Рада приветствовать Вас очередным Выпуском рассылки Введение в религиоведение.  Немного новостей.
 

Итак, продолжаются хлопоты, связанные с переездом основной версии Упельсинкиной страницы. Параллельно готовится новый дизайн главной страницы и обновления нескольких разделов. Также в ближайшее время будут добавлены новые разделы, которые позволят сделать Упельсинкину страницу намного интереснее. В связи с этими событиями настоящие Выпуски стали несколько меньше по своему объему и лаконичнее по содержанию. Смею Вас заверить, что это - временное явление. :-)

Так, сегодняшний Выпуск рассылки состоит всего лишь из трех разделов (о, ужас! :-(  ). В разделе Религии - материалы о ранней германской религии и о джайнизме. В разделе Литература - список использованной литературы. Следующий Выпуск рассылки Введение в религиоведение читайте в среду, 27 июня 2001 г. В предлагаемом Выпуске будут содержаться обзоры обновлений Упельсинкиной страницы. А в 89-м Выпуске рассылки Вас ждет Интервью на тему религии. Все подробности - в среду, 27 июня.

В последнем десятилетии первого столетия новой эры Тацит сообщал, что германцы передавали собственную историю исключительно в песенной форме. Их культура была устной, отчасти походившей на кельтскую, однако у них были и своеобразные "священные письмена", которые вырезались на деревянных дощечках, когда тянули жребий (Тас., Germania 10, 1-3). Миф об их происхождении носит патрилинейный характер: бог Туисто, сын земли, родил трех сыновей, давших имена трем группам германских племен. Туисто ≈ бог племени (готский thuidisco, как и кельтский Teutates), и его эпитет "сын земли" перекликается со скандинавской легендой, записанной значительно позднее. В "Видении Гюльви" (середина тринадцатого века) рассказывается, как земля была сотворена из тела гиганта, а люди произошли от двух предков, сделанных из стволов деревьев ≈ рябины и вяза. Таким образом, и здесь человеческие существа предстают порожденными живой силой земли. В более раннем мифе трое сыновей Туисто дали имена трем народам: ингевонам, ближайшим к морю, герминонам, жившим на "внутренних землях", и истевонам, "остальным", согласно Тациту, а согласно Плинию, обитавшим поблизости от Рейна. Два из этих названий племен появляются позднее в именах племенных богов. Шведские короли из "Саги о Ниглингах", правившие некоторыми из "людей, ближайших к морю", вели свое происхождение от бога Ингви, а обитателей центральной Германии король франков Карл Великий в девятом веке разгромил в битве около священной рощи, в которой находился культовый символ Ирминсул, или "Столб неба" ≈ высокая деревянная колонна, напоминавшая те, что в романо-кельтские времена воздвигли в долине Рейна в честь Юпитера. Название "истевоны" не похоже на имя ни одного из германских богов; но Плиний мог и ошибиться с рекой. Со времен Геродота (II, 33) в течение столетий не Рейн, а Дунай называли Истром или Истаром (Hister или Istar). Истевоны могли быть восточными германцами, а Иста ≈ богиней их реки.

