Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Ироническая хроника

  Все выпуски  

Ироническая хроника Безумство гибельной свободы


Служба Рассылок Subscribe.Ru проекта Citycat.Ru
Тарас Бурмистров. Ироническая Хроника.

28 Октября 2000 г.
Безумство гибельной свободы

          Как сообщило агентство Reuters, несколько дней назад король
африканского государства Свазиленд Мсвати III, "поддавшись
многочисленным требованиям демократизации одной из последних
абсолютных монархий", заявил общественности страны о том,
что вскоре его подданным будет пожалована конституция.
Как сказал Мсвати, государственная конституционная комиссия
уже на следующей неделе предоставит на королевское рассмотрение
долгожданный проект основного закона, после чего он будет утвержден
его монаршей властью.
          Источники также сообщают, что "столь значительный прогресс
демократических преобразований" в Свазиленде совпал по времени
с "небывалой активизацией оппозиционного движения". В столице
государства городе Мбабане произошло множество выступлений
трудящихся масс, а также студентов единственного в стране
университета (в настоящий момент уже закрытого). Африканский монарх,
вообще говоря, не напрасно опасался чрезмерного ускорения
конституционного процесса. Он хорошо помнил судьбу своего
августейшего отца Собузы II, который тридцать лет назад
уже было даровал своим подданным некоторые права и свободы,
а потом был вынужден отвоевывать их обратно с оружием в руках.
            В этой истории меня больше всего, однако, интересует
не поведение венценосной особы, а психология тех самых народных масс,
которые столь ревностно требуют проведения в стране конституционных
преобразований. В связи с этим мне вспоминаются два исторических
анекдота, которые, как мне кажется, будут очень уместны
в данном случае. Первый из них приведен в замечательной книге
Бунина "Окаянные дни", посвященной горячим дням русской революции.
Мимо писателя проходят два патриотически настроенных интеллигента,
один из которых говорит другому: "наш долг был и есть - довести страну
до Учредительного Собрания". Стоящий рядом дворник замечает,
печально качая головой: "До чего в самом деле довели, сукины дети".
           Второй случай произошел почти столетием раньше, во время
восстания декабристов - этой мистической предтечи революционных
потрясений первой четверти ХХ века. В одной из своих парижских лекций
польский поэт Мицкевич так говорил о начале бунта: "Была готовность
приступить к действию. Но как начать? Во имя чего? "С какими призывами
мы выйдем на улицу?", спрашивал один из заговорщиков, прекрасно
выразив всю трудность положения. "Что сказать народу, чтобы он
нас понял? Если мы воскликнем: "Да здравствует свобода!", так ведь
это же слово звучит у нас не так, как на Западе. "Свобода" у нас -
это время отдыха, досуга. Может быть, возгласить: "Да здравствует
конституция?". Но кто у нас знает, что такое конституция?".
           Вскоре, однако, выход был найден. Как сообщает
маркиз де Кюстин, заговорщики, чтобы поднять армию на бунт,
распространили слух о том, что император Николай узурпировал
корону, предназначавшуюся его брату Константину. Народ призвали
восстать на защиту угнетенных - цесаревича Константина
и его супруги "Конституции" (Константин был женат на польке,
а польки, как известно, носят самые странные и неожиданные имена).
Уловка удалась: 14 декабря 1825 года под окнами Зимнего Дворца
раздались громогласные крики "Да здравствует Конституция!",
изумившие, должно быть, Николая Павловича до глубины души.
          "Западные наблюдатели" - такие, как маркиз де Кюстин -
совершенно напрасно упрекали русских в вековой и неодолимой
приверженности к рабству. Просто само слово "свобода", как метко
подметил Мицкевич, действительно означает у нас совсем не то,
что на Западе. Еще лучше это фатальное несоответствие выражено
у Розанова в его "Опавших листьях":

      "Вот что значит рвануться к неудачной теме", замечает философ.
"Франция гибнет и уже почти погибла (даже население вырождается)
в судорожных усилиях достигнуть просто глупой темы - свободы".
          "Нужно достигать гармонии, счастья, добродетели, героизма,
хлеба, женщин", продолжает Василий Васильевич, "ну, если брать
отрицательно - достигать разврата. А не пустоты: а свобода есть просто
пустота, простор.
       - Двор пуст, въезжай кто угодно. Он не занят, свободен.
       - Эта женщина свободна. У нее нет мужа, и можешь ухаживать.
       - Этот человек свободен. Он без должности.
       Ряд отрицательных определений, и "свобода" их все объединяет.
От "свободы" все бегут: работники - к занятости, человек - к должности,
женщина - к мужу".

