Леонард Попов.
ЛОВЦЫ ГООМА.
19.10.04
Цикл Десятый Странник.

  Изумрудный Мир особенный, живой, дышащий, похожий на кудрявого великана, встряхивающего густой гривой зелёных волос. Когда начинается гроза, он смеётся и плачет, стучит в барабан, грохочущий, как тысяча колёс.
  Небо Изумрудного Мира низкое, зелёное, под деревьями жарко и душно, кроны всего леса сплетаются в одно целое так плотно, что звери прогрызают себе путь, от крохотных нор, до гигантских тоннелей, а люди сражаются с лесом за землю.
  Но это далеко на севере и далеко на юге, на востоке зелёные густые моря, а на западе плодородные почвы.
  Путник, кто бы он ни был, остановившись в деревне, окружённый почётом и удивлённый радушием, останется надолго, глубоко тронутый изобилием и шумными застольями. А если в зелёный мир придёт странник, наделённый мудростью и кротостью, то навстречу ему двинутся паломники, и будут следовать за ним, внимая речам.
  Путник же, имеющий с собой фрато, отами и шизвари, будет принят с особым почтением. В его честь пир будет длиться три дня.
  Дома в Изумрудном крепкие, как будто всегда праздничные, и приятные, ведь варвары этого плодородного мира живут широко, буйно и ценят в людях прежде всего хозяйственность, улыбку открытую и добродушную, какая отличает ревнивого, но щедрого хозяина от хозяина мелкого и худого, как гоома в самые неурожайные годы. Потому и гостей ведут на постой в дома, неизменно пахнущие дымом, потом ариксов и душистыми лепёшками, которые давно уже стали символом гостеприимства во всех мирах.
  Лепёшки эти – каноли – на травах и масле тьяппи, легко перенимают любой вкус, добавишь щепотку сладости и вся каноли станет сладкой, тающей, а запечёшь кусочки мяса, тесто впитает в себя все соки, будешь есть и с закрытыми глазами обязательно поверишь, что в руках горячий кусок мяса, даже пахнуть будет резко, тёрпко. Поэтому на столе не меньше пяти блюд, заполненных лепёшками, одни сладкие, другие горчат, третьи с кислицей, так что морщишься и спешишь запить густым тёплым молоком, ещё пахнущим самкой тьяппи, которую подоили с утра, выжав из сосков созревшее за ночь молоко: с самой зари тьяппи наестся досыта, заснёт прямо на пастбище, не в силах передвигать отяжелевшее брюхо, только медленно, лениво будет жевать, прикрыв сонные глаза, траву вокруг себя.
  В Изумрудном, говорят варвары, три драгоценности, которые должен беречь хозяин – арикс, тьяппи и отами – нет их, нет и двора, нет и семьи с ребятишками, а пока глава семьи не наживёт ещё одну тьяппи, нечего и помышлять о новом ребёнке. Пока нет арикса, не вырастишь ребёнка, не сделаешь его воином или помощником, а пока не будет отами – нет в доме веселья.
  Странник в доме к прибыли, хороший знак, вот и зазывают на постой девки на выданье, одна другой краше, в традиционных одеждах, расшитых бисером и отороченных мехом, всё зелёным на зелёном, и бисер искрится золотой, да серебряный. Это, говорят, потому, что небо над Изумрудным то золотится – с рассветом, то к вечеру или перед дождём серебриться начинает.
  Редко же среди странников встретится молчаливый и грозный, похожий на угрюмую тучу, мар, хранитель равновесия во всех мирах, свободно путешествующий от города к городу, от края до края. Такого окружат молчаливой заботой – кто знает, что он ищет в этих местах? С благими ли вестями пришёл, в предвестье ли битвы? Мары, как известно, поддерживают гармонию и процветание, да кто ж их знает, какие методы изберут – бальзам станут лить на раны, или резать живое, с неизменной точностью отмеряя количество яда, который дано выпить человеку, чтобы исцелиться.
  Поэтому и боятся их, но уважают и любят порой так беззаветно, как уважают и любят строгого старшего брата в большой семье.
  Вот сегодня с утра зоркие босоногие мальчишки разглядели на дороге путника, старики ещё только видели вдали тёмное неясное пятно, а те уже бежали и кричали на всю деревню:
  - Странники, странники идут! Странники на фрато! У них отами и шизвари!
  Фрато это боевой зверь, если странник ходит с таким, стало быть, и караваны водит, и в сражениях участвует, и наняться может в действующую армию очередного императора.
  А когда странники входят в деревню, все уже ждут их: встречать выходит сам староста с советниками, по левую сторону матушка, по правую красавица-дочь, скромно потупив взор, но украдкой поглядывая на пришельцев, протягивает им традиционное блюдо с каноли. Из-за заборов со смелым интересом глядят на воинов мальчишки, и каждый втайне мечтает вырасти поскорей – а таким же сильным будет обязательно! Из узеньких окошек смотрят морщинистые старухи, которым давно уж незачем румянить щёки и встречать гостей из дальних миров.
  А эти, что уж там, статны и высоки, оба с дороги пыльные, усталые, той сонной отупляющей усталостью, когда глаза темнеют и заволакиваются дымкой. Если посмотреть в глаза фрато, сосчитать радужные разводы – становится понятно, что не спали они трое суток.
  Так что ведут дорогих гостей в дом старосты, где причитающие девки уже застилают перинами кровати и подогревают тёмный тёрпкий мра – ядрёное зелье, чистая отрава, но странникам, как известно, всё нипочём, глотнут залпом и как подкошенные свалятся, а на утро будут свежи, точно первый морозец.
  Так что на утро все молодухи нарумянятся, достанут заготовленные на такой случай одежды, защемит сладко сердце – чтобы непременно с собой увёз. Хоть и боязно – один-то, гляди ты, мар, бледный, взгляд какой-то тяжёлый, пристальный, на руках браслеты, и все странные, витые, с бусинами, видать, непростые. А как взглянет, так будто всё про тебя знает, усмехнётся и уже смотрит поверх, вдаль куда-то.
  Деревенские-то хорохорятся, мол, нам и такой нипочём, да мы его! Пусть только взглянет на наших девок. Так было и будет, в каждой деревне, уж так повелось.
  А как гости проснулись, так уж и пир готов, не след воинам поститься – истина известная. Один, рыжий, косматый, в плечах широкий, ест за двоих, а то и троих обгонит, смеётся громко, да старейшину расспрашивает, как тут, не нападают ли лесные твари.
  Да откуда им взяться, господин? До леса, почитай, неделя ходу, это если бегом, да бегом.
  А мар, тот всё молчит, пьёт молоко тьяппи, но слушает внимательно.
  После обеда же гости ходят по деревне и местного охотника расспрашивают об укреплениях, ночных хищниках и парнях из местных.
  - Многие ли владеют оружием?
  - Все, кто копьём, кто ножом. Даже девки у нас, и те...
  - А если война?
  - Упаси вас, святые боги, зачем же война?
  Рыжий пожимает плечами и покручивает ус, мол, Изумрудные, а вопросы задаёте, быть войне или не быть...
  - К северу дикие вышли из лесов, чтобы отбить у деревень поля. Целое племя оборотней.
  Охотник со сдерживаемой тревогой смотрит на мара, но по его непроницаемому лицу не видно – в какую сторону качнутся весы равновесия. Говорят, и самый лютый акрон нужен для поддержания гармонии, а уж сам Вумираху ходит с яростным кайтайном, так легенды гласят, тьфу, минуй дурная напасть...
  К вечеру снова пир, да так заразно и заливисто смеются молодухи, что не пугает даже смутное беспокойство – а ну, как и сюда нагрянут орды лесных диких людей, больше похожих на косматых зверей, пахнущих резко сырой кожей и дымом походных костров.
  Столы заставлены блюдами – тут вам и каноли, и густой, наваристый суп, пухнущий специями и мясом ариксов, ни с чем такой запах не спутаешь, в тёмной бутылке мра, только для гостей, никто больше такой не пьёт. Стоят на столе чаши с крепко просоленными амбгами, усы свисают, белеют брюшки, вздутые от икры, икру эту, если сделать аккуратный разрез, можно зачёрпывать ложками, крупные кругляши, упругие, прозрачные, с чёрными внутри змеёнышами. А в этот раз украшение стола – гоома.
  - Что это? – вдруг интересуется мар, оживившись при виде подаваемых на широком подносе зеленоватых панцирей с замысловатым чёрным рисунком. В каждом запечённое мясо с листиками и ягодами.
  - Гоома, господин мар. – Отвечает девушка, опустив глаза. – Их ловят в ручьях и озёрах.
  - Вот как? – приподнимает он бровь, как будто удивляясь. Впервые на его лице неподдельное оживление и все за столом тоже начинают с интересом прислушиваться к разговору.
  - Каждый сезон, господин мар, неделя гоома, чтобы ловить их на весь сезон вперёд и продавать в город, по руне за десяток.
  - А не присутствовать ли дорогим гостям при ловле гоома? – вступает в разговор один из деревенских, который весь ужин не спускал глаз с дочери старейшины. – Известное дело, что это первейшее развлечение, чтобы поупражняться в ловкости.
  - Занятно, что и говорить. – Довольно соглашается рыжий и опять ус поглаживает, рассматривая панцирь гоома. Так повернёт, эдак, всё смотрит. – Что скажешь, Веланд?
  Тут уж все за столом замерли, ожидая ответа. Часто ли странники принимают вызов?
  - Что сказать... Никак нельзя не уважить хозяев... – И как будто весь интерес потерял, до конца трапезы сидел тихо и смотрел куда-то вдаль, а изредка на старостину дочку, видно, думая, что разница между ними велика, потому как она суаррка, стройная, красивая, да своей красотой, особенной...
  А как разошлись все, покинули стол, сыто зевая, уже звёзды рассыпались по небу, точно из мешочка драгоценные камни, то одна появится, то другая, староста сказал гостям:
  - Сегодня-то кузнец обновил лезвия, фрато и отами сыты и ходят по пастбищу, всё ловят кого-то, готовы и припасы, и обновка.
  - Спасибо, отец. – Говорит рыжий, провожая взглядом припозднившихся девок. – Оно веселее, когда сыт и одет в чистое...
  На том распрощались и разошлись, а деревня до самого утра в такую погрузилась тишину, что слышно было, как шипит в животе тьяппи зреющее горячее молоко, которым с утра угостят странников, чтобы прибавилось сил для традиционной ловли гоома.
  Ловят гоома с шумом, плеском, криками, у каждого ловца свои зрители, каждый зорко следит, смотрит по сторонам, чтобы никакого обмана. Озерцо небольшое, серебристое, небо отражается так ясно, что голова кружится, а как тронут поверхность, так по чистому небу и облакам идёт рябь, и из облака в облако прячутся рыбки.
  Посмотришь в воду – внизу ко дну жмутся ярко-зелёные черви, распустив по течению щупальца, как отразится луч света от гладкой кожи, так гоома словно вспыхнет и много их на дне поблёскивает, почти одна к другой, ступить некуда – ловить их, как сласти есть, одно удовольствие.
  Мальчишки вокруг озерка собрались и криками подбадривают ловцов:
  - В воду лезь, в воду! Не берегу гоома не ползают!
  Поодаль девки, чтобы брызги не летели, собрались стайкой и тоже весело кричат:
  - Самому ловкому поцелуй на ночь!
  В ответ дружный хохот:
  - Лучше всю ночь, да поцелуи!
  Мар в воде зрелище особенное, прилипшие к телу крылья расправились, заколыхались, белые, мягкие, как водоросли. Недаром ведь говорят, что истинная красота мара раскрывается только в воде, космосе и сражении. Вынырнул мар с пригоршней мелких гоома и ссыпал в корзину, что подставила старостина дочка, за ним уже другие пловцы и рыжий, сыпавший проклятиями, как зерном:
  - Они ж из камней растут, червь бы их сожрал!
  - А то! – смеются девки.
  Рыжий, хоть косматый и страшный, а смешливый, смеётся открыто, искренне, ссыпая своих гоома в корзину, подставленную крупной, ширококостной девицей с гривой тёмно-зелёных волос.
  Пока все своих гоома ссыпали в корзины, мар второй раз показался из воды и старостиной дочке подмигнул, мол, не след тягаться с теми, кто под водой равно как по небу летает. А та всё глядит в голубые глаза, не налюбуется.
  Он и в третий раз первее всех был.
  Но в четвёртый раз вынырнул с удивлением и рыжего спросил:
  - Ничего не понимаю... – И показывает руки, с аккуратными дырочками из которых сочилась серебристая кровь.
  Рыжий над маром смеётся.
  - А ты как думал? Вот это они и есть, испугались лова и шипы расставили.
  Тут мар покачнулся и чуть не упал от внезапной слабости, какая бывает от отравления ядом гоома – для непривычного человека это сродни опьянению, а варварам нипочём, в малых дозах даже бодрит, но мара уже крупная дрожь бьёт, колени подогнулись, руки тут же онемели, и всё это, при ясности рассудка, кого угодно может испугать. Девки, конечно, ну смеяться над незадачливым ловцом, да ладони показывать, где аккуратными рядами виднеются светлые шрамы. Здесь, в Изумрудном, у любого такие увидишь, ведь все рано или поздно учатся на своих ошибках, как ловить гоома.
  Один раз нырнёшь, второй, третий... А испуганные гоома уже расправили жгуты и вдруг окаменели, налились такой силой, словно стальные, что похожи на клубок с шипами. А бывает, оторвёшь гоома от камня, а она прямо в руках станет жёсткой, колючей, вот так и остаются на ладонях характерные метки, предмет гордости и потех в Изумрудном.
  На том, конечно, для мара соревнование окончилось, да и рыжий немного наловил, тоже вышел на берег с ранеными ладонями, оглушёно крутил косматой головой, но всё же шутил и смеялся со всеми.
  А к обеду, когда солнце разъярилось, несметное количество корзин с гоома везли в деревню, чтобы сушить червей в дыму костров.
  - Всё, кончен лов. – Сказал старейшина рыжему. – Надо природе оставить... Да и гоома теперь не меньше месяца будут топорщиться. Помнят всё, хоть и твари речные, озёрные.
  К вечеру, ясно, и мар, и рыжий пришли в себя, гуляли на пиру, под всеобщий смех и добродушные насмешки. Деревенские ребятишки, кто исподтишка, кто смело, старались посмотреть на отметины на ладонях у странников, но те уж крепко перевязали раны, смягчив кожу мазями, какими Изумрудный славится, а всё же в деревне крепко спорили, что не меньше сотни ран на двоих получилось...
  Но деревенский знахарь разве скажет любопытным?
  Столы в тот вечер сплошь были заставлены блюдами из гоома. Свежие, только специями и посыпанные, в соусе, в бульоне, в каноли запечённые с кусочками овощей или фруктов, легко обжаренные гоома, нанизанные на прутики... И много-много молока тьяппи.
  На том и закончился последний день для странников. Старостина дочка ночью всё же пришла к мару, да и рыжего вниманием не оставили. Наутро вся деревня шла провожать гостей, потому что в Изумрудном говорят: если увидишь на пути странника, значит, мир ещё существует.
  Солнце только что покинуло горизонт, но жаркая пыль уж поднялась в воздух, задрожала, предвещая день знойный и тяжёлый. В столь ранний час, когда земля ещё не прогрелась, воздух раскалился почти мгновенно, звенели насекомые, сбившись в гудящие, живые, словно мыслящие тучи, наделённые злой волей. Высоко в небе кружили хищные птицы, высматривая добычу в высокой траве. Отдохнувшие фрато под седоками трудно ревели, будто прощаясь с деревней, со старостой, шагавшим впереди всех за странниками, с нарядными девками, с угрюмыми парнями, провожавшими воинов, как лучших друзей, с ребятнёй, бежавшей вровень с самими фрато.
  Высоко в небе кружились хищные птицы, высматривая добычу, жалобно блеяли тьяппи, а солнце поднималось всё выше и выше, безразличное ко всему в мире – к полям под собой, к пыльной дороге перед путешественниками, к затерянной деревушке, к людям и времени...

