю. Сказала, что позвонит. Все. Давайте, идите, – играючи стала поднимать детей хозяйка «радужного».

 – Вот блин, так всегда. Ждешь, ждешь, а они кидают, – решила расстроиться и девочка-радуга.

 – А костюмы убирать? – Шурик поднял носком тапка кусок старой шерсти, игравший в спектаклях то воротник, то кошачий хвост.

 – Оставьте, я уберу. Все, идите.

 Дети, вслед за Инной, послушно поплелись из зала. Впереди было еще много времени, а заняться, судя по выражениям их лиц, было не чем.

 – Пошли, покурим, – бойко предложил Шурик.

 – Пошли, – грустно поддержала Анжела. И вся компания несостоявшихся актеров поплелась вниз по центральной лестнице.

 Инна, оторопев от такого времяпрепровождения местной детворы, лишь проводила их взглядом. Детей она не нашла, с воспитателем контакт не заладился, директор открылась ей с новой, неожиданной стороны. Информации было много, и надо было взять десятиминутный тайм-аут. «Может, чаю попить?», – мелькнула спасительная мысль. Инна отправилась в свой кабинет, погрузившись в анализ всех этих разговоров. Больше всего ее угнетал факт курения детей. Да, она тоже курила подростком. Но тайком, и не долго. Не афишируя это так свободно. Потом, после восемнадцати, она уже серьезно влезла в эту привычку. И сейчас пыталась переломить себя, начав новую жизнь без табака. А тут такое. Резкое желание наплевать на здоровый образ жизни надо было срочно чем-то подавить. Например, конфеткой.