Все германцы, согласно Тациту, отличались исключительной силой и отвагой, но, в отличие от кельтов, они одевались очень скромно, а порой и вообще чисто символически ≈ мужчины из одежды носили только плащи. Верность своему племени была превыше всего: для мужчины считалось позором пережить в битве вождя. В отличие от кельтов, германцы жили не в укрепленных городах, а в деревнях, причем хижины отстояли довольно далеко друг от друга, и занимались охотой, рыболовством и земледелием. Их национальным напитком было пиво, которое они (как кельты средиземноморское вино) пили в больших количествах. Политическое устройство западных германцев отличалось демократичностью (или практичностью): вождей своих они выбирали по заслугам, однако разрешение гражданских дел и наложение наказаний находилось в руках священнослужителей ≈ "не как наказание и не по команде вождя, а словно по приказу божества, неотступно, как они верили, присутствовавшего рядом во время битвы" (Germania 7.2). Таким образом, можно говорить скорее о культе символического искупления вины, чем об индивидуальной ответственности, как и о друидах говорили, что они приносили в жертву невинных, если преступников "не хватало". Образы и знаки (или, возможно, знамена, signa) германцы в обычное время хранили в священных рощах, а во время битвы шли в бой вместе с ними, а богами их, особыми богами, в римском толковании, были Меркурий (Водан?), Геркулес (Донар?) и Марс (Тиу?). Тацит сообщает, что свевы, одно из восточных союзов племен, совершали жертвоприношения Исиде, культовым символом котором являлся корабль ≈ либурнийская галера, показывая тем самым, что их религия была заимствованной (Germania 9.2). Однако образом Секваны, божества реки Сены, тоже был корабль, из чего мы, думается, вправе заключить, что культ "Исиды" мог иметь местное происхождение. Тем не менее тип корабля свидетельствует, что свевы был одно время знакомы с товарами из восточного Средиземноморья. Во времена Тацита "Свевом" называли реку Одер, так что богиня реки вполне могла быть и божеством этого племени, и, как мы увидим, у восточных германцев богинь было больше, чем у западных. Все германцы, по утверждению и Тацита, и Цезаря, верили в пророческую силу женщин, и порой считали прорицательниц божественными. Одной из них была Вельда, своей песней ведшая германцев в битву во времена правления Веспасиана (69-79 гг. и. э.) и в 78 г. н. э. привезенная в Рим (Stateus, Silval 1. IV. 8.9). В равной степени почитались ее предшественница Ауриния и другие женщины. Можно провести параллель между обожествлением вдохновенной сивиллы и римской языческой практикой, а также современной синтоистской традицией, в которой умерший герой становится божеством (kami). Еще одной знаменитой прорицательницей была алеманно-франкская Тиота. Провидицу племени семнонов, в 91 г. вместе с королем Масьясом отправившуюся в Рим, звали Ганна (древняя германская магия называлась gandno). А Валубург (от walus, "волшебный посох") во втором столетии новой эры находилась в Египте вместе с армией германцев (284; 51). Мудрые женщины, звавшиеся "Галиаруннос" (Haliarunnas), общавшиеся с тенями умерших, в пятом столетии были изгнаны, из земель готов королем Филимером. Уже позднее саги "Сага о епископах" (Biskupa), "Сага о крещении язычников" (Heitarviga) и "Сага о людях из озерной долины" (Vatnsdoela) прославили знаменитую исландскую сивиллу Тордис Прорицательницу. Есть некоторые свидетельства и о том, что "божественные женщины" понимали язык животных. Так, в лесах Швеции жили варгаморы, мудрые женщины, общавшиеся с волками. Саги повествуют также и об обычных женщинах, запросто предсказывающих будущее, и оберегаюпщх и исцеляющих своих мужей с помощью заклинаний. По-видимому, для германских жен это было частью обычного повседневного домашнего труда.

По сведениям Тацита, германцы занимались и гаданием, которое совершали глава семьи или, при гаданиях от имени племени, жрец. Гадания проводились при помощи деревянных дощечек из орешника, на которых вырезали знаки ("notaeu": Germania, 10, 1-3). Эти дощечки произвольно разбрасывались но белой ткани, после чего гадатель собирал их, глядя при этом на небо. О такой же процедуре гадания с руническими палочками сообщается и в средневековые времена: тогда использовались деревянные дощечки с вырезанными на них рунами. Фонетически рунический алфавит появился, однако, лишь в четвертом веке, более ранние знаки, вероятно, представляли собой идеограммы. Кроме того, существовала и практика гадания по полету птиц и движениям лошадей. Священных белых коней выводили из рощи, где их постоянно держали, и запрягали в церемониальную колесницу, после чего наблюдали за их ржанием и фырканьем.

Общественное собрание проводилось в новолуние и полнолуние: эти дни считались благоприятными для решения дел. Германцы, безусловно, признавали преступление и ответственность в некоторых сферах жизни, ибо за различные проступки накладывались различные наказания. Предателей и дезертиров приговаривали к повешению, а трусов и практикующих "плотские мерзости", бросали в болото, и ставили ограду, не давая выбраться. За последнее время обнаружено несколько таких могил, хотя, видимо, не во всех из них похоронены преступники ≈ вот еще одно сходство между кельтскими и германскими обычаями. Если верить Тациту, германцев отличала суровая мораль, столь контрастировавшая с распутной жизнью римлян и вольными нравами галльских кельтов. Германцы были сильными людьми, они неукоснительно придерживались законов и свято блюли супружескую верность. Однако для них не считалось зазорным пролежать в безделье у огня целый день, кроме того, все германцы много пили. Погребальные обряды германцев были просты: мертвых укладывали на погребальный помост вместе с оружием, и, возможно, лошадьми, а сверху насыпали торф. Сведениями о том, как германцы хоронили женщин, мы не располагаем.

