Он, мудрец и фронтовик, умер после 61-ой годовщины Великой Победы. Он завещал нам не опускать руки, даже находясь в ничтожном меньшинстве. Он сам сражался до конца.

Познакомился с Александром Александровичем Зиновьевым в 1962 году, будучи аспирантом Института философии Академии наук СССР. Мы все, молодые философы, находились под обаянием этого яркого человека. Предпочитаю судить о людях по их делам. Как человек он понравился, а как пишет? Прежде всего, я рьяно вникал в его многозначную логику, однако всякий математизированный формализм меня сильно угнетал. Интересно, но требует труда. И меня больше влекло к логике диалектической, которую олицетворял Эвальд Васильевич Ильенков – тоже ярчайший мыслитель. Формальная логика (Зиновьев) и диалектическая логика (Ильенков) дружили друг с другом и вместе творили стенную газету нашего славного Института («желтый дом», изображенный Александром Зиновьевым в нетленном романе «Зияющие высоты»). Каждый номер газеты становился событием – в Институт читать её и любоваться её карикатурами съезжалась вся интеллектуальная Москва. Естественно, когда мы организовывали Университет Молодого Марксиста, то первым делом обратились к Зиновьеву и Ильенкову, и оба откликнулись чрезвычайно доброжелательно.

По характеру он был прямой и смелый русский человек и офицер. Мы, русские, - не все рабы. Соль нашего народа – такие, как он, хотя в эпохи подлости, ошкуривания и отключки, как ныне, такие благородные оказываются меньшинством изгоев.

Он – субъектный человек. И после конца «оттепели» не мирился с десубъектизирующим застоем. И написал гротеск «Зияющие высоты» (1976). Его стали прессовать, исключать из КПСС. Рассказывают анекдоты про то, как якобы его собака в пасти принесла на партбюро его партбилет. Его боялись за гражданское мужество, его нельзя было сломить.

Его оценки нынешней российской и мировой ситуации близки моим. Но есть и различия. Он склонен к многозначности логики, мне же свойственно всеединство Панлога. Соответственно он восходит от абстрактного к конкретному, я же – от конкретного к абстрактному. И потому он больше пессимист, а я – больше оптимист.

На сайте http://www.zinoviev.ru/ посвящение - Александру Александровичу ЗИНОВЬЕВУ

... редкой яркостью таланта и результативностью которого на протяжении вот уже более полувека как неутомимо занимаются философы, логики, историки, журналисты, математики, военные, дипломаты, художники, писатели, тщетно пытаясь разгадать феномен этого явления, -

... ученому, создавшему свою российскую логическую школу и воспитавшему десятки российских и зарубежных специалистов по этой строгой специальности, -

... социологу, единственному русскому лауреату Премии Алексиса де Токвиля, -

... академику европейских, международных и российских академий, ... почетному гражданину городов Равенна, Авиньон и Оранж, -

... писателю, прогремевшему на всю планету эпохальным романом «Зияющие высоты» - своим первым шедевром, ставшим нарицательным именем Советского Союза, -

... поэту и художнику, - ... автору более 40 книг и многих сотен статей по всем перечисленным уровням человеческого знания и литературы, -

... танкисту, кавалеристу, летчику-штурмовику, участнику Великой отечественной войны, -

гражданину мира -

Александру ЗИНОВЬЕВУ - сей сайт посвящается.

На открывающей странице этого сайта – слова знаменитого философа-академика Российской академии наук Абдусалама Абдукеримовича Гуссейнова:

"Ничто не дается людям так тяжело, как правда о самих себе. В свое время люди были глубоко потрясены и возмущены открытием Коперника. Они не хотели допустить, что {их} Земля - центр мироздания, а его периферия, всего лишь одна из многих затерявшихся во Вселенной планет.

Точно так же они реагировали на учение Дарвина. Утверждение, что человек произошел от {обезьяны}, они восприняли как недопустимое оскорбление.

В этом же ряду находится социология Зиновьева, которая поставила людей перед необходимостью признать еще одну неприятную правду - правду об обществе. В самом общем виде ее можно сформулировать так: все то, что люди громогласно отвергают как мерзость - эгоизм, ложь, бездушие, подсиживание, карьеризм и т.п., на самом деле является одной из норм их жизни в качестве социальных индивидов, естественным следствием законов социальности. Эту истину, которая полностью переворачивает все привычные представления об обществе и лишает человека последних иллюзий о себе, люди готовы принять еще меньше, чем истины Коперника и Дарвина. Она особенно раздражает своей очевидностью. И потому отрицается с порога.

