Цель воплощения Сына Божия есть спасение людей, нас ради человек и нашего ради спасения сшел Он с неба. Средство для этой цели могла найти только Божеская премудрость, и средства избранного Богом никогда не мог измыслить никакой сотворенный ум, как бы ни был он высок. Домостроительство нашего спасения ясно свидетельствует о бесконечной премудрости Единого премудрого Бога.

Премудрый и всеблагий Бог не восхотел оставить падшего человека на безвозвратную погибель, тем более, что в падшем человеке, при всем его растлении, все еще оставалась возможность восстановления. Образ Божий, основание духовной жизни человека и единения его с Богом, не был совершенно разрушен силою зла. Отпадение человека от Бога не было решительное и безвозвратное, как в начальнике зла. В помраченном уме оставалась еще мысль о Боге, искание Его, стремление к Нему, хотя стремление слепое, думающее найти Бога в тварях. В человеческой воле не было непримиримой ненависти к добру, нераскаянной злобы: но сохранялась еще возможность раскаяния, оставалась еще любовь к добру, хотя слабая и немощная, пересиливаемая влечением к злу.

Такие останки добра делали человека не совсем недостойным милосердия Божия. Любовь Божия не восхотела оставить человека в жертву смерти и злу, но благоволила восстановить его.

Для спасения падшего человека нужно было удовлетворить правде Божией за грех человека.

В царстве нравственном есть столь же необходимые законы, как и в мире физическом. Как жизнь и благоустройство внешней природы держатся на необходимых законах: так бытие и порядок нравственного царства держится на своих законах, столько же для него необходимых, как законы физические для природы, и без которых невозможно никакое нравственное устройство. Таков закон правды, требующий, чтобы все и каждое нравственное существо за заслуги получало воздаяние, за вину подвергалось наказанию. Закон этот условливает самое бытие нравственного царства.

Бог, как всеправедный, как праведный во всех путех Своих (Псал. 144, 17.), не мог нарушить этого закона в пользу человека, но по требованию Своего бесконечного правосудия должен был или оставить падшего человека, как существо виновное, под наказанием, тем более, что его тяжкая вина пред Богом, начавшаяся падением, постоянно увеличивалась с возрастанием и увеличением его греховности, или требовать от человека совершенного прекращения греховности, изглаждения и уничтожения его виновности. И человек в свою очередь, как существо разумно-нравственное, понимающее свои нравственные обязанности, как член царства нравственного, стал бы действовать против собственного сознания, если бы вздумал отрекаться пред Богом от необходимости уплатить Ему свой нравственный долг, или требовать себе безусловного прощения.

Сила нашего внутреннего, нравственного закона так велика, и его влияние на наше сознание так сильно, что никакой преступник, сознающий свою вину, не считает наказание ему определенное несправедливостью, а напротив, признает его делом должным и законным. И нередки случаи, что преступник, утаившийся от человеческого правосудия, но обличаемый внутренним законом правды, сам открывает свое утаенное преступление, и требует себе должного наказания. Таким образом, по требованию правды и в Боге, и внутри самого человека, он должен был принести правосудию Божию удовлетворение за свой грех. Но какое же мог сделать человек удовлетворение правосудию Божию, или что мог принести в искупительную жертву за свое грехопадение? Такою жертвою не могло быть ни раскаяние человека, ни сама жизнь его. Конечно, раскаяние смягчает заслуженное наказание, но не избавляет от него, и ни в каком случае не уничтожает преступления и его виновности. Может ли должник требовать у заимодавца прощения долга по тому только, что он сознает свой долг, и раскаивается, что его не платит, и, что ему нечем заплатить? Не могла быть искупительной жертвой и сама жизнь человека потому, что она дар Божий, и, кроме того, со времени падения сделалась жертвой смерти, которая есть необходимое следствие греха. Мог ли быть выкупом со стороны человека дар Божий и притом погубленный и разрушенный человеком, за погубление которого он также был виновен пред Богом, Который смерти не сотворил, а создал все для жизни? (Прем. 1, 13. 14.);

Таким образом, человек оставался неоплатным должником пред Богом, и по закону правды, обязательность которого и сам не мог не сознавать, должен был навсегда оставаться под наказанием, в удалении от Бога, вечным пленником смерти и диавола. Точно так же, как не мог человек принести удовлетворения правде Божией за свое отпадение от Бога, не мог он и сокрушить в себе силу зла, разъединившую его с Богом, и постоянно все далее и далее увлекавшую его от Бога. А сокрушение греховной силы в человеке, по самому существу дела, было необходимо для воссоединения человека с Богом. Естественно, невозможно было воссоединение и примирение падшего человека с Богом, когда в человеке постоянно возрастала и господствовала сила греха, враждующая на Бога, не покоряющаяся Ему (Рим. 8, 6.), от которой Бог, как всесвятый, естественно, отвращается, и ничем не гнушающийся в Своем творении, гнушается грехом (Прем. 11, 25. Псал. 5, 7.).

Очевидно, человеку для воссоединения с Богом необходимо было разрушить греховное состояние, стоящее между ним и Богом (Ис. 59, 2.), истребить в себе греховность. Но истребление греховности было дело, сколь необходимое, столько же и невозможное для человека. Греховность в человеке не есть какое-нибудь временное или случайное направление жизни и деятельности, подобное приобретенной наклонности или привычке, которая может быть и не быть, которую можно приобресть, и хотя трудно, но возможно искоренить. Напротив, греховность есть глубокая порча или растление человеческой природы, влечение непреодолимое и неискоренимое естественными силами человека, как бы внедренное в его природу, сросшееся с нею, или прирожденное.

Наклонность к злу получает человек вместе с бытием, с душею и с плотию. Всеянное в природу человеческую семя зла быстро возрастает; и человек решительно не имеет никакой возможности не только искоренить из себя силу зла, но даже с успехом противиться ей. Даже при любви к добру и при ненависти к злу, человек непреодолимо отторгается от добра и любимого, и влечется к злу и ненавидимому. Апостол говорит то, что каждому говорит собственное сознание и опыт: "не еже хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Вижду ин залог во, удех моих противувоюющь закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным, сущим во удех моих" (Рим. 7, 19. 23.). Если сила греха проникла все существо человека, то совершенное уничтожение этой силы означает то-же, что обновление, воссоздание человека; следовательно, есть дело невозможное для ограниченной твари.

Воссоздателем человека мог быть только его Создатель, Который один только мог обновить и восстановить в человеке Свой образ, помраченный и искаженный грехом. Точно также одно только Божеское всемогущество могло уничтожить все естественные следствия человеческого греха, смерть и зло физическое, возвратить человеку бессмертие, потерянное грехом, а природе совершенства, отнятые у нее проклятием, возвести ее в первобытное состояние красоты и благолепия, в достойное жилище человека искупленного, спасенного и примиренного с Богом.

Итак, Спасителем человека мог быть один только Бог. Но и Бог не мог спасти человека одним только действием Своего всемогущества. Не яко человек Бог колеблется, ниже яко сын человеческий изменяется (Числ. 23, 10.). Создав человека свободным, Бог, как неизменяемый в Своих советах, и непреложный в Своих дарах, не хотел лишить человека свободы, или насильно подчинять ее Своей, хотя и всеблагой, воле. Человек злоупотребил свободой, пал, и своими силами не мог восстать. Бог в Своей бесконечной премудрости нашел средство восстановить человека; но восстановление человека не должно было стеснять его свободы, совершаться против его воли, и без его воли. На первый взгляд представляется странным, чтобы в свободе падшего человека могло быть нехотение предлагаемого ему спасения, отречение от него. Но в том-то и открывается великая сила греховного растления, что грешник не только не ищет спасения, но даже может чувствовать ненависть к святым и благодати (Мф.7, 6.), и благочестие представляется ему мерзостью, как выражается сын Сирахов (1, 25.), и мудрость ненавистною, как говорит Мудрый (Прит. 1, 21.).

История приготовления рода человеческого к принятию Искупителя ясно свидетельствует, что много нужно было времени и разнообразных и многоразличных средств для того, чтобы хотя лучшие из людей поняли, наконец, свое греховное растление и сознали необходимость своего спасения. А опыт постоянно свидетельствует, что обаятельная сила греха так велика, что и это сознание может оставаться недеятельным, и при нем еще очень возможно равнодушие к спасению, даже нехотение его.

Болезнь греховная не похожа на болезни телесные. Больной телом ищет врачевства, и жаждет выздоровления: но больной грехом почасту любит свою болезнь, услаждается ее развитием, не ищет врачевства, не хочет выздоровления. На его испорченный вкус горечь греха представляется сладостно. В его растленном сердце нестроение греховное ощущается, как вожделенное благосостояние.