Таковы были воинственные западногерманские племена. Восточные же германцы, которых Тацит называет свевами, весьма отличались от них. Конечно, воинственность и целомудрие оставались их главными чертами; но в то же время они уделяли повышенное внимание уходу за волосами. Мужчины забирали волосы назад и завязывали узлом либо на макушке, либо на задней части шеи, чтобы казаться еще более высокими и устрашающими. Религией их, в которой свое место занимали не только боги, по и богини, был, видимо, шаманизм, с элементами транса и экстаза. Семноны, во времена Тацита жившие в Бранденбурге, около современного Берлина, а в последующем мигрировавшие па юг и образовавшие конфедерацию алеманнов, регулярно собирались в древнем лесу, освященном временем, и перед началом церемоний приносили в жертвучеловеческую жизнь. На месте собрания находилась роща, куда людям разрешалось входить, только будучи связанными, и, таким образом, "принизившими себя для того, чтобы превратиться в носителя божественной силы". Это похоже на описание трансового исступления, подобно сантерийскому представлению об "унесении" божеством. Германцы как минимум "играли роль" божества, как в современной практике Викка. Если в священной роще человек случайно падал (еще одна вероятность в состоянии транса), то вставать на ноги ему запрещалось: извиваясь, он должен был выползать из рощи. Тацит осуждает этот обычай как "суеверный" (в современном смысле) и отмечает, что истоком его являются верования семноиов в то, что роща - дом бога, давшего начало их племени и властвующего над всеми вещами, все остальное подчиняется ему и есть часть его владении. Семноны, "хозяева" священной рощи, считали себя главным кланом свевов.

Мироощущение свевов напоминает римское, перекликаясь с ярко выраженными в последнем стремлением к господству над остальными народами и постоянно расширяющейся римской религией. Однако, в отличие от рассматривавшихся нами прежде народов, все германские племена неизменно возводили своих человеческих прародителей непосредственно к богу. Иордан, историк вестготов, сообщает, что они поклонялись своим предкам под именем ансов, равно как и богу, эквивалентному Марсу. Именно этому богу они посвящали первые боевые трофеи, вывешивая добычу на деревьях. О традиции северных язычников приносить награбленное в жертву богам свидетельствует также Орозий в своем описании ("Historiae contra Paganes", V. 16.4) разгрома римской армии кимврами в нижнем течении Роны в 105 г. до н. э. Кимвры захватили два военных лагеря римлян и, выполняя данный богам обет, начали приносить в жертву все подряд: "Они разрывали на части и выбрасывали одежды, швыряли в реку золото и серебро, кромсали на куски воинские доспехи, срывали упряжь с лошадей, после чего лошади кидались в реку, и вешали на деревьях людей, так что не было ни добычи победителям, ни пощады побежденным". Точно также Цезарь сообщает, что кельты похожим образом посвящали военные трофеи своим богам (В. G.: VI), с той лишь разницей, что они не вывешивали их на деревьях или в храмах, а складывали кучей па освященной земле. Иордан отмечает, что и вестготы приносили в Жертву людей, но они отказались от этого обычая уже к тому времени, как вышли к побережью Черного моря.

Не совсем ясно, рассматривали ли восточные племена своих богинь так же, как и божественных прародительниц, или же только как божественных покровительниц. Ныне хорошо известно, что племена, жившие в устье Эльбы и на юге современной Дании, поклонялись Нертус, Матери-Земле. Считалось, что она вмешивается в жизнь людей и ездит среди своего народа в повозке, запряженной коровами. Священнослужитель богини Нертус "чувствовал", когда она готова покинуть свое святилище на острове, и тогда с глубоким почтением следовал за повозкой, пока богиня объезжала земли своего парода. И тогда наступал всеобщий праздник ≈ единственное время, когда эти воинственные люди складывали оружие. В конце путешествия повозку и все се содержимое смывали в озере рабы, которых после этого топили. Никому не дозволялось видеть богиню на пороге смерти. Греки и римляне, как мы видели выше, тоже совершали ритуальное омовение священных образов после праздничного шествия, но архаический ритуал жестокого продолжения этого омовения был им неведом.

