4 и 5 марта в театре Наций состоится премьера хореографической новеллы «Бедная Лиза» по одноименной опере Леонида Десятникова. Исполнить главные роли хореограф Алла Сигалова предложила Чулпан Хаматовой и солисту Большого театра Андрею Меркурьеву.

Спектакль анонсировался еще в октябре 2008 года на фестивале «Территория», не без помощи которого удалось осуществить эту постановку, но «поспел» лишь к марту.

- На открытую репетицию «Бедной Лизы», которая стала чуть ли не главным событием прошлого фестиваля «Территория» пускали только студентов, почему?

Не знаю, я же не организатор фестиваля. Вообще, очень много было и режиссеров и актеров, ну студентов тоже много было, просто потому, что фестиваль-то ориентирован на студентов.

- Расскажите об истории спектакля, как это получилось?

Как это получилось, это мы увидим 4-го и 5-го марта, а началось просто – Леня Десятников дал мне в руки записанный диск и я загорелась.

- «Бедная Лиза» прошла сначала через руки Десятникова, потом через ваши, что-нибудь осталось от карамзинской истории?

Этот вопрос каждый раз меня удивляет. Почему вы считаете, что если кто-то переложил Чехова на музыку, то это уже не Чехов? Разве Шекспир, пересказанный хореографически, перестает быть Шекспиром? Я ждала, что будут обвинения, мол, ничего не осталось от Карамзина. Да, нет, это Карамзин! Десятников написал оперу по сюжету «Бедной Лизы», а я иду за его музыкальной драматургией и ставлю хореографическую новеллу, но история от этого не меняется. Да, действие перенесено в современный кинотеатр, но перемена места действия никак не меняет сюжета. Перенести действие можно хоть на Красную Площадь, хоть на площадь в Сан Марко, да в любой трактир, и это все равно будет «Бедная Лиза» Карамзина.

- Ваш проект очень интересен. Мне кажется, главная его интрига в синтетизме, в том, что вы предлагаете драматической актрисе и солисту Большого театра существовать в одном пространстве и на одном уровне.

Но, ведь, это совсем не ново…

- И все же солист Большого театра и Хаматова, которая не владеет техниками современного танца…

Она владеет. Она так существует всегда и везде, посмотрите фильм «Бумажный солдат», сколько у Чулпан там слов – очень мало. Дело даже не в том, кто танцует, кто нет, дело в том, какие задачи поставлены и как они решаются. Да, для Хаматовой пластический театр – китайский язык, но ведь она осваивает не вообще язык современного танца, который крайне разнообразен, а мой язык. А это намного проще.

- А Меркурьеву довелось научиться чему-то во время репетиций?

А как же, он же классический танцовщик. Он, конечно, танцует современную хореографию, принимал, например, участие в Форсайте, танцевал у Ротманского. Но, танцовщику преодолевать что-то приходится всегда, профессия такая. Даже когда Меркурьев «Дон Кихота» репетирует, ему приходится преодолевать себя и учиться.

- Скажите, вам не кажется что сами отношения Эраста и Лизы – героев спектакля – отражают взаимоотношения балетного, элитного, и драматического – демократического, народного искусства.

Да, наверное, но мы на эту тему не размышляем, мы про людей делаем спектакль.

- А про что этот спектакль?

Про невстречу, про неслучившееся.

- Если посмотреть на ваши последние спектакли – «Ночи Кабирии», «Мадам Баварии», «Кармен. Этюды», «Русские сезоны» - все это женские истории. «Бедную Лизу» тоже можно включить в этот ряд женских историй?

Все истории, которые я ставлю - истории про меня. Да и, мне кажется, что любой хореограф или режиссер должен обнажать свои болевые точки, больные зоны. Иначе как, если нет боли, то и бессмысленно браться за тему. А так как мы делаем это спектакль всерьез, то «Бедная Лиза» и про меня, и про Чулпан, и про Андрюшу Меркурьева, и про Леню Десятникова, конечно.

- В этом спектакле вы впервые встретились на площадке и Меркурьевым и Хаматовой? Что-то вас в них потрясло?

Конечно, я, во-первых, каждую репетицию удивляюсь, все время находятся какие-то мгновения для удивления и для восторга перед их желанием это сделать. Я испытываю к ним бесконечное уважение за их работоспособность, профессиональную въедливость, желание постичь, дойти до конца. Они большие профессионалы. А во-вторых, они меня потрясли просто как личности, как уникальные человеческие особи, если хотите. Спектакль мы делаем в атмосфере неослабевающего интереса друг к другу. Но это вовсе не значит, что мы приходим на репетиции и у нас там все медом намазано, а мы как мухи, только лапки чистим от этого меда. Нет, все не так, - идет сложная, вкусная, интересная работа.

- Вы все время работаете на стыке жанров, что в этом вас привлекает?

Хороший вопрос, просто мой язык рождается на этом стыке. Мне нравится быть кошкой, которая гуляет сама по себе, и не принадлежит никому. Да и нет сейчас такого театра, который замкнулся сам в себе, все театры используют и вокал, хореографию. Я в этом смысле ничего нового не открываю. Посмотрите на то, что делает Матц Эк, Пина Бауш, Метью Борн - все так сейчас работают.

- В Европе, но не у нас...

Да, может быть, но это потому, что, как говорил Пушкин, «мы ленивы и не любознательны». Ведь многим коллективам, которые занимаются современным танцем, кажется, что освоив несколько техник современного танца, можно остановиться. Но, ведь, мир современной хореографии живет очень широко, у него просто нет границ и горизонтов давно не видно. Так что останавливаться не стоит никогда.

- Опера Десятникова иронична?

Нет, кстати, не очень иронична, может быть, потому, что он писал ее когда был совсем молод. Это сейчас он не просто ироничен, а саркастичен. «Бедная Лиза», в которой главные партии исполняют Юлия Корпачёва и Эндрю Гудвин - жесткая музыка, такая же жесткая и жестокая, как проза Карамзина. Вообще, для меня в «Бедной Лизе» нет ничего слезливого, более того, мне кажется, она написана почти циничным языком.

- Если в сочетании драматическо-пластическое, нет ничего нового, то в чем эксперимент спектакля?

А нет никакого эксперимента. Это Чулпан Хаматова, как мне кажется, когда-то, рассказывая о спектакле, произнесла слово «эксперимент», оно и понятно она же очень волнуется, потому что для нее это действительно область новая. Вот, видимо, слово это куда-то просочилось и все стали говорить о том, что проект экспериментальный, но на самом деле здесь нет никакого эксперимента. Да и потом какие могут быть сейчас эксперименты, все уже изобретено и придумано. Эксперименты возможны, пожалуй, только в нанотехнологиях, но мы от этой области совсем далеки.