Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Мастера и шедевры.

  Все выпуски  

Мастера и шедевры.


Мастера и шедевры

Выпуск №236. 26 декабря 2006г

Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

ФОРУМ

К читателю


Однажды, просматривая свою библиотеку, я взял в руки один из трех томов книги И. Долгополова "Мастера и шедевры", год издания 1986. Подарил мне ее кто-то из друзей. За хлопотами повседневной жизни о существовании ее позабыли и она простояла на полке 15 лет. Чтобы вот так, совершенно неожиданно, вновь напомнить о себе. Я взял ее в руки, полистал и уже не смог оторваться, забросив на несколько дней самые неотложные дела. Книга редкая и думаю, что немногие держали ее в руках.

Наберись терпения, читатель. Рассказы достаточные по объему, а возможности человеческие ограничены. Рассказов немало - более ста. Так что чтение их растянется для нас с тобой на длительное время. Но какое чтение...



Рассказ 78. .
"Юрий Пименов" (ок-ние)

Репродукции к рассказу можно посмотреть здесь.

ПОЭЗИЯ ПРОЗЫ

Мастерская художника небольшая, с гладкими, серыми спокойными стенами.
В углу у окна столик, над ним репродукции - ,,Сикстинская мадонна" Рафаэля, Вермер Делфтский, „Владимирская божья матерь", киевские росписи Врубеля, портрет Гойи, „В саду" Эдуарда Мане, "Собирательница колосьев'" Милле.
На столике ваза венецианского фиолетового стекла - мурано. В вазе черные и белые перья страуса. Полка с книгами.
Монографии, письма Ван Гога, "Чаплин".
Юрий Иванович Пименов в коричневой фуфайке, серо-белых спортивных брюках, коротко стриженный, мягко движется по мастерской, переставляя холсты.
Рассказывает о картинах. Его руки, живые, все время в движении. Один жест - и все понятно. Ставит на мольберт работу. - Я пишу серию портретов современных актеров в костюмах их героев, подчеркивая контраст современного, сегодняшнего лица артиста с историческим, далеким костюмом.
,,Таня Самойлова в роли Анны Карениной".
Не без гордости показывает новый холст автор. На большом полотне грустная Анна в вечернем платье. Она сидит, сложив руки на коленях, и взгляд ее полон тоски.
- Вы знаете, я хочу писать серию картин под названием, конечно, условным „Страсти 60-х годов XX века".
Вот еще холст. В березовой роще, трогательной и чистой, танцуют твист тоненькие, как березки, девочки и мальчики.
- А знаете, твист куда чище и целомудреннее, чем танцы, которые мы танцевали в годы моей молодости, когда звучали томные танго со вздохами или с жаркими объятиями фокстроты.
Годы моей молодости, как и пора юности, конечно, удивительное время. Я еще ни разу не встречал ипохондрика, который не вспоминал бы свои двадцать лет как сказку.
Представьте себе такую картину: по булыжникам Якиманки два молодых парня тащат огромный холст - мою первую большую картину,,Лошадь". Эти молодцы - художник Вильямс и ваш покорный слуга.
Мы принесли холст в помещение против Музея Революции, где открылась первая дискуссионная выставка. Когда выставка закрылась, я свою нелепую ,,Лошадь" подарил знакомой Вильямса, и она использовала ее как коврик. Но дело ведь в этом. На выставке было много чудес.
Поражал один экспонат: в него были вделаны настоящие часы, и тут же рядом звонил звонок, приводящийся в действие мотором. Его изобретатели гордо именовали себя ,,конкретивистами".
Об этом хорошо бы сейчас помнить той молодежи, которую соблазняют ,.новации" поп-арта, всего-навсего повторяющие давно пройденное.
Мы ходили по пустым залам (нашу выставку не очень-топосещали) и из озорства частенько играли самодельный футбол.
Это все можно вспоминать как милые чудачества юности.
Но настал момент - а это было в начале 30-х годов, - когда по-новому, жадно потянулся к натуре, к жизни.
Дело дошло до того, что я безжалостно уничтожил свои ранние работы...
За окном залегли синие сумерки, зажглись огни в новых домах на Масловке.
Мы попрощались.
Длинный коридор с бесконечными дверьми мастерских темен и пуст. Лишь из одной щелки желтой бритвой лег на пол луч света. От далекого окна на блестящий паркет упала синяя, будто лунная, дорожка.
Тихо.
Только сверчком где-то поет вода в умывальнике. Рядом за толстыми стенами глухо гудит Москва...