Нагарвалы, жившие ближе к истокам Одера, на Ризенгебирге, практиковали форму древней религии, в которой жрец, облаченный в женское платье, руководил проведением церемоний в честь богов-близнецов Алки (название, возможно, означает просто "боги"), в римской интерпретации приравненных к Кастору и Поллуксу. Священнослужитель в женской одежде типичен для религий транса. Мы уже видели жрецов-евнухов (galli) экстатического малоазийского культа Великой Матери, одевавшихся, согласно Апулею, как женщины; и в восточном шаманизме облачение жреца в одежду другого пола тоже свидетельствовало о его "неподвластности" обычной жизни. Однако Тацит не сообщает нам подробностей о культе Алки. Еще восточнее, на территории современной Литвы, жило племя эстиев (название со хранилось в имени эстонцев), которые, свидетельствует Тацит, говорили на том же языке, что и бритты, и поклонялись матери богов, символ которой - фигурку дикого кабана ≈ они всегда брали с собой в качестве защитного амулета, даже тогда, когда, казалось бы, требовалось оружие. Жрецы богини считались, по-видимому, святыми людьми, неприкасаемыми, защищенными от хаоса повседневной жизни. Кабан был священным животным и для кельтов, а в позднегерманской религии его посвящали Фрейе и Фрию, дарующим удачу и изобилие. А эстии также собирали янтарь - еще один символ Фрейи в позднейшей мифологии; Тацит говорит, что они не подозревала о том, как ценился янтарь у римских торговцев, что, однако, маловероятно, ибо янтарные торговые пути между Балтикой и Средиземноморьем существовали еще со времен этрусков.

Наконец, Тация упоминает синтонов, во всех отношениях похожих на другие племена, за тем исключением, что у них царил матриархат. По-видимому, у восточных германцев фигура женщины, божественной или даже реальной, пользовалась куда большим авторитетом, по сравнению с западными германцами, у которых все божества были мужскими и о которых, в отличие от бриттов, мы не слышали, что для них "не имело значения, какого пола их правитель". Древние восточные германские племена соприкасались со славянскими народами тех же земель. Однако когда культура остготов и вестготов перестает быть предметом этнографии и вступает в область исторического, мы все еще очень мало знаем об этой религии. История мученической смерти Св. Саввы, утопленного в конце четвертого столетия вестготтами, заставляет предположить, что таков мог быть их традиционный ритуал принесения в жертву, как и в случае с рабами Нертус. Кроме того, некоторые авторы сообщают, что племена, жившие вокруг Черного моря том числе и готы, почитали бога меча. Согласно Аммиану Марцеллину, аланы (монгольское, но типичное для данной территории племя) "втыкали в землю обнаженный меч, который они считали божеством войны и защитником своих домов" (Amm. Макс., XXXI, 2). Сходный символ и у скандинавского Тора, бога войны, а также справедливости, атрибутом которого является меч, чья рука, носящая такое же имя, представляет собой направленную острием вверх стрелу либо стилизованный меч. Источники времен готского нашествия ничего не сообщают нам, однако,об их богинях.
 
 

Как и все древнеиндийские доктрины, учение джайнов исходило из того, что дух, душа человека, безусловно, выше его материальной оболочки. Достичь спасения (мокши) и тем более полного освобождения (нирваны) душа может лишь в том случае, если она освободится от всего материального. При этом джайны считают материей - правда, необычайно тонкой - и карму, воспринимая ее как основу, своего рода липкую ткань, к которой прилипает вся остальная, более грубая материя. С этой точки зрения мир, по учению джайнов, состоит из двух вечных 208 несоздаваемых и неисчезаемых категорий - дживы (душа, духовное начало, активный агент сосуществования) и адживы (неживое, неодушевленное, материальное начало). В своей изначально естественной форме джива совершенна; именно в этой форме она являет собой тот идеал, к которому должен стремиться каждый джайн. Но в феноменальном мире джива всегда связана с адживой. Соединяясь с грубой материей посредством кармы, джива обретает кармическое тело и появляется в форме живых существ, будь то растение, животное, человек или божество. В этой иерархии высшее ключевое звено - человек, ибо только он в состоянии прекратить действие закона кармы и достичь освобождения.

