В двух шагах от неба

Имена действующих лиц изменены. Все совпадения случайны. Если кто-то себя узнал - я не виноват.
Посвящается моему инструктору по ЛП: самому терпеливому и внимательному инструктору в мире.

У каждого из нас когда-то был свой собственный Первый Раз. Первый раз - это как первый секс: запоминается сразу и на всю жизнь. Так же, как и в преддверии первого секса, в Первый Раз ты испытываешь невольную тревогу и беспокойство, легкую оторопь с примесью неуверенности в своих силах, вновь и вновь изводишь себя собственной же неопытностью: а все ли получится так, как нужно, а все ли я сделаю правильно, а что обо мне подумают, если вдруг я растеряюсь, испугаюсь, допущу ошибку? Первый Раз - это переломный момент, после которого ты навсегда становишься немножко другим. Кому-то он приносит радость и наслаждение, кому-то боль и разочарование, но никогда и никого он не оставляет равнодушным. Время постепенно стирает остроту эмоций, прячет яркость ощущений под серой пеленой обыденности. Но воспоминания остаются с тобой до самого последнего дня.

Весна слепит не по-апрельски ярким солнцем, в прохладном воздухе тает аромат влажной от стаявшего снега земли и молодой, сочной травы, смело пробивающейся сквозь раскисшую грязь навстречу новому дню. Я стою на выбеленных годами до седины, покрытых мелкой сетью трещин-морщин плитах бетонки в двух шагах от пока еще чужой для меня машины и боюсь сбросить внезапно накатившее оцепенение. Я пристально смотрю на нее, она, кажется, оценивающе разглядывает меня.
- Держи "горшок". - Облаченный в синий "технический" комбинезон Игорек протягивает мне белую полусферу шлема. Шлем оказывается чуть тесноват, встроенные в боковины наушники неприятно давят на виски, а выносной микрофон при одевании цепляется за подбородок.
- Там крючок на ремешке. - Глядя на мои безуспешные попытки застегнуть фиксирующий ремень, снисходительно поясняет Игорь, - зацепи его за колечко. Нет, не так. Дай сюда. Вот так надо. Не давит? Вот тут нажмешь - опустится светофильтр. Захочешь убрать - просто поднимаешь вверх. Все понятно? Ну, полезай.