Леонард Попов.
В ОКЕАНЕ ВЕЧНОГО ХОЛОДА.
03.01.04
Цикл Книга Камней.

  Апрель чуть не споткнулся и сполз по осыпающейся тропинке, цепляясь за хрупкие заиндевелые ветки, ободрав ладони и колени. Но боли он не чувствовал уже давно. Сначала саднили оцарапанные участки, потом он забыл о них.
  Помнил, как Март прикрыл своим телом Мая. И когти сомкнулись на его горле. Будто вспышки в памяти, эти кадры, яркие, навсегда. Вот так кровь на снегу...
  Он будет помнить, до тех пор, пока и они не станут целью...
  Помнил, как они пришли, числом десять, десять месяцев ледяной стужи и мороза, каких не приносил с собой даже седой и суровый старик Декабрь. Десять молодых и полных сил, бледных, высоких, с инеистыми глазами. Одинаковых, как близнецы. Может, только разные оттенки были в их глазах.
  Помнил, смутно, что разговор у костра был коротким и злым. Старшие велели сидеть смирно. Но разговор всё равно был коротким и злым. Первый из них, хотя кто из них был не первым, сказал, что они пришли из другого мира.
  С тех пор умерли все зимние. Даже их лютая стужа была слабым отблеском тех дней, что пришли на смену старой зиме. Это были сверкающие ледяные пустыни, жгучие морозы, в которых не выживали слабые и беззащитные твари. В метели и бурях приходили совсем иные создания.
  Ох, не надо было противостоять их натиску мощью седых старцев. Верно тогда Сентябрь сказал. Метель не перегнёшь. Её только успокоить можно. И Марту, на прощание, перед большой битвой.
  - Помяни моё слово, не будет здесь победителей.
  Да вот ошибся Сентябрь. Были победители, были проигравшие. Умерли зимние, из осенних только Сентябрь и остался, тяжело раненный, да всё ещё живой.
  Ценой пяти жизней они только одного смогли убить...
  - Апрелька, я устал! – пожаловался Май. - У меня пальцы замёрзли!
  - Терпи! – но всё же остановился и посмотрел на пальцы Мая. Ему ведь холоднее, он поздний и пальчики у него совсем озябли, мелко так подрагивают, холодные, как ледышки.
  Если так и дальше будет, Май просто замёрзнет.
  - Ничего, вот мы скоро найдём пещеру и разведём костёр.
  Май всхлипнул, но промолчал. Зубы сжал. И они дальше пошли.
  Апрель никогда раньше не мёрз, просто не знал, что это такое. Теперь он понимал, что старые зимние деды были ему родными. И холодные месяцы были месяцами глубокого сна, когда всё живое пряталось под снегом. Теперь он понял, что новые шесть месяцев стали непреодолимым испытанием. Шесть месяцев непрерывной стужи и завывающих метелей.
  Им повезло найти пещеру. Май чуть не расплакался, грея руки над костром и вперемежку со всхлипываниями жуя мёрзлые фрукты с деревьев, какие ещё пытались плодоносить. Апрель простил ему эту слабость. Чтобы самому не поддаться. У самого ведь пальцы над огнём словно обожгло, а всё равно подносил поближе, чтобы впрок впитать.
  - Апрелька, а куда мы идём?
  - Куда старшие наказали... На юг.
  - А что там?
  - Тепло... Посиди здесь, я веток принесу. – Апрель встал, плотнее подвернул короткий плащ, чтобы не выходило тепло. – Смотри, не обожгись.
  Вспомнилось, как выскакивал на мороз, чтобы птиц накормить. Выскочишь, изо рта пар, пританцовывая, зерно сыпешь, знаешь, что дома отогреют, сунут в руки кружку с горячим чаем. А здесь каждый выдох драгоценный. С ним уходит тепло. Апрель не мог согреться полностью вот уже неделю. Днём промерзал до костей, вечером жался к костру. Видел, как уплывала жизнь из бледнеющего, осунувшегося Мая.
  А надо быть сильным...
  Так, сжав зубы, оставляешь за собой тех, кого похоронить не можешь в твёрдой, как камень земле.
  Ветки ломкие, почти сами осыпаются, стволы трещат от малейшего толчка. Апрель набрал охапку веток, ещё тайник обнаружил с закаменевшими грибами и шишками. Их за короткое бурное лето всякое зверьё лесное собирает и прячет по щелям. Этим и живёт. Этим и Май с Апрелем уже неделю питались. Всё безвкусное от морозов, липкое, но голод утоляет и ладно.
  Апрель улыбнулся про себя. Май обрадуется, тоже улыбнётся... И какая у него улыбка будет тёплая.
  Уже у входа в пещеру в груди как-то неприятно закололо. Без причины, в жар, в пот. Сердце заколотилось. Как, бывает, проснувшись, долго пытаешься успокоить, да сам не помнишь, что приснилось.
  Вот оно... Веет из пещеры не теплом костра, а инеистым сумраком, будто там метель скрылась и хлопает крыльями.
  Огонь едва теплится в углях, Май на земле, согнулся, уже не дрожит, мраморно-бледный, смертельно. Холод ужасный.
  Никогда Апрель не видел так близко... Чтобы глаза в глаза, чтобы на коже чувствовать дыхание. Как они так холодно дышать могут? Это что ж внутри у них?
  Этот, новый, он молчит, смотрит пристально. Глаза прозрачные, как лёд.
  У Апреля дыхание перехватило. Знает он, знает, что нет выхода. Или он, или его. Что место должен занять. Но всё равно зло берёт. Что же вы, пришлые, чужие, не видите, что не принимает вас земля? Что гибнет всё, остаются ледяные пустыни, ничто приспособиться не может.
  Зажмурился.
  Как мог, сколько сил было...
  Чувствовал, как теплеет вокруг. Слышал, Май ещё дышит. Живой... Живой!
  Жмурится, зубы стискивает. Чтобы не видеть. Только чувствовать, как теплеет, рядом с пещерой снег тает. Как накатывает слабость.
  С лёгким стоном тот, другой, покачнулся и свалился на землю. Красивые прозрачно-голубые глаза, две льдинки, потемнели, затуманились.
  Если бы... Если бы ещё тогда... Выиграли бы битву. А сейчас поздно уже.
  Апрель склонился над белым телом. Заглянул в стекленеющие глаза. Увидел там своё отражение.
  Голова-то как кружится...
  Слабость до тошноты, до обморока...
  И холод опять подступает. Видно, с ветром ворвался в пещеру.
  И словно ледяными когтями. Прямо в сердце.
  Он падает, падает...
  В метели, сквозь снег, чьи-то сильные руки подхватывают его, чтобы головой не ударился.
  Апрель долго лежал, почти замерзший, свернувшись клубочком на полу и пытаясь согреть дрожащего Мая, обхватив его ладошки.
  А он говорил. Что они слишком разные. Что их миры слишком чужды. Что не будет компромисса...