После Коперника у людей оставалось то утешение, что, по крайней мере, на самой Земле они занимают исключительно привилегированное положение. После Дарвина они могли сказать: зато мы создали надприродное, разумно организованное пространство совместной жизни.

Зиновьев со своей социомеханикой лишает человека последних объективных оснований для самомнения и гордости. Отсюда и отношение к нему. Сторонников Коперника сжигали. Учение Дарвина запрещали. С Зиновьевым поступают намного хуже - его замалчивают."

Сам Александр Зиновьев в книге «Иди на Голгофу» (1982) писал: «Мы, русские, имеем богатый исторический опыт страдания. Страдания стали нашим привычным образом жизни и нашей натурой. Мы страдаем с выдумкой, с талантом, с большим мужеством и терпением, можно сказать - профессионально. И, конечно, с наслаждением. Мы, русские, поставляем в мировую культуру не только коммунистические идеи, шпионов, водку, иконы и матрешек, но и первоклассных страдальцев».

Об авторе Зияющих высот

Каждое общество, рано или поздно, рождает своего Свифта; забившись в один из сотов общественного улья, укрывшись в потемках, он, однако, не упускает ни единого из внезапных поворотов, сотрясающих исполинскую машину. Нет, он не приносит ни благих вестей, ни спасительных теорий, он даже не жалит, он плетет свой кокон в теле врага, приноравливается к нему и, в конце концов, воспроизводит его, прикидываясь его подобием.

Таким нам видится автор той удивительной книги - философ, москвич, известный за границей несколькими работами по формальной логике; но, оставляя логику, как некогда Свифт - богословие, он предлагает нам теперь самое фундаментальное сатирико-социологическое исследование советского общества. Этот гибрид, в котором есть нечто и от бурлескной эпопеи, и от платоновского диалога, представляет собою систематическое описание Страны Советов, выведенной под именем Ибанска.

Кажется, будто все предшественники оставили здесь свой знак и след: Платон и Ионеско, Фонвизин и Хармс, моралистическая ода XVIII века и многомерная логика XX...

Было бы упрощением видеть в этой книге еще одну антиутопию наподобие замятинской. Или, вернее сказать, это было бы непозволительным ограничением. Если пытаться определить жанр книги, то лучше говорить именно о бурлескной эпопее, дарвиновской эпопее навыворот, в которой происходит систематический отбор посредственностей. Какой дотошный логик из мира Кафки "запрограммировал" на бесчисленных перфокартах этот непреложный кодекс законов антиджунглей? Параграфы его настолько действенны, насколько слова, за которыми они прячутся, должны быть строго бездейственны. Ибо гусеницы здесь никогда не вылупляются из яичек. Все остается зачаточным, личиночным, незрелым, заключенным в дырявую клетку посредственности.

Враг, единственный подлинный враг - это новатор, творец, и потому автор этой гигантской притчи, в свою очередь, прячется в удивительном словесном коконе. Акт подражания в Ибанске замещает акт творения, почитающегося самым страшным среди злодейств. Повсюду главное дело оттесняется на задний план в пользу второстепенного или третьестепенного; так, управление любой человеческой деятельностью и надзор за нею становятся намного важнее самой этой деятельности.

Тревожные и нестерпимо тревожащие страницы вплетены в этот словесный кокон, где автор последовательно исчерпывает все повествовательные возможности (широта диапазона - от исповеди во сне до бурлескного диалога, от эпопеи до псевдофилософских споров, от непристойностей до лирики и от лирики до абсурда). Страшные эпизоды, вроде самоубийственной атаки штрафного батальона, истребляемого и с фронта, и с тыла в попытке захватить никому не нужную высоту, располагаются в уголках и складках пещеры, в которую автор заключил особую версию человеческих желаний - порабощенных и утоленных тоталитарным режимом.

Под "прозрачными" (как в комедии XVIII века) псевдонимами угадываются Солженицын (Правдец), Евтушенко (Распашонка), Синявский (Двурушник), Галич (Певец), некоторые советские философы и, в первую очередь, скульптор Неизвестный (Мазила) - настоящий сократический герой этого долгого диалога, тянущегося под сенью Системы. Решительный пессимист, Зиновьев неизменно помещает себя внутрь Системы, которая, в его представлении, скорее разрастается, чем атрофируется. Законы Ибанска скоро будут нашими законами, а впрочем - они уже наши!..

