Интернет-культура в Русском Журнале / Net-культура

Глава первая, в которой я орошаю слезами детские макушки, замечаю разницу между собой и фонарным столбом, оказываюсь запертой в доме вздорной особы, вступаю в колхоз и впервые со времен пионерлагеря пишу письма.

У меня есть друг, с которым мы давно хотим, но никак не можем по телефону поговорить. У его телефона есть автоответчик. У моего телефона есть определитель номера. Когда друг звонит, меня почему-то вечно не оказывается дома, но номер его телефона телефоном моим фиксируется и гордо сияет мне, домой вернувшейся: проявился, мол, твой герой. И я звоню в ответ, натыкаюсь на автоответчик, рассказываю автоответчику о своем житье-бытье. А друг вновь проявляется на следующий день набором циферок на экранчике телефонном. И я думаю о том, что он мог бы сказать, - чем дальше, тем фантастичней. И в промежутках между встречами - а видимся мы редко, чуть ли не раз в год - успеваю так намечтать себе его, что всякий раз его реального не узнаю и каждую секунду свидания нашего ему реальному удивляюсь.

И это вся моя личная жизнь.

Нет, у меня есть еще близкие люди - с мыслями своими да чувствами - жаль, они в книжках живут и фильмах, и на картинках есть несколько человек любимых - и ни с кем из них не поговоришь. А так - все работа да работа. Я с детьми работаю, и радует вроде бы работа, только иногда почувствуешь себя вдруг ну такой одинокой, ну до того несчастной, что сдерживайся - не сдерживайся, а слезки на одну макушку детскую - кап-кап, на другую макушку детскую - кап-кап. И дети спрашивают, как в советской мелодраме: "Что с вами, тетя Таня?" Ужас, в общем. Просто караул. Надо что-то делать.

***

Шла я на днях сумеречным вечером осенним с работы домой, уныло размышляя о том, что, собственно, здесь можно сделать, и сделала вывод, что сделать здесь ничего нельзя. Потому что замкнутый я человек и необщительный. Новым людям я, конечно, улыбаюсь. Даже беседую с ними. Иногда. Но дальше...

"И почему, собственно, никогда не бывает дальше?" - обходя лужу, риторически бормотала я, как вдруг нечто, в чем я опознала позже соседку свою и подругу детства Яну Соколову, врезалось в меня так равнодушно, как если б я была фонарным столбом. Но я не была столбом. Я упала. В лужу. А все потому, что вместо того, чтобы спокойно обойти злосчастную эту лужу, Яна намеревалась взять лужу штурмом - разбежалась - и врезалась в неторопливую меня. Чего говорить, она всегда была странной и вздорной особой, а со времен детства ее странность со вздорностью, если честно, только усилились.

- Привет! - сказала Яна, и вместо того, чтобы извиниться, спросила, - ты чего не смотришь, куда идешь? Вставай давай. Пойдем ко мне, я тебя почищу.

И мы пошли - благо, жила она совсем рядом. Не являться же и впрямь домой в таком виде. Как ни в чем не бывало, Яна принялась болтать о погоде, о дурном состоянии дорог, об осени как психологически тяжелом времени года и о том, что и у нее все не так благополучно, как мне кажется: вот, занималась где-то в интернете какими-то обзорами, и дело это ей пришлось бросить.

- А почему пришлось бросить? - спросила я из вежливости.

- Потому что я их всех полюбила, - сказала Яна и посмотрела в небо.

- Кого - их всех? - не поняла я.

- Всех критиков, - сказала Яна и, видя мое недоумение, пояснила, - ну, я про критиков писала литературных.

Но я все равно не поняла.

- Ну и что, что полюбила, мне тоже в школе Писарев нравился, - сказала я. Яна очень заинтересовалась, даже глаза заблестели.

- А что ты делала со своими чувствами? - спросила она.

- А зачем с ними что-то делать, - удивилась я. - Сами пройдут.

Яна вздохнула и пожаловалась:

- Не могу я так. Раз есть чувства - значит, надо с ними что-то делать. Иначе получится, что и не было их вовсе.

И, нервно теребя пояс моего пальто, поведала мне о том, что, чувствами на части разрываемая, написала признание в любви одному молодому критику, а он ничего не ответил, и она так расстроилась, так расстроилась, что не смогла продолжать далее свою общественно-полезную деятельность. "Чушь какая!" - подумала я. А вслух сказала:

- Но он же мог не получить твоего письма. Или неправильно тебя понять. Или просто постесняться ответить. А если он женат? И потом - если вы же даже не видели друг друга никогда, ничего друг о друге не знаете, как можно так сразу - и в любви признаваться.