Спасти человека без его хотения, против воли, насильно, было бы недостойно и Бога, даровавшего человеку свободу, и человека, как существа свободного. К чему бы тогда была и сама свобода. Бог, насильно влекущий человека ко спасению, разрушил бы Свой собственный дар свободы, и человек, насильно увлекаемый к блаженству, был бы и неспособен к блаженству и недостоин его. Св. Ефрем так рассуждает о сем: милость Божия может и насильно соделать человека праведным, но она не уничтожает в нем силу ума, хотя и знает, что может сделать человека праведным. Не употребит над нами насилия Бог, когда сам Он дал человеку свободу. Кто хочет, чтобы вели его насильно, тот недостоин милости.

На вопрос: почему спасение людей не совершено одним Божьим мановением, так-же, как одним мановением Бог создал мир из ничего, св. Афанасий Великий дает такой ответ: "Древле, когда еще вовсе ничего не существовало, для создания вселенной потребно было одно мановение и изволение. Когда же человек создан, и нужда требовала уврачевать не то, чего не было, но что уже сотворено: тогда Врачу и Спасителю следовало прийти к сотворенному уже, чтобы уврачевать существующее. Посему-то соделался Он человеком, и в действие употребил человеческое орудие — тело. В спасении имело нужду не что-либо несуществующее, — для чего достаточно было бы одного повеления; напротив того, растлен был и погибал сотворенный уже человек. Посему-то Слово справедливо и прекрасно употребило человеческое орудие."

В другом месте Святитель разрешает возражения еретиков, говоривших, что Бог мог сказать только, и разрешить тем клятву. "Надобно иметь в виду, говорит св. Афанасий, полезное для людей, а не то принимать в рассуждение, что Богу все возможно. Если бы Бог по всемогуществу изрек, и разрешилась клятва: то в сем было бы видно могущество Повелевшего, и человек соделался бы таким же, каким был Адам до преступления; но при сем он, может быть, соделался бы худшим, потому что научился бы преступать закон. А в таком состоянии, если бы обольщен стал змием, снова настояла бы нужда Богу изрекать повеление и разрешать клятву. И посему, потребность в этом продолжалась бы в бесконечность; люди же все еще были бы виновны, раболепствуя греху. Непрестанно согрешая, непрестанно они имели бы нужду в прощении, и никогда не освободились бы от вины, сами в себе будучи плотию, и по немощи плоти всегда препобежденные законом."

Итак, для примирения человека с Богом необходимо было удовлетворение Божественного правосудия, и истребление человеческой греховности или воссоздание человека, впрочем воссоздание не разрушающее его свободы.

Нет спора, что неистощимая Божия премудрость могла измыслить много средств для спасения человека. Но праведно милосердие Господа, пишет св. Лев, ибо тогда, как для искупления рода человеческого были у Него неизреченно многие средства, Он избрал преимущественно это средство, т.е. воплощение и смерть Сына Божия. Средство, избранное Богом, совершеннейшим образом соответствует своей цели, являя в себе и всемогущество Того, Кто возмог снизойти до самой нашей немощи, и Его правду, и Его бесконечное милосердие, и Его неизреченную премудрость, возмогшую найти такое средство, которым принесено совершеннейшее удовлетворение правде Божией, и истреблена человеческая греховность, и совершено воссоздание человека без нарушения его свободы, и побеждена смерть, и уничтожены все следствия греха.

Человек был виновен пред величием Божиим своим отпадением от Бога, преслушанием воли Его, исканием независимости от Бога, равенства с Ним, Божественности (Быт. 3, 29.).

"Первый человек, говорит Златоустый, впал в грех от гордости, возжелал быть равным Богу, — а за сие не удержал и того, что имел, т. е. потерял, близость к Богу, и благодать, и бессмертие, и оставлен естественным последствиям своего греха: скорбям, болезням, смерти". Велик был грех Адама, когда за искупление от него потребовалась такая необъятная жертва. Тот, для Которого равенство с Богом не было хищением (Филип. 2, 6,), единородный Сын Божий, единосущный Богу Отцу, приемлет на Себя человеческую природу, соединяет ее в Своем лице с Божеством неслитно и нераздельно, и таким образом, восстановляет в Себе человечество чистое, совершенное и безгрешное, какое было в Адаме до грехопадения. В Своем безгрешном человечестве Богочеловек всей Своей земной жизнью и всеми Своими делами открывает совершеннейшее послушание воле Отца, с полным отречением от Своей воли (Ин. 6, 38. 4, 34.), терпит все, присужденныя человеку правдою Божиею, скорби, страдания и самую смерть, и такою жертвою вполне удовлетворяет Божескому правосудию за все человечество падшее и виновное пред Богом.

Между падением Адама и его восстановлением видно полное соответствие: за гордое стремление человека к равенству с Богом — всемилосердое нисшествие Божества до немощей человеческих, до уничижительного зрака раба; за дерзкое неповиновение человека Богу — смиреннейшее послушание Богочеловека; за неизбежные страдания человека — пришествие Господа на вольную страсть; за необходимую смерть Адама, смерть преслушания — добровольная смерть Христова, смерть послушания (Филип. 2, 8. Ин. 10, 18. Мф. 26, 34. 42.), или принесение Господом Своей жизни в искупительную жертву за людей, сотворенных не смертными, но умерших непослушанием (Рим. 5, 19.).

Как же, спросите, правда Христова служит оправданием всех людей? Так же, как вина Адамова делает всех людей виновными пред Богом. Адам, как глава человечества, передает всем своим потомкам и свой грех и все его следствия. Сие горькое наследство мы получаем путем естественного рождения. Христос, восстановивший в себе чистое и безгрешное человечество, соделался новою благодатною главою человеков; посему и называется вторым Адамом или вторым человеком (1Kop. 15, 45. 47.). И Той есть глава телу Церкве (Кол. 1, 18.), пишет Апостол о Христе.

"Чрез воплощение Божие, мы, говорит Златоустый, стали братиями Единородного, соделались Его сонаследниками, совокупились с Ним в одно тело, соделались Его членами, соединились с Ним, как тело с главою." Вторый Адам, как новая глава человечества, передает всем членам Своим, или всем верующим в Него Свою праведность и заслуги Свои пред Богом. Сие благодатное наследие мы получаем путем таинственного рождения в купели крещения. "Якоже единаго прегрешением, говорит Апостол, во вся человеки вниде осуждение: такожде и единаго оправданием во вся человеки вниде оправдание жизни. Якоже ослушанием единаго человека грешни быша мнози, сице и послушанием единаго праведни будут мнози" (Рим. 6, 18. 19.).

Одна и таже правда Божия открывается в вменении людям и виновности Адамовой, и оправдания Христова. "Как Адам для своих потомков, хотя они и не ели древесного плода, соделался причиною смерти, введенной в мир Адамовым ядением, говорит Златоустый, так и Христос для верующих в Него, хотя они и не имели праведных дел, соделался виновником праведности, которую даровал всем нам чрез Крест. Итак по благому суду правды Божией, что приобретает Богочеловек Своими заслугами Своему человечеству, то, как глава, приобретает вместе и всем Своим членам, или всем верующим в Него. Восстановив в Себе чистое и безгрешное человечество, какое было в Адаме до греха, Он открывает в нем возможность снова получить благодать, которой лишен был Адам в следствие своего греха."

Нераздельно соединив в лице Своем восприятое человечество с Божеством, Богочеловек полагает основание теснейшего единения между Богом и людьми; Своим совершеннейшим послушанием воле Божией заглаждает непослушание Адама; Своим уничижением — его горделивую мечту о равенстве с Богом, и тем примиряет человека с Богом; наконец, Своими вольными страданиями и Своею крестного смертью приносит совершеннейшее удовлетворение Божескому правосудию, или искупляет человека от вечной смерти, потому что, и мгновение смерти Богочеловека, по соприсутствию вечного Божества, равняется вечности.

Таким образом, говоря словами Григория Богослова, Необъемлемый объемлется чрез разумную душу, посредствующую между Божеством и грубою плотию; Богатящий обнищевает, обнищевает до плоти моей, чтобы мне обогатиться Его Божеством. Исполненный истощается, истощается не надолго в славе Своей, чтобы мне быть причастником полноты Его. Он восприял худшее, чтобы дать лучшее; обнищал, чтобы нам обогатиться Его нищетою; принял зрак раба, чтобы нам получить свободу; нисшел, чтобы, нам вознестись; был искушен, чтобы нам победить; претерпел бесславие, чтобы нас прославить; умер, чтобы спасти; вознесся, чтобы привлечь к Себе долу лежащих в греховном падении.

При мысли, — что Искупитель наш есть Единородный Сын Божий, равный Богу Отцу, — понятно будет, что крестная жертва Христова не только есть полнейшее и совершеннейшее удовлетворение правосудию Божию за все человеческие грехи, не только равноценна ценности всех человеческих душ, но имеет бесконечно высшую цену, так, как бесконечно выше человека Тот, Кто принес за человека искупительную жертву на Кресте.

Дорог выкуп за душу, говорит Пророк (Псал. 48, 9.). Но как ни многоценна душа человеческая, и как ни велик долг, лежавший на людях, сделанный за них выкуп, — кровь Христова — бесконечно превышает и ценность искупленных душ, и с бесконечным преизбытком вознаграждает количество долга, уплаты которого требовало Божеское правосудие. Св. Златоуст пишет: "Христос заплатил гораздо больше, нежели чем были должны; Его уплата в сравнении с долгом тоже, что безмерное море в сравнении с малою каплею."

