Уточняю на ходу

Когда пытаюсь в новой концептуальной «системе координат» Правой Веры охватить и переистолковать многообразие существующих фактов и трактовок, то неизбежно оскорбляю ученый пуризм специалистов по той или иной теме. Дело в том, что иногда сам не выработал ещё подходящей терминологии, которая бы превосходила существующую, но не противоречила ей, а «снимала» её. Это касается и субъектной трактовки «нации», которая противопоставляется такой досубъектной природно-культурной общности, как этнос (народ). Соответственно я противопоставляю субъектный национализм и досубъектный этнозоологизм. В правомерности такого противопоставления я совершенно уверен, хотя понимаю возмущение многих современных «русских националистов», не чувствующих этой существенной разницы между субъектным и досубъектным.

Сам я стараюсь преодолеть односторонности-«частности» как этнозоологизма, так и национализма, но не в плане отрицания или принижения достоинства русского народа или ещё не откристаллизовавшейся русской нации, а в плане возвышения русского достоинства до масштаба вселенско-мессианского, а не местечкового и даже не «евразийского». По себе знаю, какую ненависть вызывает такая моя «сверхнационалистическая» позиция среди «русских националистов», которые обзывают меня «русофобом» и «космополитом». Я же не вижу в этих так называемых «русских националистах» никакого национализма, который везде и всегда базируется на «критической массе» экономически-самодостаточных и потому политически-субъектных низовых рыночных хозяевах-собственниках (политическо-идеологическим выразителем такого «русского национализма» считаю Пётра Аркадьевича Столыпина и следую его заветам), а вижу в них примитивных русских этнозоологистов-погромщиков, которые практически не смогли участвовать в схватках за Россию ни в 1905, ни в Феврале-1917, ни в Октябре-1917, ни в Августе-1991 годов (участие баркашовцев в событиях Сентября-Октября-1993 - особый разговор). Когда первоочередная задача России - модернизационный прорыв в постиндустриальное "общество знания" и соответственно мобилизация русской низовой субъектности, то десубъектизирующий "русский этнозоологизм" – это маргинальность, отстой, лузерство и вредоносность.

Тот же Петр Столыпин сторонился этих политических ничтожеств. И они мстили ему. И они, естественно, нападают на меня, потому что ступенью к «русской всечеловечности» считаю прогрессивный «русский национализм», но ни в коем случае не реакционный «русский этнозоологизм», который в нынешних условиях, убивая якутского шахматиста Сергея Николаева, выступают лучшим подарком для злейших врагов России. Опять-таки по своему опыту констатирую абсолютную несовместимость «русского национализма» и «русского этнозоологизма» и неизбежность физическо-бескомпромиссной схватки между ними. И привожу известные мне примеры таких схваток между «этнозоологистами» и «националистами» в других странах. В частности, упоминаю убийство 30 января 1948 года лидера Индийского Национального Конгресса Махатмы Ганди, которое совершил индийский религиозно-фанатичный консервативно-«правый» журналист Натхурам Готсе, и «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 года, когда Гитлер расправился с Ремом.

Вот эти сравнения вызвали раздражение среди тех, кто профессионально занимается историей Индии и Германии. Я тоже дал повод к раздражению, потому что как бы причислил Готсе и Рема к этнозоологистам, что терминологически попадало отнюдь не в «десятку». Готсе – скорее просвещенный традиционалист, сходный даже не с нашим Константином Крыловым, а с каким-нибудь интеллигентным сторонником Диомида. Что касается Эрнста Рема, то он скорее зоологический антисемит, не отягченный, в отличие от Гитлера, арийской эзотерикой и хилиастическим воодушевлением.

Терминологическую промашку свою понимаю, но и сводить конфликт между Ганди и Готсе и между Гитлером и Ремом к схватке прогресса и реакции тоже не поспешу. Готсе представлял те круги индийского общества, которые в конце концов стали сторонниками Бхарата Джаната Парти, а эта побывавшая правящей партия, как и Индийский Национальный Конгресс, выражает интересы нескольких группировок индийского национального капитала. А вот Эрнст Рем, хотя, как и Адольф Гитлер, вроде бы нередко апеллировал к немецкой низовой субъектности, всё же больше тяготел к разношерстным группировкам «фёлькише» и потому склонен был к идеалу досубъектного Gemeinschaft, что не могло не войти в противоречие с модерновым проектом гитлеровского нацистского Gesellschaft как Тысячелетнего Райха, причем проект этот, на мой взгляд, глубже осмыслен не в «Майн Кампф» Гитлера и не в «Мифе двадцатого века» Розенберга, а в трактате Эрнста Юнгера «Рабочий: господство и гештальт» (1932) и в Ректорской речи Мартина Хайдеггера (1933).