Итак, бесконечное количество джив находится в нескончаемом процессе кругооборота живых тел, регулируемого кармой. Связи джив с кармой сложны. Освободиться от кармы очень нелегко, ибо она не просто опутывает каждого, но и притекает к нему вновь и вновь. Для объяснения процесса взаимосвязи души с кармой джайнская теория предлагает сложную конструкцию, суть которой сводится к тому, что изначальная карма, вредная и невредная, существует вечно и передается от одного существа к другому при перерождениях и что к ней постоянно притекает новая. Поэтому первая задача правоверного джайна - суметь остановить этот приток. Чтобы добиться этого, нужно, следуя советам наставника-гуру, получить необходимые познания и выработать нужные нормы повседневного поведения. Но это только первый шаг. Следующий - добиться истощения и отпадения оставшейся кармы, вначале вредной, вследствие чего человек оказывается уже подготовленным к освобождению (его душа-джива подчиняет себе материальное тело), а затем и всей остальной.

Резюмируя сказанное, можно заключить, что доктрина джайнов, как то было свойственно и другим древнеиндийским религиям, интровертивна, т. е. ориентирована на индивидуальный поиск спасения для каждого в отдельности: человек, будучи суммой дживы и адживы, может достичь совершенства посредством личных усилий, направленных на избавление от адживы. В этом доктрина джайнов, если не вдаваться в детали вроде материальности кармы, не была оригинальной. Оригинальность ее начинается с поиска и определения путей: кто, как и каким образом может достичь конечной цели. В брахманизме, как упоминалось, путем к достижению аналогичной цели была аскеза, тапас, своего рода путь богов, следование по которому могло придать отшельнику почти божественную силу. Тапас сводился к изнурению тела, к умерщвлению в себе всего материального. В джайнизме всего этого было уже мало. Выдвижение на передний план кармы и задача избавления от нее в рамках доктрины джайнов требовали неимоверного увеличения усилий за счет значительно более жестких ограничений социально-этического порядка.

Принципы джайнской этики, как то было и в зороастризме, исходят из четкого противопоставления истины заблуждению, правильного - ложному. Основы ее сформулированы в так называемой триратне. Первый пункт триратны - совершенная убежденность в истинности учения, подлинная вера в каждое слово доктрины. Смысл этой заповеди в том, чтобы адепт отбросил все блуждания и сомнения и с помощью веры оградил себя от ложных путей и дурных советчиков. Вообще-то это обычное требование для многих религиозных систем, а в некоторых, как, например, в исламе, оно достигает сакрального уровня. Однако в системе древнеиндийских религий оно столь определенно сформулировано было только у джайнов. Этическое содержание такого требования очевидно: не призывая к религиозной нетерпимости, которая вообще не свойственна индийским религиям, джайнизм вместе с тем решительно требовал от всех своих адептов, чтобы они были готовы к правильному поведению и правильным поступкам хотя бы потому, что так надо - по крайней мере, вначале, пока человек еще лишен подлинного знания, способного объяснить ему, что к чему.

Вторая часть триратны - правильное познание, в конечном счете, совершенное знание - обусловлена принятием первого пункта и в известном смысле зиждится на нем. В принципе всякое знание, в том числе и джайнское, совершенно лишь в том случае, если его постигать постоянно и долго, всю жизнь. Практически познание сводится к изучению джайнской картины мира с ее космографией и мифологией, настоящим, прошедшим и будущим, к знакомству с теориями о душе-дживе, карме, о тиртхан-карах и т. п. Считается, что полностью джайнское знание открывается лишь тем, кто уже сумел не только избавиться от притока кармы, но и освободиться от вредной кармы. Для начала же каждому необходимо ограниченное знание, сводящееся в конечном счете к познанию самого себя, сущности своего "Я". Незнание или недостаточное знание этого как раз и является причиной дискомфорта человека в феноменальном мире. Познать себя и правильно понять с помощью наставника-гуру свою цель (освободиться от липкой кармы) и средства достижения этой цели - с этого, собственно, и начинается подлинное познание.

И, наконец, третья часть триратны - праведная жизнь. Именно в этом пункте джайнская этика полностью вступает в свои права и весьма жестко диктует свои нормы и принципы. Этика джайнов - в отличие, скажем, от китайской, конфуцианской, - не социальна. Она не озабочена высшими целями создания гармоничного общества или общих основ взаимоотношений между людьми (старшими и младшими, мужчинами и женщинами, своими и чужими и т. п.). Эта этика сугубо индивидуалистична, т. е. ориентирована исключительно на индивида, стремящегося к высшей цели джайнов. Впрочем, это еще не означает, что джайнская этика асоциальна. Как раз напротив: ориентируя индивидов и жестко диктуя им нормы поведения, она не только с успехом достигает тех целей, какие обычно стоят перед любой этической системой, но и демонстрирует в конечном счете завидные результаты - этический стандарт джайнов весьма высок, что и неудивительно, если иметь в виду конечную цель джайнизма.