На сей-то бесконечной ценности искупительной жертвы, принесенной на Кресте, безмерно превышающей долги человечества пред Богом, и основывается право Искупителя прощать грехи кающимся, очищать и освящать их души Своею кровию, и тем поддерживать их союз и мир с Богом.

Аще исповедаем грехи наша, пишет Апостол, верен есть и праведен (Бог), да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды (1Ин. 1,9.). По силе же безмерных крестных заслуг Христовых не только прощаются согрешения и очищаются греховные нечистоты верующих, но изливается на них обилие благодатных даров. Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по свидетельству Апостола, усыновив нас Себе Иисусом Христом, в Нем, Своем Возлюбленном, благодатствует нас, искупленных кровию Его, богатством благодати Своей (Ефес. 1,3-7.). Благодатные дары, изливаемые на нас недостойных, даруются Богом, как бы Христу, нашему Искупителю и Ходатаю, и нам во Христе и чрез Христа Иисуса. И от исполнения Его мы вси прияхом, говорит Евангелист, благодать возблагодать (Ин. 1,16.), одно благодеяние за другим, целый ряд благодеяний, одно другого выше, или, как говорит Апостол, избыток благодати (Рим. 5, 17.). Бог, приявший бесценный выкуп за людей, не оскорбляя Своего правосудия, не только покрывает человеческие грехи, но не щадит для верующих благодатных даров Своих, наполняет и переполняет меру их готовности к приятию сих даров. "Итак, не сомневайся, человек, пишет Златоустый, видя такое богатство благ; не любопытствуй знать, как потушена искра смерти и греха, когда на нее пролито целое море благодатных даров."

Итак, вочеловечившыйся Сын Божий Своею крестною смертию приносит за людей совершеннейшее удовлетворение Божию правосудию, осудившему человека на вечную смерть. По силе сего удовлетворения Он отверзает дверь благодати грешному человеку, и в таинственной бани пакибытия (Тит. 3,5.) непостижимым рождением от Духа воссоздает человека, смывает с него скверну греха, оправдывает и освящает его, соделывает чадом Божиим и членом тела Своего — Церкви, спасает от вечных наказаний за грехи и соделывает наследником вечной жизни, так, что Христос, как говорит Златоустый, не только исправил все то, что повреждено Адамом, но все сие восстановил в большей мере и в высшей степени. Нет и сравнения между грехом и благодатию, между смертью и жизнью, между диаволом и Богом: а, напротив, бесконечное расстояние между одним и другим. И свойство дела, и могущество Совершившего оное, и самое приличие — так, как для Бога приличнее спасать, чем наказывать,— все показывает, что превосходство и победа на стороне Христовой.

Как возрождение, так и дальнейшее благодатное действование Духа Божия на возрожденного для нас непостижимо, и ведомо только Ему — Совершителю нашего возрождения и освящения (1Кор. 2, 10. 11.).

Бог, богословствует святый Григорий, как создал несуществовавших, так воссоздал уже получивших бытие созданием, которое божественнее и выше прежнего, а потому непостижимее прежнего, хотя и прежнее непостижимо. Но мы знаем, что как возрождение, так и вообще облагодатствование человека совершается не только без разрушения возрождаемого и облагодатствуемого, как выражается Богослов, но и без всякого стеснения человеческой свободы.

Было мнение, что благодать имеет непреоборимую силу над человеком, и есть безусловное действие божественной воли, по которому Бог всякого, кого хочет спасти, освящает и спасает, без всякого отношения к свободе человека, без его воли и даже против его воли: «Воля человеческая, говорили защитники этого мнения, так немощна, что Божественная благодать тем только и может помочь ей, что действует на нее решительно и непреоборимо. Вся елика восхоте, Господь сотвори на небеси и на земли (Псал. 134, 6. ). Он творит и грядущая (Ис. 45, 11.). Может ли же человеческая воля воспрепятствовать Его всемогуществу делать с нею, что Он хочет? И с волями человеческими Он делает, что хочет, и когда хочет. И из нехотящих (спасения) Он творит хотящих. И воли развратные, отвергающие веру, всемогущий Бог может обратить к вере. Нужно молить Бога, чтобы Он только восхотел, а что Он захочет, необходимо сделается с человеком».

Такое учение о непреоборимой благодати основывается на неправильном понимании всемогущества. Конечно, всемогущий Бог может сделать все, что хочет: но Он хочет только того, что согласно с Его премудростию и правдою, потому что праведен Господь во всех путях Своих (Псал. 144, 17.). Хотя правда Его всегда благая, но и благость всегда праведная.

Всемогущество, необлеченное правдою и действующее безотчетно, не есть свойство Бога премудрого, а похоже на древнюю судьбу, которую выдумали, и которой трепетали язычники. Будто Бог от вечности безусловно предопределил — одних ко спасению, и действует на них непреоборимою благодатию, так, что они спасаются необходимо, даже против воли; а других безусловно предопределил к погибели, и лишает их благодати, и они погибают, какая бы ни была в них приемлемость благодати! Почемуже, спрашивали защитников этого мрачного учения, из двух новорожденных младенцев, одинаково подверженных первородному греху, один предопределяется к спасению, другой к погибели? Почему из двух нечестивцев — одного Бог призывает так, что он следует Призывающему, а другого или вовсе не призывает, или призывает не так, как первого? Вообще, по каким основаниям Бог определяет столь различные жребии людям — одним спасение, другим погибель? Ответ был один: судьбы Божии непостижимы. Благодарение Богу, что Он и некоторых спасает, тогда, как не был бы несправедливым, если бы и всех обрек на погибель.

Вопрос о предопределении очень ясно разрешен Апостолом. Их же предуведе, говорит Апостол о Боге, тех и предустави сообразных быти образу Сына Его, яко быти Ему первородну во многих братиях. А их же предустави, тех и призва; а их же призва, сих и оправда: а их же оправда, сих и прослави (Рим. 8, 29. 30.). Отсюда видно, что предопределение Божие основывается на предведении и условливается свободою предопределяемых. Бог, говорит Златоустый, не ждет, как человек, окончания дела, дабы видеть, кто добр, кто нет; а напротив, прежде сего знает, кто порочен и кто нет. Знающему тайны сердца совершенно известно, кто достоин венцев, и кто наказания и мучения. В ком из людей от вечности предвидел Бог приятие благодати Его и деятельное стремление ко спасению, тех и предопределил ко спасению и к славе; и в ком дредвидел отвержение благодати, упорное закоснение во зле, тех предопределил к осуждению и на погибель. Таким образом, от свободы каждого зависит, быть ли ему в числе предопределенных ко спасению, или на погибель.

Что касается благодати, будто бы действующей в человеке с непреоборимою силою, то такого благодатного действования мы никогда не замечаем в своей жизни. В самой горячей, воодушевленной любви к добру человек чувствует себя свободным, а не понуждаемым посторонней силой. Мы очень хорошо различаем в себе действия свободные и действия более или менее вынужденные и принудительные; но никто никогда не замечал в своей душе, чтобы благодать стесняла нашу свободу, и необходимо, насильно влекла нас к добру. Нет, скажем словами св. Дамаскина, Бог не вынуждает добродетели, и не силою похищает человека у смерти.

Тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный (Ин. 4, 16.), не просто всякий, но только всякий верующий, т. е. имеющий внутреннее свободное согласие на истину, возвещаемую Христом, и свободное стремление к жизни вечной, даруемой Сыном Божиим. Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти (Ин. 1, 12.); область — значит власть, почетное право, высокое преимущество (1Мак. 11, 58.). Не сказал Евангелист: соделал чадами Божьими, усыновил Богу, но: дал власть соделаться чадами Божьими. И сказал так во-первых потому, как объясняет Златоустый, что благодать не действует насильственно, не стесняет человеческой свободы и самовластия: но приходит и действует только в тех, которые желают ее и пекутся о ней. Если же они не хотят, дар и не приходит и не действует в них. Божие дело дать благодать, человеческое — представить веру; во-вторых потому, что с нашей стороны великое нужно усердие, чтобы сохранить чистым и незапятнанным данный нам в крещении образ сыноположения.