Кресло, оказывается, достаточно удобное, но тесноватое. Мягкое - это хорошо, а то на тренажере через десять минут намертво затекает спина и все, что расположено ниже. Ого, а тут высоко! Обзор неплохой, но нужно еще привыкнуть.
- Ремень застегивается вот так. - Щелкает замком заботливый Игорек. - Нет, провод от шлемофона должен быть снаружи. Смотри, вставляем его в этот разъем и проворачиваем так, чтобы совпали белые метки. Готово. Ноги в педали ставь, под ремешки, а то соскользнут, фиг найдешь потом те педали. Ну, порядок? Тогда связь включай.
Надавливаю пальцем на металлический стерженек тумблера, и мир вокруг внезапно наполняется жизнью.
- ...ать седьмой, на прямой, закрылки, шасси выпущены, зеленые горят, к посадке готов.
- Двести тридцать седьмой, посадку разрешаю.
- Разрешили.
Где бишь он? Ага, вот, снижается над лесом, солнечный луч заблудился в остеклении кабины, сзади выгибается вверх полупрозрачной дугой черная полоска выхлопа.
- Ты сюда гляди. - Слегка толкает меня в плечо Игорек. - Вот здесь, сбоку, две кнопочки. Эта - связь с первым пилотом, эта - связь с РП. Ее не трогай. Понял?
- Понял.
В кабину, кряхтя, залезает Валерьяныч, грузно опускается в командирское переднее кресло, пристегивается, спинка его сидения больно упирается в мои колени. Я сижу сзади и выше, потому макушка его шлема белой полусферой возвышается где-то на уровне моего пупка.
- Ну чего, готов к подвигам, летяга?
- Готов, Алексей Валерьяныч.
- Тогда запускаемся. Будем отрабатывать самое сложное в нашей практике задание: полет по прямой. Если научишься удерживать машину в воздухе с заданным курсом без отклонений и кренов, считай, что научился летать, потому что все остальное - уже фигня. Газы не трогай: с режимами я буду работать сам, тебе и без этого тяжело будет. Ну, с Богом.
Короткий рывок стартера, и окружающая действительность захлебывается хищным ревом австрийского "Ротакса". Застоявшийся без дела винт с явным удовольствием вгрызается в прохладный утренний воздух.
- Сорок второй, проверка связи. - Доносится из наушников голос моего инструктора.
- Сорок два, слышу вас хорошо.
- Сорок второй, разрешите предварительный?
- Занимайте предварительный.
- Разрешили.
Валерьяныч осторожно проверяет педали: я чувствую, как они качнулись под моими ступнями: правая, левая, затем двигатель резко набирает обороты. Покатились. Ловко обогнули стоянку с парочкой укрытых брезентовыми чехлами, понурых "ЯК-52", и замерли на магистральной рулежке.
- Сорок второй, разрешите исполнительный?
- Сорок второй, занимайте исполнительный.
- Разрешили.
Дельталет вздрагивает всем телом в предвкушении скорого полета, эта дрожь тут же передается мне. Выруливаем на взлетную полосу и бодро катимся к ее торцу. Все, назад дороги нет. Семья, дом, привычная жизнь, все это осталось далеко позади - впереди только небо. Примет ли оно меня? Хочется верить, что примет... Автоматически отмечаю про себя, что "взлетка" оказывается неожиданно широкой - раньше я видел ее только со стороны, наблюдая за взлетающими и заходящими на посадку самолетами: выходить на ВПП, а тем более пересекать ее под любым предлогом категорически запрещено. Вот и торец, за ним - бурая проплешина земли, исшарканная колесами севших с недолетом машин. Валерьяныч ловко "сует ногу", и наша "ласточка" послушно разворачивается носом по осевой, скрипнув тормозами, плавно и грациозно замирает на месте.
- Сорок второй, полет в зону Ильино правым кругом.
- Сорок второй, взлет по готовности, Ильино сто пятьдесят. По окончании доложите.
- Разрешили.
Земля вдруг срывается у меня из-под ног, стремительной серой лентой устремляется назад, мгновение - и желудок камнем проваливается вниз, туда, где мохнатым ковром убегают за горизонт верхушки елей, мгновение, и вот уже отдельные деревья сливаются в ровный изумрудный покров, подле границы которого белеют крохотные коробочки пятиэтажек и вьется узкая нитка шоссе. "Безопасная", - успеваю подумать я, когда машина, припав на крыло, разворачивается вдоль леса, продолжая понемногу скрести высоту.
- Сорок второй, зону Ильино занял, сто пятьдесят.
- Сорок второй, сохраняйте сто пятьдесят.
- Понял.
Шум винта сливается с шумом ветра, темно-зеленый ковер хвои обрывается ломаной линией, уступив место бурым квадратам полей с черными лоскутами выгоревшей жухлой травы, справа блеснула зеркалом тонкая ленточка ручья.
- Ну что, - слышу я в наушниках бодрый голос моего инструктора, - принцип управления летательным аппаратом ты себе в общих чертах представляешь. Выбери какую-нибудь точку на горизонте и старайся рулить туда. Держи ручку.
Не ожидая подвоха, укладываю чуть вспотевшие пальцы на прохладный металл и осторожно сжимаю ладони.
- Держишь? Молодец. Управление отдал.
- Управление взя-я-а-а-а-а!..
Валерьяныч спокойно положил руки себе на колени, и, кажется, стал задумчиво рассматривать проплывающую внизу землю. Все, чему я так долго и муторно учился изо дня в день, изнуряя себя бесконечной зубрежкой - основы аэродинамики, воздушное право, метеорология, основы безопасности воздушного движения, радиообмен, авиационная медицина, руководство по летной эксплуатации - все это выдуло из меня в считанные мгновения. Во всей обитаемой вселенной остались только я и машина, которая, казалось, жила своей собственной жизнью, и плевать хотела с высоты круга на мою. Часы, до боли в заднице просиженные в кресле тренажера, где я, потея и сдавленно матюгаясь, раз за разом крутил "конвейер", испарились в никуда. Стало очевидным, что для придания работе на этом самом тренажере ощущений реального полета сам тренажер нуждается в незначительной модификации. А именно, к нему неплохо бы приставить как минимум двух здоровенных мужиков, один из которых будет неистово трясти кресло, имитируя болта нку и термичку, а второй станет с силой выдергивать из твоих ладоней ручку, причем совершенно неожиданным образом. Машину безжалостно трясло и швыряло; вцепившись в управление, я каждым позвонком ощущал малейшее дуновение ветра, который, казалось, пытается опрокинуть и перевернуть наш легкий аппарат. Спустя всего лишь несколько секунд мышцы рук предательски заныли.
- Не зажимай ручку! Ручку не зажимай! Расслабь руки! Что ты в нее вцепился?! - звенит в ушах голос Валерьяныча.
Невольно вспомнилось, как несколько дней назад, когда аэродром был закрыт непогодой, меня, дабы не болтался без дела, приставили в помощники к Петру - пожилому, хмурому, грубоватому, но очень опытному пилоту. Сидя в кабине дельталета, мы ковырялись с подключением и настройкой приборов. Петр сопел носом, искоса поглядывая в мою сторону, затем, наконец, решил прервать молчание:
- Слушай, вот гляжу я на тебя, и понять никак не могу. Вроде бы, неглупый парень. Чего тебя в авиацию-то понесло? Чего ты тут забыл?
- Ну как же? - Попытался обернуть разговор в шутку я. - Романтика ведь. Красивые серебристые лайнеры, бороздящие бескрайние просторы воздушного океана, и все такое прочее.
- А-а-а, ага... - протянул Петр, после чего продолжил сумрачно ковырять что-то отверткой.
- Ну, а вы как в авиацию попали? - вежливо поинтересовался я.
- Да так же, как и ты. - Откликнулся мой собеседник. - По глупости.
Теперь я понял смысл его слов: всю романтику напрочь слизнуло после первого же резкого вертикального рывка, когда крыло неожиданно попало в восходящий поток, а я, в свою очередь, едва не обделался от страха.
- Отпусти ручку. Совсем отпусти. - Скомандовал мой инструктор. Пальцы не слушались, не хотели разжиматься. - Да отпусти ты, я ее держу.
Несколькими быстрыми, уверенными движениями Валерьяныч выправил аппарат и вдруг убрал руки прочь.
- Видишь, сама летит?
- Вижу. - хрипло отозвался я. Разум никак не хотел принимать тот факт, что машина, послушно реагирующая на каждое движение атмосферы, может сохранять устойчивое горизонтальное положение в неуправляемом состоянии.
- Главная задача пилота - не мешать самолету лететь, - мягко пояснил Валерьяныч. - Не нужно с ним бороться, у тебя все равно ничего не получится, он сильнее. Помогай ему. Остальное он сделает сам. Понял? Возьми ручку. А теперь исправь мне этот крен.