***

  За окном выла метель. Там ничего не видать. Только белое, белое, белое... И, кажется, видно в водовороте снега серебрящиеся тела. Сказки, конечно, будто это духи зимы...
  На следующий день потеплело внезапно, словно по волшебству. Утихла буря, улёгся снег. А из-под снега буйно, торопливо, спешно потянулись подснежники, опыляемые ледовыми мышками, будто посреди зимы внезапно наступили дни апреля.
  Три дня, а затем снова ударили морозы, и жестокая стужа держалась до самого мая...

Валерий Капранов.
Роман «Волчья шкура». Часть первая, «Стая». Главы 10-15.

Иван

  Как только твари выскочили на залитую лунным светом поляну, они тут же бросились врассыпную, перестраиваясь в боевой порядок. Волкодлаки быстро распределились в небольшие, но очень маневренные группы, на бегу сообщая друг другу посредством знаков, для кого предназначена выбранная ими жертва. Порядок охоты выстраивался в чёткий, до мелочей просчитанный алгоритм, что даже не требовал от вожака никаких вмешательств в действия оборотней стаи. Отработанный и отшлифованный годами опыт обещал, что охота пройдёт успешно.
  Лишь одна деталь не входила в просчитанные планы Вельха: это то, что с бойцами была старуха. В отличие от своих собратьев, он ещё помнил те времена, когда эти воинственные девы Яви наносили оборотням невосполнимый урон. Правда, где теперь эти грозные и храбрые воительницы? Мир давно уже изменился. А остатки этих былых дружин разметало по свету как горстку пыли. Чем теперь может им навредить эта старая и обветшалая бестия? Парой жалких и выдохшихся заклинаний из давно неработающей волшбы. Тем не менее, для пущей уверенности Вельх решил старуху взять на себя. Вместе с Айной оказавшись за пределами обережного кола, обегая справа готовящегося к обороне Ивана, они резвой рысью помчались к костру.
  Ребята, увидев стремительно надвигающихся волкодлаков, попытались сместиться к центру поляны, поближе к пылающему костру. Но соревноваться с оборотнями в скорости им было совсем не просто. Распределившаяся по группам стая умело форсировала события. Огибая оторопевших от неожиданности бойцов, волкодлаки с умением опытных охотников отрезали им все пути для сближения. Изолируя каждого друг от друга.
  Ближе всех находящемуся к линии обороны, Ивану пришлось принимать основной удар на себя. В то время, пока ещё его товарищи пытались определиться в сложившейся ситуации, на него неслась в лобовую атаку группа из четырёх волков. Инстинктивно он выставил впереди себя автомат с примкнутым к нему штыком и нажал тугой спусковой курок. Ночь прорезалась треском протяжной очереди. Из цилиндра, прикрученного к стволу пламегасителя, вырывались плюющиеся языки огня.
  Подобное безобидное для волкодлаков действие не произвело на них ожидаемого эффекта. Это выглядело равносильно тому, если бы ребёнок посредством обычной хлопушки попытался бы остановить автомобильный поток на оживлённой движением магистрали.
  Волки мчались на Ивана без остановки, огибая бойца с обеих сторон. Пока Бедыня со Стригой окружали его с флангов, Ворыня, бегущий прямо на него, сделал длинный и расчётливый прыжок. Уворачиваясь на лету от выставленного в его сторону штык-ножа, он всеми четырьмя лапами опустился на грудь Ивана, с расчётом свалить свою жертву на землю. Словно тень, за ним подоспела Мара и вонзила клыки в показавшееся из-под Ворыни колено.
  Боль в ноге, как гром с ясного неба заставила Ивана мобилизовать все силы. Теперь он уже отдавал себе полный отчёт о том, что сейчас с ним происходило. До самого последнего момента он отказывался поверить, что всё это не игра расстроившегося воображения. Острая боль и горячее смрадное дыхание в лицо теперь подтверждали реальность происходящего.
  От болевого шока мозг Ивана заработал с огромной скоростью. Теперь на кон была поставлена его жизнь.
  Иван ударил, что было сил, волчицу второй, свободной от волчьих клыков ногой. Удар оказался настолько сильным, насколько только способно сильное существо бороться за жизнь в момент, когда надежда на ожидаемое спасение переходит границу от сковывающего его ужаса к слепому и яростному отчаянию.
  От неожиданной прыти жертвы Мара кубарем отлетела в сторону. В глазах волчицы зарябили искры, а из разбитых дёсен хлынула кровь. Она издала обрывистое рычание, и с досадой взметнув хвостом облако хвои и жухлых листьев, устремилась обратно к цели.
  Почувствовав, что теперь его ноги свободны, Иван оттолкнулся ими, что было сил, и, перевернувшись со спины через голову, оказался на четвереньках, подмяв под себя Ворыню.
  Оборотень встрепенулся, пытаясь подняться на крепкие и мускулистые лапы. Он лязгал оскалившейся пастью в попытках схватить свою жертву за пах или за живот. Это был наилучший проверенный жизнью приём обеспечить своё преимущество над добычей. Но боец оказался не так уж и прост. То ли благодаря интуиции, то ли это сработал дремавший инстинкт, но Иван не стал дожидаться повторного нападения. В унисон с встрепенувшимся под ним волкодлаком, он прыжком распрямился подобно упругой пружине. А за тем, во всю свою молодецкую дурь, дал с размаху прикладом по голове летящему на него Бедыне.
  Хруст ломающихся позвонков утонул в захлёбывающемся рычании. В то время как тело ещё летело, по выбранной ранее траектории, голова Бедыни уже обмякла на лишённой основы сломанной шее.
  Пролетев мимо увернувшегося от него бойца, волкодлак мешком завалился на землю, загребая когтистыми лапами под себя груду жёлтой осыпавшейся листвы. Сил у оборотня было побольше, чем у обычного волка, но даже их было недостаточно для того, чтобы восстановиться. Бедыня начал судорожно извиваться в агонии и конвульсиях, а из распахнутой в оскале пасти, потекла густая кровавая пена.
  Отмахиваясь от волков автоматом, Иван, прихрамывая, попятился к костру. Нога, в которую вцепилась волчица, уже начала о себе напоминать. Пропитанная кровью хэбешная штанина с неприятным теплом прилипала к телу. Силы с каждым движением истощались, сказывалась большая кровопотеря.
  Волкодлаки не торопились и делали регулярные ложные атаки, изматывая раненого бойца и вынуждая его делать лишние движения. По их расчёту, всё происходило по плану. Вот только, неожиданное поражение Бедыни выходило за рамки намеченной охоты. Похоже было, что после всего случившегося бедолага вряд ли сможет восстановиться. А если ему каким-нибудь чудом и удастся этого добиться, то уж полноценного, равного соплеменникам охотника из него теперь уже не получится. И тогда в силу вступит закон волчьей стаи: слабым в стае не может быть места. Это вынужденный приговор.
  Ощущая безвозвратную потерю своего партнёра, Стрига затаила нахлынувшую на неё злобу. Её светящиеся в ночи глаза то и дело вспыхивали холодными жёлтыми огоньками. Смерть ненавистного ей бойца стала делом чести её семьи.
  Улучив момент, когда острый штык метнулся в сторону увернувшейся Мары, она стелой устремилась к Ивану и, вынырнув из-под ног у солдата, схватила его за пах.
  Удар клыков был настолько сильным, что плоть поддалась без сопротивления. Поток горячей обильной крови окрасил багровым пятном штаны. Глаза Ивана на миг округлились, а крик застрял вместе с запертым резким спазмом выдохом. Не имея сил и возможности сопротивляться, он застыл в недоумении и, подобно рыбе, вынутой из воды, заглатывал воздух открытым ртом.
  Упиваясь кровью и болью жертвы, Стрига резко дёрнула головой. Плоть под натиском волчьих клыков превратилась в обезображенное месиво. Лишь только плотная армейская ткань ещё продолжала сопротивляться. Но это не составляло помехи для волка-оборотня, так как боец для неё был уже не опасен. Подобно телёнку, ведомому пастухом, он шёл, послушно влекомый держащей его волчицей.
  Автомат с пристёгнутым к нему штыком с металлическим лязгом упал на землю и теперь, подчёркивая свою бесполезность, волочился вслед, зацепившись ремнём за здоровую ногу своего владельца.
  Ворыня с Марой, притаившиеся поблизости, в любой момент готовы были подстраховать соплеменницу и отвлечь на себя внимание бойца в случае её неудачной атаки. Но теперь у них не осталось сомнений в том, что жертва теперь в их власти. Обменявшись друг с другом посредством знаков, они бросились её добивать.