Конечно, Бог есть действуяй в нас и еже хотети и еже деяти (Фил. 2, 13.); но самое хотение благодать созидает в душе человеческой не без ее согласия и не без ее сочувствия к добродетели, хотение которой созидает. Когда ты захочешь, говорит Златоуст, тогда и Он будет действовать,— еже хотети; Он дает нам и ревность и совершение дела. Св. первомученик Стефан обличает в неверующих противление Духу Святому (Деян. 7,51.). Апостол умоляет верующих не тщетно принимать благодать Божию (2Кор. 6,1.), убеждает их не угашать Духа (1Сол. 5,29.), не оскорблять Его (Еф. 4,10. ), не ожесточать сердца при слышании гласа Его (Евр. 3, 7.). Он убеждает верующих возгревать в себе дар благодати (2Тим. 1,6.), возрастать в зрелость мужа, в меру полного возраста Христова (Еф. 4,11.13), возмогать в Господе (6, 10.), преображаться от славы в славу (2Кор. 3,18.), богатеть добродетелью (8, 7.), исполняться Духом (Еф. 5, 18.). Не насильно входит благодать Божия в сердце человека, но стоит при дверях и толчет: аще кто услышит глас ея и отверзет двери, входит к нему (Апок, 3, 20.). Благодатствующий нас Дух Святый не порабощает нашей свободы, но, по слову Апостола, спослушествует духови нашему, яко есьмы чада Божия (Рим. 8, 16.), т. е. ободряет, подкрепляет, уполномочивает наше дерзновение, с которым мы обращаемся к Богу, как дети к отцу; не насильно влечет Дух нашу свободу, но способствует нам в немощах наших (Рим. 8, 26.). Все сии Апостольские изречения, убеждения и наставления ясно показывают, что благодать не стесняет человеческой свободы, не действует с непреоборимою силою, но требует со стороны человека свободного согласия, сочувствия и содействия. Оставление грехов, говорит Дамаскин, дается в крещении всем равно, а благодать Духа по мере веры и предварительного очищения. Итак, хотя ныне чрез крещение принимаем начаток Св. Духа, и возрождение бывает для нас началом другой жизни, печатию, охранением и просвещением: однакоже, мы всеми силами должны твердо блюсти себя чистыми от скверных дел, чтобы возвратившись, подобно псу на свою блевотину, нам опять не сделаться рабами греха. Для сохранения чистоты, говорит Златоустый, недостаточно того, чтобы только креститься и веровать. Если мы хотим навсегда удержать сию светлость (чистоту, полученную в крещении), то должны вести достойную ее жизнь.

Что мы рождаемся таинственным рождением, и очищаемся от всех прежних грехов, сие даруется нам в самом крещении; но чтобы после крещения пребывать чистыми, и снова не прикасаться ни к какой нечистоте; это зависит от нашей власти и старания.

С особенной ясностью и полнотою раскрывает участие человеческой свободы в благодатном деле нашего спасения преподобный Макарий Египетский. "В Евангелии написано, говорит св. отец, что Господь послал рабов призвать желающих и объявить им: се обед Мой уготовах (Мф. 22, 4.), но сами званные отказывались и говорили: один: супруга волов купих; другой: жену поях (Лук. 14, 19-20.). Видишь ли, Звавший готов, откреклись же званные. Видишь, Господь уготовал им царство, зовет их, чтобы вошли, но они не хотят. Посему, воля человеческая есть как бы существенное условие. Если нет воли: сам Бог ничего не делает, хотя и может по свободе Своей. Посему, совершение дела Духом зависит от воли человека. Душа должна быть содейственницею присущей в ней благодати Духа."

Господь и у совершенных взыскует душевного изволения на служение Духу, чтобы взаимное было согласие (между душею и Духом). Видишь, как удобоизменяема одна и та же природа (человеческая), наклонна то к худому, то, наоборот, к прекрасному, и в следствие того и другого имеет способность соизволять, на какие захочет дела. Поэтому, природа наша удобоприемлема и для добра и для зла, и для Бржией благодати, и для сопротивной силы. Но она не может быть приневоливаема.

Человек имеет такую природу, что и тот, кто во глубине порока и работает греху, может обратиться к добру, и тот, кто связан Духом Святым, и упоен небесным, имеет власть обратиться к злу. И те самые, которые вкусили Божией благодати и стали причастниками Духа, если не будут осторожны, угасают и делаются хуже того, какими были. И сие бывает не потому, что Бог изменяем и немощен, или Дух угасает, но потому, что сами люди не соглашаются с благодатию, почему и совращаются и впадают в тысячи зол.

Как совершенный не привязан какою-либо необходимостью к добру, так не привязан и к злу погрязший во грехе... напротив того, и он имеет свободу соделаться сосудом избрания и жизни, а подобно, и наоборот, упоенные Божеством, хотя исполнены и связаны Духом Святым, однако же не удерживаются никакою необходимостью, но имеют свободу обратиться и делать в веке сем, что хотят.

Почему иные падают после того, как посетила их благодать? Падают не потому, что благодать угасает или изнемогает; попускает же Бог действовать злобе, чтобы испытать твое произволение и твою свободу, куда она наклонна. И ты, приближаясь опять своею волею к Господу, снова призываешь на себя посещение благодати. Ибо, почему написано: Духа не угашайте (1Солун. 5, 29.), когда Он неугашаем и святоносен. Потому, что ты, нерадея о Духе и не согласуясь с Ним своею волею, угасаешь для Духа. Подобным образом Писание говорит: не оскорбляйте Духа Святаго (Еф. 4, 30.). Видишь, в твоей состоит воле, и в твоем самопроизволе, почитать Св. Духа, а не оскорблять Его. А я тебе сказываю, что и в совершенных христианах, которые пленены и упоены добром, есть свободное произволение. Благодать попускает и совершенным духовным мужам иметь свои изволения и власть делать, что хотят, и преклоняться, на что им угодно. Как сопротивные силы, так и благодать Божия оказываются побуждающими, а не поневоливающими, чтобы вполне сохранить в нас свободу и самовластие. Посему-то и за те худые дела, какие человек делает по научению сатаны, человек подвергается наказанию; потому что не насильно вовлечен в порок, но побужден к нему собственною своею волею. А подобно сему, и в добром деле, благодать не себе приписывает сделанное, но человеку, и потому присвояет ему славу, что сам для себя стал он виновником доброго. Ибо благодать не делает волю его непременною, связав приневоливающею силою: но, пребывая в человеке, она дает место и свободе, чтобы явным сделалось, склонна ли его воля к добродетели или пороку.

Таким образом, в искуплении рода человеческого смертью Христовою открывается чудная целесообразность, измышление и устроение которой возможно только всемогущей премудрости Божией. Воплотившийся Сын Божий приносит за людей совершеннейшее удовлетворение правосудию Божию, и Своими безмерными заслугами пред Богом, избавляет людей от всех заслуженных ими наказаний, приобретает им неоскудевающее обилие благодатных дарований, воссоздает человека не разрушая его, истребляет греховность не стесняя свободы грешника. Всякий ум возблагоговеет и пред Божиею правдою, потребовавшею за человека такой великой жертвы, и пред любовью Отца небесного, не пощадившего для нас Своего Единородного, и пред Божиею премудростию, измыслившею такое чудное воссоздание падшего человека, и пред Божиим всемогуществом, приведшим в исполнение сие дивное дело.

Когда совершилось искупление на Кресте, быстро последовали спасительные его действия, как то: разрушение ада; умерщвление смерти; основание и устроение благодатного царства на земле; возможность, для верующих, наследия Царства Небесного.

Еще Господь продолжал Свое служение на земле как Его Предтеча сущим во аде благовествовал Бога, явльшегося плотию и вземлющего грех мира, также, как тот же Предтеча на земле возвестил Его пришестие к людям. Когда Божественное тело Иисуса Христа почивало во гробе, Он с душею, яко Бог, сходит во ад, в духовную темницу, или в мрачное и унылое, по выражению св. Григория, обиталище духов, грехом отчужденных от Божия лицезрения и соединенного с Ним света и блаженства; в сей-то темнице сущим духовом Господь сошед проповеда, как говорит Апостол (1Петр. 3,19.). Из сей темницы Разрушитель ада возводит с Собою в светлые обители Отца небесного все души, сошедшие во ад с верою и ожиданием предсказанного Пророками Его будущего пришествия, и души уверовавшие в самом аде Его проповеди. Обоженная душа Христова, говорит Дамаскин, нисходит во ад для того, чтобы, как живущим на земле воссияло Солнце правды, так и для сидящих под землею во тьме и сени смертной воссиял Свет; чтобы, как находящимся на земле Христос благовествовал мир, пленным освобождение, слепым прозрение, и для уверовавших был виновником вечного спасения, а для неверующих обличителем в неверии, — так и сущим во аде; да всяко колено поклонится Ему небесных, земных преисподних (Фил. 2, 10.). Таким образом, освободив узников, заключенных от века, Он востал из мертвых, проложив и нам путь воскресения.

Каким же образом воскресение Христово есть победа над смертию, поработившей род человеческий, и основание нашего воскресения?

Смерть есть оброк греха (Рим. 6, 23.). Христос, как чистый и безгрешный по Своему человечеству, не имел никакой необходимости умирать, так, как не имел такой необходимости и Адам до своего падения.

Смерть Христова была смертью послушания, совершенно свободною жертвою любви (Филип. 2, 8. Ин. 10, 15. 18.). По воскресении же Христос не имеет не только никакой необходимости смерти, но и самой возможности умереть, как говорит Августин. Таким образом, Христос воскресением преобретает Своему человечеству невозможность смерти, полное и совершенное бессмертие, или, что тоже, побеждает смерть, как говорит Апостол: Христос воста от мертвых, к тому уже не умирает: смерть Им к тому не обладает (Рим. 6, 9.); или, по выражению Дамаскина, соделовается начатком воскресения совершенного и уже неподлежащего смерти.