И все же, пробираюсь по лабиринту этого нового платоновского Государства, читатель убедится, что гнетущий этот лабиринт есть, в то же время, избавительный переход и чти беспощадная ясность и острота взора подарила Советскому Союзу нового, своего Щедрина.

На Ленте.ру прочел неплохую статью Юлии Штутиной «Эмигрант во внутреннюю жизнь:
Умер философ Александр Зиновьев (http://lenta.ru/articles/2006/05/11/zinoviev/):

« /Эпиграф/ Верить в Бога и верить в существование Бога - не одно и то же. Я принимаю принцип: живи так, будто некое высшее существо наблюдает каждый твой шаг и помысел.
(Иди на Голгофу)

В Москве на 84-м году жизни после тяжелой болезни скончался Александр Александрович Зиновьев, логик, философ, социолог и писатель, человек, сформулировавший один из лучших оксюморонов XX века - "Зияющие высоты". Он справедливо называл себя "самостоятельным государством из одного человека": его книги раздражали и Восток, и Запад, почвенников и либералов, апологетов режима и диссидентов. Но отвернуться от него было невозможно.

У Александра Зиновьева замечательная биография, готовый роман. Он родился в 1922 году в большой крестьянской семье в Костромской области. Учился блестяще и в сельской, и в городской школе, поступил в 1939 году в МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории), заменивший на десять лет (с 1931 по 1941 годы) гуманитарные факультеты МГУ. Сразу же будущий философ оказался в кружке антисталинской направленности, был исключен из института и, спасаясь от ареста, ушел в армию. Великую Отечественную войну он начал танкистом, а закончил летчиком-штурмовиком.

В 1946 году он вновь поступил в МГУ на философский факультет и окончил его в 1951 году; остался в аспирантуре и в 1954 году защитил диссертацию о логике "Капитала" Карла Маркса. Тогда же на факультете сформировался знаменитый Московский Логический Кружок, у истоков которого стояли Александр Зиновьев, Мераб Мамардашвили, Борис Грушин и Георгий Щедровицкий.

В 1960 году Зиновьев защитил докторскую диссертацию и возглавил кафедру математической логики на философском факультете. В течение следующих полутора десятков лет он опубликовал несколько монографий - "Философские проблемы многозначной логики" (1960), "Логика высказываний и теория вывода" (1962), "Основы научной теории научных знаний" (1967), "Комплексная логика" (1970), "Логика науки" (1972), "Логическая физика" (1972), "Нетрадиционная теория кванторов" (1973), "Логика классов (множеств)" (1973), "Очерк эмпирической геометрии" (1975).

Еще в 1974 году за полгода Зиновьев написал крайне желчную и смешную книгу о советской жизни под названием "Зияющие высоты". Впоследствии на Западе автора назвали за это произведение "русским Свифтом", а в России – новым Салтыковым-Щедриным.

Система, конечно, такого сарказма снести не могла: в 1976 году после публикации "Высот" на Западе Зиновьева уволили с работы, лишили званий и наград, в том числе военных. В 1978 году ему позволили покинуть СССР, и философ перебрался в Мюнхен. Ему было 56 лет.

В Германии на первой же пресс-конференции Зиновьев сказал: "Я не считаю Запад царством свободы, я не считаю СССР царством рабства. Я не считаю себя жертвой режима. Я считаю режим своей жертвой. Режиму от меня досталось больше, чем мне от него".

Это заявление, никоим образом не противоречившее ничему из предыдущей жизни философа, произвело, тем не менее, эффект разорвавшейся бомбы. Его даже назвали "агентом КГБ". Отношение Зиновьева к родине равно трудно было разделить как иностранцам, так и соотечественникам. Пожалуй, его позиция действительно была ближе всего Салтыкову-Щедрину: безусловная любовь вкупе с безжалостной критикой при полном отсутствии лицемерия.