Серёга

  В то время, когда четвёрка соплеменников определила своей первой целью высокого и рослого бойца с богатырским телосложением, остальные оборотни промчались мимо, на ходу выбирая объекты для нападения. Лобан, Улга и Рахан устремились левее обороняющегося Ивана и уже увидели невысокого молодого солдатика, бегущего по направлению к костру.
  Серега Трегубов, увидев такой поворот событий, сориентировался почти мгновенно. Порядком десятка сильных, воинственно настроенных тварей ворвались тесным клином на освещённую кровавой луной поляну. Достигнув стоящего ближе всех к ним Ивана, они форсированно перераспределялись по всей территории обороняемого периметра. Не сбавляя набранного ими темпа, оборотни старались не упустить из виду ни одного малейшего передвижения бойцов.
  Это были очень крупные звери, нечто среднее между медведем и волком, и противостоять им в одиночку было бы равносильно самоубийству.
  Увидев, что Иван усиленно обороняется от нападающей на него своры, Сергей собрался уже броситься ему на помощь. Но тут заметил летящие ему на встречу три пары жёлтых, сверкающих в сумрачном свете глаз. Оценив свои незавидные возможности и то расстояние, которое разделяло его от Ивана, Серёга, не меняя скорости, сменил направление и бросился в сторону своих товарищей к костру. Шансов на то, чтобы уцелеть и выжить, в этом случае было несравнимо больше.
  Но, увы, соревноваться с волками в скорости оказалось пустой и безнадёжной затеей. Волкодлаки быстро разгадали несложный маневр солдата и помчались ему наперерез. Впереди остальных нёсся Рахан, перепрыгивая на ходу через попадающиеся кочки и впадины. Вслед за ним Лобан и серебристая Улга шли с расчётом настигнуть бойца с боков.
  Когда до Серёги оставалось не больше десятка метров, Рахан увидел бегущего ему на помощь бойца. Это был Тимур, дальше всех находящийся от своих товарищей и теперь пытающийся правильно сориентироваться.
  Из-за ярко пылающего костра Ивана, находящегося, по его представлению, на противоположной стороне поляны, Тимуру совсем не было видно. Но, судя по звукам, доносившимся с его стороны, борьба там была отчаянная.
  Слева, на западной стороне, недалеко от костра находились сержант, Андрюха и пожилая ведунья. Она поспешно давала им указания, размахивая узловатым посохом перед мордами двух атакующих их оборотней. Один из них был белоснежно белым и очень внушительного телосложения. Судя по его неторопливым, но очень точным и выверенным движениям, он был достойным и очень опытным противником. Другая, по всей видимости, самка, в контраст своему товарищу, была абсолютно чёрной. Её отливающая в лунном свете шерсть подчёркивала грациозность фигуры хищницы. В отличие от своего напарника она вела себя более напористо и агрессивно, стараясь ввести обороняющихся в дисбаланс и выманить их по одиночке, отрезая тем самым от остальных.
  Справа Тимур увидел бегущего со всех ног Серёгу и настигающих его трёх оборотней. Пожалуй, в этот момент ему подмога была нужнее. Тогда Тимур с автоматом наперевес решил поспешить ему на помощь. Пригнувшись на полусогнутых ногах, он старался приблизиться незамеченным. Но обмануть обоняние ночных хищников ему так и не удалось. Первым его заметил огромный волкодлак, выделявшийся особой статью из преследующей Серёгу тройки. Он мгновенно остановился как вкопанный и усиленно стал принюхиваться к воздуху.
  Определив по запаху, что объявившийся поблизости солдат настроен достаточно воинственно и решительно, Рахан метнулся отрывистыми прыжками в сторону настигаемого им Сергея. Догнав оторопевшего от страха бойца и перерезав ему дорогу, волкодлак заставил его остановиться. От взволнованного и не на шутку перепуганного Сергея в воздухе распространялись флюиды, насыщенные парами дразнящего оборотней адреналина. Это ещё больше возбуждало азарт настроенных на охоту хищников.
  По запаху и внешнему виду солдата, охваченного паническим ужасом, Рахан сразу же сориентировался, что он не представляет особой угрозы для подоспевших к нему сородичей. Справиться с этим молокососом они вполне смогут и без него. Другой же боец, спешащий на помощь к своему товарищу, держится с подобающим для врага достоинством. Он-то и вызвал повышенный интерес для искушённого в ночном ремесле волкодлака.
  Сделав пару обманчивых мнимых атак, Рахан дождался момента, когда расстояние до Тимура будет максимально коротким. Затем он сделал короткий рывок и, развернувшись вокруг оси, неожиданно бросился в сторону крадущегося к ним солдата.
  Это был очень ловко продуманный ход, так как Тимур не рассчитывал на то, что его заметят. Тем более что неожиданно возникший перед ним оборотень был дальше всех от него из нападающих на Серёгу волков.
  Времени на размышления уже не оставалось. Вместо того, чтобы остановиться, на что по большому счёту и рассчитывал волкодлак, Тимур с отчаянным криком, не сбавляя темпа, бросился на появившегося перед ним противника. Он пытался наносить прицельно направленные удары пристёгнутым к стволу автомата штыком.
  Реакции оборотня можно было бы позавидовать. Он играючи уклонялся от наносимых ударов, кружась и отпрыгивая от нападающего. Отбивая их мощной когтистой лапой, Рахан намеренно затягивал время, давая возможность своим сородичам покончить с лишившейся воли жертвой. Со своей задачей он справлялся довольно таки успешно, выматывая и изнуряя неопытного солдата.
  Приближение агрессивно настроенного бойца не застало врасплох никого из оборотней. Обладая всеми присущими хищникам качествами, они определили его и других присутствующих здесь людей ещё сразу, как только всей стаей выскочили на поляну. То, что Рахан сработал на опережение и не дал солдатам объединиться, послужило сигналом Лобану с Улгой не затягивать со своей жертвой. Конечно, учитывая его опыт, он вполне смог бы справится с человеком сам. Но зачем рисковать, когда есть возможность победить его сообща и сберечь свои силы для новой жертвы.
  Первой кинулась на запаниковавшего Серёгу серебристо-серая Улга. Она пулей бросилась ему в ноги, подбивая под полусогнутые колени. Не удержав равновесия на бегу, боец кубарем завалился через бросившуюся под него волчицу. Колотившийся в бешеном ритме страх не давал ему возможности опомниться. Внезапно нахлынувшая острая боль до судорог свела конечности. Это запрыгнувший на него сверху Лобан, вонзил клыки в Серёгину шею. Запутавшаяся в автоматном ремне рука пыталась схватить его за загривок. Бесполезный в данном случае автомат явился помехой в смертельной схватке.
  Не давая опомниться сваленной жертве, Улга точным ударом когтистой лапы распорола открывшийся перед ней живот. Из разверзнувшейся рваной раны поползли ни чем уже не сдерживаемые внутренности. В ноздри Улги ударил тяжёлый запах. Запах крови и экскрементов.
  Лобан крепко держал солдата, придавив его к земле тяжёлыми лапами. Услышав хруст от крошащихся под клыками волчицы ребёр, он жадно втянул ноздрями насыщенный адреналином воздух. Тугие челюсти волкодлака сомкнулись плотнее на шее жертвы и перекусили поддавшийся позвоночник. Агонизирующее тело солдата на миг забилось в ускоренном ритме судорожных предсмертных конвульсий и, словно сломанный механизм, поникло, уснув в абсолютном покое.
  Теперь, обагрённые свежей кровью и возбуждённые скорой победой хищники, оставив поверженную ими жертву, устремились на помощь своему соплеменнику.