Если смерть привилась к телу, говорит Афанасий Великий, и как в нем пребывающая, возобладала им: то нужно было и жизни привиться к телу, чтобы, облекшись в жизнь, свергло оно с себя тление. Посему, Спаситель справедливо облекся в тело, чтобы, по привитии тела к жизни, не оставалось оно долее в смерти, как смертное, но как облекшееся в бессмертие, по воскресении пребывало уже бессмертным. Ибо, однажды облекшись в тление, не воскресло бы оно, если бы не облеклось в жизнь. И еще: поскольку смерть могла явиться не сама по себе, а только в теле, то Слово облеклось для сего в тело, чтобы, обретши смерть в теле, истребить ее.

Каким же образом усвояется людям победоносная смерть Христова, и воскресение Христово служит основанием нашего воскресения?

Основание этого есть теснейшее соединение верующих со Христом, как членов тела с своею главою (Еф. 4, 15. 16.), зане уди есмы тела Его от плоти Его, и от костей Его (5, 30.). Как Адам есть глава человечества по естественному происхождению от него всех людей: так Христос есть глава Своей Церкви по духовному или благодатному соединению с Ним всех верующих. Чрез возрождение в крещении и чрез причащение тела и крови Христовой все верующие, действительно, как учит Апостол, делаются членами тела Его, от плоти Его и от костей Его. Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем (Ин. 6, 56.) .

Таким образом, по одинаковому нашему отношению к первому и второму Адаму, с одинаковым правом от первого мы наследуем греховность и смерть, от второго праведность и воскресение, или иначе: чего лишились в Адаме, то приобретаем во Христе: в Адаме умерли, во Христе воскресли. Так учит Апостол: ныне Христос возста от мертвых, начаток умершим бысть. Понеже бо человеком смерть бысть, и человеком воскресение мертвых. Яко же бо о Адаме вси умирают, такожде и о Христе вси оживут (1Kop. 15, 20 — 22.).

Совершив дело искупления, Господь основывает благодатное царство или земную Церковь, которой Сам делается главою (Кол. 1, 18.); вводит в нее мудрое устройство, вполне соответствующее цели, с какою устроено благодатное царство, и которая есть освящение людей — грешников, а затем, воссоединение их с Богом; установляет в ней таинства, как неиссякающие источники благодати, и Сам, оставаясь верховным Пастыреначальником (1Пет. 5, 4.) Своей Церкви, облекает особенною силою Духа ее видимых учителей, пастырей и строителей Таин, и на каждого верующего изливает обилие благодатных дарований по мере веры и приемлемости каждого.

По намерению Божественного Основателя Церкви и согласно с ее устройством, каждый верующий, возрожденный и освящаемый Духом Святым, соединенный со Христом, как член тела с главою, руководимый благодатию, словом Божьим, пастырями и учителями Церкви, должен в мире, с верою и упованием переходить из Церкви земной в Церковь небесную приуготовленным и способным к жизни в светлых небесных обителях.

Церковь Христова не назначена для одного какого-либо народа, но открыта для иудеев и язычников, для всех племен и народов земли, и со времени своего основания и доселе постоянно приемлет новых чад во всех концах мира, без всякого различия народности, звания и состояния. И иудеев, и еллинов, и варваров, и скифов, и рабов и свободных с одинаковою любовью приемлет Церковь, и всем одинаковые предлагает сокровища благодати (Гал. 3, 28. Кол. 3, 11 .) . Так заповедал ее Божественный Основатель. Посылая Апостолов на всемирную проповедь, Господь заповедует им: шедше в мир весь, проповедите Евангелие всей твари; шедше научите вся языки (Мк. 16, 15. Мф. 28, 19.); иже веру имет и крестится, спасен будет (Мк. 16, 16.). Если есть еще народы, которые коснеют в язычестве и до которых еще не достигала евангельская проповедь: то это, конечно, зависит не от Бога, Который есть Отец щедрот (2Кор. 1, 3.), и всем человекам хочет спастися (1Тим. 2,4.), но от нравственного состояния и от степени духовной приемлемости народов, доселе коснеющих в язычестве.

Спаситель пришел на землю чрез несколько тысячелетий после падения человека, не потому, что медлит Господь исполнением Своих обетований (2Пет. 3, 9.), но потому, что ранее род человеческий не был приготовлен к принятию Искупителя. Так и теперь, если к некоторым народам не приходит Господь в лице проповедников Евангелия, то это не значит, что Он медлит с их спасением, но не видит возможности для них спасения, не видит в них духовной приемлемости к евангельской истине. Притом, Церковь зовет людей ко спасению, но не влечет их насильно. И во времена Христовы в иудеи были города, которые не хотели и принять Апостолов, и по выходе из которых проповедники Евангелия должны были отрясать прах от ног своих (Мф. 10, 14.).

И в настоящее время в христианской Европе живут упорные жители Магомета, а напротив, в диких странах умножаются чада Церкви Христовой. Спаситель сказал о благодатном царстве, что оно окончится не прежде, как проповестся сие Евангелие царствия во всей вселенней, во свидетельство всем языком: и тогда приидет кончина (Мф. 24, 14.).

Вознесением на Небо Господь открыл чадам Церкви земной вход в Царство Небесное (Евр. 6, 20, Ин. 14, 2. 3.). Как глава Церкви небесной, так же как и земной, Он устрояет духовное общение между той и другой. Верующие члены Церкви земной молитвенно призывают на помощь святых Церкви небесной, а сии, как более близкие к Богу, приносят пред лице Его молитвы верующих, подкрепляют их собственными молитвами (Апок. 8, 3. 4.), и по воле Божией благодатно и благотворно действуют на верующих, живущих на земле. Так Бог порядка, дивный во святых Своих, устрояет взаимное общение между Церковью небесною и земною, в каком они и будут оставаться, доколе Господь не соединит их в одно царство славы.

Отчего же, спросите вы, благодатное царство есть Церковь воинствующая, ведущая непрестанную брань со врагами спасения? От чего и в душе возрожденного живет наклонность ко греху? Какое имеют значение болезни, лишения, вообще физическое зло в благодатном царстве любви и Божьих щедрот? На все подобные вопросы можно дать успокоительные ответы.

Невинная свобода Адама, осуществившая в себе возможность зла, приобрела себе наклонность к злу, которая не только сделалась неискоренимой естественными силами человека, но наклонностию господствующею и преобладающею в душе. Эту наклонность к злу и виновность ее пред Богом каждый потомок Адама получает путем естественного рождения, вместе с жизнью. Святое крещение,— скажем заимствованными словами,— возрождает человека в новую жизнь, но не уничтожает тотчас жизни ветхого человека; ибо вседействующая благодать Божия дает место действию веры и подвигу человека, дабы милость была не без правды, и дабы мы добровольно приняли спасение. Каким образом, и возрожденный не устыдился признаться, что аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем (1Ин. 1, 8.), обманываем сами себя.

Но благодать не оставляет человека в таком же порабощении греху, в каком бывает человек невозрожденный. Если кто имеет ревность о своем спасении, хочет трудиться и работать для своего спасения, желает и просит благодатной помощи против нападений греха, тому благодать, по мере его усердия к добру, подает силу бороться с наклонностию к греху, ослаблять ее в себе, доводить ее до крайнего изнеможения и бессилия, и в тоже время возращать в себе, усиливать, оплодотворять любовь к добру,— возрастать и преуспевать в добродетели.

"Человеку надобно, говорит св. Макарий, по собственному произволению, возделывать землю сердца своего и трудиться: потому, что Бог требует от человека труда, усилия и делания. Но если не явятся свыше небесное облако и благодатные дожди, ни в чем не успеет трудящийся земледелец. Как земля одна и та же, но где жестка, а где, тучна, в ином месте способна к насаждению винограда, а в другом к сеянию пшеницы и ячменя: так различны и сердца и произволения человеческие, а сообразно с сим подаются и дарования свыше. Бог знает, как кто может употребить данное ему, и сообразно с тем дает различные дарования. Кораблю для хорошего плавания нужны кормчий, также умеренный и благоприятный ветер: так всем сим в душе верной бывает Господь, и дает ей силу, мужество и искусство, как сам Он знает — переплыть свирепые волны лукавства, укрощая ярость их, страшные непогоды и порывы насильственных ветров греха".