Основу общины джайнов всегда составляли миряне. Принадлежность к джайнской общине со временем, как то обычно бывает в рамках едва ли не любой этноконфессиональной общности, стала определяться рождением, так что суровый образ жизни членов джайнской общины становился привычным для каждого с детства. Чисто религиозных обязанностей у джайнов немного - они в основном сводятся к почитанию божеств, посещению храмов, принесению даров. Зато весомое, если не преобладающее место в жизни каждого джайна занимает работа над собой: здесь и лучение священных текстов, и постоянная тренировка йогического типа, и жесткий самоконтроль с периодическими покаяниями за прегрешения Все члены общины обычно добровольно принимают на себя пять основных обетов: не причинять вреда живому (ахимса), не красть (астья), не прелюбодействовать (брахмачарья), не стяжать (апаригракха), быть искренним и благочестивым в речах (сатья). К этим пяти нередко добавлялись дополнительные ограничения, порой и лично взятые на себя обеты, смысл которых всегда был однозначен: джайн ограничивал себя в жизненных удовольствиях и стремился к ужесточению обыденного распорядка. Один день в месяц джайны-миряне обычно проводят в условиях еще больших ограничений - так, как монахи-аскеты.

Вплоть до сегодняшнего дня джайны (их количество ныне исчисляется 2-3 миллионами, что не достигает и полупроцента от численности всего населения Индии) даже на фоне в основном склонной к вегетарианству и не отличающейся излишествами массы индуистов выделяются строго пуританским образом жизни. Живя практически замкнутыми эндогамными общинами, джайны всегда соблюдают принцип моногамии. У них множество ограничений в еде - не только не едят мяса, но и стараются не причинить вреда мелким животным, для чего не употребляют в пищу приготовленную вчера еду, в которую могли проникнуть живые существа. Джайны стремятся не причинять излишнего вреда и растениям - не едят клубней и корней, а также содержащих много семян плодов, не потребляют вина и пьют только кипяченую воду. Своих дочерей они обычно выдают замуж в очень юном возрасте, сразу же по их половом созревании, так как неоплодотворение обычно приравнивается к нарушению принципа ахимсы. Только в XX в. столь ранние браки были законодательно запрещены.

Джайны не только никогда не охотятся на животных, но, напротив, всегда заботятся о них - как о домашних, так и о диких: подкармливают голодных зверей и птиц, лечат раненых. Среди джайнов почти нет крестьян: крестьянский труд несовместим со строгим соблюдением все того же принципа ахимсы, ибо повреждение даже земляного червя плугом или бороной с этой точки зрения - грех. Поэтому джайнские общины издревле селились в городах и стремились заниматься преимущественно ремеслом и торговлей. Неудивительно, что в современной Индии немногочисленная джайнская община занимает непропорционально влиятельные позиции, обладая немалым капиталом и играя заметную политическую роль в жизни страны. Не стремясь к роскоши и дав обет не стяжать, состоятельные джайны нередко тратят свои деньги на поддержку искусства и науки, издание книг, в первую очередь джайнских и о джайнизме, на помощь студентам, не говоря уже о строительстве храмов, школ, приютов, ветеринарных лечебниц, жилищ и т. п.

В рамках джайнской общины существовало свое внутреннее членение. Были и касты, хотя они никогда не играли столь существенной роли, как в системе индуизма. В частности, обычно не запрещались межкастовые браки, допускались браки с индуистами при условии, что взятая в жены индуистская девушка примет обеты и образ жизни джайнов. Вообще связи между джайнами и остальным индуистским миром никогда не прерывались полностью. Некоторые семейные обряды джайнов подчас совершались с участием брахманов соответствующих родов и каст. В то же время джайнские общины в целом всегда возглавлялись своими жрецами-ачарья. Представители жреческих родов отличались и отличаются от остальных джайнов не только и не столько своей причастностью к власти, сколько духовным авторитетом, авторитетом знания текстов, более строгим выполнением обрядов и обетов и соответственно большим приближением к идеалу, к конечной цели к - мокше.

Религии: Найнджел Пенник, Пруденс Джонс. История языческой Европы/ Пер. с англ. Р.В. Котенко. - СПб, Изд. группа "Евразия", 2000. С. 206-216.
Васильев Л.С. История религий Востока. Учебное пособие для вузов. - М., "Книжный дом "Университет"", 2000. С. 208-212.