Мы бродили по опустевшему помещению выставки Академии художеств. Мягкий, теплый свет лился сверху.
- Меня увлекает бесконечное рождение нового, это извечное движение, - вдруг заговорил Юрий Иванович Пименов. - Поглядите, ведь все движется.
Растут, как грибы, новорожденные дома, новорожденные кварталы. Вот стоит коляска с новорожденным младенцем. Вон там новорожденная кольцевая остановка автобуса, даже лужи и то новорожденные...
Да, кстати, о лужах.
На днях ко мне приходит на выставку один старый товарищ и улыбаясь говорит:
,,В зале у тебя красиво. А что в нем есть? Одни девочки да лужи. В общем, поэтизация неполадок. Грязь. Нехорошо".
Сказал и засмеялся.
Так я и не понял, хорошо у меня написано или плохо.
Хотя откуда-то из глубины сознания тут же всплыли слова, сказанные как-то очень давно:
„Никак не может выбраться на настоящую дорогу Пименов. Зима у него - не зима, Москва у него - не Москва".
Мне в такие минуты вспоминаются слова Пастернака:

Мечтателю и полуночнику
Москва милей всего на свете.
Он дома, у первоисточника
Всего, чем будет цвесть столетье.

И они поддерживают мое горячее стремление видеть и писать жизнь моей любимой Москвы так, как я вижу, в вечном росте, в движении.
Художник должен быть самим собой.
Не надо от Ренуара требовать трагизма Делакруа.
Умному и внимательному искусству Федотова совершенно не свойствен цветистый мир малявинской живописи.
Ну и что же, разве каждый из этих художников стал хуже от своей непохожести на другого? Но это до сих пор не всем понятно.
Солнечный луч осветил висящую на стене выставки маленькую картину Юрия Пименова ,,Тоненькие девочки и старые деревья"... Москва пришла в деревню.
Еще стоят кое-где последние седые избы, но уже весь горизонт застроен новыми кварталами.
Лето. В воду реки глядятся старые деревья, громоздские и неуклюжие. Три девочки играют у воды.
Стройные и юные, они напоминают нам о неповторимой и неповторяющейся жизни.
- Я долго собирал материал для своей книги ,,Необыкновенность обыкновенного", - промолвил Юрий Иванович. - В ней я писал:
„Трагическая или веселая, задумчивая или озорная - действительность стоит за каждым поворотом улицы, за каждым окном и за каждой дверью..."
Художникам не всегда следует спешить - почаще остонавливаться, поглубже чувствовать.

...Улица Кропоткина. После тишины на выставке шум и грохот меня ошеломили.
Напротив Академии художеств за дощатым забором кипела стройка. Я перешел дорогу.
За огромной кучей земли, урча, работал „Ковровец".
Ритмично покрякивая, он вскидывал высоко к небу железную руку ковша и опрокидывал ладонь на груду песка. Он рыл котлован.
На краю ямы стояли мальчишки с портфелями и сумками... Давно уже остыл обед дома, давно уже бедные мамы ума не приложат, где их ребята, а наследники смотрят стройку.
На дне котлована, на бетонных блоках, весело болтают женщины в брезентовых комбинезонах и в низко, на лоб повязанных платках, точь-в-точь как на выставке произведений Юрия Ивановича Пименова.
Машинист экскаватора нет-нет, да и крикнет им что-то неслышное, но, очевидно, смачное.
На той стороне котлована - разбитый деревянный дом.
Его жгут. Дым и пламя валят столбом, трещат доски, корчатся в огне черные скелеты железных прутьев.
Старая женщина стоит у дома-костра, что они забыла там, неизвестно. Или ей просто грустно? ..
В следах экскаватора, в тени лежит грязно-синий снег.
Журчит на фоне румяного весеннего неба раскаленный воздух пожара. В его дрожащих струях размылись очертания синих крыш, труб и черных тонких пальцев ветвей. Ветер, мартовский ветер отнес дым в сторону, и в лицо пахнуло снегом, влажной землей и солнцем.
Шли весна.
Ренуар говорил:
,,Нужно бродить и мечтать. Работаешь больше всего тогда, когда ничего не делаешь. Прежде чем разжечь печь, надо наложить в нее дров".
Чтобы сразу отвести все сомнения в том, что великий французский живописец проповедует праздность (а есть у нас такие строгие читатели), позволю себе продолжить цитировать Ренуара:
,,Загвоздка в том, что едва художник узнает, что он гений, он пропал! Спасение в том, чтобы работать, как рабочий, и не зазнаваться".
Читая эти мысли художника, ощущаешь весь галльский юмор мастера.
Ведь кто, как не Ренуар, проживший долгую-долгую и не самую легкую жизнь, многое повидал, и на его глазах не раз восходили фальшивые светила и блистали бенгальские огни пустоцветов, и он-то знал цену славы таких мастеров, как Мане, Дега или Сезанн.
Залогом побед этих мастеров был - труд, труд, труд!