Машина, повинуясь уверенному движению рук инструктора, начала медленно и неохотно валиться на бок. Все-таки тренажер сделал свое дело: практически не задумываясь, я потянул ручку в нужную сторону, затем быстро вернул ее в нейтральное положение.

- Хорошо. Теперь исправляй противоположный. Интенсивней. Да не дергай ты, работай плавно. Выравнивай. Держи прямо.

Вдох. Выдох. Вдох. Ну, чего я переживаю? Нужно расслабиться, успокоиться, вспомнить, чему учили старшие товарищи: руки не напрягать, на вертикальные рывки не реагировать, парировать только возникающие крены. Если что, Валерьяныч подхватит, подстрахует. Так-с, а куда мы летим-то? Вот туда? Тогда надо взять чуть правее. Нормально, выплавляем крен обратным движением ручки. Пла-а-а-авненько.

Стоило перестать дергаться и трепать самому себе нервы, как меня неожиданно окатило волной неописуемого, горячего, буквально детского восторга. Я лечу! Сам! Я умею летать!
- Ну вот, видишь? Получается! - послышался в наушниках довольный голос Валерьяныча. - Теперь развернемся.
Сердце вновь ухнуло куда-то в район желудка, когда мой инструктор лихо заломил разворот с креном градусов под тридцать.
- Держи управление. Рули во-о-он туда.
Внизу проплывали поля, где-то топилась избушка, и столбик дыма смешным хвостом тянулся вверх из трубы, справа медленно пылил по дороге крошечный автомобиль, а я застыл между небом и землей, любуясь собственной крылатой тенью, задорно скачущей по полям и кронам сосен, следуя за нами попятам.
- Сорок второй, зону Ильино освободил. - Произнес в микрофон Валерьяныч, и сделал мне знак рукой. Я неохотно отпустил управление.
- Отдал.
- Взял. Сорок второй, на третьем, сто пятьдесят.
- Сорок второй, продолжайте заход к четвертому.
- Разрешили.
Земля качнулась, солнце обожгло глаза.
- Сорок второй, в четвертом.
- Продолжайте, сорок второй.
- В глиссаде.
- Сорок два, посадку разрешаю.
- Разрешили.
Полоса, украшенная короткими черными росчерками самолетных колес, стремительно выкатилась из небытия и понеслась нам навстречу. Валерьяныч уверенно убрал крен, тон двигателя слегка изменился. "Малый газ" - принялся отсчитывать про себя я - "Торец. Выравнивание. Два. Один. Метр. Придержать..."

Колеса шасси нежно коснулись бетона, машина застучала по стыкам плит, понемногу замедляя свой бег, короткий поворот, и вот уже стоянка, знакомые очертания строений аэродрома.
- Сорок два, ВПП по магистральной освободил.
- Сорок два, работайте с рулением.
Машина прокатилась по РД, и, чихнув двигателем, замерла у дальнего края стоянки. Я полез отстегивать привязной ремень. Руки почему-то предательски дрожали.

Солнце уже клонилось к закату, а я все стоял на небольшом возвышении, образованном фундаментом какой-то давно рухнувшей постройки, и провожал глазами разбегающийся по полосе "Як-18Т". В двух шагах позади тихо грустил, привязанный к вбитым в землю колышкам за оконцовки крыла, наш "Грач". Сегодня я все-таки сделал эти два шага.
Свои первые два шага к небу.

(C) Валентин Холмогоров