Зиновьев прожил на Западе до 1999 года. Он с гордостью говорил потом: "Жил я все эти 20 лет на Западе за счет литературы и своих лекций. Я был единственным из "критиков режима", кто не получил ни копейки подачек". За эти годы он написал десятки книг и эссе: "Без иллюзий" (1979), "Коммунизм как реальность" (1980), "Желтый дом" (1980), "Мы и Запад" (1981), "Гомо советикус" (1982),"Ни свободы, ни равенства, ни братства" (1983), "Иди на Голгофу" (1985), "Горбачевизм" (1988), "Катастройка" (1989), "Русский эксперимент" (1994), "Глобальный человейник" (1997).

Будучи субъектным, он говорил – «На формирование меня как мыслителя, как ученого влияли многие, но радикальным образом - никто. Все то, что я делал и в логике, и в литературе, и в социологии, это все, в основном, мои открытия. И делал я их как протест против того, что существовало и существует. Так что я никого не могу назвать в качестве такого, скажем, учителя или такого человека, последователем которого я являюсь».

В 1999 году философ вернулся в Россию: "Я решил, что в критический для моей страны момент я должен быть с ней ... Я мог хоть сто лет прожить где угодно, и все равно Россия оставалась со мной. Поэтому когда я вернулся, это было так, будто только вчера выехал".

Желчный скептик и пессимист, Зиновьев, тем не менее, был человеком удивительно благодарным по отношению к своей эпохе. Он искренне любил 1930-е, несмотря на их ужас и абсурд. Он был убежден, что эти годы дали стране как общий высокий уровень культуры, предопределивший научные успехи второй половины XX века, так и систему воспитания, позволившую выиграть войну. Он полагал, что сущность ранних этапов советской страны до сих пор остается непонятой и неоцененной. Новейшее же время настоятельно требовало понимания эпохи, но мыслителей, способных справиться с такой задачей на государственном уровне, к сожалению, не нашлось.

Дисциплинированный философ, он не противоречил сам себе никогда. Его видение современной российской и общей геополитической ситуации было безрадостным, но не апокалиптическим. Он критиковал все режимы, потому что видел за ними букву и риторику, но не дух. Он не был реформатором, не терпел оценочных категорий "хорошо" и "плохо", отказывался давать прогнозы, хотя в действительности делал их часто и с удовольствием. Он любил, когда его слушали.

«Отличительная особенность нашей жизни, сказал Заибан в речи по поводу приближающейся второй ступени псизма, - это неудержимая динамика. Мы идем вперед, намного опережая свой зад» (Зияющие высоты).

В последние годы жизни Александр Зиновьев преподавал, читал публичные лекции, охотно давал интервью самым разным изданиям - от "Комсомолки" до газеты "Завтра", в общем, был публичной фигурой. Его голоса хватятся очень скоро: образовалась зияющая пустота, которую нечем заменить.

Александр Зиновьев называл себя "человеком из будущего". Наверное, так оно и есть: его время, когда каждый думающий человек захочет "эмигрировать на уровень высочайшей культуры, высочайшей мысли, высочайшей морали", еще не наступило».

Его характеризует поучительная для нас заметка «Как иголкой убить слона»:

«Выражением Как иголкой убить слона я называю совокупность форм поведения людей в ситуациях, в которых имеет место огромное различие в силе участвующих в них контрагентов. Поскольку систематизированная наука тут еще не создана, мне придется ссылаться на мой личный опыт с целью пояснения общих утверждений. Высказать же эти утверждения я считаю небесполезным хотя бы потому, что наша страна в целом и многие категории ее граждан оказались сейчас (в постсоветское время) в такого рода ситуациях.

ПРЕЦЕДЕНТ ЦИРКУЛЯ

В начале тридцатых годов прошлого века в московских дворах образовывались детские банды. Они нападали на "чужих» детей, отбирали у них деньги и вещи, избивали. Однажды (мне было десять лет) я ходил в магазин купить циркуль "козья ножка». У этого циркуля был острый конец. Когда я возвращался домой, меня окружили ребята из одной такой банды. Их было больше десяти человек. Они были старше меня. Каждый по отдельности мог справиться со мной. Они потребовали вывернуть карманы, угрожая избить. Я вынул циркуль, показал его им и сказал, что выткну глаз первому, кто дотронется до меня. Они стушевались, расступились и пропустили меня. После этого обо мне распространился слух, будто я отчаянный бандит и связан со взрослыми бандитами. Я прожил в этом районе потом шесть лет, и ко мне никогда никто не приставал: боялись.