Замоскворечье... Июль 1976 года. Прошумел летний дождь...
Мы шли с Юрием Ивановичем Пименовым по улице, на которой он родился. В синих лужах плыли розовые рваные облака, и опрокинулись маковки куполов церкви Ивана Воина, где по обычаю нарекли новорожденного Георгием. Это было очень, очень давно.
- Вот этот клен, - сказал живописец и показал на огромное дерево, - я посадил мальчишкой.
Зеленое кружево ветвей бросало веселые сиреневые тени на мокрый асфальт. Порыв ветра тряхнул ветку „пименовского" клена, и нас обрызгало теплой июльской капелью.
Солнце пробилось через тучку, засверкала умытая старая Москва - маленькие особняки со смешными пузатыми колоннами, старинные серые доходные жилые дома с открытыми окнами.
В голубых стеклах скользили бегущие облака и отражался большой мир нашего города, такого знакомого, таинственно, родного и порою сурового. Мы вышли на мост.
Широкое московское раздолье раскрыло свои теплые влажные от дождя ладони.
Дымка окутала дали, там шел ливень. Удивительная юная свежесть красок веселила, радовала душу.
- Люблю дождь, - сказал Пименов, - недаром в народе верят, что в дождь хорошо уезжать и приезжать. А ведь мы всегда в пути.
Луч солнца зажег золото кремлевских храмов и рассыпался по ряби реки. Вот этой дорогой, дальше по Волхонке, Моховой Юрий Пименов еще парнишкой ходил много лет назад на работу, а потом на Мясницкую во Вхутемас.
- Юность! Хорошее это время. Все, кажется, тебе улыбается, хотя было голодно и холодно.
Да разве молодого человека могут серьезно пугать подобные неудобства! Мы решали тогда, в двадцатые годы дела в искусстве только мирового масштаба. Например, нужен ли Тициан или Боттичелли.
Мастер улыбнулся.
- Теперь как-то пронзительно ясно, - продолжал Юрий Иванович, - сколько святых дорогих часов мы ухлопали в общем, на пустые, как теперь понятно, споры.
Однако я вспоминаю о той поре, как о большом счастье в моей судьбе.
Ведь заряд энергии, непреклонную чистую веру в правду нашей жизни, полученные тогда, не смогли сломить ни годы, ни болезни, ни неудачи.
А они были.
Я пристальней вгляделся в лицо художника.
Глубокие складки избороздили высокий лоб, лучистые морщинки залегли у прозрачных, светлых, зорких и добрых глаз. Жесткие, сильно тронутые сединой волосы, мягкий рисунок губ.
Вскинутые надбровья и удивительный по детской, скорее юношеской, искристости взор. Взгляд человека, навсегда поразившегося прелестью жизни.
Мы бредем с Юрием Ивановичем не торопясь, шагом людей, которых именуют попросту зеваками.
Мимо летели, обгоняя и иногда подталкивая нас, спешащие куда-то молодые пары - длинноволосые и стриженые, в „мини" и ,,макси".
Навстречу шли москвичи, торопливо и озабоченно, не глядя вокруг. А в природе творилось истинное диво.
Вечерело.
Над ушедшими ближе к горизонту сизыми тучами, в самом зените, над городом, прямо за старым кружевным зданием главной библиотеки страны встала и перекинулась через все небо дуга неземной красоты, влажно посверкивая чистыми тонами спектра.
И тут же на мокрый асфальт улицы упала вторая радуга и разбилась, как в черном зеркале.
Люди возвращались с работы.
Многие - юноши и девушки - были очень заняты друг другом.
Пименов вынул маленький альбом и, прищурясь, начертал быстро дома, машины, людей... и радугу.
Я увидел радость в его светлых глазах.
Он любил, очень любил Москву, своих земляков-москвичей... Его иногда вдруг толкали, куда-то спеша, прохожие, а он стоял, улыбаясь, как мальчишка, записывая еще один миг бытия, волшебного и неповторимого.