- Видели, знаете, женат - все это совершенно не важно, - сказала Яна, в третий раз набирая неподдающийся подъездный код. - Это же почтовые отношения, понимаешь?

- Нет, - честно сказала я. Яна посмотрела на меня с неподдельным изумлением и спросила:

- Тань, у тебя что - нет электронной почты?

- Нет, - сказала я. Можно подумать, я единственная, у кого нет электронной почты.

***

- Вот это да! - почему-то восторженно сказала Яна.

Код наконец пропищал победно, и через минуту мы оказались в крошечной яниной прихожей. Яна стащила с меня пальто. Бросила его куда-то в угол - похоже, совершенно забыв о том, что оно перепачкано. Схватила меня за руку и потащила в комнату - демонстрировать прелести электронной почты. Нарассказывала не пойми чего. Напоказывала неизвестно чьих фотографий. А все для того, чтобы убедить меня в том, что почта такая и вообще сеть - единственная возможность для замкнутой и необщительной девушки вроде меня иметь жизнь радостную и богатую впечатлениями.

- У тебя ведь есть компьютер? - спросила Яна. И эта была единственная пауза в ее вдохновленной речи.

- Ну, дома есть, - уклончиво ответила я.

И она с новой силой принялась убеждать меня в необходимости немедленно, срочно, во что бы то ни стало, кровь из носу обзавестись выходом в интернет. Яна говорила об этом настолько возбуженно, что голос ее дрожал, и мне показалось даже, что она немного не в себе, - она ведь всегда была и странной, и вздорной. А потом я как-то размякла. Потом мы стали пить чай с баранками, и то ли в чай она подмешала чего, то ли я совсем устала под вечер, но сквозь полусон я послушно, не вникая толком, о чем, собственно, речь, кивала в ответ на ее невнятные инструкции по техническому оснащению моего компьютера. После инструкций Яна задумалась, затуманилась, рассеянно подняла с пола упавшую баранку. И вгрызлась в нее с таким хрустом, что я встряхнулась и сказала:

- Ага.

Янины глаза прояснились.

- А начнешь ты с того, что напишешь Роману Лейбову, - сказала она убежденно.

- Почему Роману Лейбову? А кто это вообще такой? - спросила я.

- Это совершенно неважно, - сказала Яна с воодушевлением. - Ты ему напишешь, и у тебя начнется новая жизнь.

- Но о чем же я ему напишу, если я не знаю, кто это такой? - спросила я.

- Тань! - сказала Яна, начиная раздражаться. - Ну что ты все ноешь и ноешь! Я же для тебя стараюсь! Могла бы и не стараться, да?

- Могла бы, - честно сказала я, и Яна обиделась.

- Ну и пожалуйста, - буркнула она.

Встала, вышла из кухни, повозилась-подребезжала чем-то в комнате, пошуршала в прихожей и безо всякого предупреждения дверью хлопнула входной. Крикнув напоследок: "Чтоб написала к моему приходу". Ключиком в скважине демонстративно проскрежетала. И я осталось заперта в ее квартире. Бред! Но она всегда была вздорной и странной особой.

Я допила свой чай. Чашку вымыла. Убрала тряпочкой крошки со стола. В окошко посмотрела. Стало мне скучно. А потом грустно.

В прихожей было темно.

В комнате компьютер светился развернутым окном письма с указанным адресатом "Роман Лейбов". И я подумала: почему бы и нет, раз делать нечего, а Яне так хочется. И сочинила вот какое послание:

"Уважаемый Роман!
Соседка моя и подруга детства Яна Соколова уговорила меня написать вам письмо.
И вот я пишу, хотя сказать мне вам нечего. Мало того, мне очень стыдно отрывать вас от дел, которые у вас, несомненно, имеются. Если вас это немножко утешит, признаюсь, что пишу не от хорошей жизни. Представьте только: сижу тут взаперти, одинокая и несчастная. Да и когда выпустят, все равно останусь одинокой и несчастной. В общем, плохо все, Роман. Надо что-то делать. Может, посоветуете что-нибудь?
Я понимаю, все это звучит глупо. Но вы не будете смеяться надо мной, правда? Вам ведь можно доверять?
Страшно перечесть этот позор. Не буду перечитывать.
С надеждой на взаимопонимание,
Таня Александрова"

***

Я нажала "Отправить", помыкалась по квартире, нашла под кухонным столом толстенную книжку некоего Дмитрия Галковского "Бесконечный тупик" и принялась ее штудировать.

Яна вернулась через полчаса, жуя пирожок с черникой. Мне она тоже притащила пирожок с черникой.