Не я открыл описанный выше способ самозащиты. В истории человечества и в повседневной жизни людей он был и является обычным делом. Общий принцип его - способность одного из участников борьбы быть опасным для другого в достаточно высокой степени, В современных условиях в мире (с современным оружием и средствами коммуникации) эта способность приобретает особо важное значение. Конкурировать, например, в отношении вооружений с США сейчас вряд ли способна какая-то страна в мире, включая Россию и Китай. Но иметь оружие, делающее обладателя им опасным для потенциальных агрессоров, могут многие страны. Опасным до такой степени, что такие страны способны причинить в ответ на нападение такой ущерб агрессору, что нападение теряет смысл.

С этой точки зрения разница между тем, обладает страна тысячью ядерных бомб или всего лишь десятком (при том условии, что из этих десяти она может сбросить на агрессора хотя бы одну), теряет смысл. Не случайно потому США так боятся того, что ядерное оружие попадет в руки антиамерикански-настроенных стран, народов, террористических организаций. Они опасаются не за некое человечество, которое они готовы при случае уполовинить, а за свое положение в мире и свое благополучие,

ПРЕЦЕДЕНТ ЛЕОНИДА

Как известно из школьного учебника по истории, спартанский царь Леонид с тремястами воинами сдерживал наступление трехсоттысячной армии персов. Численное неравенство сил колоссальное. Но спартанцы приняли решение сражаться до последнего. И место для сражения (Фермопилы) выбрали такое, что персы, двигавшиеся по узким горным тропам, не могли использовать свое численное превосходство.

Этот прецедент интересен также вот чем. Даже тридцать воинов в тех условиях могли бы сдерживать армию персов, Но если бы спартанцев тут было три тысячи или более, их способность противостояния персам не увеличилась бы, если бы не снизилась.

Это выглядит как парадокс. А на самом деле тут имеет силу вполне реалистический расчет. Во время нашей войны 1941-1945 годов с Германией имели место многочисленные случаи, когда небольшие подразделения выдерживали тяжелейшие сражения с противником, во много раз (порой в десятки) превосходившим их (например, оборона Брестской крепости, панфиловцы), а целые дивизии и даже армии не могли использовать свои боевые потенции и капитулировали.

Обратите внимание, какие огромные силы привлекаются для борьбы с немногочисленными преступниками, захватывающими заложников. Какие вооруженные силы России задействованы в Чечне в войне против сравнительно немногочисленных боевиков, А США мобилизовали огромную армию с новейшим вооружением против террористов, достаточную для «нормальной» войны с армиями целых стран. И как бы мы ни относились к террористам, надо признать, что они весьма умело использовали условия на Западе в своей неравной войне против США (также и чеченцы в войне против армии РФ), Общий принцип случаев такого рода - поставить противника в такое положение, чтобы он не смог использовать свое превосходство в силе.

ПРЕЦЕДЕНТ ПИССАРО

Конквистадор Писсаро с тремястами воинами победил армию индейцев, превосходившую его отряд по численности в тысячу раз. Конечно, европейцы были лучше вооружены. Однако индейцам даже без оружия было достаточно просто двигаться на пришельцев, чтобы втоптать их в землю. Но они этого не сделали. Они капитулировали. Почему?

Эта операция Писсаро может служить классическим образцом тому, как иголкой убить слона. Решающую роль тут сыграло интеллектуальное преимущество европейцев. Индейцы не имели о них никакого практически важного представления. Писсаро же знал кое-что об индейцах, важное с точки зрения войны, - об их социальной организации, об их воззрениях, о статусе их вождя. Последний для них был богом. Они были убеждены, что всякий, кто посягнет на него, погибнет. Писсаро со своими воинами набросился на вождя индейцев, захватил его. И ничего такого, чего ожидали индейцы, не случилось. Пораженные этим, они капитулировали без боя. Писсаро угадал самое уязвимое место в армии индейцев, можно сказать - ее ахиллесову пяту. И воспользовался этим. Для этого, разумеется, потребовались решительность и способность пойти на риск.

Случаев такого рода, как прецедент Писсаро, в истории человечества было много. Их можно наблюдать и в наше время. Общим для них является умение одного из объединений людей заметить уязвимый пункт другого и использовать это преимущество в борьбе с ним. Это преимущество - интеллектуальное. Интеллект тут особого рода: не беспристрастно познавательный и не созидательный, а пристрастный и разрушительный, направленный на нанесение ущерба противнику, на его покорение или уничтожение.