Тимур

  Рахан почувствовал скорость подмоги ещё до того, как последний предсмертный крик вырвался из груди растерзанного волкодлаками Серёги. И для того, чтобы сделать приход подоспевших на помощь оборотней внезапным, он умышлено совершал ухищрённые и замысловатые манёвры для того, чтобы развернуть атакующего его бойца к ним спиной.
  Тимур понимал, по истошному верещанию Серёги, что жить осталось ему недолго. Да и там, за костром, сопротивление Ивана, судя по доносящимся оттуда звукам, тоже постепенно захлёбывалось и не вселяло в него оптимизма. Видно, это конец, и воспринимать его всем придётся как должное.
  Будучи с детства отчаянным и не из робкого десятка, Тимур решил продать оборотням свою жизнь подороже. Он вырос в семье, где мужчин почитали как воинов, где доблесть и честь передавались из рода в род c вековыми традициями, а смерть героев являлась примером для подрастающих поколений.
  От нерезультативных выпадов и безуспешных попыток атаковать уворачивающегося с удивительной ловкостью оборотня Тимур начал уже уставать и почувствовал, что в подобном темпе он продержится ещё не более пяти минут. Понимая тот факт, что ещё немного и противник вымотает его вконец, он решил изменить свою тактику на оборону для того, чтобы сэкономить силы.
  Рахан сразу же заметил перемены в активности нападавшего и догадался, что парень не так уж и прост. Он стал двигаться с большим вниманием и осторожностью, отвечая на резкие выпады волкодлака, лишь по мере требуемой необходимости.
  Лезть на рожон и недооценивать своего противника уже давно вышло из правил заматеревшего хищника и опытного охотника. Рахан, как и все его соплеменники, придерживался прописных истин стаи: добиваться победы уверенно и сообща. И по точно рассчитанной волкодлаком схеме, прикончив свою переставшую сопротивляться жертву, его сородичи уже через минуту смогут к нему присоединиться.
  Единственное, чего он не ожидал, так это появление долговязого десантника Сани, новоявленного претендента на место в стае. Он бежал на Тимура сзади с левой стороны и размахивал свежевыломанной дубиной. Камуфляжная форма была в грязи и заляпана пятнами бурой крови. Несмотря на минувшее испытание, выглядел он довольно таки воинственно и решительно. Подскочив со спины к Тимуру, он, что было силы, ударил его по спине.
  - Что, зёма, не ожидал? - рявкнул Саня, скривившись в неистовом хищном оскале. - А теперь, молись, недоносок и можешь не думать, ни чудес, ни пощады сегодня не ожидается.
  С этими словами он бросился на Тимура, нанося наотмашь тяжёлые и увесистые удары. Тимур старался, насколько это у него получалось, отбиваться и уворачиваться по мере возможности.
  - Что ж ты, тварь, не боролся за жизнь товарищей против этих паршивых собак?
  В этих словах Тимура угадывалась лютая ненависть, смешанная с чувством брезгливости и презрения.
  - Продался, сука. Решил спасти свою шкуру.
  - Поговори мне ещё. Не долго тебе осталось, - хрипя, огрызнулся Саня, опуская дубину на выставленный автомат.
  Отдача от удара сильно срезонировала по рукам Тимура. Он скривился от боли, но всё-таки удержался, чтоб не выронить свой АК, на который ещё рассчитывал.
  Наблюдающий за происходящим Рахан умышленно решил не вмешиваться в завязавшуюся схватку. Во первых, ему было интересно, как себя поведёт новоявленный претендент и насколько сильны и искренни его намерения. Ведь победу над пленным товарищем по несчастью можно было бы истолковать и как вынужденную меру самообороны. А, во вторых, борьба, разразившаяся между бойцами, ещё больше вымотает и обессилит строптивого противника. Это позволит в случае неудавшейся попытки объявившегося союзника, не прилагая особых усилий, одержать победу над вымотавшейся жертвой.
  Между тем, когда схватка была в разгаре, в поле зрения оборотня появились пирующие свежей кровью сородичи. Подоспевшим к месту схватки и распалённым охотничьим азартом хищникам было несколько неожиданно увидеть Рахана сидящим в стороне и спокойно наблюдающим за происходящим. Он замотал вытянутой мордой и оскалил огромные клыки, тем самым давая понять, чтобы волки пока не вмешивались, а дождались исхода смертельного поединка. На что Лобан и Улга охотно дали своё согласие и присели с противоположной стороны от скалящегося на людей сородича.
  Отразив очередной удар, Тимур вдруг поймал себя на возникнувшей неожиданно мысли. Ведь впавший в обезумевшее состояние противник, хотя и проявлял не свойственный обычному человеку напор, но всё же не мог ещё относиться к оборотням. А значит, по уязвимости он ни чем не отличается от обычного человека. Конечно, в его случае многого это не изменило. Но зато появились дополнительные шансы на победу.
  Выбрав момент, когда Саня в бойцовском пылу размахнулся для сокрушительного удара, Тимур решительно сделал шаг навстречу и выстрелил ему в лицо. Короткая очередь выплюнула из пламегасителя яркую вспышку трепещущего огня и в ночном пространстве разнёсся протяжный отчаянный крик десантника.
  Холостые патроны, применяемые на учениях, в отличие от боевых, не представляют особой опасности. Но при выстреле в упор, а к тому же ещё и в лицо, способны нанести серьёзные повреждения. Осколки пластиковых пуль, с невыносимой болью вонзились в кожу.
  Отбросив теперь уже бесполезную дубину, Саня в ужасе начал ощупывать кровоточащее лицо, в надежде на то, что всё ещё обойдётся. Но судорожно трясущиеся от шока пальцы невольно провались в выжженные и опустевшие глазницы. Глаз не было. Они вытекали, смешиваясь в кровавую слизь и просачивались между широко растопыренными пальцами.
  - Ну что, тварь! - крикнул ему Тимур, - Всё-таки есть справедливость в мире. Это тебе за ребят, подлюка, которых ты скотски предал. Ты даже не пёс, как они… те, к которым ты собирался примазаться. Ты тварь! Просто тварь. И подохнешь тварью.
  - Су-у-ка! - только и смог возразить ему ослеплённый предатель, голосом, срывающимся на петушиный крик.
  Он раскинул в стороны обагрённые кровью руки и, присев, стал нащупывать по земле выброшенную им дубину.
  Тимур не стал дожидаться момента, когда тому это всё-таки удастся. И пока наблюдающие за ним волкодлаки не кинулись на него в атаку, он в два прыжка оказался возле противника. Приёмом, отработанным до автоматизма, Тимур растянулся в глубоком выпаде и пристёгнутый к автомату штык-нож, как в масло, вошёл между рёбер предателя.
  - Да простят мне твои родители, - выдавил он из себя с неподдельной скорбью. - Ну, а вы… что уставились?! - крикнул он скалящимся волкодлакам. - Нападайте! Кто тут ещё не пробовал комиссарского тела?
  Волкодлаки медленно поднялись и стали молча, неторопливо перемещаться по кругу, постепенно сужая его диаметр. В их сверкающих в темноте глазах не угадывалось никаких эмоций. Это были холодные и почти равнодушные взгляды, говорившие сами за себя о том, будто участь Тимура была ими уже предрешена.
  Боец вынужден был постоянно передвигаться, оборачиваясь, чтобы не быть застигнутым врасплох. Надеяться на то, чтобы выйти живым из схватки, было бы равносильно самообману. Но Тимур хотел только одного. Уж если ему и доведётся погибнуть в этом неравном бою, то выглядеть это должно достойно. Он готов был с честью принять своё поражение.
  Несмотря на свое внешнее хладнокровие, каждый оборотень в глубине ощущал напряжение, подобное до предела натянутой струне. Они выполняли охотничий ритуал, медленно и осторожно переставляя лапы. Каждый из них был готов в любую секунду выпрыгнуть на жертву, как тугая и упругая пружина.
  Как только Рахан подал первый знак, Улга, находящаяся перед Тимуром, тут же резко метнулась в обратную сторону. Это был заведомо отработанный приём, для того чтобы перехватить на себя внимание. В тот же миг Рахан и Лобан синхронно прыгнули с обеих сторон на развернувшегося к ним спиной бойца. Они повалили его на землю и стали вгрызаться в него клыками.
  Оказавшись в невыгодном положении, Тимур тут же пришёл в себя. Долгие годы усиленных тренировок по классической и монгольской борьбе сослужили ему хорошую службу. Не дав себе растеряться в сложившейся ситуации, он ударил ближайшего оборотня прикладом и, поджав под себя конечности, откатился быстрым клубком в сторону. Не дожидаясь последующей атаки, Тимур прыжком вскочил с земли на ноги и, выставив перед собой штык-нож, обратно кинулся на оборотней.
  Хоть это выглядело и необычно, но Рахан ожидал подобного поворота событий. И если бы не его прыжок, то быть бы Лобану с колотой раной. Он изменил на лету свою траекторию и, уворачиваясь в полёте от штык-ножа Тимура, толкнул его бедром. Этого толчка было вполне достаточно, чтобы дать своему соплеменнику отскочить в сторону. Боец, потеряв равновесие, пролетел мимо увернувшегося от него волка и, споткнувшись, завалился на одно колено.
  Осторожная Улга, выждав момент, когда он начнёт подниматься, перепрыгнула через стоявшего на её пути Рахана и в прыжке опустилась солдату на спину. Острые когти волчицы вонзились в широкие плечи Тимура, причиняя ему нестерпимую острую боль. Он согнулся под весом запрыгнувшей на него хищницы и, чтоб не упасть, опёрся что было силы на автомат.
  Упустить такую возможность было бы неосмотрительно. Подскочивший к Тимуру Лобан ударом когтистой лапы в один миг перерезал ему подколенные сухожилия.
  Это было уже предпосылкой к скорой победе над жертвой. Не в силах выдержать натиск, Тимур упал. А всё происходящее дальше стало делом техники уверенных в своих силах и умудрённых охотничьим опытом хищников.
  Не прошло и минуты, как безжизненное тело бойца раздирало в клочья остервеневшее волчье кодло. Мотая мордами и урча, волкодлаки с треском раздирали лоскуты пропитавшегося кровью солдатского камуфляжа. В своей ярости они доходили до иступляющего неистовства, всецело отдаваясь
  влиянию нависшей над ними Кровавой Луны. Они с жадностью и аппетитом заглатывали оторванные куски от ещё не успевшей остыть человеческой плоти.
  Одержать победу над жертвой и почувствовать свою власть над обычными людьми волчьей стае было приятно. А ощутить победу над достойным и сильным противником для оборотней было приятнее вдвойне. Они испытывали гордость за свою стаю и понимали, что стая - это серьёзная сила, которую всем следует бояться и уважать.