Кто хочет истинно благоугождать Богу, прияв от Него небесную благодать Духа, возрастать и усовершенствоваться о Духе Святом, тот должен принуждать себя к исполнению всех заповедей Божьих и покорять сердце даже против воли его, по сказанному: сего ради по всем заповедям Твоим направляхся, всяк путь неправды возненавидех (Псал. 118, 128.). Если кто будет приневоливать и нудить себя ко всякому упражнению в добродетели; то приобучает себя к доброму навыку, и таким образом, непрестанно прося и моля Господа, и получив просимое, вкусив сладости Божией и став причастником Духа Святаго, делает, что растет и цветет данное ему дарование, упокоеваясь в его смиренномудрии, любви и кротости. Сам Дух дарует ему сие и научает его истинной молитве, истинной любви, истинной кротости, к которым прежде он принуждал себя, которых искал, о которых заботился и помышлял, и которые наконец даны ему. Неизвестные в язычестве, но нередкие в христианстве примеры людей, восставших из глубины зла и восшедших на высоту добродетели, примеры святых, людей нам подобострастных и на земле еще достигших ангельского бесстрастия, ясно нам показывают, до какого бессилия, при помощи благодати, может довести человек остающуюся в нем наследственную наклонность к злу. «Под бесстрастием, пишет один из достигших онаго, не иное что разумею, как внутреннее небо ума, для которого демонские злоухищрения то же, наконец, что и детские игрушки».

Св. Макарий так изображает состояние людей, покоряющихся благодати; «Хотя нравственная порча пребывает в самом естестве, однако же преобладает там только, где находит себе пажить. Нежные стебли пшеницы могут быть заглушены плевелами. Но когда, с наступлением лета, растения сделаются сухи, тогда плевелы нимало не вредят пшенице. Пусть будет тридцать мер чистой пшеницы, но есть в ней примесь и плевел, напр. окажется их несколько горстей, плевелы незаметны будут во множестве пшеницы.

Так и в благодати, когда дар Божий и благодать приумножаются в человеке, и богатеет он в Господа, тогда порок, хотя отчасти и остается в человеке, не может вредить ему, и не имеет никакой над ним силы или никакой в нем доли. Ибо для того и пришествие и промышление Господне, чтобы нас порабощенных, повинных и подчинившихся пороку, освободить и соделать победителями смерти и греха».

Следовательно, не благодать, но наша свобода, не покоряющаяся благодати и не желающая подвизаться против греха, виновата в том, что наследственная наклонность ко греху, не только не ослабляется в нас, но постоянно усиливается и приносит столь обильные плоды.

Если же наклонность ко греху остается и под сенью благодати, если грех находит себе место и в людях возрожденных (1Ин, 1, 8.), то что неестественного, если со грехом остаются и естественные следствия греха, обращаемые премудростию Божиею и в наказание за грех и во врачевство греха? И о возрожденных Апостол свидетельствует, что много согрешаем вси (Иак. 3, 2.); а посему и возрожденные подвергаются болезням, скорбям, страданиям. Впрочем, если будем искренни, не можем не сознаться, что в жизни не очень много бед и зол неизбежных и неотвратимых.

В обыкновенном ходе человеческой жизни более чувств покойных и приятных, чем ощущений болезненных и горестных. Житейские скорби, лишения, так называемые несчастия, часто не суть несчастия необходимые и неизбежные, но несчастья созданные самим человеком и им измышленные. Потребности и привязанности искуственные, порожденные нашею изнеженною чувственностию, созданные воображением, плодовитым в творчестве суеты, от времени и привычки получившие силу потребностей естественных и необходимых, слишком рабское подчинение обычаям и правилам света, роскошь, постоянно возрастающая, недостаток благоразумия, или неуменье человека довольствоваться благами, возможными по его средствам и для него достижимыми, и спокойно отказаться от благ недостижимых, желание, не отставать от других, имеющих больше средств жизни, мелкое тщеславие и самолюбие, управляющее нашими житейскими делами, — вот самые обыкновенные источники скорбей и горестей, отравляющих человеческую жизнь. Как часто невозможность приобрести какую-нибудь вещь, в сущности пустую и бесполезную, без которой легко обойтись, отзывается в изнеженном или тщеславном сердце, как действительное, горькое зло!

И сколько таких самосозданных зол в жизни каждого! Человек — добровольный мученик им же созданной суеты. Самые действительные физические недуги и болезни или создаются самим же человеком, или получают над ним особенную болезненную и разрушительную силу от его же изнеженности и чувственного расслабления. По мере распространения неумеренности, изнеженности, роскоши в той или другой стране, обыкновенно увеличивается число болезней, и появляются их новые виды, прежде неизвестные. «Число тайных и открытых врагов жизни человека, говорит один знаменитый врач, довольно многочисленно. Если подумаем, как мало подвергаются болезням какие-нибудь жители островов южного океана, и бросим взгляд на наши патологические трактаты, где болезни шествуют ротами и полками, возрастают до тысячных числ; то ужасаешься последствий, какие может произвести роскошь, растление нравов, образ жизни, несогласный с природой и крайности во всем. Многие, даже большая часть из этих болезней, происходит от собственной нашей вины, и каждый день порождаются новые от нас же самих. Есть такие болезни, которые, неизвестно, откуда взялись, и о коих не знали в древности».

Нашей изнеженностью мы даем особенную силу нашим болезням. Муки рождения признаются самыми болезненными; но как различна степень этих страданий в чертогах и хижинах, среди роскоши и нищеты! «В муках рождает и богатая и бедная, говорит блаж. Феодорит, но поверь опыту, что роды для бедной гораздо легче, и муки ее гораздо сноснее. Привычка к труду делает для нее муки рождения не так чувствительными. Женщин изнеженных еще прежде родов необходимо мучат врачи. И богатые и бедные одинаково носят во чреве, но не одинаково рождают: у первых при утешении богатства гораздо труднее роды, у последних, при недостатке даже необходимого, приходит на помощь сама природа, утешая легкостию родов. Творец природы таким образом уравнивает неравенство человеческих состояний, и трудности родов, бывающей в богатом состоянии, предлагает облегчение во врачах и лекарствах, а к бедности, лишенной врачебного пособия, посылая на помощь саму природу».

В другом месте блаж. Феодорит описывает состояние богача во время болезни, и сравнивает с ним такое же состояние человека бедного. Творец, видя многие услуги, оказываемые богачам, бедности в наследие даровал здоровье. И богач желал бы иметь здоровье бедного, а бедняк с сожалением смотрит на хворость богача. Во время болезни человек богатый окружен бесчисленными удобствами и услугами, однако же сильно страдает, и едва в состоянии переносить припадки болезни. Если он болен зимою, то заключен в сильно нагретые комнаты, лежит на мягком ложе, под многими теплыми покровами, в комнатах растоплены камины, нагревающие воздух; пред ним многочисленные лекарства, воюющие на болезни, врачи дают ему утешительные обещания, друзья своими беседами стараются рассеять скуку больного. Если он болен в летнее время, больного выносят в другие комнаты, более прохладные. Если и здесь недостает прохлады, слуги веерами навевают на него ветер. Повсюду расставлены деревья, превращающие дом в сад или рощу. На полу устрояются водяные фонтаны, чтобы нагонять сон на его вежди. Окруженный отовсюду толикими услугами и удобствами, больной однако же страдает, сбрасывает покровы, мечется, и движением рук обнаруживает внутренний пламень. А бедняк имеет одну только комнату, и ту часто наемную. Есть и такие, которые не в состоянии нанять комнаты и живут на дворе: земля служит им постелью, а ковром навоз. Во время болезни нет у бедного ни врача, ни повара, который бы готовил пищу больному сообразно с приказанием врача, нет ни раба, ни рабыни, нет, иногда и жены, которая бы послужила больному. Вся надежда его на Божие промышление, облегчающее томительные болезни, смягчающее муки, без лекарства прохлаждающее огневицу, устраняющее вред, который могут нанести больному или холод, или зной, или сырость. Никто не учит его, какие яства усиливают болезнь и какие содействуют выздоровлению, без разбору и без различия он ест, что случится, и вредное оказывается полезным, и холодная вода является лекарством, и сухой хлеб угашает пламя. Не нуждается он во внутренних или в наружных лекарствах. Недостаток их восполняет сама природа, и сама доставляет больному врачебную помощь. И однако же больной, лежащий на земле, гораздо легче переносит свою болезнь, нежели богачи, при всех удобствах и услугах».

Конечно, есть злополучия, за которые мы не можем уже обвинять свою изнеженность, злострадания болезненные и разрушительные, удары, поражающие в самую глубину сердца. Как возможны такие явления в царстве любви? Почему Господь путетворит стези гневу Своему в людях, искупленных кровию Сына Его? По слову Апостола, много согрешаем вси (Иак. 3, 2.); и аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем (1Ин. 1,8.); следовательно постоянно в нас есть, что наказывать, и что заслуживает наказания. По крайней мере, безопаснее для человека в каждом ниспосылаемом на него бедствии видеть наказание за свои грехи, а не испытание своих добродетелей.