Различие тут подобно различию между интеллектом зоолога, изучающего животных, и интеллектом охотника, желающего убивать этих животных. Последний тоже изучает животных, но не как ученый зоолог. Ему важно знать, куда нужно стрелять, чтобы поразить животное.

Все годы «холодной" войны тысячи западных специалистов (советологов) изучали Советский Союз. Но они не сделали ни одного серьезного научного открытия. У них была другая цель - искать наиболее уязвимые места в советском человейнике, ударяя в которые, можно было бы ослабить и в конечном итоге убить этого коммунистического «слона». С научной точки зрения, вся советология достойна насмешки и презрения. Но как наука для «охотников» на советского «зверя" она оказалась весьма полезной и эффективной для победы Запада в «холодной» и затем в "теплой" войне против Советского Союза. К этой теме я вернусь ниже.

УБИТЬ СТАЛИНА

Я рано встал на путь бунтарства против дефектов советского строя и стал антисталинистом. В десятом классе школы я стал членом террористической группки, планировавшей убить Сталина, Нас было несколько ничтожных по силам человечков. Нам противостояло могущественное общество с могущественной системой власти и репрессий. Нам казалось, что убив Сталина, мы сделаем величайшее благо для миллионов соотечественников, Мы шли на верную гибель при этом. Потому мы считали наше поведение морально оправданным.

Проблема состояла в том, как осуществить покушение технически и где добыть оружие. Обсудив все доступные нам варианты, мы остановились на том, чтобы осуществить замысел во время демонстрации, И это было не невозможно. Колонна, в которой шла на демонстрацию наша школа, проходила недалеко от Мавзолея Ленина. Никому бы не пришло в голову, что какие-то невзрачные мальчишки и девчонка способны на такое серьезное дело, - на дело, как мы думали, эпохального масштаба. Так что наш расчет был правильный: мы заметили уязвимое место в охране Сталина.

Уже после войны я узнал, что мы были не единственными «умниками". В это же время была разоблачена более серьезная террористическая группа студентов, тоже планировавшая покушение на Сталина и тоже во время демонстрации.

Я вспомнил этот эпизод из прошлого в связи с фактами терроризма, информацией и разговорами о которых сейчас забивают сознание миллиардов людей. При этом о терроризме говорят как об абсолютном зле, причем – беспричинном. Якобы просто появляются такие неполноценные существа, некие недочеловеки. А почему они появляются, такой вопрос вообще отпадает. И уж тем более говорить о их социальной роли есть идеологическое табу.

ТЕРРОРИЗМ

Возьмем нашу террористическую группку. Ее не разоблачили, поскольку меня арестовали по другой причине и группка, как я узнал уже после войны, просто "испарилась». Но если бы ее разоблачили, нас, конечно, осудили бы, как это сделали с другими группами, которые появлялись в те годы. И правильно бы сделали; мы были преступники, воплощение зла.

Ну а если бы наше покушение вдруг удалось? Как бы наше поведение оценили теперь (если бы, конечно, советский коммунизм был разрушен)? Наверняка нам памятники поставили бы. Ведь называли же улицы советских городов именами цареубийц. Считают же героем Штауфенберга, пытавшегося убить Гитлера.

В реальной истории оценка терроризма зависит от того, кто дает оценку, кому, в каких условиях. США и страны НАТО совершили нападение на Югославию, не считаясь с нормами морали и права. Мы имеем основания оценивать их поведение как терроризм. Они сами так свое поведение не оценивают, поскольку сила на их стороне. Они оценивают действия президента Югославии Милошевича, боровшегося против албанского терроризма, как преступные, а действия албанских террористов - как правомерную борьбу за национальную независимость. Они оценивали действия российских властей и вооруженных сил против чеченских террористов как нарушение прав человека и поддерживали этих террористов. Они заговорили о мировом терроризме как об абсолютном зле, оставляя за собой право решать, кого считать этим злом. Сейчас забыли о том, что ЦРУ готовило покушение на Фиделя Кастро. И если бы оно удалось, осуществившие его агенты ЦРУ получили бы награды и вошли бы в историю США как герои.

Терроризм не есть нечто беспричинное или нечто коренящееся в каких-то дефектах человеческой биологической природы. Это - явление социальное, имеющее корни в условиях социального бытия людей. То, что сейчас в США называют мировым терроризмом, есть закономерная реакция определенных стран и народов, ставших жертвами глобализации и западнизации, то есть войны, которую США и страны НАТО уже ведут за мировое господство.