Извечные враги

  Прорвавшись за линию оборонного круга, белогривый вожак начал с жадностью и возбуждением втягивать подрагивающими ноздрями насыщенный запахами промозглый воздух. Даже если бы он не имел присущего хищникам острого зрения, одного только обоняния ему бы хватило для того, чтобы иметь полноценную картину об окружающем его пространстве. Прямо перед ним вырисовался силуэт богатырского телосложения солдата. От солдата веяло запахом замешательства и растерянности. Это была реакция на неожиданное появление стаи. Боец выставил впереди себя автомат и открыл по ним длинную очередь. Чудак. Он не смеет даже догадываться о противнике, с которым ему предстоит столкнуться. Как объект, он не интересовал вожака и не заслуживал его внимания. Для этого есть другие оборотни, которые сами определят, кому из них достанется эта добыча.
  Вельха интересовала старуха. Она вызывала его тревогу. Пока охота ещё только начиналась, Вельху нужно было обезвредить её. Хоть он и храбрился перед своей волчицей и уверял её в обратном, на самом деле вожак понимал, насколько эта старуха опасна.
  Запах её обветшалой одежды и пропахших сушёными травами волос он узнал бы и среди тысячи запахов, сохранив его в памяти навсегда. Вельх почувствовал этот запах сразу и помчался в выбранном направлении, огибая справа стреляющего бойца.
  Волкодлак почувствовал, как от возбуждения на его загривке встопорщилась шерсть. Кровь, пульсируя, ускорила свой бег, обжигая тугие вены. Ему трудно было себе признаться, что он не хотел сегодняшней встречи со старой ведьмой. Но рано или поздно это должно было произойти. А если так, то скорей бы уж с ней покончить, отплатив все записанные на её счет долги.
  Позади, чуть правее бежала Айна, грациозная, как богиня ночи. Верная подруга и незаменимая помощница, она была единственной из всей стаи, кому позволялось сопровождать его во время ночной охоты. Остальным он не доверял, не давая повода для искушений. Даже Лобану, единокровному сыну. Потому что сам наставлял его с детства: "Если волк не стремится стать вожаком, тогда он превращается в собаку". А теперь он стоял во главе сильной стаи. И гордился, что в ней были только волки.
  - Это она? - спросила посредством знаков Айна, указывая мордой по направлению к костру.
  - Да. Это она, - ответил Вельх, кивая с ощеривающимся оскалом. - Ты уверена, что хочешь быть рядом? Схватка может быть непредсказуемой.
  Волчица прыжком поравнялась с Вельхом, и он увидел в её глазах пляшущие огоньки.
  - Я буду рядом, мой храбрый воин. Ведь я везде твоя тень. И если от меня это потребуется, то я готова буду принять свою смерть, лишь бы ты в этот миг был поблизости. С тобой мне ничего не страшно.
  В ответ Вельх лязгнул огромными саблевидными клыками, выражая тем самым Айне своё признание. Теперь и его мимолётная неуверенность развеялась, как предутренний туман. В душе он был благодарен своей волчице за смелость и мудрое женское обаяние, а также за её умение перед предстоящей охотой настроить его воинственный дух.
  До костра, возле которого стояла старуха в обществе двоих бойцов, оставались считанные прыжки. И теперь нужно было решать. Или броситься в бой, не сбавляя темпа, или встать и выбрать удобный маневр для нападения. И то и другое было по-своему чревато и не давало оборотням быстрой и гарантированной победы. В отличие от своих соплеменников, задача у них была посложней. Да и баланс сил существенно отличался, далеко не в лучшую сторону для нападающих. Поэтому Вельх с Айной обменялись между собой знаками и отринули оба рассматриваемых варианта. Не прекращая движения, волкодлаки, достигнув людей, разбежались в стороны, и после снова опять сомкнулись, оказавшись у них за спинами. Обороняющиеся, не теряя времени, развернулись, чтобы не упустить из виду врагов. Но и тут им это не удалось, так как оборотни, встретившись, не стали останавливаться, а вновь разбежались по разные стороны. Но теперь их круг стал значительно уже, а движения стали более стремительными и резкими.
  Тактика была выбрана успешно. Она позволяла волкам контролировать ситуацию. Они решили носиться по кругу в противоположные друг с другом стороны. Это давало им возможность ослабить бдительность осаждённых, во время изменения темпа и направления своих движений. А, кроме того, наблюдать за картиной в целом, как продвигаются дела у своих соплеменников. В то время как заключённые в кольцо жертвы не имели такой возможности и вынуждены были сохранять бдительность для того, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох.
  - Похоже, нас обложили, товарищ сержант, - констатировал факт Андрюха. - Да и ребятам, наверное, там не сладко.
  - Ничего, - ответил ему сержант. - Попробуем отбиться. Главное сейчас - сохранять внимание и выдержку и не дать этим тварям нас обмануть. Ты следи за вот этим чёрным. Уж больно он шустрый, как я погляжу. А я на себя возьму альбиноса. Этот покрупнее и поматёрее черного, наверное, будет.
  - Чёрной, товарищ сержант, а не чёрного, - поправил его рядовой Корнеев. - Это волчица, а не волк.
  - Не один ли хрен, - огрызнулся Семён. - И как ты их только тут различаешь?
  - Так я ж охотник, товарищ сержант. А этот, который ваш, как я полагаю, у них вожак. Уж больно он, падла, самоуверенный.
  Тут подала голос молчавшая до этого момента ведунья:
  - Вы, соколики, не очень-то хорохорьтесь и не лезьте без надобности на рожон. Это вам, братцы, не простые волки, а поганое волкодлачье племя. Лучше встаньте-ка спина к спине и не вмешивайтесь, пока не подам вам знака.
  С этими словами старуха проскользнула между бойцами и раскинула руки широко в стороны. Её лохматые рукава теперь напоминали крылья огромной птицы, с торчащими из них потрёпанными перьями. Ведунья подбросила над собой свой тяжёлый посох и с лёгкостью циркового жонглёра стала вращать им над головой. Глаза старухи выражали скрывающуюся в ней силу, никак не увязывающуюся с её увядшим дряхлым видом. Не поворачивая головы, ведунья продолжала наставлять сержанта:
  - Когда совсем станет невмоготу, не забывай про заговорённый мною нож. Как только я подам тебе знак, сделаешь так, как я и говорила. И смотри, не мешкай, не то потом ничего уже нельзя будет сделать.
  Последние слова донеслись до Семёна как эхо, уносимое потоками разыгравшейся бури. Обернувшись туда, где стояла старуха, он увидел, что там её уже нет. Ведунья с неистовством неслась по кругу, пританцовывая в дикой пляске. Это было поразительное и ужасающее зрелище. Движения ведуньи были настолько стремительными и быстрыми, что за ними нельзя было проследить. Словно вихрь, проносилась она по кругу, рассыпая удары узловатым посохом попадающимся ей на встречу оборотням.
  До бойцов иногда долетали визгливые поскуливания и огрызающийся рык, когда точные удары старухи настигали атакующих их противников. Не смотря на всю свою обманчивую внешность, ведунья знала толк в боевом искусстве. И если бы не правильно выбранная парой противников тактика, её победа была бы уже бесспорной.
  - Вот-те и бабуля, - присвистнул Андрюха от изумления. - Не бабуля, а прямо ниндзя какой то.
  - Да уж… - только и мог, что сказать в подтверждение этих слов Семён.
  - А что она там про какой-то нож говорила? - спросил Андрюха, чувствуя, как плотнее прижалась спина сержанта к его покрывшейся испариной спине. - Это что, какое то волшебное оружие?
  Не найдя возможным пускаться в подробные разъяснения, Семён, продолжая внимательно наблюдать за завораживающей хореографией ведуньи, бросил через плечо Андрюхе:
  - Я пока ещё сам не уверен. Ну, а если наступит такое время, вот тогда-то и посмотрим.
  - Ну, ну… - услышал он из-за плеча.
  Это могло означать всё, что угодно. От обыкновенного удовлетворённого согласия, до ироничного разочарования. Но не это сейчас беспокоило по настоящему Семёна, а тот вопрос: как там его бойцы? Живы ли? Или если нет, то какова же будет их дальнейшая участь?
  То, что старуха уверенно отбивала и не подпускала к ним злобных хищников, ещё не гарантировало для них полной победы. А что будет тогда, когда к этим двоим, присоединится вся остальная стая? Наверное, это и есть тот случай, о котором его предупреждала ведунья. Но даже если это и произойдёт, то как тогда поступить ему в этом случае? Для Семёна и этот вопрос оставался неразрешимой загадкой. В этот миг он почувствовал себя не командиром разведывательного отделения, а неопытным и сопливым ещё юнцом, оказавшимся не подготовленным и беззащитным перед страшной и угнетающей реальностью.