       Розанову, как обычно, вторит его "заклятый друг" Владимир Соловьев,
излагая то же самое, но несколько более академическим языком:
"Легко видеть в самом деле, что принцип свободы сам по себе имеет
только отрицательное значение. Я могу жить и действовать свободно,
то есть не встречая никаких произвольных препятствий или стеснений,
но этим, очевидно, нисколько не определяется положительная цель
моей деятельности, содержание моей жизни".
      Эти примеры можно умножать до бесконечности: "безумство
гибельной свободы" (по прекрасному выражению Пушкина) клеймили
со всей отпущенной им Богом страстностью чуть ли не все деятели
русской культуры. Евгений Баратынский в звучных стихах обличал
эту злосчастную идею:

          К чему невольнику мечтания свободы?
          Взгляни: безропотно текут речные воды
          В указанных брегах по склону их русла;
          Ель величавая стоит, где возросла,
          Невластная сойти. Небесные светила
          Назначенным путем неведомая сила
          Влечет. Бродячий ветр не волен, и закон
          Его летучему дыханью положен.
          Уделу своему и мы покорны будем,
          Мечты мятежные смирим иль позабудем;
          Рабы разумные, послушно согласим
          Свои желания со жребием своим -
          И будет счастлива, спокойна наша доля.

      Пожалуй, ни одно другое отвлеченное понятие, порожденное
новейшей западной цивилизацией, не вызывало у нас столь исступленного
и яростного раздражения. Оно было встречено в России на редкость дружным
негодованием, по большому счету, совершенно незаслуженным, ведь
во французское слово "liberte", как и в английское "liberty",
вкладывается отнюдь не тот смысл, что изначально был заложен
в русском выражении "свобода" (сейчас, правда, его словоупотребление
уже основательно переосмыслено в более привычную для европейцев
и американцев сторону). Только такие наивные западники, как
Кондратий Рылеев или юный Пушкин, могли употреблять его по-русски
в таком чуждом нашему языку контексте, не чувствуя всего
семантического расхождения этих двух понятий. "Что с французского-то
переводить!", как воскликнул однажды один из героев Достоевского.
             Вообще складывается впечатление, что лингвистические
трудности - это основное препятствие на пути общества к прогрессу.
С этой точки зрения очень правильно поступал советский режим,
когда старательно и умело девальвировал все понятия, пришедшие
к нам с Запада: "народная демократия" - это, как мы твердо знаем,
совсем не то, что демократия западного образца. Еще лучше было бы
вообще не соблазнять народные массы такими туманными терминами,
как "свободное волеизъявление" или "права человека". К сожалению,
в наш век иноземная зараза,  порождаемая смрадным дыханием
насквозь прогнившего Запада, разносится по всему свету еще быстрее,
чем распространялась чума по средневековой Европе. Африканские нации
какое-то время еще удавалось держать в блаженном неведении, но сейчас
эта волна докатилась и до них. Тем не менее, как ни ужасна
и огорчительна эта всеобщая мировая унификация, она все же
пронизала собой еще не все сферы жизни таких самобытных
и оригинальных обществ, как африканские. Для того, чтобы
в этом убедиться, достаточно взглянуть на изображение Его Величества
Мсвати III, Божьей Милостью Короля Свазилендского.

    Фотографию короля Мсвати III, а также другие выпуски
"Иронической Хроники" Тараса Бурмистрова см. на сайте
http://www.cl.spb.ru/tb/chron.htm


http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru

В избранное