В наказаниях Апостол открывает глубочайшую цель, или побуждение, по которому Господь посещает в верующих скорбями и бедствиями. Егоже любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет. Аще наказание терпите, якоже сыновом обретается вам Бог: который бо есть сын, егоже не наказует отец? Аще же без наказания есте, емуже причастницы быша вси, убо прелюбодейчищи есте, а не сынове (Евр. 12, 6 — 8.). Так Апостол в наказаниях, ниспосылаемых на верующих, видит отеческую любовь к ним Божию. И сам Господь говорит: Аз, ихже аще люблю, обличаю и наказую (Апок. 3.29.). Любовь Божия есть не только всеблагая и всемилующая но и любовь — высочайше премудрая. Земные родители по своей слепой любви часто приучают своих детей к изнеженности и своеволию, и тем измлада портят в них и здоровье и сердце: напротив, любовь Отца небесного, наказуя любимых, наказывает их на пользу, да причастимся святыни Его (Евр. 12, 10.).

Почему же путь к святости есть путь скорбный и болезненный? Потому, что в скорбях и страданиях есть сила очистительная, подобная силе огня, который очищает золото от грубых примесей и наростов. С веселием взираю на Него (Христа), говорит Григорий Богослов, даже когда посылает мне скорби; радуюсь, что чрез печали делает меня легче, как золото, которое было смешано с прахом и потом очищено. Бог, как Очиститель, по словам Богослова, пережигает человека страданиями. Непреложная истина, что сердце человека там, где его сокровища. Сокровища человека чувтвенного в предметах его любви и привязанностей, в благах земных и временных. Когда эти сокровища разрушаются и отнимаются у человека,— сердце невольно отстраняется и отрывается от земного, и, если не всегда и не прямо устремляется к небесному и вечному,— то, по крайней мере, получает большую возможность и свободу для таких стремлений, привязанности к земному разрываемые и пресекаемые — дают в душе место стремлениям к небесному. Конечно от самого человека зависит, как он приимет ниспосылаемые на него бедствия, и какой принесут они в нем плод, подействуют ли на него, как сила очистительная. Иной, посещаемый тяжким лишением или скорбию, действительно отрывается от земного, и в Боге, в сыновней покорности воле Отца небесного ищет и находит и утешение и укрепление. Иной под ударами бед падает. Привязанность пресеченная, или лишенная своего предмета, переходит в малодушие, в уныние, в отчаяние. В последнем случае виновато не бедствие, всегда очищающее и окрыляющее душу не совсем загрубелую в чувственности, но идолопоклонническая привязанность человека к отнятому благу, нравственное расслабление воли, сделавшейся неспособной ни к борьбе, ни к терпению, недоверие к Промыслу, забвение, что на земле и радости и скорби имеют конец и недалекий, и что будет другая жизнь бесконечная, в сравнении с блаженством которой, все нынешние страдания, по выражению Апостола, ничего не стоят (Рим. 8, 18.).

Бог создал человека для блаженства, а не для страдания. Путем светлой и радостной жизни человек должен был бы восходить от совершенства к совершенству, от славы к славе. И теперь человек, искупленный смертию Христовою, получил возможность из земной юдоли плача и скорбей восходить опять к жизни, в которой не будет ни болезней, ни печалей, ни воздыханий.

Творец с своей стороны невиновен ни в о дном человеческом вздохе ни в одной слезе, которую проливают люди под гнетом своих бесчисленных скорбей и горестей. Труды, болезни, скорби — суть естественные следствия человеческого греха,— следовательно дело человеческой свободы, а не Божия устроения.

Спаситель не запрещает Своим последователям обладание благами земными, но только заповедует верующим прежде всего заботиться о благах духовных. Ищите прежде царствия Божия и правды его, говорит Господь, и сия вся приложатся вам (Мф. 6, 33.),— т.е. стремление к добродетелям, ведущим в Царствие Божие, должно быть господствующим в жизни человека, покоряющим себе все другие стремления. Главным предметом исканий человеческих должны быть Царствие Небесное и ведущая в оное праведность, потом уже и земные блага в такой мере, в какой искание сих благ не препятствует добродетели, не замедляет, не останавливает стремление к ней. Но в том и дело, что человек извратил этот порядок своих стремлений, хотя такой порядок необходим и по суду даже разума, который учит предпочитать высшие блага низшим и след. блага небесные и вечные предпочитать земным и временным. Добродетель становится делом второстепенным; главным предметом человеческих забот, исканий и стремлений делается не Царствие Божие, но устроение жизни земной и наполнение ее доступными благами.

Даже в жизни человека благоустроенного и любящего добро — земныя попечения и привязанности сильно замедляют и затрудняют ему путь в царствие Божие. Вот причина, почему Бог отнимает у сынов человеческих земные блага, разрывает их привязанности.

В душе каждого человека есть врожденное стремление к Богу, к добродетели, к благам духовным и негибнущим. Бог требует, чтобы человек, как существо свободное, предначал своею волею стремление к Нему, и под этим условием ниспосылает желающему благодатные силы, потребные к жизни и благочестию (2Пет. 1, 3.). Но человек, усилив в себе чувственность, всем сердцем прилепился к благам земным, видит в них последнюю цель своей жизни и своих стремлений, выдумал или изобрел бесчисленное множество нужд и потребностей, и вместе с тем образовал для себя бесчисленное множество влечений и привязанностей к вещам земным, среди которых почти неощутительно делается стремление к Богу. Если же оно и является среди земных влечений и привязанностей, то слабо, беспрестанно прерываемое ими и замедляемое. Против сих-то идолопоклоннических привязанностей к благам земным, лишения и скорби, как отнятие благ, имеют врачующую, очистительную силу. Врожденное стремление к Богу заглушено, подавлено, или по крайней мере ослабляется и прерывается влечениями чувственными, попечениями и привязанностями земными. И вот когда отнимаются у человека блага, или предметы его чувственных привязанностей и влечений, когда сии привязанности разрываются, влечения пресекаются, как наросты снимаются с души, — слышнее и ощутительнее делается во глубине ее стремление к Богу, к благам духовным, неразрушимым и негибнущим; сильнее двигается и желание приемлемости благодати враждующей на страсти и укрепляющей.

Таким образом, скорбь или страдание есть болезненная, но спасительная операция, которою Врач души снимает с нее грубые наросты. И в этом смысле наказание человека, отнятие у него благ, посещение его скорбями, лишениями, болезнями — есть выражение Божественной любви к страждущему, подобно тому, как любовь родительская заставляет отца или мать отнимать у дитяти опасные игрушки и вредные лакомства, несмотря на его вопли и слезы.

Больной, принимая лекарство, ощущает его горький и неприятный вкус, не ощущая его целебных свойств, или во время врачебного прижигания или рассечения чувствует только боль и телесное страдание, и уже после, при выздоровлении почувствует целительную силу принятого неприятного лекарства, или спасительность и необходимость перенесенного мучительного прижигания или рассечения. Подобно сему, и больной грехом, и врачуемый лишениями и бедствиями, во время сего врачевания чувствует только боль, скорбь и страдание, и после уже, по мере того, как душа целительною силою страданий и скорбей очищается, просветляется, приходит в духовное здравие, когда она, пораженная в своих земных привязанностях, лишенная благ, отстраняется от земного, и к Богу и к благодати Его обращается за утешением и укреплением,— тогда человек, почувствовав сладость духовных стремлений и благодатного единения с Богом, опытно, сердцем понимает, что его же любит Господь, наказует, что наказание есть действительно явление любви Божией к человеку. Всякое наказание, в настоящее время, говорит Апостол, не мнится радость быти, но печаль; последи же плода мирен наученным тем воздает правды (Евр. 12, 11.). Надобно только быть крепкодушным, говорит Григорий Богослов, с любовию принимать всякое Божие посещение, приятно ли оно, или скорбно, и знать, что всему есть причина, хотя и сокрыта она в глубине Божией премудрости. Итак, вот значение, или цель всех наших лишений, скорбей и бедствий — это уврачевание души, очищение ее от греховных язв и страстей.

Следовательно не Бог виновен в наших страданиях, а виновна наша собственная греховность, так, как не врач виноват, когда дает горькое врачевство, или делает болезненное прижигание, а болезнь больного, требующая таких средств.

Если Господь наказывает тех, которых любит, и скорбями врачует и очищает души, то естественно, что лучшие из людей более других подвергаются лишениям, скорбям и озлоблениям, потому, что они более других любимы Богом, и способнее других к очищению и след. достойнее того, чтобы Врач душ очищал их от приражающегося к ним греха. Для умного сына, говорит Богослов, не достоин ли уважения родительский жезл? А снисходительность для него не зло ли? Воля порочная, расслабленная чувственностью, часто не выносит испытания, падает под бременем скорбей и бед, подобно тому, как слишком сильное лекарство не целительно действует, но разрушает слабое тело. Посему, Господь не вводит таких людей в испытание, но долготерпит на них, самым счастьем и благоденствием призывая их на путь добра (Рим. 2, 4.).