Терроризм не есть нечто одинаковое для всех времен и всех регионов планеты. Одно дело - терроризм, порожденный условиями дореволюционной России, и другое дело - терроризм в послереволюционные годы (например, покушение на Ленина). Одно дело - терроризм в Югославии и в России, поддержанный странами Запада во главе с США, и другое дело - терроризм в отношении самих США, Надо различать терроризм одиночек (вроде Халтурина) и организаций (народовольцы, эсеры), оппозиционеров к власти и самих властей (властей гитлеровской Германии, властей США) в отношении конкретных лиц (царь Александр Второй, Столыпин, Садат, Ганди) и случайных людей (взрывы в Оклахоме, Москве, Буденновске), уголовный и политический, а также по другим признакам.

Сейчас же говорят о терроризме вообще, полностью игнорируя социальную сущность тех или иных террористических актов. Тем самым стремятся скрыть социальную природу происходящей мировой войны, изобразить ее так, будто с одной стороны стоят благородные борцы за благо всего человечества (США и их союзники), а с другой - недочеловеки-террористы, И чтобы хоть как-то сгладить чудовищное неравенство сил, изобретается некая мощная мировая террористическая сеть, якобы угрожающая самому существованию человечества.

Общим для террористов действительно является использование средств, осуждаемых морально и юридически. Эти средства относятся к множеству таких, которые я обозначаю выражением «как иголкой убить слона" и которые используются не только террористами. США использовали эти средства на протяжении всей своей истории больше, чем любая другая страна в мире. При этом они никогда не считались с моральными и юридическими нормами, истолковывая их по своему произволу, Эти средства в огромных масштабах использовались Западом во главе с США в "холодной» и затем «теплой» войне против Советского Союза и Югославии. И используются сейчас в мировой войне, перешедшей в стадию "горячей».

КАК ИГОЛКОЙ УБИТЬ СЛОНА

Я оказался в эмиграции на Западе в 1978 году, когда в ходе «холодной» войны, длившейся уже более тридцати лет, произошел радикальный перелом. Деятели «холодной" войны с самого ее начала изучали советское общество. Сложилась особая отрасль науки - советология. В ней на Западе были заняты многие тысячи специалистов и сотни исследовательских центров.

В составе советологии возникла особая ее отрасль - кремлинология. Она самым педантичным образом изучала структуру советской государственности, партийный аппарат, центральный партийный аппарат, ЦК КПСС, Политбюро и лично работников аппарата власти. Но основное внимание в течение длительного времени (пожалуй, до конца семидесятых годов) было направлено на идеологическую и психологическую обработку широких слоев населения и создание прозападно ориентированной массы советских граждан, фактически игравших роль "пятой колонны» Запада и занимавшихся (вольно или невольно) идейно-моральным разложением советского населения (не говоря уж о прочих функциях).

Так было создано диссидентское движение. Одним словом, основная работа велась по линии разрушения советского общества "снизу". Тут были достигнуты серьезные успехи, ставшие одним из факторов будущей контрреволюции. Но они были не настолько значительными, чтобы привести советское общество к краху, К концу семидесятых годов западные деятели «холодной" войны поняли это. И поняли, что основу советского коммунизма образует его система власти, а в ней - партийный аппарат. Изучив досконально структуру партийного аппарата, характер отношений сотрудников в нем, их психологию и квалификацию, способ отбора и прочие его черты, деятели «холодной» войны пришли к выводу, что разрушить советское общество можно только сверху, разрушив его систему власти. А для разрушения последней необходимо и достаточно разрушить партийный аппарат, начав разрушение его с самого высокого уровня - с ЦК КПСС.

И они переключили свои основные усилия именно на это направление. Они нащупали самое уязвимое место в советской социальной организации. Догадаться об этом переломе в ходе «холодной» войны для меня было нетрудно, поскольку я имел возможность наблюдать и изучать скрытую часть «холодной» войны. В 1979 году на одном из моих публичных выступлений, которое так и называлось: "Как иголкой убить слона", - мне был задан вопрос, какое место в советской системе является, на мой взгляд, самым уязвимым. Я ответил: то, которое считается самым надежным, а именно - аппарат КПСС, в нем - ЦК, в нем - Политбюро, в последнем - Генеральный секретарь. «Проведите своего человека на этот пост, - сказал я под гомерический хохот аудитории, - и он за несколько месяцев развалит партийный аппарат, и начнется цепная реакция распада всей системы власти и управления. И как следствие этого начнется распад всего общества».