Ракета

  Вот уже несколько долгих минут прошло с того момента, как эта ведьма вступила с ними в отчаянное сражение. Несмотря на отменную реакцию и безупречную ловкость, Вельх успел пропустить несколько болезненных и весьма ощутимых ударов. Его затылок, загривок и плотно скрываемые упругими мышцами бока горели огнём нестерпимой боли. Тяжелее всего досталось волчице. Менее опытная в таких боях, она, попав под град ударов старухи, чуть едва не погибла, не подоспей он вовремя ей на помощь. Теперь прерывистый бег волчицы делал её менее маневренной и более уязвимой. Айна сдерживала вырывающиеся непроизвольно из неё поскуливания и припадала на перебитую посохом переднюю лапу. В другой ситуации ей разумнее было бы спрятаться или спасаться бегством, но только не теперь, когда на кону была жизнь возлюбленного.
  Помощь со стороны соплеменников не подходила. Видно все ещё не закончили охоту. А прибегнуть к спасительному призывному вою Вельху не позволяло его положение вожака. Хорош же будет, по мнению остальных, вожак, если он не может справиться сам с какой-то дряхлой старухой и теперь призывает собратьев себе на помощь.
  Да, не рассчитал он своих возможностей и сильно недооценил врага. Нужно было срочно менять тактику нападения и пользоваться моментом, пока старуха действует в одиночку, а солдаты остались стоять в стороне.
  Увидев, что ведьма, снова размахивая посохом, устремилась к споткнувшейся на больную ногу Айне, Вельх решил изменить привычную для обороняющихся людей траекторию, развернулся и бросился ей на помощь.
  Это произошло так неожиданно и настолько быстро, что никто, ни старуха, ни наблюдающие за ними солдаты не успели вовремя среагировать. В стремительном прыжке он успел перехватить зубами занесённый над волчицей увесистый посох и, приземляясь на задние лапы, что было силы дёрнул его на себя.
  Ведунья, хоть и не ожидала подобной выходки с его стороны, но всё-таки среагировать успела вовремя. Едва она успела почувствовать его касание, как тут же сумела извернуться ужом и только чудом не потеряла равновесия. Руки старухи ещё прочнее стиснули посох, подтверждая недюжую силу и твёрдость её намерений. Вельху пришлось приложить неимоверные усилия для того, чтобы попытаться обезоружить назойливую старуху.
  - Сержант, гляди… гляди, что он вытворяет! - толкнул локтём Семёна Андрюха. - Вот гад. Давай-ка будем что-то предпринимать.
  - Значит так. Стоишь на месте и наблюдаешь, - срываясь с места, крикнул ему Семён. - А если что, действуешь по своему усмотрению.
  Перекинув на плечо автомат, сержант на бегу начал заряжать ракетницу. Поразить из неё оборотня не представляло никакой возможности, но спугнуть или выиграть с её помощью время, это было уже хотя бы хоть что-то.
  Увидев, как захлёбнулась направленная на неё атака, Айна бросилась вожаку на помощь. Прижавшись к земле и, отталкиваясь всеми тремя здоровыми лапами, волчица прыгнула на ведунью. Но та будто почувствовала опасность и ударила ногой вожака под дых. Затем, совершив акробатический кульбит, она оказалась за спиной у оборотня.
  В соответствии с ловким трюком, голова волкодлака неестественно вывернулась назад. Не разжимая своих клыков, он продолжал удерживать мёртвой хваткой ненавистный ему длинный посох, который служил для старухи грозным оружием.
  Пролетая мимо намеченной цели, Айна, больно ударилась перебитой лапой, об попавшегося на её пути Вельха. Волчица, лязгнув зубами, сдержалась от того, чтобы не сорваться на вой. Дикая боль взорвалась в лапе обжигающим пламенем и чуть не довела её до бешенства.
  В припадке ярости Айна угрожающе зарычала, чтобы заставить остановиться поток нахлынувших от обиды слез. Сделав глубокий вдох, она громко фыркнула и, тряхнув своей мордой, решилась на новую атаку. На этот раз жертве некуда было деться, да и отделял её от старухи один прыжок.
  Догадавшись о намерениях волчицы, Вельх с новыми силами возобновил свои попытки. Не выпуская посоха из зубов, он ещё сильнее стиснул мощные челюсти и, мотая из стороны в сторону головой начал рывками пятиться в сторону тёмного леса. Подальше от стоящих у костра солдат.
  Эти движения заставили старую ведьму сконцентрировать своё основное внимание на вожаке. Так как она прекрасно осознавала, что, отпустив своё единственное оружие, из нападающей она превратится в жертву, и тогда её шансы сразу же значительно уменьшатся.
  Находящаяся рядом со своим вожаком волчица не сводила глаз со своей обидчицы. Увидев, как та постепенно начинает сдавать, увлекаемая стараниями Вельха, Айна решила воспользоваться этим удобным моментом и нанести неожиданный удар.
  Пользуясь тем, что движения старой ведьмы весьма ограничены и скованны, волчица, почувствовав свою безнаказанность, решила атаковать. Она, насколько это ей позволяли силы и её перебитая передняя лапа, обежала старуху по кругу и, выбрав наиболее уязвимое место, совершила прыжок, гарантирующий победу.
  Когда Семёна отделяло от ведуньи уже не более десятка шагов, сержант понял, что может и не успеть. В то время как белый и крупный хищник затягивал старуху в ночную чащу, его сообщница, черная, как смоль, начала проявлять назойливую активность. Она поднырнула под разделяющий их посох и резво промчалась вокруг ведуньи. Перед тем, как вернуться в исходную позицию, Айна круто развернулась и резко прыгнула.
  Увидев это, сержант вовремя среагировал. Его правая рука, сжимающая заряженную ракетницу, в привычном и отработанном движении взметнулась вверх. А затем последовал выстрел.
  Ярко-красный шлейф, как хвост удаляющейся кометы, указал траекторию вырвавшейся из ствола ракеты. В том, что выстрел достигнет цели, Семён даже не сомневался. Будучи отличником боевой подготовки, он считался самым лучшим стрелком в своём батальоне. В этот момент его беспокоило больше другое. Чтобы после достижения своей цели ракета не обожгла ведунью. Но, к счастью, этого не произошло.
  Выстрел из ракетницы застал волчицу врасплох. Если бы Айна находилась ещё на земле, то ей не составило бы особого труда увернуться от приближающейся ракеты. Но сейчас, в полёте, когда тело вытянулось в струну, её тщетная попытка не увенчалась успехом. Стрелок оказался настоящим мастером. Он имел потрясающий глазомер и тщательно выверил её траекторию.
  Удар пришёлся в самую морду беснующейся волчицы, разлетаясь снопом ослепительных искр. Затем ракета отрикошетила в сторону и, просвистев между оборотнем и ведуньей, улетела в ночную мглу.
  Ослеплённая ударившейся в неё ракетой волчица перевернулась кубарем в воздухе, так и не долетев до намеченной цели. Её онемевшее от дикой боли тело неожиданно для неё самой рухнуло на землю. И опять, к несчастью, на перебитую лапу...
  Это стало пределом чаши терпения волчицы, и в отчаянии она испустила истошный вой. Потеряв обоняние из-за опалённого носа и став внезапно абсолютно слепой, Айна, хромая, пыталась сбежать, укрываясь от опасности, но по пути то и дело натыкалась на попадающиеся деревья. Её неровный зигзагообразный бег сопровождался отчаянным скулежом и воем.
  Увлеченный своей задачей вожак смог заметить ракету, когда она уже поразила Айну. Это случилось настолько внезапно и неожиданно, что у Вельха тут же сработал звериный инстинкт самосохранения. Врождённое неприятие к огню заставило его разжать клыки и отпрыгнуть от надвигающейся опасности. Ракета со свистом промчалась мимо и исчезла между стволами сосен.
  Получив обратно свое оружие с отметинами от волчьих клыков, старуха тут же жестом остановила бегущего к ней сержанта. - Молодец, соколик. Не растерялся. Если б не ты, то пришлось бы туговато бабушке. Как ни крути, а годы уже не те.
  Семен опять было собрался подойти к ней поближе, но старуха решительно запротестовала:
  - Не приближайся ближе. Они опасны. Поспеши-ка лучше к оставленному тобой товарищу. Не ровён час, нагрянут сюда и все остальные оборотни. Чую, нет уже больше наших солдатиков.
  С этими словами, она снова, как пушинкой, начала выписывать увесистым посохом невидимые вензеля, вращая его с неуловимой для глаза скоростью. Теперь уже это внушительное оружие не выглядело простым и безобидным предметом, каковым показалось сержанту в начале их неожиданного знакомства.
  - Ну, что стоишь?! Поспешай, - повысила голос, не глядя в сторону Семёна, ведунья. - Давай бегом, покуда ещё не поздно. А то и Андрейку нашего потеряем.
  - А как же вы? - не решался бросить её Семён.
  - Беги! А я вслед. Присмотрю за поганцами, чтобы тебя не тронули.
  Когда старуха стремительным тайфуном, прикрывая сержанта, ушла на достаточно безопасное расстояние, Вельх, потягивая ноздрями воздух, устремился на поиски пострадавшей волчицы. Отыскать её вожаку оказалось не так уж и сложно. Настораживающий и вызывающий тревогу запах палёной шерсти призывал его к состраданию и жажде мести.
  Вскоре, когда в тесном переплетении деревьев вожак заметил её силуэт, до его ушей донеслись приглушённые звуки плача.
  Несмотря на то, что Айна всё ещё оставалась оборотнем в волчьем облике, плач её всё же был человеческим. Она лежала на земле и дрожала всем телом, прикрывая лапами пузырящуюся от ожогов морду.
  На всей лобной части рыдающей волчицы шерсть была выпалена дотла. За исключением скомканных и обугленных клочков, оставшихся возле ушей и на узких скулах.
  Ещё недавно красивая и грациозная, Айна теперь представляла собой беззащитное существо, вызывающее лишь чувство жалости и убогости.
  Подойдя к своей неразлучной и верной спутнице, Вельх коснулся мордой её плеча. Волчица испуганно и судорожно вздрогнула. А потом, признав по повадкам своего возлюбленного, высвободила морду из-под дрожащих лап и, тяжело вздохнув, обернулась к Вельху.
  К горлу оборотня подкатился тяжёлый ком. Он смотрел на неё и не мог поверить. Вместо таких дорогих его сердцу сияющих изумрудных глаз, на Вельха смотрели пустые и выжженные глазницы.
  Его захлестнуло взорвавшееся в недрах неведомое ему ранее чувство. Сплав отчаяния, нежности, ярости и негодования. Удерживать нарастающую бурю в себе у Вельха уже не хватало сил. Он задрал свою морду вверх, для того чтобы не позволить накатывающимся слезам выкатиться из-под пелены наружу.
  Гулкий протяжный вой, исполненный боли и лютой ненависти, прокатился над лесом, пронизывая ночное пространство. Когда он раздался во второй раз, уже более чувственный и надрывный, ему завторило заунывное и всхлипывающее завывание чёрной Айны. …а ещё чуть позже, хор голосов, подхватил эту песню на все лады, подтверждая своё присутствие и единство.
  Леденящее душу многоголосье, летело над лесом протяжным эхом и заявляло свои права на кровопролитие и охоту. А с неба на них взирала холодным взором надменная, алчущая новых жертв Луна.