Ты, может быть, скажеш, рассуждает блаж. Феодорит, почему же люди богатые большей частью люди живущие нечестиво? Почему же не все чтители правды благоденствуют? Но если бы Судия в настоящей жизни отдал богатство одним только добродетельным, — тогда делатели зла нашли бы в этом сильное для себя оправдание. Тогда бы они стали говорить то же, что сказал начальник их об Иове: "даром ли Иов чтит Бога? Не Ты ли оградил его, его дом, его имение, благословил дела рук его, и стада его распростер по земле? Но простри руку Твою и коснись имения его, не отречется ли от Тебя пред лицем Твоим" (Иов. 1, 9—11.)? Так бы стали говорить и приверженцы зла, если бы одни только чтители добродетели пользовались богатством. Но теперь, когда Творец распределил богатство и бедность между добродетельными и порочными, и одни пользуются ими для приобретения добродетели, а другие для умножения порока, то, ни богатым, ни бедным, живущим в зле, не остается никакого оправдания. Те, которые с добрыми и прекрасными целями употребляют свое богатство, и бедных делают участниками своего изобилия, служат обличением людей, которые или нечестиво расточают богатство, или впадают в скупость. А те, которые бедность умеряют любомудрием и мужественно и благородно переносят ее нападения, будут истинными обличителями тех, которые в бедности научились порокам.

Лучшие и добродетельнейшие из людей способнее других выдержать испытание; посему Господь, вводя их в испытание, открывает им возможность не только просиять чистотою, но и окрепнуть в добре, взойти на высшие степени совершенства, и получить победные венцы. Блажен муж, говорит Апостол, иже претерпит — искушение: зане искусен быв, приимет венец жизни, его же обеща Бог любящим Его (Иак. 1, 12.).

О нем же радуйтеся, пишет другой Апостол, мало ныне, аще лепо есть, прискорбны бывше в различных напастех; да искушение вашея веры многочестнейше злата гибнуща, огнем же искушена, обрящется в похвалу и честь и славу во откровении Иисус Христове (1Пет. 1,6—7.). Праведник, говорит Богослов, и сверх ожидания угнетается, дабы, искусившись яко злато в горниле (Прем. Сол. 3, 6.), очиститься и от малейшей, какая еще оставалась в нем, примеси зла (ибо никто, по естественному рождению, не бывает совершенно чист от скверны, как это слышим мы из Писания, (Иов. 14, 4.) — и явиться еще более достойным, так, как и сию тайну нахожу я в божественном Писании (Прем. 3, 5.).

Когда видишь доброго в несчастьи, разумей, что скорбь служит очищением. Если и немного привлек он на себя нечистоты, то потребны труды стереть ее так, чтобы не осталось ничего, годного к сожжению. Или, несчастья бывают также, по Божию попущению, искушением и бранью от неприязненного. В этом да уверит тебя победоносный Иов. Если, как новый Иов, изнемогает телом в борьбе с завистником, то для того, чтобы после подвига получить победный венец. Его страданиями и скорбями да не утешается порочный, и добродетельный да не смущается слабым умом! Кто без болезней соделал хорошего лучшим? А страждущий знает, что и болезнь ему помощник, что она или врачевство для оскверненных, или борьба и слава для очищенных.

Господь сердцеведец соразмеряет силу искушения с духовною силою искушаемого. Искушение вас не достиже, точию человеческое, пишет Апостол, верен же Бог, Иже не оставит вам искуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести (1 Кор. 10, 13.). Испытующий сердца и утробы, конечно, не ввел бы Иова в столь тяжкое испытание, если бы не знал духовных сил Праведника, и не провидел его победного торжества. Посему, и человек добродетельный, если еще несилен духом, не подвергается тяжким испытаниям. Праведник или злостраждет и чрез сие, может быть, испытуется, говорит Богослов, или благоденствует, и тем охраняется, если он беден умом и не очень возвысился над видимым.

Таким образом, Бог или ограждает человека благоденствием, или посещает его лишениями и скорбями, смотря по тому, что для человека полезнее, и как для него удобнее приближаться к Богу, путем ли земного благоденствия, или путем злострадания. Самая коловратность, или непостоянство благ земных имеет благую и мудрую цель.

Здешние блага быстро протекают, рассуждает Богослов, даются на час, и подобно, как камешки в игре, перекидываются с места на место, и переходят то к тем, то к другим. Это самое, что видимые блага подвергаются и подвергают нас то тем, то другим превратностям, то возносятся вверх, то падают вниз, и кружатся как в вихре, и прежде нежели овладеем ими, убегают и удаляются от нас, и таким образом играют нами, обманывают нас, — не направлено ли к тому, чтобы мы, усмотрев их непостоянство и переменчивость, скорее устремились к пристанищу будущей жизни? В самом деле, что было бы с нами, если б земное наше счастье было постоянно, когда и при непостоянстве его мы столько к нему привязаны?

Смерть есть общий жребий всех людей. Умирают и верующие во Христа; нет между христианами бессмертного, как нет и безгрешного. Но смерть христиан есть вместе Божие к ним благодеяние. Смерть освобождает человека от земных соблазнов и искушений, изводит человека из-под влияния искусителя, и пресекает собою путь греха. В этом смысле св. Григорий Богослов смерть называет приобретением человека. И здесь, говорит он (т. е. по падении), человек приобретает нечто, именно смерть, в пресечение греха, чтобы зло не стало бессмертным. Таким образом самое наказание делается человеколюбием. Сократил Ты продолжение жизни нашей, прославляет св. Ефрем Бога; по милосердию сократил Ты дни наши, чтобы не удлинялся ряд грехов наших.

На вопрос: почему христиане умирают и истлевают? Св. Макарий отвечает: «тела христиан, если и разрушаются на время, то снова будут воскрешены во славе, потому что освящены. Поэтому смерть христиан называем сном и успением. А если бы человек стал бессмертен и нетленен по телу, — то мир, видя необычайность дела, а именно, что тела христиан не истлевают, преклонялся бы к добру по какой-то необходимости уже, а не по произвольному расположению. Но чтобы ясно была видна и оставалась в человеке свобода, какую Бог дал ему вначале, все устрояется с особенным о сем смотрением, и тела разрушаются, чтобы в воле человека было обратиться к добру, или к злу.

Что касается до страха смерти, то в христианах естественен только нравственный страх смерти. Мысль о смерти должна охлаждать любовь ко всему конечному и преходящему, умерять земные пристрастия и привязанности, удерживать человека от греховных поползновений и начинаний и поддерживать его на пути добродетели и честности. Помни последняя твоя, и во веки не согрешиши, говорит Мудрый. Такой страх смерти благодетелен и спасителен. Мысль о смерти имеет ту выгоду, что укрепляет человека на поприще добродетели и честности. Пусть в сомнительном случае, или когда надобно разрешить, что справедливо и что ложно, подумают только о последнем часе жизни, и спросят самих себя: как поступили бы тогда, или как бы хотелось тогда поступить? Всякое наслаждение, среди которого можно думать о смерти без страха, конечно, невинно. Если против кого-нибудь возникает ненависть, или зависть, или овладевает желание отомстить кому-нибудь за оскорбление,— пусть подумают только о последнем часе жизни о новых соотношениях для нас в другом мире, и всякая неприязненность тотчас исчезнет. Причина этому та, что, переменяя точку зрения, мы посмотрим на вещь в настоящем ее свете, а не сквозь призму наших собственных, мелких и часто себялюбивых интересов. Мечта исчезает и остается одна существенность»!

Апостол смотрит на смерть, как на предмет желания, говорит, что ему гораздо лучше разрешиться и со Христом быть, чем оставаться во плоти, что ему, еже жити Христос: и еже умрети приобретение есть (Фил. 1, 21. 23. 24. сн. 2 Кор. 5, 8.). Но и каждый христианин с светлым и покойным духом может спокойно вступать в долину смертной тени (Псал. 22, 4.).

Умирающий с верою в воскресение и в бессмертную жизнь со Христом, очищенный от грехов в таинстве покаяния, напутствуемый Телом и Кровию Христовою, сопровождаемый молитвами Церкви, уповающий на милосердие Искупителя,— при таких условиях верующий, конечно, может ожидать смерти спокойно и благодушно, и встречать приближение ее без страха. И св. Церковь в своих надгробных песнопениях постоянно приучает нас видеть в смерти тихое пристанище после бурного плавания по житейскому морю, успокоение после трудов и скорбей жизни.

Таким образом смерть, изрекаемая древле, как угроза и определенная грешнику как наказание, по пришествии Христовом возвещается как блаженное успокоение от трудов и скорбей настоящей жизни. Тайнозритель благовествует: "и слышах глас с небесе, глаголющь ми: напиши: блаженни мертвии, умирающии о Господе, отныне. Ей глаголет Дух, да почиют от трудов своих" (Апок. 14, 13.).

Итак, искуплением человека и устроением благодатного Царства, Творец достигает своей цели, для которой он создал человека. Человек, созданный для блаженного единения с Богом, пал, самовольно удалился от Бога и лишил себя блаженства. Чрез искупление он снова воссоединен с Богом и облаженствован, и сие воссоздание падшего совершается и без нарушения человеческой свободы и без оскорбления правосудия Божия.

Сия Творческая цель теперь постоянно и постепенно осуществляется, и будет осуществляться, доколе стоит благодатное Царство, и доколе Евангелие Царствия будет проповедано всем народам. Полное ее осуществление будет в Царстве славы.

Источник: о искуплении Спасителем человека