Никогда не забуду, как однажды я постучал в двери мастерской на Масловке и меня встретил сероглазый, седеющий, молодой Пименов. Веселый и озорной. Какой-то весь взъерошенный. На полу у мольберта стояли „Негритянки в березовой роще".
...Утро. Березовая роща.
„Русский Парфенон" с белыми тонкими колоннами стволов.
Тишина, напоенная медовым ароматом трав и цветов.
Поют птицы.
И вот среди этого храма природы Руси - две негритянки, молодые, стройные, с удивительными чеканными силуэтами, с гордой статью и раскованностью, которая приходит вместе с уверенностью, что ты свободен.
Одна из девушек остановилась и замерла, похожая по своей грации на юную античную богиню, Она чутко прислушивается к музыкальной тишине березовой рощи. Ее подруга собирает букет цветов.
Несложный мотив. Но какова же глубина, какова планетарность его звучания!
Особо хочется отметить несравненную чистоту и целомудренность решения этого сюжета, присущие всему творчеству автора.
Что Юрий Иванович Пименов, умнейший и интеллигентнейший человек, читавший наизусть Тютчева, Блока. Аполлинера, сам один из немногих живых классиков нашего искусства, - я знал.
Но я ведал его лишь как создателя великолепных сюит, посвященных либо Москве, либо театру, либо "жизни вещей", либо зарубежным поездкам.
Этот холст был для меня неожиданностью. Находкой.
Бездонной по своей человеческой наполненности, гуманизму, свойственному москвичам, - народу доброму, терпимомому и терпеливому.
И еще одно качество отличало это произведение, впрочем, как и многие другие картины мастера, - изысканная, отточенная, остроумная пластика решения, полная глубокого раздумья и мечты.
Как-то невольно я вспомнил возраст художника, немеркнущую свежесть, юность его новых полотен. А ведь их было расставлено у стен буквально десятки.
Новых. В светлых простых деревянных рамах...
Великолепные эскизы, сделанные по просьбе Сергея Апполинариевича Герасимова к фильму по роману Стендаля "Красное и черное'', ослепительные по художественности, таинственные, полные магии сочетания серых, жемчужно-белых и алых цветов. Причем манера исполнения эскизов станковая, словом, маленькие картины невиданного, вытянутого, широкого формата.
Вот один из эскизов к фильму.
Ночь. Вьется звездный полог. Мчатся во мраке вороные кони, управляемые черным кучером в черном цилиндре. Упряжка ярится, она догоняет уходящий от нас за край холста экипаж.
К освещенному лампионами подъезду подходят изысканные пары - женщины в длинных вечерних декольгированных платьях и мужчины во фраках.
И соединение ритма бешено мчащихся карет со степенно шествующими на прием фигурами создает неповторимое, особое состояние тревоги, какого-то странно неотвратимого, рокового действия.
Художнику, - говорил Пименов, - можно простить ошибки и неудачи, но нельзя и не нужно прощать внутренний холод, безразличие к душе своего дела, бесцельность, искусством должны заниматься люди со страстной и чистой совестью.
Всякие коммерческие, карьеристские задачи никогда не были и не будут действительными заботами творчества.
Особенно страшно равнодушие, рождающее серость.
И это не только красивые слова.
Это - психология Пименова, смысл его художнической судьбы.
Однажды он прочел мне отрывок из Блока:
Писатель - растение многолетнее. Как у ириса или у лилии росту стеблей и листьев сопутствует периодическое развитие корневых клубней, так душа писателя расширяется и развивается периодами, а творения его - только внешние результаты подземного роста души".
Думается, в блоковских строках - разгадка молодости и долголетия пименовского таланта, который с годами только набирал силу и остроту.
Таких художников очень немного, ибо душа истинного живописца как бы движет кистью, и если стареет душа - быстро дряхлеет палитра, немощным становится колорит.

Мои рассылки

1.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

2.Чтоб вы так жили!
Все, о чем я собираюсь рассказать в этой рассылке - правда. Это истории из моей жизни. Когда-то они были просто моей жизнью. Теперь стали историей. Кому-то они покажутся неинтересными. Кому-то наивными. Кое-кого, надеюсь - заинтересуют. Но это не все. Ведь и у вас случалось в жизни что-то интересное. Пишите, я с удовольствием все опубликую. И это еще не все. Одни истории приедаются. Пусть будет юмор, что-то необычное. И, конечно, ваши письма найдут здесь достойное место. И это еще не все...



Это интересно

1.Домашний электронный музей шедевров мировой живописи. Множество электронных альбомов, посвященных великим мастерам живописи. В альбомах представлены лучшие картины лучших художников с возможностью распечатки, а также биографии художников. Все альбомы работают под музыку. Предоставляется пожизненный доступ к скачиванию. Количество альбомов постоянно растет. Домашний электронный музей - лучший способ приобщения к искусству живописи!


Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET


До встречи!

Моя почта

Рассылки Subscribe.Ru
Мастера и шедевры.
Архив рассылки "Мастера и шедевры"



В избранное