Удовлетворенно посмотрела на мое жалкое письмишко, пощелкала мышкой и все зазвонило-затрещало.

- Уйдет сейчас, - сказала Яна деловито.

- А я думала - уже ушло, - сказала я растерянно.

- Ешь пирог и жди ответа, - сказала Яна деловито.

- А может, я домой пойду, - робко предложила я.

- Ешь пирог и жди ответа, - повторила Яна.

Залезла в сеть свою любимую и совершенно перестала обращать на меня внимание. Я попыталась подглядеть, что она там читает, но Яна сделала такой недовольный вид, что я - от греха подальше - убралась со своим Галковским на кухню. Штудировала, штудировала - даже голова потяжелела у меня, а за окошком и вовсе стемнело. И с каждой минутой вся эта затея с письмом казалась мне все более и более сомнительной. "Ну чего я здесь сижу, - подумала я. - Друг наверняка уже давным-давно определился номером телефонным. Дома чай пьют с вареньем. Волнуются, куда я пропала. И собачка погулять хочет давно. А я сижу неизвестно где, неизвестно зачем неизвестно от кого письма дожидаясь. И неизвестно - дождусь ли вообще. Может, убраться, однако, потихоньку восвояси. Все-таки...".

- Во, иди сюда! - Крикнула тут Яна, прервав мои сомненья. - Ответили тебе.

Сердце мое почему-то затепетало, я медленно, дабы сохранить внешнюю невозмутимость, прошествовала к компьютеру и ознакомилась вот с каким письмом:

"Уважаемая Таня!
Яна поступила странно, но что уж тут поделаешь? Я тоже немного с ней знаком, так что понимаю примерно, как это могло быть. Cвоенравная девушка.
Раз уж Вы оказались заперты, то сам Бог велел письма писать. Вспомните, ведь именно так поступали герои писателя Достоевского. Их Петербург-батюшка со всех сторон стенами давит, гайдуки с карет шугают, на Невский не сунешься без сапог новых, до первого числа хронически не хватает наличности, зловещие старички кружат над невинными барышнями, бабушки их пришпиливают буквально булавками ну и прочие прелести в манере французских романистов.
А они что? А они, голубчики не унывают, а пишут письма. Пишут, находясь, между прочим тет-а-тет, из окошка в окошко. Такие вот монады бедные.
Это, простите, я план своей следующей лекции пробалтываю - я ведь не только по виртуальной части служу... Я это к чему? - я это к тому, что на наших глазах произошло великое событие: возрождение эпистолярной культуры. И во вверенном мне начальством разделе "Русского Журнала" я бы хотел как-нибудь это событие отразить. Ведь вспомните сами: часто ли мы бумажные письма писали? Не чаще, пожалуй, чем раз в полгода. А теперь не та жизнь пошла: каждый день с эпистоляриев начинается, ими и заканчивается.
Ну и сопутствующие сюжетные явления тож. Представьте себе, ткачиха, повариха и сватья баба Бабариха что учудили? Заменили подлинный имэйл фэйком своим. А поле "reply to" выставили правильное. Царь-то Салтан не профессионал, не умеет все headers глядеть, чтоб x-sender виден был.
Я уж не поминаю о знаменитом мэйле Вашей тезки некоему Евгению и прочих романических сюжетах. Простота процесса и неразработанность ритуала, конечно, способствовали расцвету жанра. Если человек адрес свой публично объявил, значит, можно и написать - рекомендаций не требуется. А там и пошло-поехало...
И никто не обижается, никто не удивляется. Не хочешь - не отвечай.
Вот я написал, что с Яной знаком. А ведь это неправда - в глаза ее не видел. Исключительно эпистолярное знакомство. Вот так-то дела нынче делаются!
Привет ей, кстати. Куда это она пропала?
Вот подумалось мне - а что, если Вы, Таня, пользуясь своим положением сидящей взаперти, попробуете этот эпистолярный мир изучить и отчет о нем нам дать? Прямо тут, в рубрике NetКультура? Оно и поучительно будет, и занимательно. И будущим историкам культуры удовольствие.
Если они, конечно, будут, эти историки.
С уважением,
--
R_L

____________
Три случайных стиха из ЕО:
"Придет ли час моей свободы?
Высоких дум и простоты;
Как dandy лондонский одет --"

Я прочитала это письмо, потом перечитала это письмо, потом перечитала его еще раз. Что тут было не то. Кем бы ни был этот человек, он не мог написать такое обстоятельнейшее письмо (добрую половину которого я вообще не поняла) совершенно не знакомой девушке. Тем более он не стал бы предлагать что бы то ни было совершенно не знакомой девушке.