Андрюха

  Сжимая крепко автомат в руках, Андрюха с волнением наблюдал за проворными и своевременными действиями находчивого сержанта. Всё-таки он молодец, этот сержант Седых. Надо же, не растерялся и, главное, вовремя выпустил ракету. Думаю, теперь эта чёрная тварь надолго запомнит этот фейерверк. Если, конечно, доживет до такого времени.
  Несмотря на то, что расстояние между сержантом с ведуньей и Андрюхой стремительно сокращалось, нехорошее внутреннее предчувствие никак не хотело его оставлять. Озираясь по сторонам и внимательно вглядываясь в ночной сумрак, он отчётливо ощущал на себе чьё-то неусыпное наблюдение. Подобное чувство Андрюха испытывал, когда последний раз с мужиками охотниками ходил, ещё до армии, на медведя. Только тогда всё было совсем иначе и медведь на охотников был один.
  Самое опасное было то, что Андрюха не знал, с какой стороны ожидать нападения. А, судя по повисшей вокруг тишине, с его товарищами оборотни уже успели расправиться.
  Хоть бы пара глаз где в ночи засветилась. И то уже стало бы, хоть немного, но всё-таки легче. Но в ночном полусумраке, как назло, не просматривалось никаких движений.
  Очень подозрительная тишина. Значит, жди беды, рядовой Корнеев.
  И, как в подтверждение этих мыслей, со всех сторон стали раздаваться шорохи. Опираясь на опыт заядлого охотника, Андрюха определил, что нападающих было числом приблизительно около шести. На сержанта с ведуньей рассчитывать не приходилось, слишком уж они от него далеко. И на дерево не залезешь. Вокруг только высокие и лишённые сучьев сосны, с пышными хвойными шапками на самом верху. Бежать навстречу своим тоже нецелесообразно. Не успеть. Да и выдохнешься по дороге. Какой с тебя после этого боец. Придётся встречать оборотней так, как есть. Безнадёжно, конечно, но всё же лучше, чем покорно отдаться им на растерзание. И Андрюха решил держаться до последнего. Авось, повезёт. Может и сержант на подмогу подоспеет.
  - Ну что, твари, повеселимся, - выкрикнул он появившимся из темноты волкодлакам. Они медленно приближались к нему со всех сторон. - Весьма сожалею, но ужин достался вам не из лёгких.
  Превышающие его числом оборотни на этот раз не стали утруждать себя сложными охотничьими манёврами. Выскочив одновременно из чащи, они со всех сторон сразу же устремились в атаку. За таким нападением преследовалась наиважнейшая цель: как можно скорее прикончить жертву и всеми силами броситься на оставшихся в живых людей.
  Из всей ринувшейся на Андрея стаи выделилась одна волчица. Серебристая с голубым отливом Улга устремилась на перерез к приближающейся ведунье и сержанту, которые спешили к бойцу на помощь. В её планы не входило активное нападение. Она преследовала единственную и правильную цель: как можно дольше не подпускать их к солдату, пока в их помощи уже не будет никакого смысла.
  Резко вынырнув прямо у ног не ожидавшего её увидеть сержанта, она не стала его атаковать. Вместо этого Улга перевернулась в прыжке и помчалась навстречу идущей по следу сержанта старухе. Семен уже было бросился ей вдогонку, но, увидев предупредительный жест ведуньи, тут же сразу остановился, как вкопанный.
  - Не останавливайся. Беги. Смотри туда, они уже на него напали.
  Старуха тут же пригнулась от прыгающей на неё волчицы и, когда та была ещё высоко в полётё, с размаху огрела её узловатым посохом.
  Волчица явно никак не могла рассчитывать на подобную ловкость и силу старухи. Она, отлетев, ударилась больно о накренившееся расщеплённое дерево и, яростно огрызаясь, отпрянула резко в сторону. Не дожидаясь, когда старуха решит перейти в нападение, Улга вновь устремилась в сторону удаляющегося сержанта.

*****

  Когда в бледнеющем свете луны перед взором Андрея предстали оборотни, он почувствовал, как замирает в груди ещё минуту назад молотившее в бешеном ритме сердце.
  Волкодлаки стремительно приближались, преодолевая отделявшее их от него расстояние размашистыми прыжками. Из разинутых, перепачканных кровью пастей в такт прыжкам вырывался клубящийся пар. Их скачки были мягкими и почти беззвучными. Ощущение неизбежной смерти накатывалось на него неприятной волной леденящего душу холода. Чтобы не позволить себе окончательно сникнуть духом, Андрюха закусил до крови губу и приготовился отражать атаку.
  Добежав до жертвы, оборотни выбрали наилучшую тактику нападения парами попеременно. Чтобы не мешать друг другу и не путаться под ногами, они стали прыгать на воина с противоположных сторон, в то время как другие пытались ухватить его зубами снизу. Это позволяло им рассредоточить внимание жертвы и ввести его подобными действиями в замешательство. Тем более то, что солдат пытался оказывать сопротивление на открытой местности, во много раз облегчало задачу для нападающих.
  Периодически оглядываясь на ходу, Семён заметил несущуюся на него угрозу. Он в спешке начал перезаряжать ракетницу, но на бегу у него это никак не получалось. И всё-таки он успел. Когда
  между ним и настигающей его волчицей оставалась какая-то ничтожная пара длинных прыжков, сержант угрожающе развернулся и резко выставил перед собой ракетницу.
  Но зверь оказался хитрей и проворней, чем себе представлял сержант. Заранее просчитав момент, волчица вместо того, чтобы прыгнуть, как того ожидал от неё человек, пригнулась к земле и метнулась ему под ноги, стараясь всем весом попасть по его коленям.
  Нужно было отдать ей должное. Улге все-таки это удалось. Получив неожиданный крепкий удар, угодивший ему в колени, сержант на какой-то миг потерял равновесие и чуть было не упал.
  Пока он, восстанавливая баланс руками, пытался удержаться от неизбежного падения, волчица выпрыгнула из-под него наверх и впилась клыками в запястье руки, держащей ракетницу.
  Падая на землю вместе с волчицей, Семён ощутил нестерпимую боль в запястье. От неожиданно крепкой хватки он почти перестал её ощущать. Онемевшие пальцы отказывались его слушать и ракетница выпала из руки.
  Катясь по земле вместе с брыкающейся волчицей, сержант молотил её здоровой рукой по морде. Но, не смотря на всю вкладываемую им в удары силу, та, так и не собиралась его отпускать.
  В те моменты, когда волчица оказывалась над сержантом сверху, находящийся за его плечами автомат мешал ему и впивался болезненно в спину. Вот тогда-то Семён и вспомнил про штык-нож, намедни заговорённый ведуньей.
  Прекратив свои попытки сопротивления, он нащупал его рукой. Отстегнул и ударил, что было силы, угодив им волчице под самые рёбра.
  Улга взвизгнула и отскочила, словно нашкодивший щенок. На этот раз ей повезло, рана хоть и оказалась глубокой, но всё же не настолько серьёзной, как ей показалось в момент удара. Лезвие прошло под рёбрами наискосок, почти не задев жизненно важных органов. И если в дальнейшем быть поосторожнее, то такая рана затянется очень быстро.
  Заметив приближение размахивающей посохом старухи, волчица тут же решила ретироваться. Свою задачу она выполнила успешно и теперь спешила присоединиться к стае.
  От первой напавшей на него пары Андрюхе вполне успешно удалось увернуться. Он даже успел одного из волков отшвырнуть прикладом. Вторая попытка отбиться уже была менее удачливее, чем первая. Низко присев от летящих над головой волкодлаков, он почувствовал в правом боку нестерпимую боль. Это одна из волчиц, улучив момент, успела вонзить в его бок свои острые и беспощадные зубы.
  В тот же миг, не успев привстать и перевести дыхание, боец ощутил ещё одно нападение сзади. А вслед за ним и новый взрыв обжигающей безумной боли, когда один из оборотней укусил его за ягодицу. Его клыки с влажным хрустом вонзились в мясистую плоть и вырвали из неё приличный кусок мяса, разрывая солдатские брюки в мохрящиеся лохмотья.
  Андрей скривился от боли и в ярости развернулся к своему обидчику.
  - Вот сука, кому сказать, ни в жизнь не поверят. Меня, бойца легендарного батальона… и вдруг какая-то тварь ухватила зубами за жопу. Да, чтоб ты подавился, гнида! Собака шелудивая! Пёс смердячий! Да я, таких, как ты…
  С этими словами не на шутку разошедшийся и уже не испытывающий былого страха, боец, бросился на ощетинившегося обидчика. Оборотень в один присест, даже не прожевав, проглотил кусок ещё секунду назад являвшейся частью Андрюхи плоти и, утробно рыгнув, оскалился в злобной ухмылке.
  Подбежать к нему быстро Андрюхе не удалось. Повреждённая мышца выстреливала болевыми импульсами. Тогда он, пригибаясь от очередного прыжка, кувырком покатился навстречу скалящемуся обидчику. Тот, не дожидаясь, пока разъярённая жертва окажется возле него и поднимется во весь рост на ноги, взрыхлил когтями пожухлую хвою и кинулся ему навстречу.
  Остальная раззадоренная в предыдущих схватках свора набросилась на катящегося по земле солдата. Каждый из оборотней в порыве охотничьего азарта, пытался успеть оказаться первым в погоне за вожделенной кувыркающейся добычей.
  Когда, наконец, обидчик Андрея одним прыжком оказался у цели, боец, завершая свой кувырок, разогнулся подобно пружинному механизму и резко выставил перед собой автомат с пристёгнутым к нему штык-ножом.
  Этого движения было вполне достаточно для того, чтобы приземляющийся на него оборотень напоролся всей массой своего мускулистого тела на подставленное остроконечное лезвие.
  - Что, паскуда, проблемы с пищеварением? - злорадно оскалился Андрюха, кряхтя от натуги и еле удерживая автомат. - Ну, так мы тебе щ-щ-а-с-с-с поможем, самым верным народным средством. Небось, в детстве, когда был маленьким, не читали тебе про Красную Шапочку?
  Лобан взвыл от пронизывающей острой боли и, скуля, присел на задние лапы. Из распоротой раны сочилась кровь и стекала вниз по стволу автомата. Тогда он зарычал и в припадке ярости и лапой выбил оружие из рук противника. Это был настолько мощный размашистый удар, что у отлетевшего в сторону автомата от столкновения с деревом отвалился приклад и пластиковое цевьё.
  Оборотень, прикрывая распоротую рану, из которой уже поползли кишки, грузным кулем уселся набок на землю и принялся её усердно зализывать. В этот миг ему стало не до жертвы.
  Остальная свора поспешила воспользоваться моментом, так как воин теперь полностью оказался обезоружен, а, стало быть, значит, и не опасен.
  Волки тут же набросились на отбивающегося от них бойца и по мере возможности больно ранили его клыками. Они в буквальном смысле терзали исходящего кровью и корчащегося Андрюху, вырывая зубами удачно отхваченные куски.
  Когда хищники почувствовали, что их жертва начинает ослабевать от их бесперебойных атак и обильной кровопотери, они удвоили свои усилия для того, чтоб его добить.
  В то время как Ворыня с Раханом, вцепившись клыками, растягивали уже не сопротивляющиеся руки бойца в противоположные стороны, Стрига с Марой вгрызались в его неприкрытые внутренности и гениталии. А оказавшаяся у изголовья Улга принялась за лицо и шею.
  За каких-то пару минут ещё недавно живое тело солдата превратилось в безжизненную куклу. Податливую игрушку в обществе алчущих и кровожадных хищников.
  В тот момент, когда пиршество было в самом разгаре, среди ночи раздался вой. Это был знакомый вой вожака, поддерживаемый едва различимыми подвываниями Айны.
  Первым из присутствующих откликнулся на призыв вожака и матери зализывающий в стороне свою рану Лобан. А за ним уже и все остальные подхватили и начали подвывать.
  Если первым голос подал вожак, значит, поводом стала весьма веская и очень серьёзная причина. Несмотря на отыгранную победу, волкодлаки почуяли неладное.