Я при этом сослался на прецедент Писсаро. Пусть читатель не думает, будто я подсказал стратегам "холодной" войны такую идею. Они сами до этого додумались и без меня. Один из сотрудников "Интеллидженс сервис" говорил как-то мне, что они (то есть силы Запада) скоро посадят на «советский престол» своего человека. Тогда я еще не верил в то, что такое возможно, И о такой "иголке» Запада, как генсек-агент Запада, я говорил как о чисто гипотетическом феномене. Но западные стратеги уже смотрели на такую возможность как на реальную. Они выработали план завершения войны: взять под свой контроль высшую власть в Советском Союзе, поспособствовав приходу на пост Генерального секретаря ЦК КПСС «своего" человека, вынудить его разрушить аппарат КПСС и осуществить преобразования ("перестройку"), которые должны породить цепную реакцию распада всего советского общества. Такой план стал реальным, поскольку уже тогда стал очевиден кризис высшего уровня советской власти в связи с одряхлением Политбюро ЦК КПСС, и «свой» человек на роль западной "иголки», долженствующей убить советского "слона», вскоре появился (если не был "заготовлен" заранее). И надо признать, что этот план вполне осуществился.

Особенность этой операции «холодной» войны состоит в том, что метод «как иголкой убить слона» был использован не в отношении более сильного, а в отношении менее сильного, но мощного противника, опасного в случае «горячей» войны настолько, что преимущества Запада в силе могли сойти на нет, как это оказалось в войне Германии против Советского Союза в 1941 -1945 годы. А рассматриваемый метод позволил избежать риска и потерь, сэкономить время и добиться победы чужими руками. Метод, изобретенный слабыми в борьбе с более сильными противниками, был взят на вооружение самыми могущественными силами на планете в их войне за власть над всем человечеством.

ДВЕ НАУКИ

Во всякой борьбе противники так или иначе изучали друг друга. Но это изучение было весьма ограниченным и спорадическим. Занимались этим в основном агенты секретных служб и дипломаты. Во второй половине двадцатого века наступил перелом. В ходе "холодной» войны в странах Западной Европы и в США (в последних главным образом) были созданы бесчисленные исследовательские центры и разведывательные службы, в которых были заняты тысячи профессионально подготовленных сотрудников. Эти сотрудники не были связаны предрассудками академической науки, нормами морали и юридическими законами. Они имели вполне конкретные задачи, решение которых вынуждало их на нестандартный и даже авантюристический подход к противнику - к Советскому Союзу, советскому блоку, коммунистической социальной организации.

Это сказалось на организации, на способах обработки собираемой, информации и на выработке рекомендаций для учреждений, власти. Они создавали «науку для охотников на советскою зверя». Хотя это не была наука об этом «звере» как таковом (то есть это не была наука в академическом, смысле), она была достаточна для того, чтобы обеспечить более высокий интеллектуальный уровень ведения войны, чем тот, с которым Советский Союз заканчивал ее.

В Советском Союзе создание академической науки о современном Западе было исключено господствовавшей марксистской идеологией, а «наука для охотников на западного зверя» находилась в жалком состоянии. И это стало одним их факторов поражения Советского Союза.

Сейчас Россия оказалась в таком состоянии, что для нее проблемой номер один стала проблема исторического выживания и самозащиты от могущественнейшего врага, какого еще не было в истории человечества. Эта проблема возникла не на несколько лет, а на много десятилетий, если не на весь двадцать первый век. Без основательной разработки науки о методах борьбы против превосходящего по силам противника, с этой эпохальной задачей в принципе невозможно справиться.

Новым сравнительно с прошедшим периодом тут является то, что развить «науку для охотников» теперь невозможно без развития академической науки о том «звере», от которого приходится защищаться, и о том «охотнике», которому приходится защищаться.

Возвращаясь к случаю из моего детства, с которого я начал статью, можно сказать: нужно на научном уровне знать, что из себя представляют обложившие тебя «звери» и с каким «циркулем» ты можешь проложить для себя историческую дорогу».

Александр Александрович Зиновьев умер, но заветы его остались, и мы постараемся им следовать и их осуществить.