- Ян, - сказала я, - признавайся, ты все это подстроила, да? Вы заранее договорились?

- Может быть, да. А может быть, и нет. Какая разница, - ответила Яна. Она старалась быть серьезной, но глаза ее смеялись. И я не стала с ней спорить.

***

- Но как же я буду изучать этот эпистолярный мир, если я вообще не в курсе? - спросила я.

- Вот и здорово, что не в курсе! - Cказала Яна. - Сейчас ящик тебе откроем почтовый - и начнешь с самого начала. Переписка, впечатления, наблюдения, то се... Читала я только что о каком-то месте новом, где можно ящик открыть. А - вот оно!

- А с кем я буду переписываться? С Романом?

- Зачем это - с Романом? - спросила она недовольно. - С Романом незачем. Про Романа забудь. Ты уж, пожалуйста, ищи себе сама друзей по переписке.

- А как их искать?

- Ну, если заметки твои будут в сети публиковаться, там будет адрес твой почтовый стоять, люди всякие-разные сами тебе первыми напишут, а там уж как-нибудь, - объяснила Яна. - Посмотрим, в общем. Скажи слово какое-нибудь красивое для адреса.

- Зеркало, - предложила я. Яна отрицательно помотала головой. - Колодец. Отраженье. Мерцание. Небосклон. Радуга. Листопад.

- Шепот, робкое дыханье, трели соловья, - сказала Яна очень мрачно. - Ох ты господи! И этому человеку детей доверяют!

***

- Росинант! Вот то, что нам нужно, - заявила Яна торжествующе. Со мной советоваться уже не стала. Окрестила мой ящик Росинантом, получила подтверждение, что он зарегистрирован и поздравила меня такими словами:

- Как сказал бы Бавильский, добро пожаловать, Танечка, в колхоз!

- Почему в колхоз? - Спросила я. - И что за Бавильский? Мой брат что ли сводный?

- А я и забыла, что он брат твой! - обрадовалась Яна. И вдруг разозлилась. - И зачем я тебя, Тань, тогда гружу почтами да интернетами, когда у вас дома и так все есть, и брат у тебя имеется знающий?! Ты чего, не могла мне об этом в самом начале сказать?

- Так не у меня же есть, у него, - почувствовав себя виноватой, принялась оправдываться я. - Я редко когда к компьютеру подхожу, Димушка ведь меня не подпускает, только если по работе что-то напечатать нужно. Мы с ним и не видимся почти: когда я ухожу - он спит, когда он приходит - я сплю. И не разговариваем почти, потому что я для него недостаточно интеллектуальная. Да и вообще...

- Ах вот оно что, - потянула Яна. И добавила. - Во дурак! И ты хороша тоже.

А вывод сделала в своем духе:

- В таких запущенных случаях помогает только переписка. Давай пиши ему письмо немедленно. Показала мне, как что работает в моем собственном ящике, и я, подумав немножко, о чем бы сообщить интеллектуальному старшему брату, послушно напечатала:

"Димушка, привет!
Что ты думаешь об идее переписываться по почте электронной с разными-всякими людьми, а потом излагать свои впечатления в рубрике NetКультура в "Русском журнале"? Мне - совершенно неожиданно - предложили вот такое.
Спрашиваю у тебя как у человека многоопытного - и соответственно жду советов.
Таня"

И даже отправила самостоятельно!

Но тут вспомнила о том, что поздно уже, что родители волнуются, что собачке давно погулять пора - засобиралась домой. Пальто мое осталось грязным, и я рассматривала его со всех сторон, соображая, попробовать ли все-таки почистить или сначала лучше подсушить. Решила доверить хлопоты о пальто маме, а пока добежать до дома раздетой и уже взялась за дверную ручку, как вдруг Яна сказала неожиданно робко:

- А попросить тебя можно кое о чем? Ты бы быстренько - буквально пару строчек - одному человеку не отправила бы, а? Пожалуйста. Ну, тому самому молодому критику. Ты бы его не спросила, куда он пропал?

Конечно, мне совсем не хотелось вмешиваться в янины дела. И вообще вся эта история казалась мне бредовой. Но вид у Яны был жалобный, отказать ей было тяжело, я отложила пальто, вернулась в комнату и скрепя сердце написала:

"Уважаемый Лев!
Подружка моя Яна Соколова попросила меня узнать у вас, почему вы пропали. Признаюсь вам, что роль посредницы здесь мне чрезвычайно неприятна. Но видя янины переживания - надуманные ли, реальные ли - не смогла пройти мимо. Ответьте, если сочтете возможным.
Извините за беспокойство.
Таня Александрова"

продолжение следует